Текст книги "Проклятые Благословением. Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Андрей Дичковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)
Глава 21
Моросящий уже несколько часов подряд дождь навевал Наллару нор Керрано воспоминания о Гальтии.
О небольшом поселке в раскинувшейся между двух гор долине, оставшемся где-то там, в сотнях миль к северу.
О доме.
В родном королевстве, особенно в горных провинциях, дожди – дело обыденное, тем более весной и осенью. В тот день, когда Наллар покидал дом, чтобы отправиться в миссию, небеса с самого утра ревели навзрыд. Гальтиец хорошо запомнил, как сидел у очага, играя с ничего не подозревающими о его скором уходе дочками, пока Кельта в спешке готовила завтрак, одновременно подшивая к его походной накидке оторвавшийся капюшон. Он помнил, как она, всегда твердая и непоколебимая, точно горная скала, едва сдерживала слезы при прощании на пороге дома. Как после долгого и в то же время немыслимо короткого поцелуя стала умолять его послать Гильдию Всевидящей Башни ко всем чертям и остаться.
«Ты ведь понимаешь, что я не прощу ни тебя, ни себя, если ты не вернешься из этой клятой Триамны?» – спрашивала она, шмыгая носом. Трехлетние малютки мотались под ногами, не понимая, куда в такую дождливую погоду собирается папа и почему мама плачет.
«Я обещаю, что выживу. – Наллар знал, что никто – даже самый умелый соглядатай – не мог бы поручиться за такое, но это были те слова, которые Кельта хотела услышать. – Выживу и вернусь. Я не позволю никакому триамнийцу разделить нас. Ты же мне веришь?»
Не разжимая объятий, Кельта кивала и прижималась к тему, так близко, что он слышал биение ее сердца.
Сколько они простояли на том пороге? Четверть часа? А, может, часа четыре? Наллар не мог бы поручиться. Он только помнил, как напоследок наказал дочкам слушаться маму, поцеловал жену в лоб и, не оглядываясь, зашагал по дороге. Кажется, это было его самое тяжелое прощание.
Усилием воли Наллар отогнал непрошеные воспоминания о доме – как показывал его же опыт, они влияли на него не самым положительным образом – и залпом допил чашу с разбавленным вином. После паромной переправы на Полуостров и еще полутора суток езды они с Ойлегером, наконец, достигли точки, когда их пути расходились, и теперь в последний раз совместно обедали в придорожной харчевне. Харчевня называлась «Пять всадников», в очередной раз подтверждая зацикленность триамнийцев на арканах.
«Интересно, какая харчевня или трактир будет следующим? – подумал Наллар, дожидаясь, пока Ойлегер догрызет баранью ногу. – Может, «Заботливая дева»? «Быстрый слуга»? Или… «У всемудрого архонта»?»
Наллар оперся локтем о стол и огляделся – после того ночного инцидента у переправы он старался всегда быть начеку, опасаясь, что неожиданно из ниоткуда появятся люди в военной форме и начнут задавать вопросы, причем явно не о погоде. Пока что ничего такого не происходило; на отсутствие Гелледана никто не обратил ни малейшего внимания, да и на дорогах Полуострова им с Ойлегером пока что не встретилось ни одного патруля. В харчевне также не обедал никто подозрительный: за соседним столиком сидели средних лет женщина и двое юношей, на вскидку лет четырнадцати. Наллар предположил, что мать везет их в столицу для прохождения Ритуала Преображения. Мимоходом гальтиец задумался, многих ли детей жителям далеких от Полуострова городов удается свозить в столицу, когда тем исполняется четырнадцать. Наверное, нет. Все же путешествия по стране – удел, в первую очередь, торговцев и пилигримов. Ну и, пожалуй, шпионов.
Ойлегер, наконец, бросил в миску идеально обглоданную кость и, опустошив чашу с вином, похлопал себя по чуть выпирающему животу.
– То, что надо, – довольным тоном произнес он. – Ну что, пилигрим. Как насчет недолгой прогулки? Мне показалось, тут неподалеку озеро.
Чуть поразмыслив, Наллар кивнул. В конце концов, и дождь почти что прекратился.
