Текст книги "Воздушный снайпер"

Автор книги: Андрей Калиниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Всем лететь незачем, пойдет шестерка, – успокоил подчиненных подполковник. – Ведущий капитан Дмитриев. – И, взглянув на него, закончил: – Ведомых подберите сами.

– Прекрасненько, – отозвался штурман; это было его любимое слово, и его он часто произносил, получая задание.

Дмитриев чуть подумал, назвал состав группы:

– Наше звено – полностью, а еще командир звена Шестопалов с Островским, – капитан посмотрел на командира: одобряет ли тот выбор?

– Хорошо, вылетайте, – заключил Голубев.

Через несколько минут в дверь КП ворвался гул взлетающих истребителей. Со стартовой радиостанции по телефону доложили: "Шестерка Дмитриева ушла на задание".

Самым трудным испытанием в боевой авиации были, конечно же, встречи с врагом. Но трудным бывало и ожидание тех, кто поднимался на задания. Оставаясь по какой-либо причине на земле, Голубев всегда мысленно находился с ними и, не видя обстановки, старался предугадать, что же происходит в воздухе. Разные мысли обуревали Голубева в такие минуты: как летчики вышли в район цели, какая там погода, откуда пойдут бомбардировщики, сопровождают ли их истребители, если да, то сколько тех? И о чем бы он ни говорил, что бы ни делал, всегда напряженно прислушивался к треску динамика. Молчание радио бывало добрым признаком, но только в первой половине полета. Если же время его уже подходило к концу, а донесений от истребителей не поступало, волнение командира крайне усиливалось.

Вот и сейчас Дмитриев, по расчету, должен уже возвратиться. Но его нет, молчит динамик. Из него донеслась только одна фраза Дмитриева: "Атакуем в лоб". Люди в землянке стали переговариваться вполголоса. Командир полка не отходил от окна. Зазвонил стартовый телефон. Оперативный дежурный взял трубку, и лицо его тут же посуровело.

– Товарищ подполковник, – произнес он, – сели только четыре самолета. Дмитриева и Островского пока нет.

– Лейтенанта Шестопалова ко мне! Немедленно! – коротко бросил Голубев.

Прибывший Николай Шестопалов рассказал о подробностях боевого полета.

...Они прибыли в район, немедленно установили связь с наземной станцией наведения. Погода оказалась лучше, чем над аэродромом. Группа заняла эшелон под облаками. Вскоре поступила информация с земли: "Приближаются три группы самолетов". А затем Дмитриев и сам обнаружил бомбардировщики Ю-87. Их оказалось больше двадцати. Шли они под прикрытием "фокке-вульфов".

– Атакуем в лоб! – предупредил штурман полка ведомых и ринулся на первую группу "юнкерсов".

Звено било по головному бомбардировщику, пара Шестопалова – по крайнему в группе. Оба фашистских самолета почти одновременно были сбиты. Но остальные не нарушили строя, как это часто случалось после первого удара советских истребителей. Дмитриев развернулся и атаковал врага сзади. Окутался черным дымом еще один "юнкерс".

При выходе "лавочкина" из атаки к нему потянулись огненные трассы с других бомбардировщиков. Истребитель Дмитриева вздрогнул, скорость его упала. Передав командование группой Шестопалову, летчик вывел поврежденный самолет из боя и вместе с ведомым потянул к аэродрому. Пара шла уже над своей территорией, когда "лавочкин" Дмитриева внезапно свалился на крыло и врезался в землю: отказали рули управления.

К линии фронта приближалась новая группа "юнкерсов". Шестопалов с оставшимися товарищами завязал бой. Дерзкие их атаки сыграли свою роль: боевой порядок бомбардировщиков рассыпался. Они начали сбрасывать бомбы и поворачивать обратно, не дойдя до цели.

Обозленные неудачей, вражеские "фокке-вульфы" яростно набросились на советских летчиков. Десять против четырех! Меткой очередью Шестопалов сразил одного гитлеровца. Остальные стали драться еще ожесточеннее. Самолеты носились друг за другом в пространстве от земли до облаков. И тут Шестопалов увидел, как упал "лавочкин". Это был истребитель Виктора Островского.

