Текст книги "Миры братьев Стругацких. Время учеников 1"
Автор книги: Андрей Чертков
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)
Кажется, она даже вцепилась в него руками. Или – очень хотела вцепиться. Потом уже увидела, что сломаны несколько ногтей и до крови сбиты костяшки. Хваталась за рукав? Может быть.
…девчонок они выбросили из вертолета просто за шкирку, как котят, а потом Горбовский почему-то решил, что ей тоже не следует туда лететь. Он был неправ. Через красноватый туман в глазах она видела, как происходит нечто не слишком понятное. Наконец оказалось, что она летит с ним, правда на пассажирском месте. Сзади сидели трое ребят-пилотов, прилетевших на выходные поохотиться: Горбовский мобилизовал их вместе с их карабинами. В воздухе неторопливого «Стерха» обогнали три глайдера. Но когда вновь подлетели к площадке, оказалось, что никто еще туда не садился, глайдеры ходили кругами, наблюдали; в эфире шла ожесточенная перепалка. Горбовский попросил всех замолчать, вытребовал представителя прогрессоров – им было еще минут пять лету, – велел садиться следом и повел вертолет на посадку. Але показалось, что он разобьет машину, так стремительно метнулась в лицо земля, – но все обошлось, и машина села с ходу, даже не зависая.
– Вот это класс, – сказали сзади.
Лопасти еще вращались, когда все пятеро выпрыгнули на чуть пружинящее покрытие посадочной площадки.
Было жарко и зловеще тихо.
А когда ток воздуха от лопастей прекратился, возник запах.
– Валя, – сказал Горбовский одному из пилотов, – вы, пожалуйста, следите за воздухом, хорошо? Вдруг под шумок…
Пилот сдержанно кивнул. С карабином на груди он теперь напоминал воина со старых картин.
Сжав зубы, Аля направилась к мертвым. Горбовский вполшага обогнал ее и даже чуть отстранил. Пилоты держались сзади.
– Наверное, отказала мембрана, – сказал один из них. – Иногда, говорят, бывает. И гусачок спикировал…
Гусачками называли в просторечии летающих дракончиков Гусмана, тварей с крокодильей пастью и шестиметровым размахом крыльев.
Горбовский наклонился над одним мертвецом, потом над другим. Выпрямился.
– Боюсь, что гусачки тут ни при чем, – сказал он. – Боюсь, что в этих ребят стреляли. Из карабинов, в упор. Я видел однажды…
– Леонид Андреевич, – сказала Аля через силу. – Давайте дальше пойдем. Их ведь здесь трое было.
– Да, Сашенька. Пойдем, конечно.
Они заканчивали обход помещений, пустых и стерильно чистых – киберы поработали на славу, – когда зажурчал воздух под лопастями и огромный двухвинтовой «Гриф» завис над посадочным кругом.
– Его нигде нет, – сказала Аля – то ли Горбовскому, то ли себе самой.
– Да, – сказал Горбовский, глядя на садящийся вертолет.
– И глайдера вашего тоже нет, Сашенька?
Аля в ужасе осмотрелась. Только сейчас до нее стало доходить…
– Нет, Леонид Андреевич! Это невозможно! Это совсем не то, что вы думаете!..
– Я еще ничего такого не думаю…
«Гриф» не успел коснуться настила, а из него уже вывалился огромный, толстый и очень подвижный человек в голубом полукомбинезоне и яркой клетчатой рубахе. Следом высыпались горохом с десяток загорелых и совершенно разномастных молодых людей, мгновенно все собой заполнивших.
– Вальтер, не топчи следы! Мишка, назад! Назад, стервец! Все! И не подходить пока! Сергей, Акиро, Зенон! Вниз, все осмотреть, доложить! Гамлет, съемки! – Большой и толстый метнулся к краю площадки, к трупам, к Горбовскому. – Здравствуй, Леонид! Какой кошмар! Здесь, на Пандоре! Не было сто лет такого…
– Здравствуй, Эфраим, – Горбовский покивал, потом легонько отнял руку, помассировал кисть. – Вот, Сашенька, позвольте представить: Эфраим Кацеленбоген, директор Центра переподготовки прогрессоров. Чтобы не заставлять людей ломать язык, взял рабочий псевдоним. Даже в документах фигурирует под ним. Так что зовите его просто Слон.
– Очень приятно, – Слон деликатно поклонился. – Александра?..
– Постышева. Просто Аля.