Поблагодарив хозяйку за вкусный обед, они покинули харчевню. Под высоким навесом их ждали две лошади и повозка Ойлегера и, у отдельной коновязи, купленная с утра за восемь серебряных жаворонков кляча, на которой Наллар рассчитывал проделать оставшийся рывок до столицы, где его уже наверняка заждались. Они свернули в другую сторону от харчевни и вышли к небольшому озерцу, поросшему по краям высокой травой. У дальнего берега к небесам вздымались стволы платанов; Наллар предположил, что весной и летом здесь очень красиво. Почти так же, как на горных лугах рядом с домом…
«Прекращай это», – сказал он самому себе.
Порой воспоминания о доме лезли в его голову с навязчивостью портовой девки.
Они медленно шагали по размякшей после дождя земле. Наллар ожидал, что Ойлегер предложит ему сыграть напоследок партию в арканы, но тот не торопился. Вчера во время дневного отдыха они сыграли десять партий, и каждый выиграл по пять. Наллар втайне гордился этим достижением.
Какая-то часть разума гальтийца (скорее всего, та, что отвечала за его инкогнито) изредка, но настойчиво подбрасывала ему мысли о том, что все же не стоит рисковать и оставлять в живых человека, знающего правду о нем. Наллар эти мысли резко отметал. Хватит с него и одного трупа.
Впрочем, в отношении торговца была одна вещь, не дававшая ему покоя последнее время. И Наллар не собирался оставлять ее неразрешенной. Он поравнялся с Ойлегером и, кивнув на темно-серое озеро, сказал:
– Знаешь. Одним из самых удивительных открытий за мою жизнь было то, когда лет… не помню точно, кажется, где-то в пятнадцать… я внезапно понял, что цвет воды в озере или море не самостоятелен, а напрямую зависит от цвета неба над ней.
– Правда? – Ойлегер небрежно пожал плечами. – Мне это всегда казалось очевидным.
– Почему-то я в этом не сомневался, – Наллар улыбнулся тому, что угадал ответ торговца почти что слово в слово. – Твоей догадливости, знаешь ли, позавидовали бы многие королевские министры.
Когда Ойлегер в ответ на эту констатацию фактов лишь вновь пожал плечами, Наллар замедлил шаг и, взглянув ему в глаза, спросил напрямую:
– Кто ты, Ойлегер?
Тот и бровью не повел.
– Торговец пряностями. И контрабандой, если уж на то пошло. Странный вопрос, ты ведь и сам видел.
– Видел, – согласился Наллар. – Но я видел и кое-что другое.
– Да ну? – Ойлегер с интересом прищурился. – И что же, позволь узнать?
Некоторое время Наллар шагал молча. Наконец, заговорил:
– Я видел человека, не похожего на прочих триамнийцев. Человека, не спешащего, в отличие от большинства, судить остальных по накидке. Человека, что без труда вглядывается в суть многих вещей. Человека, повидавшего в этой жизни много всего, и составившего свое представление о ее смысле. Человека, который ни капельки не боится, что иноземный шпион направляется в столицу его государства в столь смутное время. Человека, который, если уж на то пошло, не боится спать рядом с этим самым шпионом, даже зная, что тот только что прирезал ни в чем не виноватого триамнийца. – Наллар остановился и смерил Ойлегера пронзающим взглядом. – Так ответь же мне. Кем ты был до того, как стал торговцем?
Остановившись, Ойлегер повел головой чуть в сторону. Затем, прищурив правый глаз, почесал щетину на шее и хмыкнул.
– Если ты такой догадливый, гальтиец, может, сам мне расскажешь? Будет даже интересно послушать, кто я, по-твоему, такой. – Ойлегер в притворной задумчивости поднял голову к небу. Дождевые капли медленно стекали по его лицу. – Может, я был ректором Университета, пока мне это не наскучило? Или несколько лет с бандой головорезов совершал пиратские набеги на триамнийские торговые суда, прежде чем раскаялся в содеянном и сам стал торговцем? Или, может, я и вовсе такой же шпион, как и ты? Только кирикийский или даньязский. Или…
– Не думаю. Можно твою колоду?
