Текст книги "Искра Зла (СИ)"

Автор книги: Андрей Дай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А правду ли бают, будто завет только на трон княжий наложен? И коли с трона слезть, то и сына родить можно? – крикнул издалека гончар.

– Истинная правда. Хочешь на высоком престоле посидеть?

– А чево же и не посидеть?! – задорно воскликнул длиннорукий мастер. – Два сына у меня уже…

– У князя Аршана того, кто в дружину общую воев своих не дал, тоже двое были, – глядя прямо в глаза веселящемуся гончару, выговорил я. – Хочешь детям своим их судьбины?

Мужички побледнели. Страшно это – пережить своих детей. Поздно это понял гордый князь Аршан. Может, и хотел бы жизнь свою за здоровье сынов отдать, да нити Судьбы с клубка сматываются, а обратно – нет. Прошлого не воротишь. Отговорился, дружину не дал. Мол, где эти баронские рыцари, а где Дубровицы. И нечего землю топтать, коли уделу ничего не угрожает! А потом выл, на звезды глядючи, когда его дети как свечи имперские сгорали. Лучше бы сам голову у Чудска сложил, полком удельным воеводствуя…

Потому и поехал я с принцем в столицу княжества, что у каждого урока начало должно быть и конец. И раз люди через попреки и шутки соседские князя своего все равно любить не перестают, значит и этому завету предел наступал.

13

Стена Дубровиц была низкой и какой-то вросшей в землю. Словно вцепившаяся каменными корнями в самую сердцевину мира, невысокая и кряжистая, как и славные деревья, давшие прозвание городу. А дубы там повсюду. Перед и за стеной, суровыми стражами вдоль широких улиц, вокруг княжьего детинца. По-хозяйски распростерли могучие ветви, кое-где и в окна норовя забраться. Да и сами улицы городка темными пещерами выглядели, вместо пыли усыпанные ржавыми листьями и желудями. Оттого поросята в Дубровицах столь упитанны и ленивы, что приходилось объезжать их сально колышущиеся туши, лежащие прямо посередине дорог.

И дух в городе был особенным. Сухим, пахнущим даже не пылью, а древностью. Веками, уходящими за горизонт человеческой памяти. Крепко пахло, несокрушимо. В таком аромате, словно кожи в чане с корой дубовой, жили столь же кряжистые, низкорослые основательные люди. Глянешь на такого, и понятно сразу: у него «нет» – это нет. А «да» так редко говорит и с таким лицом губы растягивает, что будто горы рухнут, а его слово стоять останется.

Некого дубровичанам бояться, вокруг со всех сторон дружественными уделами окружены. Оттого и стены низки, и в воротах стражи мало. А на стенах и вовсе никого не увидели. Флаги только – ветра игрушки.

Некого им бояться. На святом месте город выстроен. Кривая его стена, изгибами обходящая и прежде царящие в этом месте дубовые рощи. До сна богов там храм был. Меж тысячелетних деревьев ходили волшебные белые олени с серебряными рогами, точеными копытцами через красавцев-кабанов перешагивая. Хранили живые Боги храм мудрости своей, не дозволяли крови там литься. Множество людей приходили на чудо живое взглянуть. На жрецов, которым Боги дар волшбы вручили и которые радугу вечно парящей над родниками держали.

Старый Белый прекрасных оленей там уже не застал. Только горы прекрасных рогов и копыт под дубами увидел. И гордые кабаны из храмовых рощ сохнущими на рамах шкурами его встретили. Старики говорят, от крови пролитой, когда голодом ведомые люди пришли и убили священных животных, покраснели корни вечных дерев. Стоит чуток копнуть – сразу увидишь. Стоят лесные великаны, хранители остатков святости. Стоят, теперь уже в центре города.

Ростокцы не любят в Дубровицах гостевать. Хоть и не против Правды в брошенном Богами лесу дома строить, а все равно… Как-то неправильно. И в последней общей войне из дружины южного орейского града более других народу полегло. Не было на поле брани дубровицких копьеносцев, некому было достойно встретить лавиной несущуюся железную баронскую конницу. Столь был страшен удар, говорят, что воздетые на длинные рыцарские копья ростокцы кто и по десятку саженей воздухом летел. А от грохота у многих кровь из ушей лилась.

