Текст книги "Когда приходят ангелы"

Автор книги: Андрей Дмитраков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Линия связи

Дедушка был стар и абсолютно одинок. Жил он по соседству, в ветхом шлакобетонном домике, бедно, незаметно и безмолвно. Не было у него родственников, друзей и даже никакой домашней живности, которая хоть как-то могла бы скрасить его одиночество. Он был печален, сутул и безобиден.

Выходил поутру в одной и той же засаленной телогрейке, высоких валенках и в лохматой шапке ушанке с оттопыренным ухом, чтобы кормить голубей, воробьёв и прочих пернатых хлебными крошками. Да порой забывался и, медленно обойдя запущенный, одичавший огород, распугав воркующих птиц, возвращался с полной миской обратно в дом топить печь. Топил он её за ненадобностью, все четыре поры года. Почти на всю пенсию закупал дрова, и будто запасаясь перед блокадой, складировал в сарае.

Воду набирал только в колодце, находившемся довольно далеко от его хижины, хотя к дому был давно подведён водопровод. Я иногда встречал его на улице, трудно и неуверенно переставляющим ноги, с сиплой, глубокой одышкой под изогнутым луком коромысла, с двумя полными ведрами.

– Дай Бог тебе здоровья, внучок! – не поднимая глаз, тихо говорил он, мирно отказываясь от помощи, и потихоньку семенил дальше. Целыми днями он словно прятался в стенах своего безжизненного убежища. Я пытался угадать, что делает он там один, о чем думает? Может, грезит о своей далёкой молодости, которая безвозвратно ушла и даже в памяти обесцветилась временем и серебрила теперь предсмертной сединой, последним венцом земной жизни увенчав тяжелую голову. А может он грустит о давней несчастной или счастливой любви, оставшейся где-то там, позади, средь лунных полей и благоухающих цветов, звездных ночей его юности, вдохновенно наполнявших некогда сердце, теперь слабое и требующее лекарств и покоя. Или душу его терзает какая-то страшная, ведомая только Богу одному, дивная тайна, роковым клеймом запекшаяся на всей судьбе. Чем живет он, о чем молчит? Я не знал. Да и не слишком интересовался по молодости своей, а потому что не умел и не хотел лезть в душу и тем более не собирался в нее плевать. Он был для меня лишь странным, одиноким дедушкой-соседом, от которого пахло костром.

Однажды вечером, когда солнце уже начало медленно тонуть за тёмно-синей стеной дымчатого далекого леса, а воздух наполнился таинственным ароматом сумерек, он вышел на крыльцо, все в тех же валенках, телогрейке и ушанке с увесистым ящиком цвета хаки в руках. Он присел на скамейку, аккуратно поставил ящик рядом и замер, глядя на него с особым трепетом и вниманием. Я наблюдал за дедушкой через зашторенное окно кухни. Он осторожно открыл ящик, подняв крышку, и в его грубой ладони оказалась телефонная военная трубка переносного устройства связи. Я распознал этот прибор. Такой же я видел в школьном военном музее.

Дедушка приложил трубку к уху и принялся что-то взволнованно говорить. Он все говорил и говорил в никуда. От ящика не отходило никаких проводов, а телефонную линию на нашей улице обещали провести лишь ближе к зиме. Но он долго что-то лепетал, в порыве прикладывая свободную ладонь к груди. Точно горячо просил о чем-то несуществующего собеседника, будто там, на невидимом конце провода, некто действительно слушал его. Мне показалось, что серые добрые глаза его были полны слёз. После этого случая я искал способ сблизиться с ним, чтобы понять его. Может, он тихо сходил с ума? Нужно было найти повод для визита, и повод нашелся сам собой. В конце ноября на улице проложили общий телефонный кабель и я быстро прокопал траншею к своему дому, и мне подключили телефон. А в гости к соседу решил зайти под предлогом проверить свой новенький аппарат, позвонив к себе домой от него. Ведь он-то уж точно абонент.

Я постучал в дверь, чувствуя неловкое волнение. Дверь медленно и со скрипом отворилась, и на пороге оказался он, печальный и сутулый.