Ойлегер удивился, но не стал задавать лишних вопросов и, достав из кармана колоду аркан, передал ее Наллару.
Вскоре Наллар нашел ту аркану, что искал, и протянул ее Ойлегеру.
– Это твоя аркана, не так ли?
Ойлегер приподнял бровь.
– Утренний иерофант? Да ну? С чего бы это?
Наллар взял аркану и повертел ее в руках. С картонного пятиугольника на него глядел молодой жрец, целеустремленный и полный желания со всей искренностью, на которую только способен, послужить своей религии. Наллар сталкивался с такими, и не только в Гальтии. Даже в Сельвидийском султанате в культе Сына Неба и Земли находились подобные экземпляры.
– Поправь меня, если ошибусь, – наконец произнес Наллар. – Я подозреваю, что на заре своей молодости ты несколько лет – за точное число, увы, не поручусь – прослужил жрецом Богов Рассвета. Наверняка в Исхироне. Вполне возможно, что со своим умом и находчивостью ты даже попал в число членов Претории. – Наллар оторвал взгляд от арканы и взглянул на Ойлегера. Тот стоял, сложив руки на груди, и внимательно его слушал. Лицо торговца не выражало никаких эмоций, кроме любопытства. – А потом… Потом в твоей жизни что-то резко изменилось. Что-то случилось. Думаю, что-то трагическое и глубоко личное. Не могу сказать, что именно, да и бессмысленно гадать. Суть в том, что по определенным причинам ты утратил веру и ушел, сложив с себя сан, не в силах больше лицемерить себе и другим, и только после этого стал заниматься торговлей. У меня все.
Ойлегер повернул голову в сторону озера и долгое время молчал, глядя в одну точку где-то на дальнем краю рябистой глади. Наллар терпеливо ждал, несмотря на нарастающее желание потребовать от Ойлегра сознаться. Наконец, тот вздохнул:
– И давно ты догадался?
Наллар не удержался и растянул губы в легкой победной улыбке. Для него наступала самая приятная часть подобных диалогов.
– Помнишь, еще в первый вечер нашего знакомства ты упомянул, что многие пилигримы – заядлые арканисты? Тогда я не придал значения этим словам… Но через несколько суток задумался, а многих ли пилигримов мы встретили по пути? Ни одного. Значит, либо нам просто не везло на них, либо они – не такое уж и частое явление в Триамне; и почему-то второй вариант показался мне более правдоподобным. В таком случае возникал закономерный вопрос: откуда ты так много знаешь о пилигримах? Я пришел к выводу, что есть только одна категория людей, которые много общаются с пилигримами. Но идем дальше. Пару раз я замечал, как во время наших партий на арканы иерофантов ты смотрел чуть дольше, чем на остальные, будто бы… как бы точнее выразиться… и с грустью, и с отвращением одновременно. – Наллар загнул два пальца. – Потом был тот комментарий в Квибаре, насчет того, что… каково нам, гальтийцам, когда в жизни все складывается не так, как в сказках. В той твоей фразе я почувствовал боль невосполнимой утраты. Ну и, наконец, – Наллар загнул четвертый палец, – позавчера ночью после того инцидента, когда я сказал, что у меня не было выбора…
– А я ответил, что как же часто мне в своей жизни приходилось слышать такую фразу, – закончил за него Ойлегер.
– Именно. Кто еще, кроме иерофанта, знающего, как никто другой, тысячи историй о людских прегрешениях и пороках, мог столь часто слышать эту фразу?
Задав риторический вопрос, Наллар взглянул в глаза человеку, когда-то носившему жреческий сан. Сейчас в них отражалась лишь безграничная пустота. Пустота человека, который однажды потерял все.
