Текст книги "Русский экзорцист (Отчитывающий)"

Автор книги: Андрей Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Николаев Андрей
Русский экзорцист (Отчитывающий)

Николаев Андрей Евгеньевич

Русский экзорцист (Отчитывающий)

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,

язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в

полдень...

Ветхий Завет, псалом 90

Если не хочешь нести скорби, не берись помогать

одержимым бесами.

Преподобный Амвросий Оптинский

Пролог

Полуразрушенный монастырь парил над озером, как мираж над знойными песками пустыни. Сквозь круто спускавшиеся к воде голые деревья были видны потрескавшиеся стены. Кое-где лес уже отвоевал себе место в красной кирпичной кладке. Мелкий кустарник нахально полз вверх по стенам. Через поврежденный купол главного собора, возвышавшийся над деревьями, проросли березки, еще слабые, еще не набравшие силу, чтобы развалить корнями старые стены.

Смешанный лес пестрел зеленью огромных елей. К озеру по крутым склонам сбегали осины и березы, казавшиеся особенно голыми и беззащитными на фоне хвойных великанов. Снег лежал только в низинах и под деревьями, там, где солнце пока не съело его. Середина озера освободилась ото льда, ветер гонял по серым волнам барашки, но берега были скованы потемневшим панцирем. Удлинившийся к середине весны день заканчивался, солнце падало в лес и сумерки укрывали поросший камышом и осокой противоположный берег, сливая детали в одну сплошную темную полосу.

Почти на самом берегу, на очищенном от сгнивших прошлогодних листьев клочке сухой земли, стояла ярко-зеленая, с синим тентом палатка. Полог был откинут. Парень и девушка лет восемнадцати, накрыв плечи спальником, сидели, обхватив колени, глядя на догорающий закат. Вечерний морозец уже пощипывал щеки. Рядом с палаткой лениво тлели два положенных крест-на-крест бревна.

– Ну, правда, здорово? – спросил парень.

– Здорово то здорово, только послезавтра зачет сдавать, так что это последняя ночь, – ответила девушка. – И если ничего не будет – ничего не получишь!

Парень огорченно вздохнул.

– А звезды разве не волшебные здесь, а монастырь, а озеро?

– А где обещанный снежный человек, а где языческое капище Капище – от "капь"(идол), место совершения культовых обрядов, поклонения духам, божествам у язычников.? А где крокодилы? Пусто, как в холодильнике перед стипухой!

Парень засопел.

– На месте капища монастырь построили, а крокодилы спят зимой.

– Ничего знать не хочу, – девушка, повернувшись, чмокнула парня в нос, – не будет крокодила – ничего не будет!

Ночь накрывала озеро, как фокусник накрывает плащом цилиндр со спрятанным кроликом. На западе еще догорал закат, а мелкие северные звезды, светлячками отражаясь в темной воде, уже рассыпались по небу, словно бусинки с разорванного ожерелья. Девушка встала, потянулась, пошуровала в углях палкой, подбросила сухих веток и, осторожно ступая по раскисшей земле, подошла к озеру. Потемневший лед заканчивался возле самого берега, и прозрачная вода облизывала мелкий песок. Парень повесил над разгоревшимся костром чайник и, подойдя, обнял ее за талию и положил голову на плечо. Девушка потерлась щекой о его щеку. Костер отбрасывал на ноздреватый лед их слившиеся тени. Из-за леса на другом берегу вставала огромная желтая луна.

– Ладно, не расстраивайся. Вот приедем сюда на Ивана Купалу...

– У-у, – тихонько подвыл парень, – это ж в июле!

– А кому сейчас легко?

Лунный свет, призрачный и таинственный, залил озеро и берега. Ветер стих, слышалось только потрескивание веток в костре.

– Фантастика, – пробормотал парень.

– Не подлизывайся.

– У меня спальник большой. Знаешь, как холодно одному.

– Уговор дороже денег! Все, – девушка глубоко вздохнула и решительно сняла руки парня со своей талии, – пойдем-ка спать.

