Текст книги "Воздушный снайпер"

Автор книги: Андрей Калиниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Стартовая радиостанция – в крытом кузове грузовика. У пульта – девушка-радистка с круглыми детскими глазами, в солдатской шинели и пилотке. Длинными тонкими пальцами удерживает она рукоятку приемника на заданной частоте. Голубев сидит рядом, вслушивается, как потрескивает динамик, напряженно ждет переговоров. Но проходит несколько минут, а динамик молчит. Он смотрит на часы. Судя по времени, группа уже на полпути к цели.

Дверь распахнулась. Пригнувшись, в кузов поднялся Борисов. Взглянув на майора и радистку, по выражению их лиц определил: в небе пока все спокойно. И вдруг эфир донес взволнованные голоса:

– "Маленькие", "Маленькие", слева два "мессершмитта".

– "Мак-10", я "Мак-11", прикрой, атакую, – командовал Васильев.

Через несколько секунд динамик снова ожил.

– Не отрывайся, обманет, – прозвучал голос ведущего второй пары Федорина.

– Готов один! Второй видишь? Где второй?

– Вижу слева. Потопал к берегу.

Девушка записывала радиообмен в вахтенный журнал. Борисов и Голубев сосредоточенно глядели каждый на свои часы.

– Они уже над целью, – уверенно сказал подполковник.

– Работаем по головному, круши их, ребята! – донеслась команда ведущего штурмовиков.

И опять тишина. Но Борисов и Голубев прекрасно знают,: что происходит сейчас там, над заливом. Штурмовики пикируют на вражеские корабли. Гремят самолетные пушки, ухают корабельные зенитки. А небо все в светящихся трассах и клубах огненных взрывов.

– Справа вижу "фиатов". Сомкнуть строй, – в голосе ведущего штурмовиков слышна тревога.

Борисов стремительным движением хватает со стула ракетницу, тут же распахивает рывком дверцу кузова и нажимает спусковой крючок. Шипящая ракета летит в направлении стоянки, где дежурит звено капитана Цыганова. И уже через мгновение четыре "лавочкина" уходят в небо. А по радио между тем звучит команда Васильева:

– Тяни наверх, я останусь с "горбатыми"!

– Понял, – отвечает ведущий второй пары истребителей.

Борисов и Голубев некоторое время напряженно молчат. Оба мысленно представляют возможное развитие событий. Возле штурмовиков только два истребителя. А "фиатов", судя по сообщению, больше десятка. Если даже Цыганов подоспеет вовремя, вражеских самолетов все равно будет больше. А из динамика доносится:

– Один "фиат" готов!

– Переходи на бреющий!

– Четырнадцатый, "фиат" у тебя в хвосте! Четырнадцатый – это бортовой номер истребителя ведомого капитана Васильева. Молодой летчик сержант Ильин только в шестой раз на боевом задании. Сейчас ему грозит смертельная опасность.

– Четырнадцатый, сбивай огонь скольжением!

– Не могу, рули... рули...

– Э-эх, проклятье!..

Голубев сжимает кулаки. Лицо его багровеет. Девушка-радистка, закрыв глаза руками, склонилась к передатчику. Борисов словно окаменел. Все ждут новых переговоров.

– "Мак-11", – передает Васильеву Цыганов. – Вижу севернее еще две группы "фиатов". Буду отсекать.

Борисов и сам поспешил бы на помощь подчиненным, но госпитальная медкомиссия категорически запретила ему летать в ближайшие месяцы.

– Их много, – подполковник вопросительно взглянул на майора, и тот все понял.

– Немедленно вылетаю, – коротко бросил Голубев и побежал на стоянку.

Возвращающихся с задания штурмовиков взлетевшая последней четверка Ла-5 встретила в районе острова Сескар. Вокруг множество вражеских самолетов. Наши истребители с трудом отсекали их от штурмовиков. Звено Голубева с ходу атаковало врага и два "фиата" тут же упали в воду. После очередной атаки загорелся третий. Его поджег капитан Костылев, недавно прибывший из другой части. Отличился и молодой летчик сержант Бычков: сбив четвертый "фиат", он открыл счет личных побед.