Ойлегер медленно нагнулся, поднял с земли правой рукой небольшой гладкий камушек и, отведя руку в сторону, запустил камушек в воду. Тот пять раз пропрыгал по поверхности, прежде чем погрузиться на глубину. Не разворачиваясь, Ойлегер сказал:
– Что ж. Сегодня ты, шпион, удивил меня даже еще сильнее, чем в тот день, когда забрал свою же аркану. Знаешь, если бы мы с тобой были королями и воевали между собой, эта война, я уверен, вошла бы потом во всех учебные военные хроники. – Ойлегер потянул было руку, чтобы поднять еще один камень, но передумал. – Да, Цэсэй, ты раскусил меня целиком и полностью, снимаю перед тобой шляпу. Несколько лет я служил иерофантом в столице. Потом я, в точности как ты и сказал, утратил веру, ушел из Претории и переквалифицировался в торговца. С твоего позволения, я не буду рассказывать о причинах, побудивших меня в корне изменить свое мировоззрение. К такому разговору… нужно подготовиться.
– Понимаю. – Помолчав, Наллар добавил: – Извини, если тебе неприятно вспоминать обо всем этом…
– Все нормально. От прошлого не сбежать. Оно – как больной зуб: может на время не давать о себе знать, но рано или поздно накроет тебя волной боли. – Ойлегер вздохнул. – Знаешь… Где-то в глубине души я, наверное, даже хотел, чтобы ты разгадал эту мою маленькую тайну.
Они помолчали, разглядывая тихую водяную гладь. Дождь, кажется, прекратился. Солнце вынырнуло из-за туч и слепяще отразилось на воде.
– Цэсэй.
– Да?
– Вот, возьми с собой эту колоду. Пусть она станет чем-то вроде небольшого подарка за приятную компанию в дороге.
Наллар помедлил, но все же принял подарок и спрятал колоду аркан в карман накидки. Увы, ответить взаимностью он не мог. Хотя хотел бы.
– Ты странный.
– Да ну? – хмыкнул Ойлегер.
– Совсем не переживаешь, что я сейчас возьму и прикончу тебя, как того Гелледана, а труп сброшу в озеро. Поблизости ведь никого.
Ойлегер рассмеялся.
– Ты опять за свое. Почему ты так хочешь, чтобы в тебе все видели грозного убийцу, а не человека, по долгу службы вынужденного скитаться по чужим краям?
– Может, потому, – предположил Наллар, – что мне слишком уж часто приходится совмещать обе эти вещи?
– Только когда у тебя не остается другого выбора, разве нет? Ты ведь сам в этом признался недавно. – На лице Ойлегера застыла странная улыбка. – Мы, триамнийцы, ведь тоже засылаем шпионов… прости, соглядатаев… в другие страны. Я больше чем уверен, что несколько таких, как ты, только рожденных в Триамне, сидят сейчас где-нибудь в вашем столичном трактире и ждут, когда же их, наконец, вызовут обратно. Ну, или не ждут. Кто как. – Бывший иерофант неспешно развернулся и зашагал в направлении харчевни. Наллар последовал за ним. – Так уж вышло, что мы следим друг за другом, чтобы по возможности избегать массовых кровопролитий; и, должен заметить, последние десятилетия у южных стран это неплохо получается. Все логично. Так устроен мир. Если бы я сдал тебя – тогда или сейчас – на смену тебе рано или поздно отправили бы другого – и далеко не факт, что он окажется лучше. Так что езжай в Исхирон и делай свою работу, Цэсэй. Я, знаешь ли, даже пожелаю тебе успехов.
Наллар улыбнулся, удивленный столь внезапным пожеланием.
– Тогда и тебе успешной торговли, Ойлегер. И это… не попадись.
– Аналогично.
Они остановились невдалеке от харчевни. Ойлегер приятельски похлопал Наллара по спине и негромко добавил:
– Уж постарайся там не убивать никого без лишней необходимости, ладно? Не хотелось бы, если приспичит заглянуть на ярмарку в столицу, обнаружить на ее месте обуглившееся пепелище и тебя, сидящего на руинах и причитающего, что у тебя не было выбора.
– Это уж какую аркану вытащу, – отшутился Наллар и пожал плечами. – Сам понимаешь, обещать ничего не буду.
«Слишком уж часто мне доводилось вытаскивать арканы, что ведут к неизбежному кровопролитию», – с горечью подумалось ему, когда в памяти всплыли образы сельвидийских пожаров, унесших тысячи жизней, и кровавой резни в Тар-Толтогге, распространившейся на весь Гергельяр.