Она повернулась к палатке, и тут лед в нескольких метрах от них внезапно треснул, вспучился, словно от подводного взрыва, и с гулом разлетелся кусками. Огромное черное тело, извиваясь в брызгах и пене, взметнулось в воздух. На миг оно зависло, окруженное сверкающим ореолом льдистых осколков и воды, и рухнуло на лед, с громким треском проломившийся под его тяжестью. Мелькнул мощный гребнистый хвост, бешено дробящий остатки льдины, и скрылся среди бурлящей воды и ледяного крошева.

Парень пришел в себя первым. Он лежал на спине в подтаявшем снегу, девушка барахталась на нем, пытаясь встать и неистово визжа. Парень прикрыл ей рот ладонью. Визг прекратился.

– ... твою мать, – сказал парень и тут же отдернул руку, – ты чего кусаешься?

– А ты чего ругаешься?

– Зато я не визжал, как резаный. Слезь с меня.

Девушка встала и, не отрывая глаз от пробитой во льду полыньи, подала ему руку. Парень, не видя ее руки, встал на ноги, упираясь в грязь ладонями.

– Слушай, а кто это так прыгнул?

– Золотая рыбка, – пробормотал он, держа на весу измазанные ладони и пытаясь через плечо рассмотреть, насколько промокли джинсы. – Штаны намочил...

– Ой, нас чуть не сожрали, а ты про штаны.

– Просто он нас подслушал, и ему стало меня жалко. Вот он и показался.

Парень подошел к срезу воды и, опасливо косясь на полынью, вымыл руки.

– Кто показался?

– Крокодил!

Девушка покачала головой.

– Жалостливый крокодил, – то ли утверждая, то ли спрашивая, сказала она и пошла к палатке.

– Ты куда?

– Спать хочу. Замоешь джинсы – приходи. А вдвоем точно не замерзнем в твоем спальнике?

Парень расплылся в счастливой улыбке.

– Нет, вдвоем нам некогда мерзнуть будет, – сдерживаясь, чтобы не заорать во все горло, рассудительно сказал он.

Глава 1

Поздним апрельским вечером аэровокзал был почти пуст. Сувенирные палатки, кассы и справочные были давно закрыты. Чуть влажный после уборки пол блестел, отражая фигуры редких пассажиров, слоняющихся в ожидании автобусов на ночные рейсы. На втором этаже в баре за столиком сидели двое. Сонный бармен, по привычке протирая бокалы, ждал, когда клиенты уйдут и можно будет хоть часок вздремнуть. Один из посетителей, пожилой мужчина с круглым добродушным лицом, протирая замшевой тряпочкой стекла очков в тонкой оправе, подслеповато щурился на собеседника. Его плащ лежал на соседнем стуле, шерстяная водолазка под темно-серым пиджаком добавляла объема тонкой шее.

– Ну что вы, что вы, – легкий акцент выдавал в нем иностранца, – пан не должен благодарить меня. Я только посланник. Я передам всем братьям вашу благодарность. Ведь нам это ..м-м..., пся крев, в радость и удовольствие. Да, удовольствие поделиться знанием. У нас с вами один Господин, что у православных, что у католиков, и разобщенность конфессий ему не мешает.

– Нет, нет, – его собеседник, одетый в черную кожаную куртку и джинсовую рубашку под ней, махнул рукой с зажатой в пальцах тонкой сигарой, – мы тыкались, как слепые котята. Ваша помощь просто неоценима, господин Стаховский. Я очень надеюсь на продолжение контактов.

– И я надеюсь, – пожилой водрузил очки на нос, – как знать, допустимы и даже ...э-э, приемлемы и необходимы совместные м-м..., холера ясна, таинства, служения! Давайте выпьем за это.

Мужчина в куртке, брюнет лет тридцати пяти с черной бородкой на бледном лице, поднял тонкими пальцами рюмку с коньяком.

Они выпили, глядя друг на друга. Опуская руку, брюнет мельком взглянул на часы.

– О-о, – пожилой господин приподнял брови, – пану совсем не обязательно провожать меня, самолет на Варшаву только через четыре часа. Я понимаю ваше нетерпение, тем более, что сегодня очень удачный день для, – он опять запнулся, – для мессы, обряда. Не забудьте: точность рун, правильность имени и слов молитвы. К сожалению, латынь теперь мало кто знает.

– У меня медицинское образование.