– Знаком с нею с Радуги, Слон, – сказал Горбовский. – Считай это рекомендацией.
– Это серьезно, – Слон важно покивал.
– А главное, – продолжил Горбовский, – Александра была здесь вчера и многое видела.
– О! – восхитился Слон. – И как же вы сюда попали? Вынужденная посадка?
– Откуда вы знаете?
– Значит, я прав. Это опять началось…
– Что – началось?
– Активизация… Вальтер, иди-ка сюда, сынок. Садись на рацию и быстренько опроси остальные «Ветры» – все ли у них в порядке. Особенно охраняемые. Давай.
– Эфраим, – сказал Горбовский, – я имею право знать…
– Ты – да. А вот наша милая дама…
– Я и так уже все знаю, – выпалила Аля.
Слон с тревогой посмотрел на нее. Перевел взгляд на Горбовского. Горбовский кивнул:
– Она действительно знает больше меня. Так что – можешь говорить. Под мое поручительство. «Ветры» – это там, где вы держите «детей дюн»?
– Легкомысленно относишься, Леонид… Ладно. Пойдемте под крышу.
– Сколько их на сегодняшний день? – спросил Горбовский, оглянувшись на ходу.
– Сорок два человека.
– И все идут?
– Идут. – Слон вздохнул судорожно – почти всхлипнул. – Все, понимаешь, идут…
Так. И вот этот сухонький старичок – руководитель подполья? Рядом с массивным Мерлином он выглядел не просто несолидно – как-то шутовски несолидно. Но так казалось только первые три минуты. А потом разница в размерах перестала улавливаться совсем.
Вспомнилось почему-то, что все великие террористы и революционеры были маленькие и шустрые. У таких людей фантастическая выносливость и равное ей упрямство, выработанное подавлением комплексов.
Вот и Александр Васильевич – так он представился – был из этих шустрых и выносливых. Он успевал ходить, переставлять мебель, пить из высокого стакана что-то молочно-белое (может быть, и молоко, чем черт не шутит?) и разговаривать как бы с каждым в отдельности, но при этом и одновременно со всеми. Почему-то только четверых из нас: меня, Эспаду, Вадима и Патрика – пригласили на эту встречу. То ли Эрика и Вольфганга пригласят отдельно, то ли они чем-то не подошли, не устроили наших хозяев…
Александр Васильевич был одним из первых прогрессоров – еще тогда, когда только нащупывалась стратегия и тактика взаимодействия с отсталыми (по нашему пониманию) гуманоидными цивилизациями. И назывались они, разумеется, иначе – наблюдателями; и права на вмешательство не имели вовсе. Считалось поначалу, что все следует предоставить природному ходу вещей. Но – практически у всех, причастных к тем давним проектам, рано или поздно начинался психический надлом, который либо приводил к полнейшей профессиональной непригодности, либо заканчивался грандиозным срывом, часто кровавым. И хотя сам Александр Васильевич ничего не говорил о своих собственных переживаниях и приключениях, я покопался в памяти и нашел несколько эпизодов, которые могли быть связаны именно с этим человеком.
– …Конечно, мы наделали массу глупостей, – говорил он, расхаживая широко и деятельно. – Наивно было думать, что наши люди, выпав из постоянного фона гипноизлучения, сохранят психическую устойчивость. Требовалась постоянная подпитка хотя бы портативными приборами, а вот этого-то как раз и старались избежать по тем самым соображениям секретности. Даже руководители института не знали о гипноизлучении… вернее, не знали о том, что оно применяется. Ставка была сделана на внутренние силы, на убежденность, на, если хотите, ностальгию. Как оказалось, человек способен выносить почти все – если за спиной у него Земля… Это было и нашей силой, и нашей слабостью. Люди шли в огонь, на пытки, на смерть… и эти же люди ломались, когда оказывалось, что и на Земле есть пятна…
– От кого и при каких обстоятельствах лично вы узнали о гипноизлучении? – спросил Эспада.
– Лично я… – медленно повторил Александр Васильевич.
– Это было в сорок восьмом году на оперативном совещании сразу после теократического переворота в Арканаре и нескольких эксцессов с нашими наблюдателями… этаким спонтанным вмешательством, надо сказать, впервые – удачным, результативным… если вы читали Ахметшина, «Извлечение из миража», то там эти эпизоды очень красочно изложены…
– Антон Зерницкий? – спросил я.
– Да, и Антон в том числе… Вы с ним знакомы?
– Был когда-то, – соврал я. – Что с ним сейчас?