Группа истребителей противника явно не ожидала такого натиска. Хотя численное превосходство и оставалось по-прежнему на стороне фашистов, группа была рассеяна.

При подведении итогов вечером подполковник Борисов сказал в заключение:

– Новый тактический прием боевой работы с наращиванием сил себя оправдал. Успех обеспечила и четкая информация об обстановке. В одном бою было сбито четыре вражеских самолета. К сожалению, у нас тоже не обошлось без потерь: погиб замечательный летчик сержант Ильин...

Дела полка в целом шли неплохо. Две эскадрильи "лавочкиных" прикрывали корабли в Финском заливе, сопровождали штурмовиков. Когда требовалось, вели разведку. А оставшиеся пока в части И-16 выполняли главным образом различные задания ночью. Но дальнейшие события показали: обольщаться сиюминутными успехами на войне нельзя. 22 апреля 1943 года погиб командир второй эскадрильи Герой Советского Союза капитан Петр Кожанов. А 4 мая не вернулся с боевого задания командир первой эскадрильи Герой Советского Союза капитан Михаил Васильев. Эти потери глубоко потрясли всех.

Впервые за войну Голубев почувствовал особенно гнетущее одиночество. Ушли из жизни самые близкие друзья, вместе с которыми он два года летал на сложнейшие задания, провел десятки тяжелых боев. На Васильева и Кожанова всегда можно было положиться. Но случившегося уже не поправить...

Обычно людная курилка возле командного пункта, куда подошли Безносов с Голубевым, сейчас пустовала. Спустились в землянку. Здесь тоже властвовала непривычная тишина. Неторопливо просматривал документы командир полка. За дверью, в смежной комнате, работал над боевым донесением начальник штаба. Что-то записывал в вахтенный журнал оперативный дежурный. Под сводчатым потолком землянки висел сизый табачный дым.

Доложив командиру полка о прибытии, Голубев устало сел на стул. Борисов взглянул на замполита и понял, что тот все уже рассказал. Разговора никто не начинал. Зазвонил телефон. Борисов взял трубку:

– Слушаю вас, товарищ полковник.

Выслушав собеседника, подполковник опустил трубку и сказал:

– Комбриг дал отбой полетам. На сегодня – все. После этих слов царившее в землянке напряжение как-то спало. Появилась возможность спокойно подумать о первоочередных делах. А подумать было о чем: за две недели погибли шесть летчиков. Двое из них – Герои, боевые командиры эскадрилий.

– Устали люди, – первым нарушил молчание Голубев. – Сколько уже дней подряд по четыре-пять вылетов делают.

– Нагрузки действительно велики, а силы наши не безграничны. – Борисов постучал карандашом по столу, как бы обдумывая сказанное, затем повернулся к двери соседней комнаты и крикнул начальнику штаба: – Товарищ майор, объявите, что полетов больше не будет, да закажите-ка пораньше ужин. Пусть все отдыхают.

В помещении опять наступила тишина. Не принято было у фронтовиков говорить о душевной боли, сопровождавшей утрату боевых друзей. Но вот Безносов произнес:

– Как вы знаете, извещения родным Кожанова и Васильева уже отправлены. Думаю, надо написать жене капитана Васильева еще и личное письмо.

– Разрешите это сделать мне? – облизывая пересохшие губы, выдавил Голубев. – Васильев мой близкий друг, я и должен писать.

Борисов поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по землянке. Заскрипели под ногами толстые половицы. Взглянув на Голубева, уточнил:

– Вы, кажется, знакомы с женой Васильева?

– Да, еще с довоенной поры.

– Хорошо, – согласился командир полка. – Тогда пишите вы. Утром нам покажете.

После ужина в летное общежитие Голубев не пошел. Чтобы уединиться, заглянул в землянку инженера полка: не свободна ли? Обычно инженер допоздна задерживался на аэродроме. В землянке никого, кроме посыльного, не было. Майор присел, задумался.