Голубеву не хотелось верить в гибель двух замечательных летчиков, прекрасных товарищей. Но война жестока! "Не научил, не предостерег", – упрекал себя подполковник. Вечером, заканчивая разбор боя, командир полка сказал летчикам:

– Нельзя пренебрегать оборонительным огнем бомбардировщиков, идущих в плотном строю, – сделал небольшую паузу и добавил: – И еще не забывайте об осмотрительности и взаимной выручке в бою...

Незадолго до описываемого трагического события заместителем командира полка по политической части назначили майора Андрея Фомича Ганжу. Раньше он был парторгом, людей знал хорошо. Беседуя с ними, Ганжа сразу определил, что гибель штурмана Дмитриева и летчика Островского подействовала на всех угнетающе. Об этом немедленно рассказал Голубеву.

– А вы как думали? – вопросом ответил подполковник. – Может быть, вам не все известно про Дмитриева, так я доскажу. Владимир Михайлович третий год бил врага, защищал Таллин, Дорогу жизни, Ленинград, где родился и жил. Его любили в части, учились у него! Как не переживать такую утрату!

Ганжа достал папиросу, постучал гильзой по целлулоидному портсигару. Собравшись с мыслями, продолжил:

– Все верно. Но тут, по-моему, другое, командир.

– Что другое? – не понял Голубев.

– Думаю, сейчас надо больше рассказывать о высоких боевых возможностях истребителей Ла-5, об опыте лучших летчиков. Надо, чтобы люди поверили в свои силы. Всколыхнуть их надо.

– Представьте, я об этом же думаю, – признался Голубев. – В прошлом мы использовали наиболее удачные бои для укрепления морального духа людей.

Ганжа подсел ближе к командиру, сказал:

– Приближается 26-я годовщина Красной Армии и Военно-Морского Флота. Хорошо бы отметить праздник именно удачным воздушным боем.

Два дня самолеты были прикованы к земле туманом. Только утром 23 февраля выглянуло солнце. Голубев с лейтенантом Шориным первыми вылетели прикрывать наши части в районе Чудского озера. Ведомого предупредил: предельно точно выдерживать место в боевом строю, а за обстановкой следить, что называется, в оба.

Голубев и Шорин аккуратно выписывали восьмерки над линией фронта, внимательно осматривая воздушное пространство. Чтобы враг не пробрался незамеченным снизу, командир полка временами накренял истребитель, оглядывая и нижнюю полусферу. Шорин следовал за ведущим, помня сказанные им перед вылетом слова: "При прочих равных условиях побеждает тот, кто первым увидит противника".

Фашисты не появлялись. Давно не было у Голубева холостых вылетов: он поднимался обычно для перехвата уже появившихся целей или находил их в воздухе, почти всегда вел бой. А теперь придется, вернувшись на аэродром, доложить командиру дивизии: задание выполнено, но встреч с вражескими самолетами не было. Впрочем, подполковник отгонял эту мысль. Интуитивно он чувствовал: гитлеровцы где-то рядом, могут появиться в любую секунду. И это предчувствие его не обмануло.

– 33-й, на нашей высоте курсом девяносто одиночный самолет противника, – доложил Шорин.

"Молодец, лейтенант, заметил противника", – подумал Голубев, вводя "лавочкина" в правый вираж. Вскоре обнаружил перемещающуюся точку на горизонте. Мгновенно решил: пока противник их не видит и не пытается уклониться от встречи, нужно идти в сторону солнца, набрать высоту, затем развернуться и оказаться сзади. Между тем, приближаясь, точка принимала очертания самолета. Это был двухмоторный дальний разведчик "Мессершмитт-110", специально оборудованный для аэрофоторазведки. Он имел сильное вооружение, большую скорость и высокую маневренность. Победу над его экипажем несколько облегчила внезапность удара.

Голубев подал сигнал ведомому и атаковал Ме-110 сверху. Левый мотор загорелся после первой же очереди. Однако самолет продолжал лететь, стрелок вел интенсивный заградительный огонь. Подполковник дал еще одну короткую очередь, и огневая точка умолкла. А в следующей атаке вывел из строя правый мотор. "Мессершмитт" свалился в штопор, не вышел из него до столкновения с землей.