Лет десять после той войны ростокцы за один стол с дуброчанами не садились. Брезговали. После отошли. Примирились. Может, и князя их пожалели, когда сыновья его от неведомой болезни умерли. Страшно это – по своим детям тризну править. Жесток был урок!

Как бы то ни было, лагерь нашего войска мы разбили на берегу Крушинки, которую в этих местах за весеннюю необузданность люди Крушей зовут. До города часа два верхом, а до первых дубов меньше полверсты. Но не в храмовых рощах!

К князю Уралану отправились вдвоем с Ратомиром. Старшим по армии оставили Инчуту с наказом: в город раньше завтрашнего утра не соваться, о нас не беспокоиться. Принц – гость знатный, ему вред причинить не посмеют. А мне… может и побоятся.

Я, усилием воли заставив себя не крутить любопытной головой, нервно теребил наконечник, вплетенный в косу. Ворота проехали, с нас даже гостевой платы не просили. И люди на улицы высыпали, словно с часу на час поджидали. Словно заранее ведали. Стояли вдоль дороги. Молчали и смотрели. И даже мальчишки не смели озоровать.

– Хочу на лицо князя скорее взглянуть, – вдруг засмеялся поддавшийся было общему торжественному настроению принц. – Только вспомню, как он нас с Парелем тебя искать отправлял…

– Меня?

– Ну, да! Неужто правитель удельный не знал, что Мастера Ветра только в лесу и живут?! В Ростоке светлом лучники, конечно, славные, но вот, как ты – в смерч стрелы пустить и двоих ворогов сразу…

– На праздник Ветра всегда из леса мастера наезжают…

Я осторожно оглянулся. Народ за нашими спинами переходил дорогу, смыкался. Люди медленно шли нам вслед, разгоняя лощеных свиней. И все это в совершенно траурной тишине.

– Ощущение, что сейчас нас будут убивать, – оскалился Ратомир.

– Ощущение, – не согласился я, – что победители входят в завоеванный город.

– Тоже верно. То-то народец недовольный такой…

– Представляю, как предок мой, Старый Белый, в Росток входил! И тронуть такого боязно, и не тронуть стыдно!

– Да, поди, гостей-то не тронут. Не по правде это.

– Может и не тронут, – кивнул я. – Они ведь, местные – с дубами своими схожи. Корнями крепкие, а в кроне… желуди.

Так, то ли шутя, то ли загадку отгадывая: тронут – не тронут, до распахнутых ворот детинца и добрались. Наша многочисленная свита дальше не пошла. Горожане так и стояли на невидимой черте в ожидании зрелища.

Их обманули. На высоком крыльце вместо князя возник мужик дворовый.

– Светлейший князь Уралан, владыка Дубровический, приглашает гостей в хоромы свои. О конях не тревожьтесь. Скотине милость окажут.

– Веди к князю, – легко спрыгнув с лошади, воскликнул принц.

– Велено в гостевые хоромы вас проводить. Дабы отдохнуть могли с дороги…

– Воевода орейского войска, его высочество принц Модулярский, сказал – к князю! – лениво выговорил я. – Я понятно объяснил?

Молодой чужестранец чуть заметно кивнул, блеснув глазами. А вот дворовый прямо выпучил на нас глаза. Видно, нечасто во дворе Уралана гости таким тоном говорят.

– Мне надобно доложить светлейшему…

Я пожал плечами. Его надобности меня мало интересовали.

– Знаешь что делаешь? – почти прошептал мой командир, когда мужик убежал. Лошадей конюхам мы тоже пока не отдали, так что могли хотя бы от толпы укрыться.

– Быстро все сладим, – делая вид, что поправляю подпругу, так же тихо ответил я.

От ворот доносился шелест людских разговоров. Еще бы! Невиданное дело: пришлые от приглашения хозяйского отказались!