– Да, да, я помню. Это хорошо. Однако, пан Рец, вы упустите время. Нынешняя ночь очень, очень подходит.

– Пожалуй, вы правы, господин Стаховский, – Рец встал, – я, конечно, сообщу вам о результатах.

Стаховский проводил его до лестницы на первый этаж.

– Надеюсь, вы понимаете, что мы не афишируем свою деятельность, и, к сожалению, я не смогу оставить вам свою визитную карточку. Впрочем, запишите телефон, – он продиктовал номер. – Скажите, – Стаховский несколько замялся, удерживая руку собеседника в прощальном рукопожатии, – ваш э-э..., псевдоним, он очень напоминает одно имя.

Рец улыбнулся.

– Да, вы угадали. Но в русской транскрипции оно звучит несколько странно и я просто добавил нечитаемую букву. Согласитесь, барон Жиль де Рэ Жиль де Лаваль барон де Рэ, сеньор де Блезона, Шемийе, Ла Мот-Шатура, предводитель дворянства герцогства Бретань, маршал Франции, сподвижник и телохранитель Жанны д'Арк, 1404-1440г. Обвинен в колдовстве, вызывании демонов, ереси, убийствах. Отлучен от церкви, казнен. Получил прозвище Синяя Борода.был неординарной личностью.

– Несомненно, несомненно. Конечно, немного театрально: барон де Рэ, Синяя борода, но это впечатляет.

Рец вышел под мелкий апрельский дождь, оглянулся и помахал собеседнику. Стаховский поднял руку и не опускал ее, пока серебристый "гранд чероки" не скрылся за гостиницей, выезжая на Ленинградский проспект. Потом он расплатился в баре, вышел на площадь и подозвал такси.

– В Шереметьево. К рейсу Москва – Рим. И хотелось бы побыстрее, нетерпеливо скомандовал он водителю.

– Алло, Вика, это я, – Рец, обозначив поворот, пересек проспект возле метро "Динамо", – собираемся сегодня ночью. Нужны два чистых, невинных существа. Не важно какие. Подготовьте все к двум часам.

У кафе возле стадиона, несмотря на поздний час и накрапывающий дождь, тусовались любители то ли футбола, то ли просто выпить. Небритые нацмены, стоя возле подержанных иномарок, обсуждали свои вечные проблемы, оживленно жестикулируя. Вдоль стадиона Рец проехал к Нижней Масловке, свернул налево и припарковал машину в тихом дворе кирпичной пятиэтажки. Выключив двигатель, он взял с соседнего сидения пакет, просмотрел содержимое и посидел несколько минут, прикрыв глаза.

– Да, – прошептал он, – сегодня я пойму прошлое и настоящее. Я узнаю будущее и стану первым среди подобных и подобным Великим.

Закрыв машину, он вошел в подъезд.

Остановив джип за несколько кварталов до нужного дома, Рец прошел оставшуюся часть пути пешком. Мокрые улицы были пусты. Дождь то усиливался, то стихал. Московская ночь обволакивала, оседала каплями на лице, окружала редкие фонари ореолом тумана. Мокрые стены домов посерели от влаги. Перепланировка города почти не коснулась центра столицы. Старые купеческие дома прошлого века, возведенные на месте еще более древних, сохранились почти в нетронутом виде. Лишь некоторые были перестроены под современные офисы.

Через решетчатую дверь в невысокой чугунной ограде Рец прошел во двор одного из домов. Остановившись в тени кустов сирени, он еще раз осмотрел улицу, затем проверил знак, нарисованный мелом на стене у подъезда, и вошел внутрь. В особнячке располагалась чудом уцелевшая контора советского образца. Контора потихоньку умирала, продолжая по инерции что-то согласовывать и чем-то руководить. Денег на ремонт помещения не было, и подъезд являл жалкое зрелище облупившейся краски на стенах и выщербленных ступеней. Впрочем, толстые стены защищали как от жары, так и от холода.

Рец постучал в обшитую жестью дверь полуподвала. Через несколько минут дверь открыл худой парень в бесформенном свитере и вытертых джинсах на тощих ногах. Его длинные сальные волосы его были забраны в хвост, отечное лицо со слезящимися глазками выражало нетерпение.