"Дорогая Татьяна Дмитриевна! – начал письмо Голубев. – Трудно мне говорить с вами. Каждое слово я вырываю с болью из сердца, словно повязку с незажившей раны. Нелепо, конечно, утешать вас. Для такого горя нет слов, чтобы сгладить боль. Гибель Михаила Яковлевича для всех нас – большая и тяжелая потеря. Я много раз летал вместе с ним на задания и видел его в бою. Это был настоящий Герой. Мы поклялись жестоко мстить врагу за смерть нашего друга, вашего мужа и отца маленькой Вали. Его портрет, дорогая Татьяна Дмитриевна, повесим в нашей землянке, чтобы Михаил всегда был с нами. Имя его войдет в историю нашей части, и после войны люди будут знать, какими были герои, завоевавшие Победу".

Дальние острова

1

В начале мая 1943 года в авиаполк поступил приказ: часть истребителей полка перебазировать на другую точку, группу возглавить майору Голубеву. Другая точка-это небольшой аэродром на острове Лавенсари, расположенном примерно в ста километрах западнее Кронштадта, почти в центре Финского залива. Летчикам это место было знакомо. Они, случалось, производили здесь вынужденные посадки на поврежденных в бою самолетах.

Ознакомившись с приказом, Голубев сразу взялся за подготовку к перебазированию: наметил состав группы, порядок перелета, провел беседу с летчиками об особенностях посадки на островной аэродром с ограниченной взлетно-посадочной полосой.

К вечеру того же дня двадцать "лавочкиных" приземлились на небольшой площадке острова Лавенсари.

На новом месте освоились быстро. Наладили радиосвязь с Большой землей, в аэродромных постройках разместили командный пункт и жилье. Оборудовали укрытия для хранения топлива и боеприпасов.

Но воевать на новом месте Василию было не суждено.

– Вам телеграмма, товарищ майор, – протянул Василию документ оперативный дежурный.

Голубев пробежал глазами печатный текст. Сообщалось, что 61-я истребительная авиационная бригада преобразована в 1-ю гвардейскую истребительную авиационную дивизию. Голубеву предписывалось прибыть к новому командиру дивизии полковнику Корешкову.

– А по радио ничего не сообщали? – обратился он к оперативному дежурному.

– Нет.

На аэродром, где был штаб дивизии, Голубев вылетел на истребителе. Полковник Корешков, приняв доклад, встретил подчиненного приветливо.

Они хорошо знали друг друга. Год назад Владимир Степанович Корешков был командиром 4-го гвардейского полка. Потом ему поручили возглавить соседнюю штурмовую авиационную дивизию. И вот теперь он принял командование истребительной дивизией, куда входил и 4-й гвардейский. Голубев уважал командира за уравновешенный характер и высокое летное мастерство. Манера обращения Корешкова с людьми, спокойствие, рассудительность, ровная требовательность к подчиненным – все это как-то сразу вызывало к нему симпатию. Расспросив коротко о боевой работе на острове, Корешков вдруг без объяснений сказал:

– Принимайте полк, товарищ майор.

– Как принимать? А подполковник Борисов? – удивился Голубев.

– Не волнуйтесь, – успокоил его командир дивизии. – Ваше назначение нисколько не оскорбит самолюбие Борисова. Его назначили в другую часть, да и долечиться ему надо. – И уже строже добавил: – Это приказ генерала Самохина, так что все решено.

Несколько дней назад, когда шел разговор о кандидатах на должность командира полка, повели речь и о Голубеве. Корешков прямо спросил начальника штаба дивизии подполковника Ройтберга:

– Почему его вы считаете самым достойным?

– Он мыслящий летчик, – ответил тот.

– Да, но ведь есть офицеры постарше и возрастом, и званием, – уточнил полковник, пристально разглядывая собеседника из-под надвинутого на глаза лакированного козырька фуражки.

– Есть, конечно, – подтвердил Ройтберг. – Однако солдатской смекалкой, каким-то неуемным стремлением к поиску нового в тактике, да и организаторскими способностями, пожалуй, он их превосходит.