Вернулся покрасневший от непривычной спешки дворовый.

– Пожалуйте в терем. Князь с советниками вас примет.

Теперь можно было и войти. Принц впереди, я сразу за спиной, пошагали следом за провожатым.

В Дубровицах раза в два поменьше людей жило, чем в Ростоке. Неудивительно, что и дворец княжий тоже невелик оказался. Так что уже пятью минутами спустя мы вошли в зал. В тот самый, где, укрытый холстяным чехлом, стоял зачарованный трон.

Уралан стоял у подножия родового проклятия.

– Здрав будь, княже, – слегка поклонился воевода орейский. – Привел я лучников ростокских. И Мастер Ветра тоже со мной.

Я выправил вплетенный в косу наконечник и шагнул вперед, вставая ухом к плечу с высоким командиром.

– Твои люди, князь, песни Ветру у Ростокских ворот пели. Флаги твои видел. Значит, и ты про короля-оборотня и про то, что орейский народ войско собирать стал, знать должен. Вот и к тебе охочих людей под принцеву руку звать пришли…

– И тебе, принц Ратомир, здоровья, – перебил меня Уралан. – Смотрю, Белого с собой привел…

– Принц, поди, не скоморох, чтоб кривляньями тебя потешать, а я не медведь на цепи, – я намеренно задирал князя. Лето в наших местах короткое, а до Модуляр путь неблизкий. Некогда нам было разговоры разговаривать. – Я – Арч Белый – Голос Ряды. И я с Ратомиром пришел тебя, Уралан, князь Дубровического удела, спросить.

– Наказ твой я выполнил, – криво ухмыльнувшись, сказал принц. – Пора и твое слово исполнять.

Глаза хозяина города перепрыгивали с меня на командира и обратно. Не ожидал князь такого напора.

– Тут думать надо, – наконец сказал он. – Со старыми людьми советоваться. Война – дело серьезное. Поспешностью только врага смешить…

– А! Ну да! – откровенно забавлялся я. – Ваша знаменитая поспешность, от которой рыцари на Чудовом поле со смеха мёрли…

Это уже было прямое оскорбление. И угроза. Мне обязательно нужно было знать, усвоил ли урок род князей в этом городе. Или так и дать ему захиреть, истончиться и угаснуть. С тем, чтобы дубровичцы могли новых владык себе выбрать.

– Думать, конечно, надо, – сделал я вид, что задумался. – А то как придет король-оборотень, да и спросит: а куда мои сребророгие олени подевались? Почто в рощах заповедных хижины понатыкали?! Что отвечать станешь?

– Это единственная причина орейский народ на убийство Бога поднимать? – побагровев от ярости, тем не менее почти спокойно вымолвил князь. Нервы у Уралана оказались из стали сплетены.

– Не Бог то пробудившийся, а демон в теле родича моего! – рявкнул Ратомир, как рычал на неумелых отроков, воинов из себя изображающих. – Оттого и служат ему звери лютые в человечьем облике!

– Я, Голос Ряды орейской, Арч из рода Белых, Мастер Ветра лесного народа, вернусь за ответом завтра. И потом еще один раз. А трижды не услышав ответ, более спрос продолжать не стану, – я не понимал причину нерешительности туземного владыки, но спуску ему давать не намерен был. – Ты меня слышал.

– Проводите путников в хоромы, – устало выговорил, наконец, князь, потирая лоб.

Я фыркнул и повернулся к трону спиной.

Проснулся до того, как они вошли в комнату. Словно палкой кто-то в бок толкнул – сидел и вглядывался в темень, в попытках понять, что именно меня пробудило. А они топтались у порога. Поскрипывали половицы, и хорошо было слышно в ночной тиши приглушенные их разговоры.

Глаза быстро привыкли к темноте. Я осторожно встал и оделся. Медленно, чтоб не звякнуть, вытянул клинок из ножен.