– Не имею представления… Так вот, на совещании вновь всплыло предложение применить гипноизлучатели. Я и еще несколько руководителей групп возражали против этого, используя обычную аргументацию: не подменять естественные процессы наведенными, не инвалидизировать историю планеты… И человек, который предлагал провести облучение, проговорился в пылу полемики. Сказал, что с Землей ничего не случилось, а она под облучением более ста лет…
– Это был Бромберг? – спросил Эспада.
– Да, Бромберг, – чуть удивленно сказал Александр Васильевич. – А это вам откуда известно?
– При мне он тоже проговаривался…
Ага, отметил я.
– Послушайте, – сказал Вадим. – Вот я все думаю про это гипно. Допустим, мы – не представляю, каким способом, но это уже детали, – подавим излучение. Что дальше?
Александр Васильевич ответил не сразу. Для начала он нас оглядел, прищурясь: а вдруг мы уже все знаем, просто валяем дурака? Но мы не знали, конечно.
– Мы считали спектр гипноизлучения, которое идет на Землю. Это, как оказалось, очень трудно сделать… да. Проанализировали его. Лишь четыре процента сигналов удалось идентифицировать. Это как раз те, что обеспечивают бесконфликтность и девиацию личных интересов. Девяносто шесть процентов сигналов воздействия имеют совершенно непонятное нам предназначение…
Кто-то присвистнул.
– И давно ведется такая… обработка? – спросил я.
– Неизвестно. Выяснили только, что девять лет назад гипноспутники были серьезнейшим образом модернизированы. И, что достаточно необычно, часть оборудования была поставлена с Тагоры.
– Спутники «Атлас»? – вдруг напряженным голосом спросил Патрик, как-то изогнувшись.
– Да, – Александр Васильевич посмотрел на него. – Вы их знаете?
– Видимо, это я и возил на них оборудование… Да, девять лет назад. Тагора-Приземелье. Одиннадцать рейсов. Какие-то зеленые контейнеры…
– Тесен мир, – пробормотал Вадим.
– Насколько я помню, – сказал я, – девять лет назад с Тагоры на Землю были доставлены части некоей установки Странников, демонтированной тагорянами на второй планете своей системы. Части эти поступили в распоряжение Академии…
Все вдруг замолчали. Упоминание Странников в таком контексте прозвучало не просто зловеще – а мертвенно-зловеще.
– Нет, – сказал зачем-то Вадим. – Не может быть. Это… даже не смешно…
– Совпадение, – махнул рукой Эспада; глаза у него были беспомощные. – Просто совпадение. Иначе… получается что? Получается, мы – стадо? Или – кто?
– Вот так обстоят дела, ребята, – сказал Александр Васильевич. – И даже это не все. Хотя главное – именно это. Некто получил доступ к величайшей тайне нашего мира – и, похоже, намерен распорядиться ею как-то по-своему. Скажу сразу: мне очень не нравится, что на меня, на моих друзей, на моих детей и внуков кто-то – пусть самый добропорядочный и добронамеренный – воздействует помимо их собственной воли и бесконтрольно. Пусть даже во благо… Здесь есть нечто грязное, непристойное… но я никогда не стал бы прибегать к насилию, к конспиративным методам борьбы… не стал бы. Нет. Но вдруг оказалось, что мы столкнулись, похоже, с угрозой самой Земле, всей нашей культуре, цивилизации… может быть, жизни?.. И – никто при этом не может оказаться нашим союзником, помощником… никто. После истории с Абалкиным… И еще: я боюсь сам. Не только неудачи, но и удачи. Лекарство может оказаться страшнее болезни. Но опять же: нельзя не попытаться. Если не сделать, то хотя бы узнать. Понять.
– И упростить… – шепотом продолжил Вадим, и услышал его один я.