– А знаете, я тоже так думаю, – улыбнулся Корешков. – Голубев действительно самый достойный. И очень хорошо, что наши мнения полностью совпадают.

– Вчера я докладывал эти соображения командующему ВВС флота, – продолжил после некоторой паузы комдив. – Выбор он одобряет.

Приказ – не предложение. Его нужно выполнять! Голубев только осведомился:

– Когда принимать?

– Прямо сейчас, – ответил Корешков. – А старшим вместо себя назначьте на Лавенсари командира эскадрильи капитана Цыганова.

Принять полк от командира, заместителем которого был много месяцев, а к тому же еще длительное время исполнял его обязанности, труда не представляло. Все дело свелось фактически лишь к составлению положенного в таких случаях акта да разрешению некоторых мелких формальностей. Так, начав войну начальником парашютно-десантной службы отдельной эскадрильи, Голубев через два года возглавил полк. Его служебный рост был закономерным.

Собственно, нельзя сказать, что это редкий, тем более исключительный случай. У войны свои мерки времени. Фронтовой день по приобретенному жизненному опыту, насыщенности событиями иногда равнялся месяцу, а то и году.

Главную свою задачу на должности командира авиаполка коммунист Голубев видел в том, чтобы воспитать у людей верность Родине и воинскому долгу, научить в любых условиях побеждать сильного и коварного врага. По горло занятый разными заботами, он по-прежнему часто поднимался в небо – в грозное небо войны. Летал на истребителе мастерски, вдохновенно. Дерзкие и стремительные его атаки восхищали подчиненных, сеяли панику и страх в стане врага. За четыре месяца боев на "лавочкине" одержал пять личных побед. А всего на счету майора Голубева было уже более двадцати сбитых самолетов.

Однажды, просматривая почту, Василий увидел письмо со знакомым обратным адресом. Почерк был незнакомый. Торопливо вскрыл конверт. Писали земляки – трудящиеся Волховского района Ленинградской области.

"Дорогой Василий Федорович! – читал Голубев. – С чувством огромной радости, гордости и восхищения следим мы за вашими боевыми подвигами. Воодушевленные доблестью своего земляка по защите любимой Родины, рабочие, служащие и колхозники нашего района построили на свои трудовые сбережения три боевых истребителя. Один из них – для вас лично...

Ваши земляки, Василий Федорович, хотят быть такими же отважными в труде, как вы на своей боевой машине. Мы уверены, что наш истребитель в ваших руках будет беспощадно громить немецко-фашистских захватчиков..."

2

Впервые за несколько минувших недель над Балтикой установились знойные дни. Солнце клонилось к западу, а жара все не спадала. Летчики вернулись с очередного боевого задания. Ждали новую команду на вылет, но она не поступала. Звено «лавочкиных» командир полка держал в готовности на старте. Остальные летчики, воспользовавшись передышкой, отошли от истребителей, собрались под высокими соснами, подступившими к самому аэродрому. Кругом стояла тишина, словно и не было войны. А люди все равно ждали вылета, поглядывали в сторону полкового командного пункта – не бежит ли посыльный.

Голубев с начальником штаба майором Бискупом, недавно принявшим эту должность у Тарараксина, стояли у входа на КП. Вслушиваясь в изредка доносившиеся обрывки фраз да взрывы смеха летчиков, Бискуп задумчиво произнес:

– Тишь-то какая. Совсем не то, что на Ханко.

– Не те времена... – отозвался Голубев. – Выдыхается Гитлер.

Петр Игнатьевич потер ладонью подбородок, скосил глаза на командира:

– Может, оно и так, да только все еще держит он Ленинград в огненных тисках.

– Думаю, скоро разожмем и эти тиски... – Голубев хотел сказать еще что-то, но из землянки раздался голос оперативного дежурного:

– Товарищ майор, командующий ВВС флота генерал Самохин требует вас к телефону.

"По какому же это делу Михаил Иванович звонит мне, минуя комдива?" – размышлял Василий, спускаясь в землянку. Следом вошел и Бискуп. Оперативный дежурный передал Голубеву трубку. Командир полка представился:

– Слушаю, майор Голубев.