Первым поздравил командира с очередной победой майор Ганжа. Голубев расстегнул потертый, видавший виды шлемофон, поправил висевшую поверх реглана планшетку и сказал технику самолета:

– Можете рисовать тридцать седьмую звезду на фюзеляже.

Подбежал еще не остывший от боя лейтенант Шорин. Четко доложив о выполнении задания, он признался командиру полка:

– Сначала подумал, зачем же вы отворачиваете в сторону? А когда мы уже шли на "мессера" со стороны солнца, все понял.

Голубев по-отцовски слегка тронул молодого летчика за плечо и, глядя ему прямо в глаза, пояснил:

– Бой, Шорин, – это особая жестокая игра. И победит в нем не тот, кто перестреляет соперника, а тот, кто прежде всего перехитрит его. И потом учтите: враг боится, если вы смело идете вперед, а вам это тоже на руку.

Сам командир неизменно руководствовался этими правилами. Его новая победа еще больше укрепила веру летчиков в свой истребитель. Они наглядно убедились: если "лавочкин" в умелых руках, против него не устоит ни один фашистский самолет, даже широко разрекламированный гитлеровцами Ме-110.

5

Как-то в июле на командном пункте части раздался телефонный звонок. Голубев снял трубку. Услышал голос командира дивизии полковника Корешкова. Тот сказал:

– Принимайте пополнение. Сегодня к вам прилетит майор Белоусов.

Василий прекрасно знал Белоусова. И сейчас Голубева охватила радость. "Наш Леня возвращается! Боевой друг, отважный летчик, перенесший столь горькие испытания", – думалось ему.

Белоусов попал в семью балтийских авиаторов в 1935 году после Борисоглебской школы военных пилотов. Он быстро стал первоклассным истребителем. В феврале тридцать восьмого его подняли по тревоге на перехват нарушившего границу иностранного военного самолета. Несмотря на исключительно скверную погоду, Белоусов настиг нарушителя, заставил покинуть пределы Советского государства. Но при посадке в густом снегопаде самолет зацепил лыжей за сугроб, разрушился и загорелся. Подоспевшие к месту аварии товарищи вытащили летчика из-под обломков, отправили в госпиталь.

Около тридцати пластических операций перенес Белоусов, прежде чем удалось вернуть ему зрение. Врачи буквально заново слепили его лицо. А тут началась война с белофиннами, и Белоусов, не долечившись, добился отправки на фронт. Летал в открытой кабине при сорокаградусных морозах, презрев постоянную боль. Он рвался в бой, проявлял завидную отвагу, за что был награжден орденом Красного Знамени.

Великую Отечественную войну Белоусов встретил на Ханко. Умело мобилизуя подчиненных, способствовал надежной обороне военно-морской базы с воздуха. А с осени непосредственно защищал Ленинград и Ладожскую ледовую трассу.

И тут судьба подвергла мужественного человека новым испытаниям: разболелись обгоревшие ноги, началась гангрена. В тыловом госпитале Белоусову сначала ампутировали выше колена правую ногу, а затем левую – ниже колена. Казалось, жизнь потеряла всякий смысл. Он знал, что и раньше каждый вздрагивал, когда впервые видел его обезображенное до неузнаваемости шрамами от ожогов лицо. А теперь еще и ноги... Полный калека.

Долгих четыреста двадцать шесть госпитальных дней думал Белоусов, как же жить дальше. Нет, не только думал, а и боролся за свое место в жизни! Исключительно упорно боролся. Сперва передвигался с помощью костылей. Позже научился ходить на протезах. И решил: "Буду летать!" С этой надеждой и возвратился на Балтику.

Добиться права на полеты с двумя протезами было крайне непросто. Но боевые друзья сделали все, чтобы Белоусов снова поднялся в воздух. Командующий ВВС ВМФ генерал-полковник авиации С. Ф. Жаворонков разрешил начать тренировочные полеты. Майор за короткое время освоил в запасном полку самолеты По-2, Ут-2, Як-7, Ла-5, выполнил стрельбы по конусу, провел учебные воздушные бои. И вот он летит на фронт в родную часть.

