Текст книги "Зоренька (СИ)"

Автор книги: Андрей Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Андрей Филиппов.
Зоренька.

Я, наверное, клептоман. Когда жена берет меня с собой в поход по большому супермаркету, перед кассой она всегда обыскивает меня. Иначе, она боится, это сделают охранники. С соответствующими неприятными последствиями.

Она изымает всю мою добычу – конфетку, чуть помятую мандаринку, дешевый собачий ошейник (я не люблю собак), одинокую насадку от соковыжималки, мышеловку, детскую рукавичку (правую) или что-то иное. Она врач. Она знает, что я просто хотел улыбнуться. Я не нуждаюсь в похищенном, как в самом важном предмете. Если у меня получится, я просто достану это из кармана на улице и торжественно вручу жене, словно бриллиант на день рождения. А она скажет:

– Как не стыдно? А если бы ты попался? И что нам теперь делать с этим маленьким кофейным блюдечком?

– Не знаю… – отвечу я, – Просто, смотри, оно такое кривое и аляповатое, что выглядит вызывающе. Мы с ним похожи. Я тоже кривой и аляповатый.

– Балабол ты. Отнеси на место.

Мне станет стыдно, я пойду обратно в супермаркет, будто бы забыл купить сигарет, и верну блюдечко обратно к его родственникам – еще десятку чашек и блюдечек. Одна чашка осталась без блюдечка – так вот она пропажа, нашлась! Главное, не унести на обратном пути еще что-нибудь.

Однажды я увидел банку тушеной конины. И остановил свой неспешный ход мимо полок с товарами. Я представил себя чужестранцем. Я пришел из тех мест, где конь является не только другом и помощником, а еще и источником питания. Нравы этой страны, где я нахожусь, куда я сегодня прибыл в гости, поразили меня до глубины души, я устал, был испуган, запутался в вихре мыслей и попытках понять… Я решил спрятаться, но сначала надо купить хоть какую-то еду. И я пришел в этот супермаркет, торопливо озираясь в поисках хотя бы куска хлеба. И вдруг! Конина! Словно приветственный лучик, словно дуновение ветра родных степей! Словно рука друга со словами «Держись, здесь тоже есть добрые люди!».

Я взял конину и укрыл ее в рукаве куртки. Банка была холодной, покрытой слоем какого-то солидола, но это мелочи. Внутри разливалось благодатное тепло… Одинокий чужестранец нашел нечто близкое. И окружающее уже не кажется ему угрюмым, странным и неприветливым.

– Мой сумасшедший муж, – печально сказала жена, извлекая из меня перед кассой похищенную банку, – Ну, скажи мне, зачем тебе конина? Хорошо, ты чужестранец. Как маленький ребенок – сегодня он космонавт, завтра – Человек-Паук, а послезавтра – уже домашний щенок. Лает и кусается. Чужестранец? Ты приехал ко мне в гости и вообще-то я сама решаю, чем тебя кормить. Не бойся, ты постепенно привыкнешь к тому, что показалось тебе непонятным. А до этого момента – просто будь рядом со мной.

Гостю невежливо спорить с хозяйкой. И я не спорил. Я даже не заметил, что банка тушеной конины не вернулась на полку, а улеглась в корзину с прочими покупками, оттуда, честно оплаченная, перекочевала в пакет, а по прибытии домой – в холодильник. В холодильнике я и обнаружил ее через несколько дней, заглянув туда за кусочком колбасы. Нет, я уже не был чужестранцем, я был котом. Кот съел колбасу, а насчет банки конины подумал, что хозяйка – добрая женщина. И конина – это тоже хорошо. Однажды начнется война, наступит голод и эта банка спасет коту жизнь… На некоторое время, прежде чем кот сам превратится в пищевой продукт. И я решил не быть сегодня котом, а быть храбрым воином, который предотвратит голод. А пока голод еще далеко, заняться полезными делами.

Но полезные дела предусматривали шабашку, ремонт компьютера каких-то людей, обладающих незаурядной способностью ломать дорогостоящую технику. Храбрый воин здесь ничем не мог помочь, и я превратился в шамана. Вечером на ужин был плов.

– Кушай, храбрый воин, – сказала жена.

– Я шаман.

– Шаман? Ну, вот… Надо было взять оленину. Но не угодно ли почтенному шаману отведать чужестранное блюдо – рис с кониной? Конину едят жители степей, это такие большие пустынные пространства, к которым ты привык, только они без снега. Представляешь?

– Представляю. Там живут кони. И туман. Туман, может быть, это все только снится, но кони над домом твоим будут виться, как мухи над кучей… – пропел я, подыскивая рифму.

– Кони не летают. Они бегают. Во время еды неприлично представлять себе какие-то кучи, над которыми вьются мухи. Ешь.

Еда оказалась удивительно вкусной.

– Тссс… – неожиданно сказал я, – Здесь дух. Здесь дух коня. Он стоит рядом со столом. Выключи, пожалуйста, газ на плите.

– Зачем? – прошептала жена.