– Как дела, товарищ Голубев?

– Выполнили два вылета. Находимся в готовности. Группа Цыганова на острове работает по вызовам штурмовиков. Потерь нет, – лаконично доложил майор.

– Надо лететь в тыл – за именными истребителями. Ясно?

– Ясно, – ответил Голубев. – Пошлю трех летчиков.

– Нет. Не так, – мягко поправил генерал Самохин. – Вы возьмите двух летчиков и сами тоже отправитесь на завод. Завтра за вами придет Ли-2. Понятно?

– Слушаюсь, товарищ командующий, – ответил Голубев и положил трубку.

Известие обрадовало. Майор сел за стол, уперся в него локтями, уже обдумывая, как лучше выполнить возложенную на него миссию. Заметив вопросительные взгляды начальника штаба и оперативного дежурного, пояснил:

– Завтра летим за подаренными истребителями. – Посмотрел на стоящего рядом Бискупа и добавил: – Вы останетесь за меня.

...Выйдя из транспортного самолета на тыловом аэродроме, гвардейцы увидели три отдельно стоящих Ла-5. Глянцем отливала свежая краска их поверхностей. Борт одного украшали слова: "От трудящихся Волховского района Ленинградской области Герою Советского Союза гвардии майору В. Ф. Голубеву".

Вскоре подъехала делегация земляков-волховчан. Собрались рабочие завода, авиаторы местного гарнизона. И начался митинг. Выступившие говорили о победах Красной Армии, мужестве балтийских летчиков. Предоставили слово Голубеву. Он взволнованно сказал:

– От души благодарю вас, дорогие земляки, за заботу о нашей авиации. А мы, фронтовики, полной мерой отплатим немецко-фашистским захватчикам за слезы и горе советских людей. Нет и не будет им пощады.

– Именной самолет – очень дорогой для меня подарок. Дорогой не только потому, что трудящиеся Волховского района собрали и внесли в Государственный банк из своих трудовых сбережений 230 тысяч рублей деньгами и 569 тысяч рублей облигациями. Вдвойне дорого, что я получил его от земляков, которые сами меня разыскали и следили за боевыми делами. Воевать на таком истребителе считаю величайшей честью.

Когда митинг закончился, Голубев сел в кабину, поднял "лавочкина" в небо. Собравшиеся с захватывающим интересом наблюдали, как послушная воле летчика машина легко выписывала над аэродромом замысловатые фигуры. Истребитель сделал переворот, затем петлю Нестерова, двойную восходящую бочку и снова переворот. Он то стремительно рвался ввысь, то вихрем проносился низко над землей, оглушая людей могучим ревом мотора. Едва Василий закончил пилотаж, взлетели и другие истребители, пристроились к ведущему. Голубев покачал крыльями, передал по радио на землю: "Спасибо за подарок!" Группа развернулась, взяла курс на свой аэродром.

Когда самолеты приземлились, Голубев подошел к своему технику:

– Принимайте подарок!

Тот обошел вокруг самолета. Погладил крылья, провел ладонью по надписи на фюзеляже и сказал:

– Теперь у вас два истребителя, товарищ майор. "Как все изменилось!" – подумал Голубев. В начале войны самолетов в полку не хватало, и летчик стремился получить хоть какой-нибудь старенький истребитель. Многие из нас были тогда "безлошадными". Вспомнилось: зимой 41-го, когда шли самые тяжелые бои под Тихвином, решалась, по существу, судьба Ленинграда, в полку осталось только четыре исправных "ишачка".

– Зачем же мне два истребителя? – спросил он. – Мы ведь ждем пополнение. Вот и отдадим вторую машину новому хозяину.

В декабре в боевой работе авиаторов наступило затишье. Погода резко испортилась. Утром аэродром закрывали густые туманы с моря. Днем свирепствовали колючие метели. К вечеру их сменяли снегопады. В такие дни полк решал только две задачи: вел разведку Финского залива и аэрофотосъемку переднего края обороны противника. Эти задания выполняли лишь наиболее подготовленные летчики.