– Здравствуйте, я ваш сосед, я бы хотел…

– Пройди в дом, – прервал он меня.

Мы прошли в тесную, теплую комнату. Из приоткрытой дверцы печи со сверчковым треском хаотично вылетали искры. Свет от пляшущего в топке огня ярко лился через небольшое отверстие и оживлял мистические силуэты танцующих призраков на старых пошарпанных стенах, тяжелых довоенных шторах. По углам беспорядочными стопками лежали книги, которыми, казалось, и топилась печь. Огромные валенки двумя корабельными трубами стояли возле печи и дымились от испаряющейся влаги, будто вот-вот готовые загудеть мощным, звучным сигналом крейсера «Аврора», возвещая о начале революции. На двери дубового массивного шкафа висела военная форма, увешанная орденами. А на круглом столе стоял тот самый ящик.

– Дедушка, вы воевали?

– Да, внучок, я был связистом. Под пулями держали связь. Рвался провод, ползли, как псы в грязи, к месту разрыва. Ведь потерять связь означало потерять людей. Видишь, на столе аппарат? Тот самый. Вот мечтаю телефон провести, буду умирать, так хоть в больницу позвоню, чтобы тело забрали. Хожу, прошу, так номер обещают только зимой выделить.

– Ё-моё, дедушка, как же так? – негодовал я.

– Ну, ничего, прорвёмся, – отвечал он безнадёжно, подкладывая очередное полено в печь. А ты, внучок, зачем пришёл, так или по делу?

Мне было стыдно признаться, что у меня дома телефон уже подключен, и я отшутился, мол, приходил за поленом для «Буратино». Он улыбнулся, вручил мне берёзовую чурку, и больше после этого визита мы никогда не виделись.

В декабре нагрянула настоящая зима со снегом, завирухой и крепким морозом. После долгих и нудных кабинетных перипетий дедушке-таки выделили номер, назначив точную дату подключения. Он три дня отчаянно долбил ломом промерзшую, окаменевшую землю, чтобы успеть в срок, быть может, с тем же усердием и отвагой, с которыми на войне, под пулями полз к месту разрыва «спецлинии». И в ночь накануне этого долгожданного, светлого утра он внезапно отошел в мир иной, где царствует во славе Тот, кому он изливал не так давно свою светлую, перенесшую ужас страшной войны душу в трубку легендарного военного аппарата цвета хаки.

28.12.2008

Ближе к небу

Я перекрестился и шагнул в небольшую дверь высоких монастырских ворот. Мне пришлось задрать голову вверх, чтобы увидеть их целиком, а дверь, врезанная в ворота, была такой низкой, что я согнулся подковой, протискиваясь в неё. Что-то неприятно зашевелилось в груди. Будто огромный клещ, паразитирующий в моём теле, питающийся моими переживаниями, обидами, неудачами, скверными поступками, страхами, недобрыми помыслами и словами, учуял опасность и в панике зашевелил своими мерзкими, цепкими конечностями, вросшими в мою грешную душу. Я оказался на внутреннем дворике монастыря. Осмотрелся. Массивный купол огромного храма с венчавшим его православным крестом величественно возвышался над всеми строениями, голыми деревьями, крышами, всем, что виделось мне. Он, казалось, хоть и стоял на земле, но земле уже не принадлежал. Будто тянулся в небо, взлетал. Громадный летучий ковчег, белоснежный, с синим куполом. Я прошёл вперёд, минуя домик с надписью «Трапезная» и очутился у своеобразной сторожки с табличкой: «без благословления не входить».

– Прошу прощения, – сказал я выглянувшему из сторожки мужчине, – я молодой писатель, в интернете прочитал, что вы принимаете паломников, я бы хотел пожить у вас, поработать.

– Поднимитесь выше, пройдите мимо «Явленской» церкви дальше по асфальтированной тропинке в трёхэтажное здание, – это братский корпус. Там, внизу, дежурный. Вот к нему и обратитесь.