Наконец, щель под прикрытой дверью засветилась, причиняя боль отвыкшим от яркого света глазам. Им принесли факел, но они еще несколько минут продолжали собираться с духом, прежде чем войти. Да и ввалились все кучей, друг друга локтями подбадривая.

И остановились, пялясь на багровый в пляшущем свете факела меч.

– Доброй ночи, – вежливо поздоровался я. Предатель-сердце колотилось так, что кончик меча подрагивал. Совсем чуть-чуть.

– Это! – глубокомысленно заявил один из ночных пришельцев.

– Князь-батюшка на разговор тебя требует, – выкрикнул кто-то из-за спин приятелей.

– А коли сам не пойду, так в путах притащить? – уточнил я, взглядом показывая на торопливо упрятанный моток веревки. Смешно мне стало. Так смешно, что все опасения пропали. Опытные бы воины и войти могли, друг другу не мешаясь, и сон мой не нарушили бы. А эти – слуги дворовые, от моего клинка только что не обделались.

Меч со щелчком спрятался в ножны, которые я тут же отбросил на смятую постель.

– Ну, пошли.

Мужички тут же повернулись ко мне спинами и торопливо пошагали в темные коридоры терема. Так и пошли. Мой конвой впереди, я, безоружный, сзади. Благо, терем невелик был. А то свита моя об углы да лестницы все бы ноги поизломала.

Спустились в заставленные огромными бочками подвалы. Пугая длиннохвостых крыс, протопали в самый дальний угол и, миновав окованную железом тяжелую дверь, вошли в комнату для встреч.

Чадили укрепленные на стенах факелы. Пыхала жаром жаровня. На столе чернели кузнечные клещи и молотки. Возле возился могучий дядька в кожаном фартуке. Напротив трехногой табуретки, на кресле сидел бледный князь. Мои провожатые в комнату войти побоялись – уж больно зловещего вида она была.

Я, не спрашивая разрешения, уселся на табурет и мило улыбнулся Уралану:

– Развлекаешься?

– Почему он не в путах? – выкрикнул князь, во всю ширь распахнув глаза.

– Дык, это! – этот многомудрый, но немногословный дворовый начинал мне сильно нравиться.

– А они сами пришли, – перевел более словоохотливый слуга. Я кивнул. И спросил человека в фартуке:

– Самому-то не стыдно? А, кузнец?

Тот, выронил железный прут на кучу других инструментов, покачал головой и стремительно выбежал.

– Чего дружинных людей не послал? – проводив глазами мастера, поинтересовался я у князя. – Побоялся, что они, честь охраняя, тебя самого в веревки повяжут?

Уралан опустил голову, прикрыл глаза ладонями.

– Думал дочь сумеет в Ростоке кого-нибудь из лесных пронять. Чтоб заклятье снять… – выговорил тот глухо, как из бочки.

– И наушничать обучил, – укорил я. – Понадеялся, что лесной народ, как прежде, в лесу отсидится и Ратомиру помогать не нужно станет?!

– Да причем тут…

Зарозовевший князь отнял руки от лица:

– Я думал речи эти, наоборот, вас из лесов ко мне в Дубровицы выгонит.

– Дурак ты, князь. Хоть и князь, а дурак! Народ-то твой и то поумнее. За тебя даже землепашцы просить приходили, а ты вот железом каленым меня стращать хотел? Чадо родное лжу наговаривать подучивал…

Из винного подвала донеслись грохот многих шагов, звон металла и вопли сметаемых с дороги дворовых. Вскоре в комнату ворвался отряд вооруженных людей, среди которых возвышался и Ратомир.

– Дядя! – воскликнул, едва окинув взглядом приготовленные инструменты, молодой мужчина с мечом в руке.

Принц, уперев обнаженный клинок в табурет, сразу встал у меня за спиной.

– Это мой племянник, княжич Яролюб, – выдавив улыбку, представил предводителя группы спасения Уралан. – Наследник трона…

– Слава Спящим, – выдохнул, поклонившись, княжич. – Вы не успели зло гостю причинить!