Голубева охватила тревога: длительные перерывы снижают уровень летной выучки. Чтоб поддерживать себя в форме, летчикам нужны постоянные тренировки, как музыкантам или спортсменам. Если нет тренировок, человек утрачивает способность ориентироваться в воздушном пространстве, притупляется его глазомер, появляется неуверенность в управлении самолетом. Но капризам природы ничего не противопоставишь. Голубев сидел на КП и ждал, когда поступит донесение от вылетевшей на разведку пары истребителей.

Зазвонил телефон. Майор поднял трубку. Услышал голос командира дивизии:

– Василий Федорович, к вам выехали командующий Военно-Воздушными Силами Военно-Морского Флота генерал-полковник авиации Семен Федорович Жаворонков и командующий ВВС флота генерал-лейтенант авиации Михаил Иванович Самохин.

С тех пор как Голубев стал командиром полка, столь высокий гость из Москвы приезжал сюда впервые. Но раз он едет, то, видимо, по важному делу.

На аэродроме Голубев представился Жаворонкову. А в пути к КП полка кратко доложил, что требовалось, ответил на вопросы. Спустившись в землянку, Жаворонков остановил майора:

– Как воюете, знаю. Сейчас поговорим о другом. Вы встречались в боях с вражескими истребителями "Фокке-Вульф-190"? Что за новинка?

– Пришлось драться и с этими "фокке-вульфами", товарищ командующий, – ответил Голубев. – У них усилена лобовая броня, поставлены четыре пушки с большой дальностью стрельбы и два пулемета. Они превосходят "мессершмитты" в скорости. Но маневрируют тяжеловато, быстро набирают скорость при пикировании. А в наборе высоты отстают от Ла-5. Все это мы быстро разгадали. Применяем новую тактику: в лобовую атаку не идем, стремимся вести бой, используя восходящие маневры, не терять скорость и преимущество в высоте.

– Ваш опыт ценен, – заключил Жаворонков. – Его надо обобщить. Сделайте подробную разработку. Она пригодится летчикам других полков.

– Есть, – ответил майор.

Генералы Жаворонков и Самохин поинтересовались настроением авиаторов, их бытом. Голубев с гордостью доложил: настроение у всех боевое. И бывалые, и молодые летчики ведут бои смело и напористо, превосходства в воздухе не отдают. Подошел оперативный дежурный, сообщил, что сели выполнявшие задание по разведке истребители.

– Больше самолетов в воздухе нет? – спросил Жаворонков и, услышав подтверждение командира, приказал собрать личный состав.

Гвардейцы-авиаторы быстро заполнили просторное помещение одного из аэродромных строений. Генерал-полковник авиации Семен Федорович Жаворонков напомнил: после январской операции 1943 года Ленинград имеет связь с Большой землей через узкую полоску южнее Ладожского озера, но гитлеровцы по-прежнему у стен города. Они стремятся любой ценой удержать Ленинград в тисках блокады, сохранить контроль над акваторией Финского залива и Балтийского моря, чтобы предотвратить выход Финляндии из войны. Но планам этим не суждено сбыться, час расплаты неотвратимо приближается. Командующий призвал авиаторов настойчиво готовиться к боям по полному разгрому гитлеровцев на северо-западном участке советско-германского фронта.

– А сейчас хочу выполнить приятную миссию, – сказал генерал после этого. – За умелое руководство боевой деятельностью полка и нанесение врагу большого урона наши английские союзники наградили майора Голубева Орденом Британской империи 4-й степени.

Жаворонков прикрепил орден к груди майора, крепко и долго жал ему руку. В помещении раздавались дружные аплодисменты.

– Служу Советскому Союзу, – ответил Голубев.

Жаворонков и Самохин уехали. А авиаторы еще долго не расходились. Отовсюду слышались поздравления. Люди с интересом рассматривали незнакомый орден: в части никто еще не имел иностранной награды. Голубев был горд тем, что слава полка разнеслась не только по Балтике, всей стране, но достигла и Британских островов.