Я пересёк границу, за которую без благословления входить было нельзя, и поднялся в горку, минуя необыкновенную симпатичную церквушку, стройную и утончённую. По обе стороны тропинки обозначились могилы с вросшими в землю древними крестами. Я вошёл в братский корпус. За столиком дремал молодой бородатый парень. Я поздоровался и поведал ему, что литератор, что уже долгое время чувствую тягу к этому месту, что ищу Бога. О том, что, быть может, сбился с курса, и парус требует ветра. Он внимательно слушал меня, не перебивая. Как раз в тот момент, когда мой крылатый монолог достиг своего апогея, дежурный окликнул монаха проходившего по коридору.

– Отец Георгий, можно вас на минуту!

Монах не проигнорировал и подошёл. Я никогда до этого не общался с монахами. Он был весь в чёрном, с бородой и опять же не старый.

– В чём дело? – спросил он кротко.

– Да вот, тут к нам писатель на побывку прибыл. Может в «вагончик» его поселить?

– Писатель? А что написал?

Я расстегнул молнию на своей дорожной сумке и вынул журнал писателей Беларуси «Нёман» со своими дебютными рассказами. Отец Георгий не без интереса принялся листать журнал.

– Сто тринадцатая страница, – подсказал я ему. – Вот видите – и фотография моя, только волос поменьше.

– А вы где работаете?

– Я по специальности менеджер в шоу-бизнесе, песни пишу, сам пою, организую.

– А сюда что привело?

– Тянет меня сюда, в Бога я верю, в постоянном поиске, у меня много вопросов, понимаете! Мне нужно пообщаться с сильной духовной личностью, живущей верой. У вас есть такие? Настоящие? Покаяться хочу, исповедаться, причаститься? Возьмите меня, я хороший!

– Ну что ж, – улыбнулся он, – только необходимо благословление получить по поводу вашего заселения.

Он позвонил куда-то по внутреннему телефону. И меня поселили прямо в братском корпусе, в 105 келье. Как я понял, это было привилегией по отношению ко мне. В келье стояло пять аккуратно застеленных коек, армейского типа. Одна из них была занята. Но постоялец отсутствовал. Я выбрал место в углу, между двух высоких окон. Из мебели – письменный стол, ниша для верхней одежды и пара стульев. В углу икона Пресвятой Богородицы, Ефросинья Полоцкая в деревянной рамке, портрет императора Николая Второго и императрицы. Вот и всё убранство.

– Располагайтесь, сказал отец Георгий, здесь кроме вас ещё художник живёт, но он сейчас на послушании.

Койка оказалась весьма жёсткой. Я заглянул под худой матрац и обнаружил, что пружин там нет. Вместо них вставлена доска. «Нежные будут ночи», – подумал я.

– Да, привыкай, – будто отреагировал на мою мысль отец Георгий. – Как в армии, только сюда попадают по воле Божией.

Мне было приятно с ним общаться. Оказалось, что он, как и я, окончил Минский Университет культуры. Это открытие моментально сблизило нас. Мы вспомнили декана, преподавателей, студенческие, беззаботные, лёгкие, как дуновение весеннего ветерка, безвозвратные деньки. От моего собеседника веяло кротостью и духовной чистотой. Не было в нём никакой фанатичной навязчивости, холодной самоуверенности, которой часто разит от людей верующих, но заколотивших ставни своего сердца гвоздями духовной надменности. Их любовь задыхается в затворённых сердцах. А вера основывается на любви. И разве любовь может быть навязана? Святые отцы учат: вера без любви делает человека фанатиком. Ум без любви делает человека хитрым. Богатство без любви делает человека жадным. Воспитание без любви делает человека двуликим. Ответственность без любви переходит в бесцеремонность. Компетентность в неуступчивость. Приветливость без любви становится лицемерием. Честь без любви делает человека высокомерным. Справедливость без любви делает человека жестоким. Власть без любви превращает человека в насильника. Правда без любви делает человека критиканом.

Не полез он мне в душу, как в собственный карман, не спросил и про деньги. Я поинтересовался:

– А как вы пришли к монашеству?