– Да, перестань, – я попытался защитить отчаявшегося князя. – Сидим. Разговоры разговариваем…

– Я говорил дяде, что завет трудами многими искупить нужно, а не выпрашивать. Или вот так вот, – Яролюб коротко махнул свободной от оружия рукой на кузнецкие причиндалы. – Позор на позор наматывать.

– Какими же трудами, наследник, ты готов искупить? – поинтересовался я.

– А я с дубровическими добровольцами к вам в войско пойду! – воскликнул молодой человек.

– И подчиняться общему воеводе станешь? – затронул больную тему принц.

– А и стану!

– И много ли охочих до княжьего искупления с тобой пойдет?

– Да сотен пять-то точно!

– А не опасаешься, что пока ходить дальними дорогами будешь, князь сам наследника родит? – потянулся я, уперев руки в колени. Бессонная ночь давала о себе знать.

– Я первым плясать стану на именинах!

– И снедь воинскую для дружины своей сам приготовишь? – кому что, а принцу армия. – Или князь поможет?

– Да поможет он, поможет, – зевнул я. – Пойдемте-ка по кроватям! Спать хочется до жути. Выспаться нужно как следует. Мне еще завет завтра снимать…

И челюсть едва не свело от напряжения, когда я увидел распахнутые в надежде, подозрительно влажные глаза князя Уралана. И одинокую, горячую мужскую слезу, пробирающуюся среди морщин.

14

Наверное, весь город собрался на обширной поляне. В центре, в том месте, где прежде ясными ночами в абсолютно круглом озерце отражались звезды, а теперь алел заходящим солнцем ил, ссохшийся до состояния камня, приговоренным преступником торчал старый княжеский трон.

– На память и на урок, – первым воскликнул я и бросил к резным ножкам горсть сухих прутиков.

Вторым подошел Уралан с супругой. Необычайно торжественные, как на свадьбе, они выговорили простые слова словно клятву. Дров под троном прибыло…

Народ, выстроившийся в гигантскую очередь, зашумел. Двинулся. Заколыхались головы, как кроны деревьев в ветреный день – крайние, потом еще и еще, пока волна не добежала до конца. И так с каждым шагом, новые и новые волны. Куча хвороста вокруг приготовленного к сожжению кресла росла.

– Хоть бы по медяшке за право ветвь бросить брали бы, – причмокнул губами Парель. – Можно было бы Родину господина моего выкупить…

Принц хмыкнул и, нахально вторгшись в череду людей, бросил свою веточку.

– Матушка просила поинтересоваться, – подводя отчаянно красневшую жену ко мне, спросил князь. – Травы какие-нито будешь давать? Или спалим демонову деревяшку и всего делов?

Я чуть поклонился разодетой княгине, торчащей не меньше чем на голову выше меня. Впрочем, князю под стать.

– Вдоль дорог, видел я, богомольская трава растет. Девок дворовых отправь, пусть охапку нарежут. Только так, чтоб с корнями не дергали, а срезали, как грибы. На ночь глядя, заваривайте и пейте. Да заготовьте впрок. Ну, если наследнику брата решите заделать…

По лицу княгини вспышкой пробежал отблеск пламени не сожженного еще трона.

Походным строем, печатая шаг, пришел отряд ростокских лучников, вместо оружия в руках несший сухие ветки. Народ раздался, признавая право соседей по орейским уделам принять участие в ритуале.

– Завидую я тебе, светлейший, – грустно улыбнувшись, выговорил Ратомир. – Любят тебя твои подданные. Глянь, как радуются!

– Так ведь и я их люблю, – честно признался Уралан. – Это ж дети все мои. Есть которые и неразумные, кого и наказать надобно, чтоб разум в голову через задницу вбить. Добрые есть и не очень. Хитрых много, чья мысль дальше сегодня не идет. Этим разъяснять приходится, учить на много лет вперед хитрить… Всяких много. Вот вернешь государство свое, поймешь! А будешь людей любить, так и тебя полюбят.