– Все посвященные здесь? – спросил Рец, проходя внутрь.

– Все, все, – зачастил парень, задвигая за ним засов, – подготовили место, как ты сказал. Что так долго? Ну, что, сегодня?

– Да.

Подвал был загроможден сломанными ящиками и подмокшими картонными коробками из-под тары. Тусклая грязная лампочка на шнуре освещала середину помещения, оставляя стены в тени. Пахло сыростью и кошачьей мочой, с труб отопления капала вода. В углу парень отодвинул кусок фанеры. За ним в стене было пробито отверстие в половину человеческого роста. Рец пропустил вперед провожатого, пролез в пролом и задвинул за собой фанеру. Парень зажег фонарь. Кирпичные своды старого подземного хода смыкались над головой. С одной стороны проход был завален слежавшейся в камень землей и обломками кирпича, с другой – ступени вели вниз, в темноту. Спуск привел к кирпичной арке. Эхо шагов гасло среди кирпичных стен, пропадая, словно капли воды в песке. Повеяло сухим холодом и пылью. Рец, отведя в сторону лохмотья паутины, шагнул вперед. В небольшом помещении на стене чадил факел. Красноватый отблеск освещал кусок земляного пола возле еще одной арки. На широкой доске, уложенной на кирпичи под факелом, лежала одежда, сумки, стояла накрытая тряпкой плетеная корзина.

– Переоденься, – сказал Рец, – иди ко всем и ждите меня.

Провожатый достал длинный балахон, надел его через голову, накинул капюшон и вышел в соседнее помещение. Рец освободил место на доске и достал из пакета папку для бумаг, широкую серебряную чашу и нож с черной рукояткой. Последней он вынул из пакета свернутую в трубку рукопись, перевязанную витым шнурком. Подойдя к свету он развязал шнурок, развернул ее и, шевеля губами, несколько раз перечитал написанный каллиграфическим почерком латинский текст. Восковая печать внизу листа была смазана, но Рец все равно с видимым удовлетворением осмотрел ее. Чадящий факел отбрасывал на стену и пол изломанную тень Реца. Достав из папки несколько листов бумаги, он взял нож, чашу, накинул капюшон и прошел в следующую комнату. Здесь было гораздо светлее. По стенам горели факелы, освещая выложенные потемневшим от времени белым кирпичом стены и свод. Возле вбитых в кирпич колец для светильников камни были черны от копоти. Несколько человек в длинных балахонах, вполголоса переговариваясь, ожидали его. В одной половине помещения был выложен круг из камней, рядом на земле был расчерчен треугольник и еще один, тщательно выметенный изнутри круг. В центре каменного круга стоял небольшой алтарь. Еще один алтарь находился между нарисованным кругом и треугольником. По углам треугольника, в массивных низких подсвечниках горели белые свечи.

Рец подошел к собравшимся. Беседа стихла, стало слышно, как потрескивают факелы и шуршит где-то сбегающая по стене струйка песка.

– Братья и сестры, – негромко сказал Рец, – сегодня у нас особый день. Этот день изменит нашу жизнь навсегда. Мы долго готовились, нас преследовали неудачи, среди нас были легковерные, отчаявшиеся, не дождавшиеся этого дня. Настал наш час! Сегодня мы проведем двойной обряд.

– Сегодня четный день, Рец, – резко возразила ему темноволосая женщина. У нее было нервное, несколько надменное лицо с глубоко вырезанными ноздрями тонкого носа. Голос был высокий с легкой хрипотцой, – и луна убывает.

– Это не важно. Ты, Виктория, поможешь мне, – Рец указал на нее пальцем.

– Я простая жрица...

– Ты будешь работать вот с этими знаками, – он подал ей бумаги.

– Но это не ...

– Сегодня мы не будем вызывать Vessago Vessago – могущественный демон, который называет вещи прошлые и настоящие. Открывает грядущее, повелевает легионами духов., ты вызовешь..., – он отвел от ее лица край капюшона и прошептал что-то на ухо женщине.

– Кто это?

– Зажжешь вот этот ладан – не отвечая, он подал ей полотняный мешочек, – и назовешь эти имена.