– У меня был друг, поэт. Он трагически погиб. Я стоял у гроба и смотрел на его почерневшее лицо. Ещё вчера он радовался, веселился, был кому-то нужен, должен, думал о будущем, решал какие-то задачи, гнался за чем-то, обижался, действовал или бездействовал. Он жил. И вот теперь он лежал бездыханный и почерневший, как гнилая тыква, а через час его зарыли в землю. И каким бы он ни был знаменитым и полезным при жизни, о нём рано или поздно забудут. И я понял тогда, что в этом гробу лежит не он, а лежим мы вдвоём. Разница лишь в том, что у меня есть ещё время покаяться и попросить у Господа прощения за свою греховную жизнь. Успеть облегчить душу. Чтобы душа могла подняться к Нему. Я осознал тогда, что земная жизнь – это очень быстрый видеоролик, плёнка которого может оборваться в любой момент. Надо спешить. Потому что можно опоздать на вечность. Вот Господь меня и привёл сюда. Скажу тебе по секрету, сюда вообще никто просто так не попадает. Ну да ладно, позже поговорим. Ты когда хочешь исповедаться?

– Когда буду готов, и когда скажете.

– Вот тебе брошюра игумена Петра «Таинство покаяния: подготовка и исповедь» и исповедальный листок. Прочитай внимательно. И серьёзно подготовься. Там всё очень понятно и доступно написано. У нас не курят и сейчас пост.

– С этим проблем не будет. Я не курю. А пост я ещё дома начал соблюдать, с 28 ноября.

– Замечательно. Служение в 18:00 в «Никольском храме», а сейчас пойдём, я тебя проведу по монастырю. Покажу что, где, как и когда. Мы заперли дверь кельи на ключ, и, передав его улыбающемуся дежурному, перекрестились перед иконой Христа на выходе и вышли на улицу. Мороз заметно усилился. Деревья, кусты и кресты покрылись инеем. Лёгкость рясы моего собеседника навела на мысль, что он сейчас околеет. Я вжался в свою дублёнку глубже, точно черепаха в панцирь.

– А вам не холодно? – спросил я.

– Воздержание закаляет, – ответил он невозмутимо, – сейчас пройдём на монастырское кладбище, поклонимся усопшим старцам.

Мы зашли за братский корпус и остановились у входа ещё одной прекрасной церкви. Мой провожатый пояснил, что церковь называется «Крестовоздвиженская». Точно такая же построена в Италии. За церквушкой захоронены мощи старейшин Святой обители Жировичской. Отец Георгий осенил себя крестным знамением и поцеловал массивный гранитный крест над одной из могил. Я последовал его примеру.

– Здесь покоятся мощи схиархимандрита Митрофана, одного из старцев Свято-Успенского Жировичского монастыря. Рядом могила старца Иеронима. Это наши духовные старейшины, отдавшие свои жизни служению Матери-Церкви православной, Господу, людям.

Что-то странное со мной происходило, когда мы находились там. Угнетало меня что-то. И я не мог понять, что. Снаружи меня давит, или изнутри. Будто мой духовный клещ бился в конвульсиях. «Ну, ничего, мы тебя выкурим!»

– Вот, то высокое красивое здание, – продолжал Георгий знакомить меня с монастырём, – есть Минская духовная семинария. Там живут и занимаются семинаристы. Получают очень хорошее образование. А тут у нас Отец Борис орудует. – Он указал в сторону строения с уложенными по самую крышу дровами. – Ты если к нему на послушание попадёшь, то узнаешь, что значит работать топором, вилами, граблями и пилой.

– А я и так знаю и умею.

– После того, как ты проведёшь с отцом Борисом день-другой, ты поймёшь, что до этого ты с этими инструментами лишь игрался.

Мы спустились ниже, и подошли к «Явленской церкви», уже полюбившейся мне за её утончённость и стройность, за её прелестный купол-луковку. Трогательно она выглядела. Хотелось взять её с собой, положить под подушку, обнять и уснуть.

– По преданию, около 500 лет назад на этом месте явилась Пречистая Богородица и вернула чудотворную икону, исчезнувшую после пожара. Поэтому церковь и называется «Явленская». Сначала она была деревянной. Но огонь уничтожил её. И тогда была воздвигнута та, которая сейчас перед нами. Видишь, какая красивая! Вообще, всё здесь вращается вокруг нерукотворной иконы Жировичской Божией матери. Так что «хозяйка» здесь Пречистая Дева, мама нашего Спасителя, а значит и всех христиан. Предлагаю поклониться Пресвятой Богородице и приложиться к её нерукотворной святыне в Никольском храме Успенского собора.