– Встретим Леонида как героя, – сказал Голубев майору Ганже и поспешил сам отдать нужные распоряжения, показать дежурному по стоянке, куда зарулить самолет, на котором прибывает Белоусов.

Он появился на аэродроме неожиданно. Промчавшись на бреющем, Ла-5 круто развернулся и, плавно снижаясь, опустился на посадочную полосу. Вдоль стоянки выстроился весь свободный от полетов личный состав полка: гвардейцы чествовали человека, имя которого еще при жизни стало легендарным. Голубев подошел к зарулившему истребителю, и когда Белоусов сошел на землю, сжал его в крепком объятии:

– Ну, вот ты и дома! Поздравляю!

Затем Голубев и Белоусов направились к шеренгам авиаторов. Проходя вдоль строя, Белоусов пристально всматривался в людей, надеясь встретить знакомых. И почти не встречал: многие из тех, с кем он начинал войну, сложили головы в жестоких схватках с врагом. Их сменили новые бойцы.

– Товарищ гвардии подполковник, – по-уставному обратился Белоусов к командиру полка, – разрешите стать в строй?

Голубев намеревался пригласить майора в штабную землянку. Но, услышав эти слова, представил, сколько дней и ночей, лежа на госпитальной койке, Белоусов страстно мечтал занять свое место в шеренге, как хочется ему сейчас слиться воедино с полковой семьей!

– Становитесь, – ответил он.

Опираясь на палочку, Белоусов шагнул к строю и повернулся лицом к командиру. На его глазах выступили слезы. Слезы счастья, слезы победы над собою, над своим недугом.

Вскоре майор Белоусов поднялся во фронтовое небо. Он прикрывал штурмовиков, вел бои и разведку, участвовал в боях за освобождение Выборга и Нарвы. Нелегко все это давалось. Каждый вечер, пересиливая боль, майор спешил в землянку или санчасть, снимал протезы и опускал культи в теплую, заботливо приготовленную медсестрой воду. Но расставаться с небом не хотел ни за что. И увеличил количество боевых вылетов до трехсот, а число сбитых самолетов – до четырех. За мужество и героизм, беззаветное служение советскому народу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1957 года Леониду Георгиевичу Белоусову было присвоено звание Героя Советского Союза. На другой день газета "Правда" писала: "Советские люди преклоняются перед героическими подвигами этого человека. Пусть же слава о нем облетит всю страну, вся жизнь его послужит вдохновляющим примером для нашей молодежи".

Последние схватки

1

Фронтовая дорога снова привела Голубева в район Ханко. Но теперь он прибыл сюда не с горсткой людей на устаревших «ишачках», как три года назад, а с полнокровным авиационным полком, вооруженным истребителями Ла-5 и Ла-7. И базировались они не на крохотном Красном Гангуте, а на первоклассном аэродроме Мальми, что под Хельсинки. Финляндия уже вышла из гитлеровской коалиции, заключила мир с Советским Союзом. Гвардейцы должны были прикрывать Таллин, Хельсинки и устье Финского залива – те районы, откуда в сорок первом угрожали Ленинграду гитлеровцы. На северо-востоке Балтики уже господствовал Советский Флот. Рядом с аэродромом в сосновом бору остались целыми двухэтажные благоустроенные казармы. Тут-то с определенным комфортом и разместился летно-технический состав.

Под командный пункт части приспособили просторное, удобное помещение на краю летного поля. Здесь получением боевого задания начинали фронтовой день, здесь он и заканчивался разбором. Если была погода, работали все светлое время дня, но летали теперь без перенапряжения – по нормативам, установленным приказами на военное время.

На командном пункте Голубев появился рано. Ночью в полк поступил важный приказ, требовалось хорошенько поразмыслить, как его эффективнее выполнить. Подполковника встретил оперативный дежурный, доложил: за ночь в полку ничего существенного не произошло.

– В семь тридцать вызовите сюда капитана Федорина, – приказал подполковник.

Голубев прошел в свою комнату, расстелил на столе карту, задумался. Вчера полк прикрывал корабли в устье Финского залива, вел разведку. Задания остаются такими же и на сегодня, но, говоря о них, генерал Самохин добавил слова: "Есть одно очень важное и ответственное". Поручить его Голубев и решил эскадрилье Федорина. "Где же он?" – нервничал подполковник.