– Это… разумная позиция, – задумчиво произнес Ойлегер. – Слишком уж часто я видел, как люди дают обещания, которые потом нарушают.
– Да, – кивнул Наллар. – Я тоже.
Перед тем, как окончательно покинуть озеро, Наллар нашел на земле плосковатый камушек и метнул его по воде. Тот пропрыгал шесть раз, прежде чем утонуть.
«На один больше», – с легким злорадством подумал гальтиец.
Когда они расстались и направились каждый своей дорогой, по краю небосвода пролегла радуга.
Наллар-то знал, что появляется она тогда, когда Всематерь сменяет негодование и гнев на милость, но внезапно ему стало интересно, как это явление объясняют триамнийские язычники. Что-нибудь вроде того, что Боги Рассвета по ней отправляются на прогулку на землю? Вполне возможно. Увы, тот, кто мог бы дать объяснение, отправился на запад. Его же путь лежал теперь строго на юг, все по тому же Северному Столичному Тракту.
Наллар почувствовал внутри себя легкую пустоту, оставшуюся после расставания с Ойлегером. Это казалось ему странным. Он ведь раньше никогда особо не привязывался к людям. Ну, не считая, само собой, ту, что впоследствии стала его женой. Милая Кельта…
Наллар прикрыл глаза. Воображение тотчас же нарисовало ему красивейшую из земных женщин, а рядом с ней – двух прекраснейших малюток.
«Чем ты сейчас занимаешься, Кельта? Справляешься ли одновременно с детьми и хозяйством? Вспоминаешь ли обо мне?..»
Наллар открыл глаза и тяжело вздохнул. Кельта далеко. Теперь и Ойлегер оставил его.
Почему же вместо облегчения оттого, что больше не придется терпеть этот едкий и пряничный запах, его обуяла грусть и тоска?.. Не из-за того же, что он больше не поиграет с Ойлегером в арканы? Не-ет, точно не из-за этого. Наллар резко взмотнул головой. Довольно раскисать. Последнее время он словно сам не свой. Возможно, все дело в резкой смене климата. Или еще в чем-нибудь таком, на первый взгляд незначительном… Неважно. У него есть цель, и ее нужно достичь. Именно ради этого он в Триамне.
«Милостивая Всематерь, – Наллар поднял взгляд на радугу, – прошу, сделай так, чтобы больше мне не пришлось никого убивать. И, желательно, даже калечить. Хотя насчет последнего – как сама решишь».
После этого Наллар крепко сжал поводья и направил лошадь по дороге легкой рысью. Впереди лежал последний отрезок пути.
Еще несколько суток, и перед ним приветливо распахнутся врата Исхирона.
Иначе и быть не может.
Глава 22
Опоздав по меньшей мере на час – что, кстати, было вполне в его духе – наставник Доэлин пинком распахнул дверь аудитории и пьяным ураганом пронесся к кафедре на невысоком помосте.
Смех и разговоры стихли, как будто их и вовсе не было. Все до единого школяры Университета Священного Исхирона знали, что наставник Доэлин не лишен странностей и что выводить его из себя – затея рискованная. Даже крайне рискованная. Альдан, сидевший в дальней части аудитории, не являлся исключением, а потому, отложив в сторону биографический томик Эльсевия Кирикийского, приготовился слушать наставника. Благо, тот частенько рассказывал интересные и поучительные вещи. Для университетских наставников это было большой редкостью.
Увы.
Облаченный во все черное, наставник Доэлин зловеще возвысился над кафедрой и, положив руки поверх нее, сплел пальцы в замок.