Жрица, поежившись, взяла бумаги и ладан. Через широкий вырез ворота мелькнуло обнаженное тело.

– Почему ты дрожишь? Тебе страшно?

– Нет, просто холодно. Ты постился, Рец?

– Это тоже не важно. Данный обряд не требует поста. Все, начинаем.

Один из хранителей вышел в соседнюю комнату и вернулся с корзинкой. Рец откинул тряпку. Два полуторамесячных котенка, задрожав от проникшего в корзину холода, подняли к свету пушистые мордочки. Рец выбрал дымчатого. Тот жалобно запищал, махая лапками. Прошептав что-то успокаивающее, Рец прижал его к груди. Котенок повозился устраиваясь и сунул нос ему под мышку.

Виктория разожгла ладан. Голубоватый дымок поплыл по комнате, обволакивая собравшихся терпким приторным запахом.

– Какой вопрос написать? – спросила она, держа в руке лист с малым демоническим знаком.

– Никаких вопросов писать не надо. Просто вызывай.

Рец встал в каменный круг, зажег черные и белые свечи и замер, сложив перед грудью ладони и склонив голову.

– Дайте жертву, – сказала женщина.

Хранитель подал ей котенка. Поглаживая, она положила его на спинку. От холода котенок описался. Подождав, пока иссякнет струйка мочи, женщина зашептала просьбу принять приношение. Не глядя, она протянула руку назад. В ладонь ей вложили нож. Придерживая пальцами шевелящийся серый комочек, она высоко подняла руку с ножом. Длинное лезвие, отражая игру пламени, казалось, сочилось кровью. Хранители вразнобой зашептали просьбу не отвергнуть жертву. В гул мужских голосов вплелись еще два женских голоса.

Нож резко пошел вниз. Удар был неточен. Лезвие, пробив тельце сбоку, глубоко вошло в землю. Котенок закричал, сворачиваясь в клубок и пытаясь слабыми лапками сбросить держащую его руку. Рец, поморщившись, оглянулся. Острые коготки впились в руку жрицы. Закусив губу, она выдернула нож, пальцем откинула котенку голову и с силой провела лезвием по горлу. Жалобный крик оборвался. Кто-то подал женщине чашу. Крепко сжимая, она подняла над ней бьющееся тельце. Болтающаяся на лоскуте кожи голова мешала стекать крови, и женщина одним движением оторвала ее и отбросила в сторону. Голова котенка, постукивая по твердому полу, откатилась в угол. Хранители смотрели, как заполняется чаша. Крови было немного, но ее запах, казалось, окутал собравшихся. Наконец последняя капля упала в серебряный сосуд. Жрица бросила трупик в корзину и поставила чашу рядом с алтарем. Ноздри ее трепетали. Пальцами, подрагивающими от возбуждения, она взяла лист с большим демоническим знаком.

– Создание из бумаги, нарекаю тебя..., – рисуя над знаком диаграмму курящимся ладаном, она двинулась по кругу, трижды повторяя заклинание.

Остановившись лицом к востоку, она подняла жезл.

– Именем Standar и Asentaser,

Я умоляю тебя.

О, ты, Великий и Святой...

Рец, следящий за правильностью ритуала, отвернулся и сосредоточился. Быстро убив сонного котенка, он слил кровь в чашу и поставил ее за пределы каменного круга. Затем, развернув рукопись, он встал лицом к северу.

– Amorule, Taneha, Latisten, Escha...

Поворачиваясь поочередно к четырем сторонам света, каждый раз повторяя заклинание, он просил темные силы появиться перед ним. Слова его вплетались в гул голосов посвященных, и казалось, будто голос солиста ведет партию в сопровождении хора. Впервые они проводили двойной обряд, но по мере того, как все тверже звучали голоса единомышленников, заглушавшие потрескивание факелов, он чувствовал, что с каждым мгновением уверенность в успехе крепнет. Запах крови, смешиваясь в холоде подземелья с могильным запахом слежавшейся земли, вызывал озноб. Встав в центр круга, Рец положил руку на пентакль.

– Per Pantaculum Salomonis advicati...

Смазливый прислужник в светлой сутане открыл тяжелую створку украшенной золотой резьбой двери.