– Вызывали, товарищ командир? – спросил вошедший Анатолий Федорин.

– Да, вызывал, – подтвердил Голубев. – На сегодня все задания отменяю, ставлю новое. Подойдите сюда.

Капитан шагнул к карте. Каждое неизвестное задание вызывает интерес и деловое любопытство, в нем всегда есть что-то загадочное.

– Место действия – устье Финского залива, – пояснил командир полка. – Только прикрывать будете не корабли, а всего один Ли-2. Секрета не делаю, на нем высокопоставленное лицо летит из Хельсинки в Таллин. У транспортника будут специально выделенные для охраны самолеты. А ваша задача – не допустить в коридор перелета вражеские истребители.

– Дело привычное, – отозвался Федорин, посмотрев на узкую заштрихованную полоску, по которой скользил карандаш подполковника.

– Но это случай особый, – подчеркнул командир полка. – Как думаете выполнять задание?

Федорин наклонился. Над переносицей у него собрались глубокие складки. Некоторое время он смотрел на карту, затем решительно ответил:

– Лета здесь минут пятнадцать. Эскадрилью разделю на две группы, эшелонирую их по высоте. Мы два раза проутюжим коридор до появления транспортника, а потом пройдем вместе с ним к Таллину.

Голубев согласился с предложением капитана, не сделал никакой поправки. Он верил в командиров эскадрилий. Но все-таки предупредил:

– Учтите, как правило, открыто в бой фашистские летчики уже не бросаются, на это у них теперь кишка тонка. А вот исподтишка подкузьмить могут.

Голубев встал, давая понять: разговор окончен.

– Разрешите выполнять? – спросил Федорин.

– Выполняйте. Вылет по моему сигналу. За этот самолет головой отвечаете.

Капитан ушел. А Голубев еще долго сидел над картой. Почему-то не покидало неожиданно возникшее чувство опасения: успешно ли будет выполнено важное задание? "Проще бы самому подняться в небо, чем посылать других и мучительно ждать их возвращения", – размышлял командир полка. Но командующий ВВС флота приказал ему неотлучно быть у телефона, пока не завершится перелет транспортного самолета.

Аэродром то оглашался гулом моторов, то погружался в тишину. Истребители по графику уходили на задание, а возвратившись, заруливали на стоянку. Летчики первой эскадрильи сидели в кабинах, с нетерпением ждали сигнала. Техники собрались в сторонке, переговаривались.

На большой скорости к машине Федорина подкатила черная "эмка", из нее выскочил Голубев. Многие видели, как он стремительна поднялся на широкое зелёное крыло "лавочкина" и, удерживаясь за обрез кабины левой рукой, стал энергично жестикулировать правой. Капитан иногда кивал в знак согласия, иногда показывал на пальцах что-то свое. Техники не слышали, о чем говорят командиры, но догадывались: Голубев объяснял ведущему, как следить за воздухом, откуда можно ожидать "фокке-вульфы", каким образом их отсекать от Ли-2.

"Эмка" вскоре уехала, а восемь Ла-5, урча моторами, двинулись к старту. Они выстроились на краю взлетной полосы, словно отдыхая после руления, затем упруго и легко разбежались и, оторвавшись, быстро скрылись в мутноватом, сплошь покрытом низкими облаками небе.

Над заливом восьмерка "лавочкиных" заняла свои эшелоны. Звено Федорина шло вверху, под кромкой облаков. А второе, во главе со старшим лейтенантом Сафроновым, летело на пятьсот метров ниже, почти у самой воды. Дойдя до Таллинской бухты и ничего не обнаружив, эскадрилья легла на обратный курс.

Федорин волновался. Оно и понятно: приближалась точка, откуда вот-вот должен был подняться транспортный самолет. Довольно низкая облачность давала противнику возможность внезапно напасть и одиночными экипажами, и группами. Показался берег, чуть позже и аэродром. По нему тянулись вихри снега. "Взлетают", – догадался Федорин и вскоре увидел пузатый двухмоторный Ли-2 в сопровождении шестерки остроносых "яков".