– Вы можете, – возгласил он, – как подобает благочестивым триамнийцам, петь псалмы и возносить молитвы двадцати четырем Богам Рассвета. – Начало лекции, без лишних предисловий и с морем пафоса, оказалось достаточно традиционным. – Можете, подобно гальтийцам и кирикийцам, поклоняться Всематери. Можете почитать Высших Духов, если вы без ума от даньязских ритуальных церемоний. Можете верить в пророческое всеведение Судьбоплетов, если в ваших жилах течет кровь древних шаугримцев. Можете даже быть в глубине души сельвидийцем и однажды отправиться в хадж далеко на северо-восток, за Мертвые Равнины и Дальневосточные горы, чтобы воздать поклонение султану, истинному сыну Бога Земли и Неба. – Окончание предложения Доэлин произнес, пародируя сельвидийский акцент, чем вызвал несколько смешков, впрочем, почти сразу же утихших. – Можете даже не верить ни во что сверхъестественное и дрожать от осознания того, что со смертью нас всех ждет лишь Безликое Ничто. – Доэлин выдержал длинную паузу, словно призывая юных вольнодумцев всерьез поразмыслить над этой фразой. – Однако, каких бы религиозных взглядов кто не придерживался, как бы иначе не смотрел на мир и все, что в нем происходит – это никак не повлияет на то, что всем нам, за крайне редким исключением, снятся сны. И вряд ли кто-то из вас станет отрицать, что сон и, в частности, сновидения – одна из самых странных и интересных загадок в нашей жизни.
Доэлин медленно спустился с кафедры и, активно жестикулируя руками, принялся вышагивать кругами по помосту.
– Загадку эту пытались разгадать многие поколения наших предков. И, судя по тому, что сегодня мы знаем о мире сновидений не так уж и много, то разгадывали они ее довольно безуспешно. Тем не менее, представление об истоках и смысле сновидений развивалось вместе с нашей людской расой. По сохранившимся сведениям, древнейшие племена, некоторые из которых все еще обитают в Диких Землях между Гальтией и Верхним Даньязом, верили сновидениям безоговорочно: они считали, что во время сна человеческий дух путешествует по невидимым областям мира, познавая его различные проявления. Схожее отношение к сновидения мы можем наблюдать и в Аккао…
При упоминании Аккао почти все присутствующие на лекции школяры (не меньше двух дюжин третьекурсников) повернулись в сторону Рибана, сидевшего справа от Альдана и слева от Синта. Рибан страдальчески вздохнул и пробурчал что-то насчет «той еще, блин, заморской диковинки». Подобное не укрылось от внимания Доэлина.
– Ах да, наш дорогой Рибан. – Доэлин остановился и устремил свой пронзающий взгляд на аккаовца. – Позволь поинтересоваться, ты ведь проходил у себя на родине обряд Первого Посвящения?
Рибан явно нехотя кивнул. Доэлин выглядел довольным.
– Этот обряд так называемого Первого Посвящения, – пояснил он остальным, – мальчики из племен Аккао проходят в двенадцать лет. Этот обряд… что-то вроде первого перехода во взрослую жизнь. Он включает в себя много интересного и необычного, но одной из основных его особенностей, которую некоторые скорее назовут странностью, является то, что посвящаемый юноша три ночи подряд пьет специальные травяные зелья, а потом старается в мельчайших подробностях запомнить свои сны, чтобы затем пересказать их местной ведьме… прошу прощения, провидице, которая по этим снам рассказывает, чего юноша должен опасаться. Я достаточно точно передал суть, Рибан?
Рибан замялся, прежде чем ответить.
– Как бы да, но… – Альдан с интересом наблюдал за Рибаном: обыкновенно уверенный в себе, сейчас его будто подменили. – Те толкования не совсем точны. То есть… Провидицы уверены, что те сновидения показывают то, чего проходящий Посвящение должен опасаться. Но это необоснованный подход…
– Ты говоришь сейчас как школяр Университета, защищающий научный подход ко всякого рода мистическим обрядам, или как аккаовец, обиженный на своих соотечественников?
Рибан побледнел.
– Что вы имеете в виду?
– Ты правда хочешь знать, что я имею в виду? Что ж, дело твое.
– Погодите… – Рибан в отчаянии замахал руками, но Доэлина уже было не остановить:
– Очевидно, что твои сновидения были настолько эротическими – полагаю, я подобрал самый мягкий эпитет, – что даже провидица, наверняка повидавшая на своем веку немало, ужаснулась и наказала тебе держаться подальше от девиц своего племени. Это запрет здорово подкосил тебя, так что через пару лет ты не выдержал и рискнул попытать счастья в стране, где законы не столь строги.