– Его Преосвященство ждет вас, – тихо произнес он, склонив голову.

Стаховский, любовавшийся из окна видом на подсвеченный прожекторами собор и величественную колоннаду, поспешил войти.

– Здравствуйте, Войцек, здравствуйте, – навстречу ему из-за широкого, как площадь Святого Петра, стола поднялся невысокий черноглазый мужчина.

Движения его были плавными, хотя казалось, что ему с трудом удается сдерживать свой темперамент. Свет большой хрустальной люстры отразился на гладкой лысине, обрамленной венчиком седых волос.

– Присаживайтесь, – мужчина плавно повел рукой в широком рукаве в сторону стоявшего между двух глубоких кресел небольшого инкрустированного столика и, указав глазами на дверь в приемную, еле слышно попросил, говорите тише, пожалуйста.

Сам он сцепил пальцы рук перед грудью и стал медленно прогуливаться по кабинету.

– Итак, дорогой господин Стаховский, – спросил он, останавливаясь перед собеседником и глядя на него сверху вниз, – каковы результаты вашей миссии?

– Я полагаю, результат будет положительный, Ваше Преосвященство, но рукопись пришлось оставить. Я передал ее лидеру группы, за которой мы наблюдали.

– Ничего, это только копия. Оригинал, как и прежде, в папской библиотеке, а та книга, которая ему понадобится впоследствии, ждет его в надежном месте. Ждет давно, очень давно. – Кардинал склонил голову, как бы сожалея о долгом ожидании. – Ну и как вам этот лидер?

– Сама группа слабовата, – Стаховский небрежно махнул рукой и тут же, как бы устыдясь слишком вольного жеста положил ладони на подлокотники, дилетанты. Щекочут себе нервы. О черной мессе самое приблизительное представление. Но главный у них, верховный жрец, как он себя называет, сильная личность. Близок к богеме, не хочет прозябать на задворках.

– Жалко подавлять сильную личность, – почти прошептал кардинал, прикрывая глаза.

– Но, Ваше Преосвященство...

– Не обращайте внимания, дорогой Войцек. Это я так. А люди в группе, что они?

– Если найдется что-то подходящее, это будет использовано. Но в любом случае, – Стаховский приподнял ладонь и снова опустил ее на подлокотник, как бы прихлопывая муху.

– Да, именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Прости их, господи, – снова склонив голову, сказал Его Преосвященство, – ибо не ведают, что творят. Миссионерство, дорогой Стаховский, вступает в новую фазу, вернее, возвращается к радикальным мерам. То, чего никогда не добьется Папа с его вояжами по миру, с его проповедями и благословениями, сделаем мы. А люди, добровольно отдавшиеся во власть сатане, богопротивны что с точки зрения православия, что с нашей. Не жалость испытывать к ним следует, а омерзение. Но! Ищи друзей своих среди врагов своих, не так ли? – голос кардинала стал бархатным.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Стаховский. Он помялся, подбирая слова, и осторожно спросил: – Его Святейшество в курсе, я полагаю?

– Что вы, что вы, Войцек. Не нужно волновать старика. Он и так сильно ослабел в последнее время. Эти обязательные церемонии на страстной неделе так обременительны, – как бы сожалея о преклонных годах Папы, кардинал скорбно покачал головой. – К тому же возраст, дорогой Стаховский, возраст. Время не щадит никого, даже раба рабов божьих, наместника Иисуса Христа нашего.

– Я думал, все делается с его ведома...

– Мы преподнесем ему эту победу, как сюрприз, – кардинал прищелкнул пальцами. – Кроме того, он вряд ли бы согласился на такое э-э... мероприятие. К сожалению, ему присуща некоторая щепетильность в вопросах веры. Излишняя, я бы сказал, щепетильность. Но вы не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Вы ведь претендуете на одно из польских епископств, не так ли? Так что поддержка Ватикана вам не помешает. Или я ошибаюсь? – голос кардинала снова стал вкрадчивым.

– Она была бы очень кстати, – поспешил сказать Стаховский, – но если делом займется "Сакра Руота Романа" Высший суд католической церкви....– он замолчал, поджимая губы.