3

Январь сорок четвертого. Развернулась грандиозная битва под Ленинградом. Истребители гвардейского авиаполка получили задачу прикрывать наступающие с ораниенбаумского плацдарма соединения и части 2-й ударной армии. Однако ни в первые, ни в последующие двое суток начатой войсками Ленинградского фронта операции (14 января) подняться в воздух не удалось – мешал густой снегопад. Лишь на четвертый день небо прояснилось. Летчики сразу повеселели. Подготовившись и нанеся на карты новую линию фронта, они вылетели прикрыть части, вклинившиеся в оборону врага. Группу возглавил командир полка.

Слой облаков был тонким. Но они опускались временами до полутора тысяч метров. Просматривать все пространство летчикам было трудно. Майор Голубев оставил свою четверку "лавочкиных" внизу, а группу заместителя командира полка капитана Карпунина отправил за облака. Теперь гвардейцы могли заметить фашистские бомбардировщики на любых высотах. Рассчитывал Голубев и на помощь наземных станций наведения – там находились представители авиаторов.

Галсируя над полем, Голубев видел, как развивается бой. Земля будто пульсировала взрывами, расцвечивала себя мириадами трасс. Наши войска продвигались вперед, взламывая оборону врага.

Самолеты противника так и не появились. Видно, не хватало у гитлеровцев сил, чтобы одновременно прикрыть все образовавшиеся бреши в обороне. Когда время патрулирования подошло к концу смены, Голубев решил израсходовать боекомплект по наземным целям.

– "Ястребы", я 33-й, атакуем минометные батареи, – передал командир полка по радио и устремился в пике.

За Голубевым последовали ведомые. К разноголосице боя добавился дробный перестук авиационных пушек. С земли самолеты обстреляли "эрликоны". Но плотность их огня теперь была малой. Набрав высоту, группа еще раз проутюжила очередями снарядов позиции минометчиков и, передав смену прибывшим истребителям, вернулась на аэродром.

В дальнейшем гвардейцы прикрывали наступающие войска, штурмовали отходящих гитлеровцев. На пятые сутки операции 2-я ударная армия штурмом взяла Ропшу и соединилась с 42-й армией, с боями продвигавшейся с Пулковских высот. Кольцо вокруг петергофско-стрельнинской группировки противника замкнулось. К 21 января ее ликвидировали.

Образовался общий фронт советских войск. Продолжая наступление, соединения и части Ленинградского и Волховского фронтов к 27 января взломали оборону врага в 300-километровой полосе, преодолели с боями от 60 до 100 километров. Угроза Ленинграду была полностью снята.

Город Ленина салютовал своим доблестным защитникам 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. Впервые после изнурительной 29-месячной блокады его затемненные кварталы озарили электрические огни.

Фронт уходил дальше и дальше на запад. Гвардейцы-авиаторы перебазировались на остров Лавенсари и так же надежно прикрывали наземные войска. 2-я ударная армия, форсировав Нарву, захватила два плацдарма. Командующий фронтом приказал ей с 15 февраля перейти к обороне.

Полк пополнился летчиками. Молодежь быстро вводили в строй. Майор Голубев следил за этим предельно внимательно, строго. Он был уверен, что командиры эскадрилий, звеньев, другие опытные, закаленные в боях наставники знают и секреты победы, и пути к мастерству, научат этому подчиненных. Но и сам контролировал подготовку каждого новичка, прежде всего отработку элементов боевого применения.

Однажды, отсекая атаку "мессера" на ведущего, молодой летчик лейтенант Нефагин умелым маневром вогнал фашиста в землю, не сделав при этом ни одного выстрела. Когда сели, командир полка спросил:

– Почему же не стреляли? Возможность для этого у вас имелась.

– Отрабатывал умелый маневр, товарищ майор, как учили, – нашелся молодой летчик.

– Что ж, неплохо, видать, учили, – заключил Голубев. И все дружно засмеялись. Нефагин быстро вырос в зрелого мастера. В бой с ним ходили охотно. А через несколько месяцев он совершил подвиг, который обессмертил его имя.