– Откуда вы…
Альдан не сдержал улыбки: прежде ему еще не доводилось видеть Рибана таким растерянным, как сейчас. Очевидно, что наставник Доэлин попал в точку. Наконец-то одной тайной (прежде Рибан на его и Синта вопросы постоянно придумывал все новые истории того, как и при каких обстоятельствах он оказался в Триамне) стало меньше.
– Я ведь тоже в некотором роде провидец. – Доэлин ухмыльнулся и под несдерживаемое хихиканье со стороны школяров подмигнул Рибану. – Вижу все ваши дела и грязные мыслишки насквозь. Но сейчас не об этом. – Доэлин звонко щелкнул пальцами. – Вернемся к проблеме сновидений. В некотором роде такие же представления, как и у жрецов Аккао, сохранились у жителей как Верхнего, так и Нижнего Даньяза. Так, согласно их философско-религиозным доктринам, так называемая Долина Сновидений находится на дальнем конце нашего мира, далеко на западе, где земля наконец соединяется с небесами, и предваряет собой вход… знаете куда?
По всей видимости, никто не знал. Даже Альдан.
– В Долины Смерти, – наконец ответил Доэлин на свой же вопрос. Затем задумчиво произнес: – Сон и смерть. – И еще раз: – Смерть и сон. В культурах многих народов, и не только южных, эти понятия идут бок о бок. Неудивительно, не правда ли?
Чуть пошатываясь, наставник вернулся к кафедре.
– Древние шаугримцы были первыми, кто пытался установить истинную природу сновидений с помощью… подручных средств. В своих печально известных монастырях они проводили массовые исследования, используя в качестве подопытных… как думаете, кого?
– Приговоренных к смертной казни, – вспомнив недавно прочитанный текст, отозвался Альдан.
– Именно. Нам есть чему поучиться у шаугримцев, не так ли? Это риторическая провокация, Альдан, можете не отвечать на нее. Итак, в своих подземельях шаугримцы много и по-всякому экспериментировали, и после долгих десятилетий сумели сделать несколько выводов. Например, что сны имеют физиологическую природу и напрямую связаны с нашим мозгом. А также много другого, такого, что вам, неучам, даже рассказывать бесполезно. Еще поговаривают, что Истинными Словами можно насылать на человека определенные сновидения, но это лишь слухи.
Доэлин сделал паузу, устремил взгляд к потолку и, как показалось Альдану, о чем-то задумался. Потом резко помотал головой и, постучав костяшками пальцев по кафедре, продолжил:
– В триамнийской культуре сновидениям также отведена немалая роль. В сорок восьмой главе «Летописей Рассвета», как вы, надеюсь, знаете, повествуется об Оденаре, богатом принце родом с далеких северо-западных королевств…
– Глава Трех Явлений, – подала голос школярка с первого ряда.
– …В первом сне, – продолжал Доэлин, – принцу явился один из Двадцати Четырех, Солнцеликий Ласх, и повелел оставить отца и братьев и отправиться в паломничество на дальний юг. За три года принц Оденар прошел половину мира, добрался до наших земель, затем прошел Ритуал, в котором Боги наградили его почти что божественной мудростью. Позже ему приснился Бог Гаосх и повелел объединить все княжества к югу от реки Набис в единое государство. Когда же принц сделал и это, то явился ему Бог Эйсх и явил божественную волю: назвать новое государство Триамной и встать во главе страны вместо умершего верховного жреца. Так, благодаря трем сновидениям и одному человеку, и возникло наше государство. Но значит ли эта история, что Боги во снах разговаривают с нами, наставляя и направляя? – Доэлин обвел пристальным взглядом школяров. – Так считают многие иерофанты. Один известный мыслитель склонялся к мнению, что Боги действительно могут связываться с нами через сновидения, но крайне и крайне редко, поскольку им наверняка есть чем еще заняться. Этот же мыслитель делил сны на обычные – те, что являются как бы воплощением наших глубинных мыслей, воспоминаний и желаний, и пророческие – когда ко снам прилагают руку высшие силы, то есть Боги и их помощники. Есть и другие критерии деления снов. Например, философы Верхнего Даньяза делят сны на Истинные – те, что приходят из Нефритовых Врат Долины Сновидений – и Лживые – те, что приходят из Костяных Врат. Лживые сны ведут человека к погибели, а вот Истинные при правильном истолковании могут помочь человеку. Конечно же, с толкованием сновидений все обстоит весьма непросто, и это логично. – Наставник обвел взглядом аудиторию. – Кто из вас умеет играть в арканы? – Лес рук взлетел в воздух под одобрительное хмыканье Доэлина. – Как я и думал, все. А кто из вас, великих игроков, может рассказать, когда и при каких обстоятельствах в Триамне появились арканы? Альдан?