– Держись внизу, – предупредил Федорин на всякий случай Сафронова, а сам по-прежнему остался в верхнем ярусе.

Фашистские истребители могли вывалиться из облаков, подкрасться на бреющем. Это капитан предугадывал еще до вылета. Единственного он не знал – состояния погоды. А сейчас очень мешала дымка, на темном фоне моря плохо было видно, что происходит внизу. "Но там четверка Ла-5, – подумал Федорин, – можно на нее положиться". И не ошибся.

– Справа у воды два "фокке-вульфа", – раздался в эфире голос Сафронова.

"Значит, пронюхали о перелете. Будет этой паре и подкрепление", – решил охваченный тревогой Федорин. Но по радио продолжал спокойно:

– Атакуйте парой. Все не бросайтесь!

Сафронов прикинул, как лучше преградить путь "фоккерам". Лобовая атака явно не годилась. В случае неудачи "фокке-вульфы" могли проскочить к Ли-2, а "лавочкиным" требовалось разворачиваться на сто восемьдесят градусов. "А что, если?.." – возникла у Сафронова дерзкая мысль.

– Оставайся на месте, смотри за горизонтом! – скомандовал Сафронов ведущему второй пары.

Сам же он круто отвернул вправо и дал полный газ мотору. Но не успел летчик направить нос своего самолета на ближнего "фоккера", как напарник последнего резко сманеврировал и бросился наперерез "лавочкину". Какие-то мгновения оба истребителя – наш и вражеский – находились в атаке. Но Сафронов раньше нажал на гашетку, и заплясали по воде рядом с "фокке-вульфом" мелкие фонтанчики брызг. "Эх, промахнулся!"– выдохнул Сафронов. На вторую очередь уже не хватало времени, и летчик, потянув ручку управления на себя, бросил машину вверх.

Увидев это, атакующий "фокке-вульф" ринулся на ведомого Сафронова лейтенанта Кросенко. Он цепко прилип к хвосту "лавочкина", догоняя его. Оглянувшись, Сафронов поспешил на помощь и крикнул:

– 0-14, у тебя "фокка" в хвосте! Уходи со скольжением вверх!

Но фашист, видно, был готов к такому маневру. Он успел-таки выплеснуть пучок свинца. "Лавочкин" ведомого вздрогнул, скорость его уменьшилась.

– Подбит, трясет мотор, – доложил Кросенко.

– Тяни к берегу, – приказал Сафронов, – я прикрою.

Федорин увидел, что два Ла-5, обгоняя Ли-2, направились к берегу. И тут обстановка еще больше усложнилась. Оставшийся ведущий второй пары лейтенант Лукин доложил:

– Слева вижу два "фоккера".

"Вот и подмога", – чертыхнулся Федорин и передал команду ведущим пар Лукину и Селютину:

– 0-15, свяжи боем своих. 0-16, будь на месте, атакую вторую пару.

Ли-2 увеличил скорость и вместе с эскортом "яков" приближался к береговой черте. В туманной дымке уже просматривался Таллин. Федорин дал газ, при полных оборотах мотора атаковал приближающихся "фокке-вульфов" сверху. Ведущий фашист начал крутой вираж, пытаясь над самой водой вывернуться из-под удара. "Не уйдешь", – зло произнес Федорин и тоже ввел машину в вираж. Силуэт "фокке-вульфа" в прицеле снова увеличился. Капитан с силой нажал гашетку и послал две короткие очереди. "Фоккер" панически скользнул, но задел крутую волну и скрылся в воде.

Федорин энергично бросил истребитель в боевой разворот, ища глазами второй самолет противника. О, ужас! Он снизу приближался к Ли-2. У командира эскадрильи пробежал по спине неприятный холодок... А где же пара Селютина? Она ведет бой и тоже далеко в стороне.

– "Яки", "яки"! Снизу подходит "фокка"! – выкрикнул капитан.

– Видим, – спокойно отозвался кто-то из группы непосредственного прикрытия. – Сейчас он свое получит.

Федорин вспомнил последние слова комадира и подумал, что летчики "яков" тоже отвечают головою за сохранность Ли-2 и промаха не допустят. Так и случилось: пара "Яковлевых" выполнила атаку. "Фокке-вульф", задымив, тут же отвалил в сторону.