– Газ подпалил коню хвост… – пояснил я, напряженно прислушиваясь, – Это не конь, точнее, это женщина-конь.

– Кентаврия? Или кобыла? – жена выключила газ.

– Кобылка. Средних лет… Она говорит «спасибо». Сдвинь кастрюлю с супом, а то хвост теперь туда попал… Я сейчас поговорю с этой духиней.

– Скажи этой кобылке «спасибо» за вкусный ужин. Не сиди, как глухонемой! – подтолкнула меня жена, – Поздоровайся с нею!

– Да… Ее звали Зоренька. Сейчас она расскажет мне свою историю.

Жена вежливо положила вилку, всем своим видом выражая заинтересованность в рассказе гостьи.

Ее звали Зоренька. Она родилась и воспитывалась где-то непонятно где (Зоренька назвала это место, но я не понял, но изображал из себя умного и только глубокомысленно покивал – знаю, бывал там, красивое место). Потом Зоренька попала в город и поселилась в конно-спортивной школе. Там было ничего, только голодно. И тесно. И грязно. Руководство не занималось ни конями, ни спортом, но и вреда от этого руководства не было никакого. Потом руководство в полном составе куда-то поспешно исчезло, а в школу пришел человек по имени Виктор Васильевич. Вместе с ним появилась компания разновозрастных девиц. Виктор Васильевич был одиноким алкоголиком. Он, покачиваясь и дыша горючей смесью, собрал девиц в кучку и объявил им, что все уже украдено до их появления. И конный спорт живет где-то далеко отсюда. Но, если девицы хотят заниматься спортом на этих клячах, Виктор Васильевич не против. Правительству важно, чтобы девицы не болтались по улицам и абортариям, а в остальном – свобода и анархия. После этого руководитель развел руками и ушел в контору.

Это время Зоренька вспоминала с печалью. Нет, не потому, что тогда было плохо, а наоборот. Началось хорошее и интересное время. Девицы взялись за работу споро. Они вычистили конюшни, договорились со своими ухажерами о ремонте карет и саней, отдельные части которых в изобилии валялись во дворе, где-то раздобыли упряжь. Как же приятно было Зореньке, когда она, увитая цветными лентами, неслась по городским улицам, запряженная в красивую карету, внутри которой помещались какие-то важные дамы и господа! И хотя карета вскоре стала ее недостижимой мечтой (однажды Зореньке приспичило «по-большому» посреди центральной площади, после чего Зореньку больше не запрягали в карету), но ведь классно бывает проехаться и под седлом? Особенно на новых подковах, особенно по огромному парку вдоль реки, где прохладно и шумят листья? Особенно в компании других обитательниц школьной конюшни? Да, рассказывая это, дух Зореньки грустно покивал и еще раз осведомился, вкусно ли мне? Зоренька всегда хотела быть полезной людям. И осознание того, что ее мясом наслаждается некий шаман со своею женой, немного развеяло ее тоску.

Девицы кое-как зарабатывали на хлеб и овес, катая горожан в каретах и седлах. Виктор Васильевич был пьян всегда. Он смирно лежал или у себя в конторе, или на конюшне на тощей копне сена. Поднимался он только в заранее определенных конкретных случаях, когда без его вмешательства дело не обходилось. Или в школу пришли школьники проситься, чтобы их приняли на обучение верховой езде. Школьников полагалось прогнать. Или пришла налоговая инспекция. В этом случае необходимо было кричать зычным голосом, что правительство не выделяет ни копейки на существование школы и что вся эта (тут Зоренька, совершенно не стесняясь, употребила нецензурное слово, очевидно, не понимая его значения) конюшня держится исключительно на его, Виктора Васильевича, энтузиазме. Или пришел гаишник. С гаишником Виктор Васильевич долго и молчаливо выпивал, а потом звал девиц, которые в этот момент еще не уехали или уже вернулись, и принимался орать на них, призывая соблюдать на дороге какие-то правила.

Впрочем, иногда Виктор Васильевич вдруг, словно по наитию, начинал обращаться со своими подчиненными девицами неожиданно нежно и ласково. Длилось это не более, чем один вечер. Вероятно, в зависимости от согласия какой-либо из девиц, руководитель проводил ночь или в конторе или опять в конюшне, предварительно обойдясь с одной-двумя лошадками совершенно неприличным образом. После чего тихое пьянство возобновлялось. И жизнь текла своим чередом.

Над Зоренькой главенствовала юная девушка, имени которой я не могу назвать, а в чем причина – о том ниже. Эта девушка чистила Зореньку, поила и кормила, выезжала на ней на промысел – шляться по дворам и улицам с целью найти какого-нибудь ребенка, которому вот прямо сейчас надо прокатиться на этой конкретной лошадке. Заработок был небольшим, но стабильным, зависящем разве что от погоды. Вначале девицы выезжали шумною компанией, затем расходясь по парам, но потом хозяйка Зореньки перессорилась со всеми подругами и они с Зоренькой стали ездить в одиночестве. Кстати, ссорились дамы всегда шумно, произнося скороговоркой вот такие слова (тут я испуганно замотал головой, указывая гостье, что приличной лошадке совершенно не пристало не то что произносить такие слова, а и вообще надо стыдиться, что она их знает), а часто и дрались, как правило, из-за денег или мужчин. Я попросил Зореньку не рассказывать мне подробности поведения нехороших девиц.