Наверное, Слон ни минуты своей жизни не провел на одном месте. Он катался по гостиной – той самой, где отмечали некруглый юбилеи Вольтера, – беспокойно смотрел в окно, переговаривался по радиобраслету с теми, кто был в разлете, и вообще проявлял крайнюю степень беспокойства. Уже известно было, что за последние двое суток опустошено восемь «точек «Ветер», при этом еще на одной охранник убит, на двух – оглушены станнерами до состояния комы и придут в себя не скоро, и лишь один – отставной прогрессор Боб Загородкин – дал отпор нападавшим. Раненный в ногу, он дотянулся до кнопки противопожарной системы – и потом, управляя вручную тремя пульпометами, сумел загнать нападавших в вертолет и удерживать их там, создав патовую ситуацию. Наконец поняв, что сделать ничего не смогут, нападавшие улетели. Подопечный Боба, доктор Эжен Кокнар, разволновался так сильно, что своим биополем сжег все электронные и электрические приборы, находившиеся в радиусе четырех километров; собственно, только благодаря этому группа туристов, лишившись связи, забрела на «биостанцию» – позвонить – и обнаружила там раненого прогрессора и совершенно невменяемого старика… Еще не все было ясно с теми «точками», где подопечные жили без надзора, в одиночку; случалось и раньше, что они не выходили на связь – просто так, из нежелания – или каким-то способом расправлялись с мембраной и уходили в джунгли, или даже кончали с собой – правда, ненадолго… поэтому сейчас на все неотозвавшиеся адреса вылетели группы, но пройдет еще не один час, пока станет ясно все досконально.
Аля рассказывала все, что могла, – включая странный свой опыт с медиатроном, – и слушала в ответ рассказ Слона о «детях дюн»; Горбовский изредка что-то вставлял, уточнял, переспрашивал, но казалось, что он только проверяет себя, правильно ли запомнил давний урок…
«Дети дюн» впервые появились неподалеку от курорта Дюна шестнадцать лет назад. Правильнее сказать: их начали находить – мертвых, разодранных хищниками. Естественно было думать, что это дикие туристы, тем более что генетический анализ позволял идентифицировать их как земных людей. Но почему-то никто не пропадал в этих местах – и это сразу насторожило сначала спасателей, а потом и КОМКОН. Был учрежден постоянный пост, произведено несколько облав на песчаных волков, гусачков и кириллических змеев, установлены ультразвуковые барьеры – и вскоре в дюнах обнаружился первый живой человек. Это был голый и безволосый мужчина с неопределенными чертами лица; он не умел говорить и не понимал обращенной к нему речи; что самое интересное, его не пропускали биобарьеры… Несколько дней спустя он заболел какой-то непонятной болезнью и умер. Это был удар. Медики пришли в неистовство. Биологи – тоже. У человека не было К-лимфоцитов, а лейкоцитарная формула напоминала таковую после сильнейшего лучевого удара. Через две недели из дюн вышла женщина…
Она прожила почти месяц. К исходу месяца она начала понимать отдельные слова; у нее начали расти волосы.
Но только четырнадцатый из «детей дюн» оказался полностью жизнеспособным.
Установленные повсюду телекамеры так и не позволили увидеть, откуда приходят люди. Ясно, что из джунглей. Поиски «месторождения» результата не дали по сей день, несмотря на привлечение самой совершенной техники.
Потом началось еще более странное. У найденышей стали возникать черты – внешние и внутренние – конкретных людей. Они «вспоминали» свое имя, свое прошлое, семьи, профессии, друзей, знакомых… Многие требовали – не слишком настойчиво – вернуть их домой. Но, как ни странно, все с каким-то тупым пониманием относились к своему заточению. Сразу выяснилось, конечно, что имена и биографии принадлежат реально существовавшим людям, незадолго до того пропавшим при тех или иных (иногда не слишком обычных) обстоятельствах.
Да, это дело было не проще «дела подкидышей». Не проще, не легче и не разрешимее. Странники с прежним упорством ставили Землю в ситуацию, чреватую сильнейшим этическим шоком. Дело осложнялось необходимостью, с одной стороны, соблюдать крайнюю степень секретности (легко представить себе реакцию людей, узнающих вдруг, что их близкий, пропавший в позапрошлом году в нуль-кабине, находится в заточении где-то в джунглях на Пандоре), а с другой – слишком большим количеством людей, уже посвященных в проблему. Решение было выбрано старое, но верное: шумовая завеса. По различным каналам, включая такой, как мягкое подпороговое внушение через Мировую сеть, удалось настроить общественное мнение на негативное, недоверчивое восприятие любой информации о Пандоре. Теперь это была планета легенд и слухов, населенная сумасшедшими прогрессорами и не менее сумасшедшими учеными, которые валяют дурака, хулиганят и развлекаются особенным способом, и поэтому ничему о Пандоре верить нельзя…
Никто, собственно, и не верил.