– Горит "фокка", горит! – радостно произнес Федорин.

– Горит, – деловито подтвердили из группы "яков". Командир эскадрильи успокоился. Вместе с напарником он снова находился в верхнем ярусе, рядом с парой Селютина. С высоты было хорошо видно, как дымный след вражеского истребителя, наискосок прочертив небо, оборвался у поверхности моря. Другие истребители противника куда-то скрылись. "Куда же подевалась пара Лукина?" – размышлял Федорин.

– 0-15, как обстановка? – запросил капитан по радио Лукина.

– "Вульфы" отвернули. Вас вижу, догоняю, – раздалось в ответ.

Все самолеты, кроме ушедшей пары Сафронова, были уже над Таллином. Ли-2 пошел на посадку. Вслед приземлялись "яки". Делая круг над аэродромом, Федорин услышал свой позывной и слова благодарности:

– Большое спасибо за помощь. Идите домой!

– Вас понял, – ответил капитан. Все это время Голубев на командном пункте предельно внимательно слушал радиопереговоры летчиков. Однако из доносившихся сюда отрывочных реплик трудно было представить, что же происходит в воздухе. Но вот репродуктор умолк. Прошли еще томительные минуты, и появилась группа из шести истребителей. Первой села пара Федорина, за ней – Лукина и Селютина. Командир эскадрильи доложил, что вели бой с четырьмя "фокке-вульфами". Одного сбил Федорин, другого – "яки" из группы непосредственного прикрытия. Сафронов и Кросенко вынуждены были выйти из боя из-за повреждения самолета ведомого.

2

Утром полк получил задачу сделать вылет на свободную охоту звеном. Задания на весь день теперь давали редко, в небо летчики поднимались по сигналам, как только возникала такая необходимость. Поэтому очередность вылетов между подразделениями Голубев установил по скользящему графику. Ожидая свое время, летчики первой эскадрильи готовили истребители, наводили порядок на стоянке. Федорин с инженером прикидывали сроки ремонта неисправных самолетов, уточняли боевой состав. К ним подошли Селютин и Лукин.

– Бой вчера мы не совсем удачно провели, верно? – спросил Лукин.

– Задание выполнили, и это главное, – отозвался Федорин, поняв, на что намекает командир звена.

– А какой ценой? – не унимался Лукин.

– Это пока еще не известно, – ответил капитан.

– Как не известно? Двух товарищей потеряли?

– Подожди горячиться, – успокоил собеседника Федорин. – Все выяснится, тогда и поговорим. А потом два "фоккера" тоже что-нибудь стоят.

– Мы-то одного сбили, – произнес Селютин. – Второго "яки" завалили. А я даже ни резу огонь открыть не успел.

– Надо было сперва всем навалиться на первую пару, а после этого – на вторую, – размышлял вслух Лукин.

– Нет, делать это было нельзя, в чем я и сейчас твердо уверен, – решительно возразил Федорин. – Погоду надо учитывать. Оголи мы хотя бы на миг фланг, и оттуда могли бы ударить по Ли-2. Прикрытие, брат, это тебе не свободный бой.

Над аэродромом внезапно появился Ла-5. Летчик выпустил шасси, сел и порулил прямиком на стоянку первой эскадрильи. Сюда мчалась и "эмка", за рулем которой сидел командир полка.

– Да это же Сафронов вернулся! – закричал Лукин, узнав самолет по номеру на фюзеляже. – Вернулся, смотрите!

Федорин перекладывал с руки в руку краги и не сводил глаз с подруливающего самолета.

– Пошли к нему, сейчас все узнаем, – сказал капитан.

У капонира, где остановился самолет, уже был подполковник Голубев.

– Ну, здравствуй, здравствуй, пропавший герой, – жал он руку Сафронову.

– Какой же я герой, товарищ командир, – смутился летчик.

Глаза Голубева потеплели, на лице заиграла улыбка.

– Верно, Золотой Звезды нет, но поступок вы, Карп Иванович, совершили геройский. Докладывали мне о нем.