– Вы так боитесь Ватиканского трибунала? – кардинал удивленно приподнял брови, – бросьте, Стаховский, времена не те, к тому же я сам член Высшего Церковного Суда. Так что с этой стороны все в порядке. Если вы удовлетворены, то вернемся к делу. Когда произойдет проникновение?

Стаховский взглянул на часы.

– Полагаю, в ближайшее время, возможно, даже в эти минуты.

– ...Спустись и покажись в стекле!

Открой врата, приди и зачни повелителя,

Что поведет нас по новому пути!

Жрица бросила диаграмму в центр треугольника и, сжав кулаки, запрокинула лицо. Даже под балахоном было видно, как по ее телу пробегает крупная дрожь.

Хранители, стоявшие позади нее широким полукругом, замерли, склонив головы в капюшонах и скрестив на груди руки. В наступившей тишине было слышно, как Рец шепчет латинские слова второго обряда. Несколько минут прошло в молчании. Чадили факелы, белые восковые свечи оплывали прозрачными слезами. Наконец затянувшееся ожидание наскучило. Один из хранителей откинул капюшон и насмешливо хмыкнул.

– Ну что, все как всегда? Тишина и спокойствие, – он взъерошил короткие рыжие волосы, – лично мне надоело. Детский сад какой-то.

Пламя свечей, стоящих по углам треугольника, чуть заметно дрогнуло.

– Вика, – позвал рыжий жрицу, – давай завязывать. Поехали лучше в какой-нибудь кабак.

Жрица резко выдохнула долго задерживаемый воздух, плечи ее опустились, пальцы разжались. Возбуждение оставляло ее.

Пламя свечей снова затрепетало, хотя застоявшийся воздух подземелья был по-прежнему неподвижен. Вика заметила это и протянула назад руку с раскрытой ладонью, призывая к вниманию.

Рец возвысил голос. Отразившись от каменных стен, эхо его последних слов заметалось по подземелью.

– ... intelligibili, et sine omni ambiguitate.

– Рец, – не унимался рыжий, – кончай свою латинскую галиматью. Ничего не будет.

Внезапно Рец отшатнулся, будто от опалившего его пламени. Капюшон упал с его головы, лицо стало бледным, как у пролежавшего неделю в воде утопленника. Дико озираясь, он выставил вперед руки с рукописью, схватив ее за верхний и нижний края, и заметался в каменном круге, словно пытаясь оттолкнуть что-то страшное, пытавшееся проникнуть в круг.

Хранители замерли.

– Наширялся, что ли, – неуверенно предположил парень с хвостом на голове.

– Театр одного актера.

– Рец, что с тобой, – спросила одна из хранительниц.

– Подожди, – крикнула Вероника, – он кого-то видит.

Рец метался по кругу, обороняясь свитком от невидимых противников. Трясущиеся губы на белом бормотали слова обряда.

– ...ecce personam exorcisatorus, in medio exorrcismi...

Рвущийся голос то понижался до шепота, то срывался на фальцет.

– ...qui vocatur Octinomos, – прохрипев последние слова, он остановился в центре круга, набрал полную грудь воздуха и дунул на восток. Повернулся, дунул на север, потом на запад и юг. Замерев на месте с нелепо поднятым свитком, он уставился на что-то, видимое только ему. Белое лицо, обрамленное бородкой, подергивалось, глаза раскрывались все шире, вылезая из орбит.

– Бегите, – прохрипел он, – бегите отсюда. Меня обманули! Бегите все!

Факелы на стенах внезапно затрещали и зачадили. Красноватое пламя, приобретая яркость и мощь фотовспышки, стремительно заполняло подвал режущим, почти осязаемым светом.

– Бегите, – ревел Рец.

Вика замерла возле алтаря каменным изваянием. Люди крича и толкаясь бросились к двери. У них на глазах возникшая из воздуха кладка белых кирпичей замуровала выход. Дикий крик жрицы покрыл тяжелое дыхание людей. Вытянув руку, она кричала, как роженица.

Словно на негативе фотопленки, свет стал тьмой, а тьма светом. Лица и руки людей сделались черными, черные балахоны ослепительно белыми. Белые тени от черного пламени факелов прыгали по черным стенам. Черные искры, рассыпаясь бенгальскими огнями, гасли на земляном полу.