Я совсем забыл, до чего это противно: летать на «призраке». Впрочем, в этом вопросе я всегда отличался от большинства, начиная с самых первых рейсов: меня выворачивало, мутило, потом целыми днями я лежал пластом, а веселые друзья осваивали новые (для себя, конечно) планеты… Вот и сейчас: все прилипли к иллюминаторам, и я вполне мог прилипнуть к иллюминатору, только повернись на бок и сделай визор прозрачным… но не хотелось. Я лежал на спине, смотрел в потолок и ничего не хотел. Прострация.
А ребята – смотрели на Землю… Спины Эспады, Вадима, Патрика выражали – страдание.
Александр Васильевич подсел ко мне.
– Держитесь, Станислав.
– Я держусь. Я вполне держусь. Знаете, последние три часа я вспоминаю все, что помню о десантных операциях, – и не могу припомнить ни одной, более идиотской по сути. Вы уж простите меня…
– Во-первых, это еще не десант, – сказал он, чуть поджав губы. – Это разведка. А кроме того… Знаете, я никогда не руководил десантными операциями. Если можете, научите меня.
– А вы во мне, оказывается, совсем не разобрались. Возможно, и ни в ком из нас. Я могу сообщить что-то – если меня попросить. Или… как-то иначе. Но не могу сам… в общем, ничего. Ничего не могу сам. Ни научить. Ни сказать. Ни предупредить. Понимаете? Вы хотите сделать из нас разведчиков, десантников, бойцов за человечество…
– А больше просто не на кого положиться, Стас, – сказал Александр Васильевич совсем тихо. – Я боюсь, что все остальные, все пятнадцать миллиардов…
– А вы?
– Я… не знаю. Со мной тоже что-то не так.
– Как с пятнадцатью миллиардами?
– Нет, как с вами. Как с андроидами. Своего рода отторжение, секвестрация. Я не ощущаю себя частью человечества. Мое человечество – вы. Знаете, мне в свое время слишком уж пришлось ломать себя об колено. История с Зерницким – это же только эпизод. Знаете, сколько таких прекрасных мальчиков прошло… через то? Сотни. И где они? Я пытался найти их после. Некоторые есть – физически. Не духовно, нет – только тело. Сытое довольное тело. А многих просто нет нигде, и никто не знает, куда они делись. Может быть, вы – это они и есть? В каком-то общем смысле. Помните, лет сто назад забавлялись с машинной реинкарнацией? Технически все получилось, а потом оказалось, что никому это просто не нужно. Да, можно человека записать, потом воспроизвести. И появится как будто то же самое…
– У Странников тоже получилось не сразу, – сказал я.
– Я о другом, Стас, немного о другом. Оказалось, что личность категорически нельзя законсервировать. Что это не структура, а процесс. Вихрь. Взаимодействие с другими. И когда оно прерывается, это взаимодействие, а оно прерывается при таком переносе, а точнее – заменяется другим… с другими машинами или внутри машины…
– Да, – сказал я. – Протез оказывается гораздо совершеннее живой конечности. Но при чем здесь мы?
– Потому что вы тоже наверняка прошли через подобное, но вам запрещено об этом помнить. И те мальчики на каком-то другом уровне – тоже… и им тоже запрещено помнить…
– И андроидам, – сказал я.
– Да. И в результате все вы – мы – оказались за краем. Сброшены со стола. И это даже не то чтобы обидно – хотя и обидно, конечно… Вызывает подозрения.
– Скажите, – я сел, – у вас есть версия происходящего? Предупреждаю сразу, что у меня – нет.
– У меня их три. Думаю, сегодня, если мы уцелеем, останется одна.
– Странники присутствуют во всех?
– Э-э… да. В разной степени.
– А как активное начало – в одной?
– В одной – как активное начало, в другой – как создатели используемой техники, в третьей – как объект воздействия.
– Даже так?
– Да. Человечество выступает как орудие… ну, борьбы – не совсем то слово…
– Я пойму. Дальше. Борьбы – чьей? Другой сверхцивилизации?
– Нет, это был бы вариант первой версии… Послушайте, Стас, это совсем безумная теория, и вы всерьез сочтете меня шизофреником.
– Ну и что? Расскажите, интересно.
– Нет. Нет-нет. Извините, просто… ну, не могу сейчас. Будете смеяться.
Я знал, что смеяться мне не над чем, но спорить не стал.
Следующие три часа кораблик наш маневрировал, подходя к старому спутнику «Атлас». Напряжение росло, и Эспада даже сорвался: в ответ на совсем уже дурацкую шутку Вадима он ответил резко и зло. Правда, потом мы странно расслабились. Как будто летели на охоту…