В храме с невысоким, покатым потолком было тихо и очень уютно. Позолоченный, искусно выполненный иконостас переливался спокойным мерцанием мягкого света свечей. Казалось, они не просто горят, они живут, освещая милые лики Христа, Пресвятой Богородицы, апостолов, святых, преподобных. И они точно всматривались в мою грешную душу с полотен священных икон, приглашали скорей сбросить с себя это тяжёлое греховное бремя.

В груди кольнуло. Чудовищу явно стало не по себе.

– Как мне правильно приложиться к иконе? – шёпотом спросил я у отца Георгия, застывшего в умилении перед этой красотой.

– Подойди к иконе, осени себя крестным знамением с земным поклоном два раза, а после встань, помолись Пресвятой Богородице, приложись к святыне, ещё раз поклонись и перекрестись.

– А как молиться? Что говорить? – растерялся я.

– Загляни в своё сердце, дай ему сказать за тебя, и оно само найдёт нужные слова. Посмотри, как я это сделаю, а после – ты.

И он подошёл к легендарной святыне, облачённой в красивый, довольно массивный оклад, и проделал весь нехитрый обряд спокойно и размеренно.

– Теперь вы, Андрей.

Я осторожно, на полусогнутых, приблизился к иконостасу. Ноги сами подломились, и я, затаив дыхание первый раз в жизни, припал на колени, чувствуя, как внутренний червь съёжился, будто воспалённый нерв.

– Пресвятая Богородица! – замямлил я сокрушённо. – Да святится имя твоё, прими меня в святой обители твоей, пожалуйста, приведи меня к Господу, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Я встал с колен и поцеловал икону. Она была такая крохотная, с куриное яйцо, по виду будто из шоколада, или из тёмного янтаря. На ней проступал силуэт Богородицы с младенцем. Совершив земной поклон и крестное знамение я подковылял к ожидавшему меня Георгию.

– Всё в порядке? Слова нашлись?

– Да, по-моему.

– Пойдём.

Мы перекрестились и вышли из храма во двор.

– Вы, Андрей, ступайте в келью и подготовьтесь к исповеди. Вечернее служение начинается в 18:00 в «Никольском» храме. Где мы только что были. Отдохните, осмотритесь.

– Да, конечно.

– Ужин в 20:00 в трапезной. А журнал я пока у себя оставлю. Ознакомлюсь с вашим творчеством.

Вернулся в келью и присел на койку. Мой мистический сосед отсутствовал. Я посмотрел в окно. Явленская церковь со своей прелестной «луковкой» была совсем рядом. Не верилось, что сегодня заночую в этом святом месте. Мне это показалось абсолютно нереальным. Уснуть в окружении монахов, святынь, вдыхая прозрачный воздух с невидимыми глазу пылинками многовековой истории православия. Я осознал всем естеством своим всю необычность и знаковость своего местонахождения. Я в монастыре. В самом настоящем. И я приехал сюда не на экскурсию. Я приехал разобраться в себе самом. И изгнать из себя то, что поселилось внутри. Вырвать с корнем это мерзкое членистоногое, впившееся под кожу, под рёбра, проникшее в душу. Извлечь и уничтожить то, что трепетало теперь и билось в конвульсиях, предвкушая свою скорую погибель. Я шёл сюда долго, сам того не зная и не ведая маршрута. Не предугадывая, что дороги и извилистые, тернистые тропинки моей неспокойной жизни приведут меня сюда. Я полз, карабкался по обломкам крушений несбывшихся надежд, сквозь бури и шторма, с неисправным компасом в дрожащей руке. И нежный, крохотный свет маленького маячка моей веры увлекал за собой, указывая мне путь, где бы я ни был, в какой бы омут не угодил. И я не заглушил окончательно спасительный огонёк его. Господь не оставил. Под любым разрушительным ненастьем, под самым тяжёлым ударом он теплился и не угасал. Мой милый, славный маячок. Я пришёл сюда, такой как есть. Я пришёл к Господу.