Однажды (тут Зоренька всхлипнула) они с хозяйкой приехали в один двор, где юная всадница привязала лошадку к забору. Зоренька была удивлена – а что, разве мы сейчас не будем катать детей? Но хозяйка вместо этого расположилась на лавочке вместе с еще одной юной дамой. На свет вылезла бутылка и штопор. Девочки поболтали, поплакали в объятиях друг друга, зашвырнули пустую бутылку в кусты, а затем хозяйка дважды попыталась запрыгнуть на Зореньку (первая попытка закончилась падением всадницы в грязь, но это ничего, падать они умели) и, наконец, утвердилась в седле. Ехали быстро. Всадница все время вертелась в седле, как на иголках, громко ругалась, показывала водителям окружающих автомобилей какие-то жесты и хохотала во все горло.Периодически ей начинало казаться, что Зоренька скачет слишком медленно и тогда крики и пинки адресовались не автомобилистам, а лошадке. Зореньке приходилось, демонстрируя чудеса маневренности, притискиваться в узкие щели между ревущими и дымящими железными чудовищами. На красном светофоре они сбили чью-то маму с коляской, но судя по знакомым словам, услышанным сзади, происшествие обошлось без жертв и в остановке не нуждалось.

На повороте всадница, очевидно, перепутала право и лево, а, может быть, ее жест никак не относился к способам указать другим участникам движения направление своего маневра, но случилось ужасное. Огромный грузовик налетел на Зореньку сзади. Оглушительно вопящая и скрипящая машина ударила лошадку. Всадница, несколько раз перевернувшись в воздухе, шлепнулась впереди. И наступила тьма… А затем Зоренька увидела вдруг саму себя, в совершенно непристойной позе (раскорячив задние копыта и подняв зад, словно приглашая грузовик к любви), увидела, как собралась толпа, перегородив движение, как какие-то люди суетились вокруг всадницы… К Зореньке почему-то не подошел никто. Лишь один человек, водитель грузовика, заглянул в ее окровавленную морду с потухшим взглядом, плюнул и махнул рукой. Уже потом, когда всадницу увезла «скорая помощь», когда гаишники осмотрели место происшествия, что-то измерили и написали кучу бумаг, а потом уехали, сохраняя равнодушие на лицах, люди наконец-то проявили заботу о несчастной лошади. Шофер, призвав на помощь самых веселых и находчивых из редеющей толпы, указал на нее пальцем. Шестеро мужчин подняли тело и с размаху забросили в кузов. А потом был мясокомбинат. Шофер ругался еще более витиевато, чем бывшая хозяйка бывшей Зореньки, когда доказывал, что лошадь только что сама свалилась с грузовика и вполне пригодна на мясо, осталось только разделать. А упряжь? А, точно, на ней же упряжь! Водитель торопливо снял упряжь и теперь принялся кричать, уверяя работников мясокомбината в том, что коневоды перед отправкой лошади на мясо забыли снять с нее седло и уздечку. Но это ведь лучшее доказательство доброкачественности животного? Вот оно, только что скакало!

В конце концов общий знаменатель был найден, кузов поднялся и тело Зореньки шлепнулось на землю. История самой Зореньки на этом заканчивается. История шофера закончилась в конно-спортивной школе, куда он привез продавать упряжь, утверждая, что он больше в жизни не сядет на лошадь, потому что начальник посадил его на грузовик, а лошадь – туда ей и дорога! – отправилась на корм. Виктор Васильевич с пьяных глаз не узнал Зоренькины седло и уздечку и купил их за поллитра мутноватого пахучего спирта. У Виктора Васильевича болела голова и, мучимый похмельем, он спешил отвязаться от назойливого шофера.

Упряжь позже узнали девицы и повесили в стойле Зореньки в знак того, что они надеются на пополнение личного состава конюшни.

Юная всадница вышла из больницы. Но в школу она не вернулась. Ей, к сожалению, можно гулять теперь разве что во дворе, поскольку она легко забывает, где живет и как туда пройти. Ее имени я не знаю, так как она и сама его, кажется, больше не знает, каждый раз на вопрос «Девушка, а как вас зовут?» только глупо хихикает и называет разные имена. А еще ее отличительным признаком является мотоциклетный шлем, который она считает частью личного гардероба и никогда не снимает. А я думаю, что поздно. Если бы всадницы ездили в мотоциклетных шлемах – скольких бы проблем удалось избежать? Уж о сигналах поворота для лошадей я не говорю. Но мораль этой истории, конечно, иная – все потому, что у нас с пьянством не борются.

А плов с кониной – обязательно попробуйте! Рекомендую.