– Как каждый поодиночке, так они все хорошие, – потрясающе напевным, мелодичным голосом, вдруг поддержала мужа княгиня. – А как все соберутся, так неразумные, словно дети малые. Такое иной раз учудят, диву даешься! Словно народец-то весь, как один человек, что говорить не может. Зато слышит все и сердцем чует. Кто такого немца, как родного любить-голубить будет, к тому он и тянется. Обмануть его и вовсе не получится…

– Благодарю за мудрость, – совершенно искренне поклонился принц княжеской паре. – Выходит, зря я переживал да завидовал.

Прошли отряды княжеской дружины. Трон окончательно скрылся под горой хвороста. Воевода дубровический уже и факел принес, да в руки Уралану вручил. И толстобрюхое, отъевшееся за день солнце свалилось за твердь земную. Можно было подводить итог вековому уроку.

Князь, поймав мой взгляд, оставил руку жены и стал рядом.

– Ну, пошли, – вздохнул я.

Народ расступился, давая дорогу священному огню.

– Как все вместе пищу огню сему несли мы, так и народы орейские. Каждый в своем уделе хозяин, но как злу дорогу заступить, надобно вместе собраться, – выкрикнул я, держась за рукоять факела вместе с князем, у подножия горы дров. – Помнят пусть в веках об уроке этом! И будут сыновья кровь отцов вперед нести, а дочери сердце радовать.

Я слегка надавил на рукоять, заставляя чадящий светильник наклониться.

– Помнить будем и чтить правду орейскую, – громко сказал князь. – У братьев наших, соседушек, прощения просим. Уроком сим престол Дубровический за всех ответил. Так же, все вместе, и искупим делами.

Сушняк разгорелся быстро. Задорные пламенные язычки-следопыты лихо осмотрели приготовленную им пищу и тут же разрослись, взмыли вверх урчащим от удовольствия пламенным великаном. И в огненном вихре черным силуэтом видно стало проклятый княжий трон.

И тут я понял, почувствовал, как из глубины леса прибывает, приближается несколько сотен незваных и нежданных зрителей. И среди них десять… Семнадцать… Нет! Двадцать два Мастера Ветра!

Всколыхнулся люд. Вскрикнула и заголосила какая-то нервная баба. Заплакали дети. Схватились за копья суровые воины. Напрягся и почти сразу расслабился князь. Ибо на опушке Великого леса, словно призраки из тьмы, появлялись воины лесного народа. И было их столько, с каким числом Старый Белый на землях орейских Порядок наводил да Правду устанавливал.

Лесные братья мягко, словно по неверной хвое, скользили к гудевшему пламени и один за другим бросали туда по одной длинной оперенной стреле.

– Завтра в лагерь к вам придем, – шепнул Сворк, не менее остальных изрисовавший лицо черными да зелеными полосами.

Я выпучил глаза. Дружина лесная со знаками большой охоты!

– Пепел потом пусть соберут и в яме глубокой закопают, – успокоив сердце, делая вид, словно все именно так и задумывалось, наказал я князю. – Да яму роют пусть подальше… На перекрестке, что ли.

Уралан кивнул и вдруг поклонился. В пояс. Гораздо глубже, как должно бы спину гнуть князю удельному.

Следующим утром наш лагерь на границе дубрав, с самого рассвета, гудел как пчелиный улей.

Сначала прискакал во главе конной сотни опытных дружинников имеющий громадный шанс перестать быть наследником Дубровического престола племянник Уралана, молодой Яролюб. А следом пошли-поехали добровольцы. И каждого нужно было встретить, выяснить, каким оружием лучше владеет, и определить к какой-нибудь сотне. Впрочем, когда счет охочих людей перевалил за полтысячи, пришлось назначать новых сотников для новых сотен.

Ратомир тут же указывал, в каком месте и как ставить палатки, кому сдавать принесенную с собой снедь, где костры зажигать…

К обеду похолодало. Со стороны степи задул пронзительный ветер. Небо затягивало низкими серыми тучами. Народ засуетился еще больше, готовясь к затяжным весенним дождям.

– Черемуха зацветает, – пояснил я принцу. – Пока цвет не осыплется, моросить будет.