Я присел за письменный стол и приступил к изучению «Исповедального листка». Текст его был таков:

ИСПОВЕДАЛЬНЫЙ ЛИСТОК

(для опытных и новичков)

Многие из говеющих (готовящихся к святому причастию) затрудняются, что им сказать на исповеди. Прежде всего и обстоятельнее всего следует открыть грехи, наиболее смущающие совесть. Такие грехи и сопровождающие их обстоятельства никогда не забываются. Исповедь должна быть сколько возможно полна, смиренна, искренна; в пособие нуждающимся предлагается листок, извлечённый из творений святых отцов и учителей Святой Церкви. Может быть, он в чём-то поможет говеющему и напомнит что-либо из его жизни.

Благослови, Господи Спасителю, исповедаться Тебе не словами только, но и горькими слезами. А плакать есть о чём…

Колеблется во мне вера в Тебя, Господи! Помыслы маловерия и неверия часто теснятся в душе. Отчего? Конечно, виноват дух времени, виноваты люди, с которыми я встречаюсь, а ещё более виноват я сам, что не борюсь с неверием, не молюсь Тебе о помощи; но виноват я несравненно более, если являюсь соблазном для других – делом, или словом, или самым молчанием холодным, когда заходит речь о вере. Грешен я в этом. Господи, прости и помилуй, и приложи мне веру.

Нет у меня настоящей любви к людям, даже к родным моим. Их частые просьбы о помощи и их забвение о том, что уже сделано для них порождают во мне неудовольствие, – но более их виноват я: виноват, что у меня есть средства помочь им, а помогаю неохотно; виноват, что помогаю не по чистому христианскому побуждению, а по самолюбию, по желанию благодарности, похвалы. Прости меня Господи, смягчи моё сердце и научи меня смотреть не за тем, как ко мне люди относятся, а за тем, как я к людям отношусь. И если они относятся недружелюбно, внуши мне, Господи, платить им любовию и добром и молиться о них!

Грешен я и тем, что мало, очень мало думаю о грехах своих, не осознаю их, не замечаю. Не только в повседневной жизни, но и во время самого говения я не вспоминаю о них, не стараюсь привести их себе на память для покаяния и исповеди. На мысль приходят общие фразы: «Ничего особенного; грешен, как все». Как будто я не знаю, что пред Тобою грех – и всякое слово праздное и само пожелание греха в сердце. А сколько у меня таких слов и пожеланий накапливается каждый день! Ты един, Господи, их веси; Ты даруй мне зрети моя прегрешения, и пощади и прости!

Далее – постоянным грехом своим я признаю отсутствие почти всякой борьбы со злом. Чуть явится какой-нибудь повод или толчок – не задумавшись, совершаю грех. И только павши, задаю себе вопрос: «Что ж я наделал?!» Вопрос зачастую бесплодный, потому что он не всегда помогает мне сделаться лучшим. Если же после греха и чувствуется скорбь, то зачастую она происходит от того, что при этом пострадало моё самолюбие, а не от осознания, что я огорчил Тебя, Господи!..

Нет у меня борьбы не только с грубым злом, но даже с самой пустой и вредной привычкой. Владеть собой я не умею и не стараюсь. Преобладающий во мне грех раздражительности не покидает меня нимало. Услышав резкое слово, я не отвечаю смиренным молчанием, а поступаю по правилу «око за око, зуб за зуб». И вражда порой разрастается из пустого, и длится она дни и недели, и не думаю я о примирении, а помышляю, как бы сильнее отомстить при случае. Без числа согреших, Господи, – пощади, прости меня, умири моё сердце!

В целом вся жизнь моя представляется цепью согрешений: я не дорожу временем, данным Тобою, для приобретения вечного спасения; я не от всей души ищу Твоей помощи; в церкви я очень часто стою неблагоговейно, молюсь машинально, думая о своём, о том, как другие молятся, а не слежу за своим вниманием и чувствами: дома же молюсь с великим принуждением, рассеянно, так что часто сам не слышу своей молитвы, а иногда просто опускаю её. Таково моё отношение к Тебе, Господи, и я ничего другого не могу сказать, как только: прости и помилуй!