Майор Голубев выслал в тот день звено "лавочкиных" прикрыть корабли. Над Финским заливом советским летчикам встретились три девятки Ю-87 и шесть сопровождавших их ФВ-190. Медлить было нельзя, иначе моряки подверглись бы удару с воздуха. Ведущий лейтенант Камышников подал команду:

– Атакуем четверкой!

Гвардейцы действовали стремительно. Фашистские истребители и опомниться не успели, как два Ю-87 были сбиты. Не отходя далеко друг от друга, умело взаимодействуя, пары "лавочкиных" во главе с лейтенантами Камышниковым и Селютиным прочно удерживали инициативу, навязывали врагу свою волю. Ведомые летчики Батяйкин и Нефагин надежно прикрывали своих ведущих.

Враг оборонялся и наседал ожесточенно.

Воздух содрогался от рева моторов. Самолеты с красными звездами и черными крестами преследовали друг друга, обстреливали на пересекающихся курсах, временами сходились в лобовых атаках. Волоча черные шлейфы дыма, падали в воду "фокке-вульфы", "юнкерсы".

На истребителях Камышникова и Батяйкина закончились снаряды. Но летчики не выходили из боя. Помогая товарищам, они дерзко атаковали врага.

Комсомолец Нефагин неотступно следовал за ведущим, оберегая его от гитлеровцев. Когда на Селютина внезапно бросился "фокке-вульф", Нефагин сбил его меткой очередью. Но Селютину уже угрожал другой истребитель. Нефагин вновь поспешил на выручку, дал по атакующему несколько очередей из пушек. Но промахнулся. Фашист между тем упорно шел на Селютина. Нефагин снова обстрелял "фокке-вульф", но тот не сворачивал. Для маневра, второй атаки не оставалось времени: жизнь боевого друга висела на волоске. Нефагин увеличил скорость, расстояние между самолетами мгновенно сокращалось. Еще миг, и истребитель Нефагина врезался в машину врага.

Таранив противника, комсомолец Петр Андреевич Нефагин спас командира. Сейчас некоторые считают, что это средство борьбы наши летчики большей частью применяли в первый год войны. Такое мнение ошибочно. Если нельзя было уничтожить врага иными средствами, наши летчики всегда шли на таран. Из 24 воздушных, наземных и морских таранов, совершенных авиаторами Краснознаменного Балтийского флота, три приходятся на последние четыре месяца 1945 года.

4

Ожидая вылета, люди отдыхали в землянке. Одни дремали, забравшись на нары. Другие неторопливо беседовали. Кто-то высыпал на длинный неструганый стол костяшки домино. К темным квадратикам сразу потянулось много рук. Игра вызвала оживление, в землянке стало шумно.

На пороге появился подполковник Голубев: недавно ему присвоили очередное воинское звание. Шум стих, встав, летчики повернулись к командиру. В вопросительных взглядах подчиненных Василий читал одно: "Когда же полетим?"

– Скучаете? – спросил он.

– Не все, товарищ командир, – ответил младший лейтенант Серов и, махнув рукой в сторону нар, добавил: – Некоторые не теряются.

– И правильно делают, – добавил Голубев. – На фронте нужно уметь и впрок отсыпаться. Кто знает, придется ли хорошо отдохнуть завтра.

– На перемены что-то не похоже, – сказал проснувшийся штурман полка капитан Дмитриев. – Тучи плывут с моря, весь залив закрыли.

– И над Нарвой погода скверная, – произнес Голубев. – А там идут жестокие бои, необходимо прикрытие с воздуха.

Поняв, зачем пришел командир, все умолкли. Ждали, кого же пошлет на задание. А подполковник не торопился называть фамилии: в случаях, когда согласно требованиям руководящих документов метеоусловия считались нелетными, он не отдавал приказа на вылет, поднимался в небо сам или ждал, найдутся ли добровольцы, чтобы определить, посильным ли будет им задание.

– Кому по душе такая погода? – задал вопрос Голубев.

Летчики зашумели, наперебой вызываясь в полет.