Альдан озадаченно напряг память.
– Кажется, была какая-то легенда. Про одного из первых Верховных Иерофантов…
– Истинно так. – По лицу наставника расползлась довольная улыбка. – Легенда эта, по всей видимости, появилась уже после написания «Летописей», а потому получила лишь устное распространение. Не вдаваясь в подробности, дело обстояло следующим образом: один из первых Верховных Иерофантов был человеком до глубины души благочестивым и праведным, но управлять государством у него получалось из рук вон плохо. Так уж бывает. Не зная, что делать, этот Верховный Иерофант долго и искренне молился. И вот, Боги Рассвета услышали его просьбы и, явившись во сне, пообещали посылать ему знамения, а для расшифровки повелели создать колоду Аркан. Та колода, которой пользовались в Триамне на протяжении многих веков, разительно отличается от той, что вы используете, когда вам не терпится проиграть несколько жаворонков портовым жуликам. Главное отличие старой колоды состояло в Старших Арканах. Они не имели масти, но при этом, по сути, являлись ключевыми арканами. Древние Толкователи Аркан, как поговаривают, могли расшифровывать даже самые запутанные сновидения. Но… – наставник Доэлин развел руками, – с течением времени настоящих Толкователей Аркан становилось все меньше, а вот всяких шарлатанов, ищущих легкого заработка – все больше. Именно поэтому предшественник недавно скончавшегося Верховного Иерофанта Первым Законом повелел переделать арканы, сделав из них обожаемую всеми вами игру, что нашло одобрение как у архонтов, так и у следующего Верховного Иерофанта…
Альдан не удержался и привлек к себе внимание Доэлина вытянутой рукой.
– Слушаю тебя внимательно, Альдан.
– Скажите, а сейчас в Триамне еще можно найти Толкователей Аркан?
– Сейчас? – В голосе наставника прозвучало неприкрытое удивление. – Подозреваю, что в наши дни ты их днем с огнем не сыщешь. Но попробовать, конечно, можешь.
Доэлин набрал воздуха в грудь, чтобы вернуться к теме предмета, но в этот момент университетская колокольня разразилась настойчивым звоном – время лекции истекло. Наставник Доэлин выдохнул с облегчением и плюхнулся на преподавательскую кушетку рядом с кафедрой.
– Эй, Книгочей. – Поднявшись со скамьи, Рибан ткнул Альдана локтем. – Мы с Синтом в «Трех арканистов». Ты с нами?
– Э… – Альдан бросил взгляд за окно, где день приближался к вечеру, затем почесал затылок. – Может, в другой раз…
– Да ты издеваешься?! – выглянул из-за плеча Рибана Синт. – П-последнее время от тебя только и слышно, что м-м-может в другой раз. З-завязывай с этим, давай.
– Он прав, – подтвердил Рибан. – Когда мы последний раз вмести сидели в таверне, а? В общем, никаких отговорок: чтобы к вечеру появился в «Арканистах».
– Ладно, ладно. – Альдан поднял руки вверх. – Сдаюсь, ваша взяла.
– Так-то лучше, – обнажил зубы в ухмылке Рибан.
Альдан убрал биографический томик в заплечный мешок и следом за друзьями направился к выходу из аудитории, когда услышал со стороны кафедры подзывающий свист. Пришлось разворачиваться и подходить к развалившемуся на кушетке Доэлину. Резкий запах алкоголя ударил Альдану в нос. Впрочем, к этому он привык – можно было по пальцам одной руки сосчитать те случаи, когда Доэлин вел лекции трезвым.