В общении с людьми я грешу всеми своими чувствами: грешу языком, произнося ненужные, скверные, укоризненные и соблазнительные слова; грешу глазами, взирая бесстыдно, дерзко, читая безнравственные или бессмысленные писания; впустую провожу целые вечера у компьютера и телевизора или иным образом грешу умом и сердцем, осуждая других; грешу не только против души, но и против тела, невоздержно принимая пищу или питие.

Приими, Человеколюбче, моё покаяние, да с миром приступлю к Твоим Святым и Животворящим Тайнам, во оставление грехов, во исправление жизни временной и в наследие жизни вечной. Аминь.

Ниже мы приводим краткий перечень многообразных имён зла, и, быть может, кому-то это поможет увидеть ловко маскирующийся и ставший привычным грех:

Жизнь не по Евангельским Заповедям, а по законам мира сего;

маловерие; суеверие; невнимание к внушениям совести;

леность к чтению Слова Божия и др. душеполезной литературы;

непосещение церковных богослужений;

призывание имени Божия в пустых разговорах;

неблагоговейное почитание св. икон;

неношение креста; стыд креститься и исповедовать Господа;

нелюбовь и безразличие к ближнему; скупость;

непосещение больных; лень молиться;

на молитве рассеянность и невнимательность;

разговоры в храме; празднословие;

пустое времяпровождение; непочитание праздников Божиих;

нарушение св. постов и нехранение постных дней – среды и пятницы;

объядение; недолжное почитание родителей;

невоспитание детей в православной вере;

проклинание ближних; сквернословие; злословие;

посещение гадалок, астрологов, колдунов, экстрасенсов, сект;

гордость; самолюбие; сплетни; игры в карты;

дача денег под проценты ближнему;

зависть; раздражительность; подозрительность; высокоумие;

осуждение; гнев; зловоздаяние; оклеветание; обман; леность;

лукавство; укорение; упрямство;

увлечение телевизором, компьютером;

чтение и смотрение душевредного, развратного;

подсматривание и подслушивание;

соблазнительное поведение; блуд; растление;

невенчанный брак; рукоблудие; супружеская измена;

воровство; плохое исполнение обязанностей на работе;

использование служебного положения в личных целях;

убийство; аборт (или содействие в этом тяжёлом грехе);

холодность на исповеди; осуждение священнослужителей;

причастие тела и Крови Христовой без должного приготовления.

Грехи, исповеданные и разрешённые ранее, повторять на исповеди не следует, ибо они, как учит Святая Церковь, уже прощены, но если мы их снова повторяли, то в них нужно каяться. Надо в тех грехах каяться, которые были забыты, но вспомнились теперь. Если грехи, исповеданные прежде, тревожат вашу душу, то нужно увереннее молиться, чтобы они совершенно замолились. Также следует делать добрые дела, противоположные греху. Вопросы, не относящиеся к самой исповеди и духовной жизни, лучше обсуждать не во время исповеди.

Я прочитал и начал «выкладывать» на лист бумаги свои «камни», выписывать неровным почерком свои духовные долги, вспоминая неприятные и грустные сюжеты моей жизни и стыдясь про себя за них.

Я не стану описывать свои грехи, о дорогой читатель, дабы не перечислять вышеупомянутое в Исповедальном листке. Я не боюсь предстать перед вами в абсолютно прозрачном виде, я просто не хочу, чтобы кто-то обольстился, посчитав себя менее грешным, чем ваш рассказчик, тем самым вводя себя в заблуждение, с моей лёгкой руки. Все мы без исключения грешны. И каждый, из ныне живущих, в неоплатном долгу перед Господом, будь то священник или разбойник. Все мы в неоплатном долгу перед Его великой жертвой. Ведь Сына отдал за нас.

В дверь кельи осторожно постучали.