Материализуясь из пустоты, нелепые гротескные существа с изломанными сочащимися слизью телами заполняли подземелье. Серые, окутанные смрадным туманом фигуры, кривляясь перекошенными оскалами чудовищных лиц, обступали людей. Капавшая с кривых клыков слюна шипела на полу, оставляя глубокие впадины.

В подвале стало тесно, как в общей могиле. На каждого человека приходилось по два чудовища. Они быстро отделили людей друг от друга. Крики прекратились, будто у всех разом отказали голосовые связки. Слышалось только тяжелое дыхание и шарканье ног по земляному полу. Рыжий парень провернулся на стопе, нанеся безупречный "ура-маваши" в голову подступавшего к нему чудовища. Нога вошла в осклизлую морду и завязла в ней, как в замазке. Два чудовищных существа, один со спины рыжего, другой спереди, стали смыкаться, сдавливая его тело, как подтаявшее масло в сэндвиче. Хрустнули связки в тазо-бедренном суставе, когда нога, все еще завязшая в морде чудовища, прижалась к голове парня. Существа, продолжая смыкаться, все сильнее сжимали его тело. Захрустели, как сухие ветки, сломанные ребра. Резко запахло выдавленными из тела фекалиями. Порванный в немом крике рот наполнился кровью. Стремясь соединиться, головы чудищ зажали голову несчастного, как в тиски. Громко захрустел раздавливаемый череп. Чудовища слились друг с другом. Было видно, как останки человека бьются в агонии внутри соединившихся тел, словно олень в проглотившей его анаконде.

Больше никто не посмел оказать сопротивления, но это не спасло оставшихся. В страшной тишине, нарушаемой треском костей и бульканьем выдавливаемой крови, чудовища сливались, погребая в себе людей и застывали студенистыми сталагмитами.

Затянувшаяся магниевая вспышка разом погасла, уступая место обычному свету факелов. Вероника застыла изваянием. Серый, как бетонная стена, Рец рванул ворот балахона и стал судорожно массировать горло, надеясь вернуть голос.

– Не выходи из круга, – наконец прохрипел он, – ни в коем случае не выходи из круга.

– Она не слышит тебя.

Эхом отдавшийся в подземелье шепот заставил его оглядеться.

– Кто здесь?

Два факела из пяти погасли, и тьма, воцарившаяся между ними, материализовалась в неясную фигуру.

– Ты вызывал меня.

Размытые очертания приобретали четкость. Так поднимающаяся из темной бездны океана акула на глазах замершего в страхе пловца превращается из неясного силуэта в кошмарное создание, встреча с которым несет неумолимую смерть.

Странной птичьей походкой обходя застывшие полупрозрачные сталагмиты, ставшие саркофагами членам секты, фигура, будто ныряя вперед при каждом шаге, приблизилась к каменному кругу, внутри которого стоял Рец. Бесформенная одежда не позволяла судить о том, что под ней скрывается. Казалось, даже в тени капюшона была пустота, тем не менее, шепот раздавался оттуда.

– Мы нужны друг другу. У тебя есть тело, но тело слабое, почти беззащитное. Я реален, у меня есть сила и знания, которые тебе никогда не откроются, но я почти бестелесен. Мы можем объединиться, – шепот был тих и шершав, как наждачная бумага. – Мы должны объединиться!

– Как они? – Рец показал на страшные скульптуры.

– Нет, ты останешься в своем обличье, ничего не изменится, только возможности, стократно возросшие возможности служить нашему Господину возвысят тебя над всеми.

– И возврата не будет, – прошептал Рец, то ли спрашивая, то ли утверждая.

– Что удерживает тебя? Кто-то, кто особенно дорог?

– Таких людей нет.

– Какие-то соблазны? Их у тебя не останется, все будет доступно.

– Я должен подумать.

– Время на раздумья кончилось.

– Что будет с ней, – Рец кивнул на стоявшую статуей Веронику.

– Она нужна тебе?

– Я не знаю, – задумчиво сказал Рец, – у нас с ней все в прошлом. К тому же она экзальтированна до невменяемости.

Двигаясь резкими изломанными шагами, фигура приблизилась к женщине.