Вокруг уже собралась почти вся эскадрилья. Друзья наперебой крепко жали руку Сафронова, поздравляли с благополучным возвращением.

– Что с вами произошло, нам в общих чертах известно, – доверительно сказал Голубев, – а вот как попал лейтенант Кросенко под прицел "вульфа", доложите.

Сафронов расстегнул шлемофон, сдвинул набок. Лицо его стало задумчивым.

– Прозевал он заднего "фокку". Хорошо, очередь пришлась по мотору, а не по кабине, – Сафронов посмотрел на стоящего рядом капитана Федорина и, заметив улыбку на его лице, продолжил: – Я приказал ему выйти из боя. До берега Сергей дотянул, но высоты уже не было, пришлось садиться прямо перед собой – на живот. Там много валунов. Сначала крыло отлетело, потом самолет развернуло. Вижу, рядом нет никакого селения, летчик кабины не покидает и помочь некому. Тогда я сел в Таллине, попросил машину, людей и скорее туда. Сергей так и оставался в измятой кабине. Лицо в крови, правая нога переломана, не мог шевельнуться. Мы осторожно его вытащили, отвезли в госпиталь.

Слушали Сафронова молча, никто не перебивал, не задавал вопросов.

– Выживет? – тихо спросил Голубев после минутного молчания.

– Врачи обещали сделать для этого все, – неопределенно ответил Сафронов. – Думаю, обойдется, товарищ командир, и ногу ему сохранят.

– Вот так и надо поступать каждому из нас! – сказал Голубев, оглядывая стоявших вокруг подчиненных, а затем повернулся к Сафронову: – За своевременную помощь попавшему в беду подчиненному объявляю вам благодарность!

– Служу Советскому Союзу! – ответил Сафронов. Собравшиеся одобрительно зашумели. Протягивая Сафронову открытые портсигары с папиросами, товарищи предлагали:

– Закуривай, Карп!

– Капитан Федорин! – окликнул подполковник командира эскадрильи, – Сафронову разрешаю отдохнуть. В боевой расчет включайте с завтрашнего дня.

Командир полка мог уже позволить даже такую роскошь. Это был не 1941 год; штаты части теперь постоянно соответствовали расписанию, а нагрузка на людей и самолеты не превышала норм. Исключения допускались лишь в периоды, когда проводились наступательные операции наземных войск.

Летчики, технический состав расходились группами. Направился к автомашине и Голубев. Его догнал инженер полка по ремонту майор Мельников.

– Товарищ командир, – обратился он, – истребитель с места вынужденной посадки будем эвакуировать сами?

– Не надо, он же на южном берегу залива. Позвоните инженеру дивизии, пусть пошлет бригаду, им оттуда ближе, – распорядился подполковник.

Оставшийся на командном пункте майор Ганжа встретил Голубева вопросом:

– Что с летчиком?

– Жив, да не совсем здоров, – сказал Голубев. – Сейчас находится в таллинском госпитале.

– Молодец, не растерялся при посадке.

– Если б не валуны, и лечение не понадобилось бы, – сказал подполковник.

– Конечно, наш район – не кубанские степи, – подтвердил Ганжа, разворачивая пачку только что полученных газет. – Здесь то лес, то вода, то камни, и садиться некуда. Надо обязательно навестить Кросенко. Я слетаю на По-2.

– Надо, – согласился Голубев. – Верно, сейчас он слаб, а вот через неделю сделать это можно. Представим его к награде?

– Он ее заслужил, – ответил заместитель командира полка по политчасти.

– Читал нашу "Победу"? – спросил Ганжа, переходя На неофициальный тон и протягивая подполковнику дивизионную газету. – Тут напечатана твоя статья. Думаю, очень полезна будет молодым летчикам.

– Дай-ка сюда, посмотрю.

Голубев раскрыл газету, стал читать. В статье говорилось, сколь важна слетанность пары, как первичной огневой единицы, о роли ведущего и ведомого, их взаимодействии в бою, путях повышения летного мастерства. Заканчивалась она словами: "Чтобы стать настоящим истребителем, летчику нужны три качества: хорошая осмотрительность, умение отлично пилотировать самолет и сочетать маневр с метким огнем, постоянное стремление к наступательному бою".