– Войдите, пожалуйста! – пригласил я робко, ощущая неловкость из-за того, что сам гость. Дверь отворилась, и в келью будто впорхнул, точно огромный «махаон», стройный старец в высоком клобуке, в рясе, с длинной седой бородой. Лицо его было необычайно живым и приятным. Он мне напомнил далёких библейских героев. Словно он на машине времени приземлился в наши дни. Бывают в жизни встречи, которые меняют саму жизнь. Между незнакомыми людьми образуется невидимая глазу, духовная нить. Происходит нечто подобное замыканию, вспышке. Они видят друг в друге близких людей, свояков. Я почувствовал, как холодные мурашки побежали по спине.

– Добры дзень! – поздоровался он на Беларускай мове. – Мяне инак Микалай завуць, давай з табой крыху пагаворым.

– Андрей, очень приятно.

Он присел на соседнюю койку и внимательно посмотрел на меня. И я ощутил себя обнажённым. Но не физически, а духовно. Будто он проник ко мне в душу. Нет, это не было вторжением варвара. А походило на некий духовный «фейс-контроль». Он меня реально просканировал. А у меня реально захватило дух. Мне стало стыдно, возможно я даже покраснел. А спрятаться некуда. Душу-то одеялом не накроешь. Всё мое литературное красноречие куда-то подевалось. А он сидит, смотрит на меня, ласково так, пронзительно. Энергетика сильная от дедушки исходила. «Вот так дедушка! – думал я. – Везёт мне на провидцев… Надеюсь, он мои хорошие стороны тоже разглядел!?»

Я собрался с мыслями и начал свой рассказ.

– Окончил Университет культуры, пишу прозу, песни, занимаюсь организацией гастролей, концертов. Верю в Бога. Посещал ранее протестантскую церковь. Но после определённых разногласий с пастором разочаровался и покинул сей приход. К традиционной Церкви относился предвзято. Я считал: что толку от этих зданий, будь то католический костёл или православный храм, если вошедший туда без искренней веры в сердце, по инерции, на Пасху, подхваченный общим потоком притворно покорной толпы, машинально поставит свечку, помолчит, потому что все молчат и выйдя оттуда, не получив облегчения, продолжит бить лица, пить горькую, пустившись во все тяжкие. Что толку от этих зданий из камня и стекла, от этих икон, которые всего-навсего, по сути, рисунки. Ведь Господь живёт вокруг нас, внутри нас, он везде, а значит, верующий должен везде вести себя благопристойно. И без искренней веры в сердце все эти взмахи кадилом, нудная бормотня сонного священника, под рясой которого вполне могут плясать копыта, – всего лишь спектакль. Так считал я и в церковь заходил крайне редко из уважения к сложившейся традиции. В жизни происходило много неординарных событий. Из безобидной шалости, увлечения переросли в маленькую слабость. Далее по сценарию меня ожидало большое бессилие, но я вовремя остановился и с Божией помощью переборол это хитрое, маскирующееся под веселье и радость, чистое зло. Оно постепенно делает сердце жестоким, оскверняет рассудок, незаметно делает человека циником, превращая его в своего раба. Я однажды сказал себе «нет». И наступил мучительный психологически период борьбы с самим собой. Я боролся с депрессией, с одиночеством. Необходимо было заполнить пустоту, и я начал выпивать. Мой приятель говаривал словами Довлатова: «Андрей трезвый и Андрей пьяный настолько разные люди, что даже не знакомы друг с другом». После очередного запоя я медленно вставал на ноги и возвращался к нормальной жизни. И вот однажды моя бабушка предложила мне навестить некоего целителя. Я, будучи в отчаянии, согласился, хотя не верил во все эти заговоры воды и пр. В обычной деревенской хате, в прихожей за столом сидел странный мужчина. Странность его заключалась в том, что он сходу начал мне рассказывать о пчёлах, мёде и прочих глупостях, к делу отношения не имеющих. Я присел за стол, и молча слушал его, полагая, что зря трачу время. Кого-то он мне напоминал, но я не мог понять кого именно. Он был ни худой, ни полный, ни молодой, ни старый, вот только лицо – будто из воска. Дружелюбный, простой, но странный. Я-то представлял себе тёмную таинственную обстановку, бурление в котлах и колбах, ароматы целебных трав, огромного чёрного кота на печи и колдуна в колпаке звездочёта с вороном на плече. А тут мёд, пчёлы, ерунда какая-то.