– Пошли людей в лес, – тут же скомандовал воевода Инчуте. – Пусть дров побольше заготовят да в возы сложат. Чтоб сухое топливо для костров всегда было. Воин без горячей пищи слабеет быстро!

И повернулся ко мне:

– У обозных телег парни собрались. Те, кто луки с собой принес. Надо бы глянуть…

– Конечно, командир, – улыбнулся я. Настоящая причина моего задания, хлопая распоясавшимся на ветру плащом, приближалась к принцеву шатру. Конники успели уже разбить свой лагерь, и теперь их командир шел к Ратомиру на разговор.

Лица некоторых из дубровичевских лучников показались смутно знакомыми. Может, и мучился бы, вспоминая, да они сами напомнили:

– В Ростоке ваш ученик нас как дитятков малых в турнире побил! – поклонился один из них. – Спрашивали после – люди говорят, кого Мастер Ветра примечает, те только лучному делу подмастерья. Остальные – хочь и вовсе за оружие не берись. Засмеют.

Я хмыкнул. Раньше-то сдуру считал – чтоб из лука стрелять, умная голова на плечах, сильные руки да верный глаз нужны. Спасибо! Просветили…

– Поклониться вам, значицца, пришли. В ученики проситься. Сами-то мы в Дубровице-граде не из последних стрельцов…

– И сколь числом вас, ходоки?

– Полста пять.

Я задумался. Снова выходило, что лучные сотни неполными оказывались.

– Ведомо ли вам, что на войну идем? И что против короля-оборотня можете и головы сложить?

– Пробои каленые не небу, чай, пузо чесать куют. Мы в войско и шли. А только, хочется науки вашей постичь.

– Ну, принцем Ратомиром, командиром нашим верховным, я воеводой стрелецкой рати назначен. А значит и науке вместе с ростокцами учить стану. Туда вон идите, – я взмахнул рукой в сторону палаток у стяга Ростока. – Инчута-лучник вас по сотням поделит, командиров покажет, да где шатры ставить место даст.

Парни поклонились, подхватили пожитки и отправились. А мы с Велизарием, который теперь носил мое оружие, пошли к обозу, передать кому-то-брату весть о пополнении.

Жрец успел обзавестись десятком помощников. Хитрованского вида мужичков с сальными, все оценивающими глазками, в окружении которых непрерывно носился от одной прибывающей из города телеги к другой, постоянно что-то чертя острым стилом на навощенной табличке.

– Забавны мне черты твои, Парель, – рассмеялся я, перехватив казначейскую банду возле очередного, запряженного меланхоличными волами, воза. – Каракульки какие-то. И руны не руны, и картинки – не картинки. Сам-то поймешь после, чего изобразить хотел?

– Варварская страна, – воздел руки к небу толстяк. – Неумытая, неученая! Это суть буквицы, а не черты! Что буквицами записано, то любой другой, алфавит знающий, прочесть сможет! Ибо святы они, духом Басры Всеблагого благословлены.

– Ого! Стало быть, и я могу, буквицы выучив, таблички твои счесть?

– Ума ежели хватит, то и сочтешь.

– Научи, – впервые с той памятной встречи в Великом лесу я склонил голову перед пухлым спутником принца.

– Проверять нас хочешь? – выкрикнул один из парелевых приказчиков.

– Дык, господин мой – колдун известный, – прогудел вооруженный до зубов Велизарий. – Што ему закорючки ваши. Он человеков наскрозь видит…

– А лгать да воровать станете – повесим, – радостно улыбнулся я, вглядываясь в побледневшие лица. – Кто же в бега ударится, тех князья удельные сами выдадут. Дружинное братство порушивший по Правде орейской – и не человек вовсе, а хуже демона. Тварь безродная. Верно, мужички приказные?

Еще бы они не согласные были! Так кивали, что побоялся – головы поотрываются.

– В поход двинем, счету меньше станет, – угрюмо буркнул Парель, уже обсчитывая мысленно следующий караван повозок. – Тогда приходи. Учить буквицам буду. Может и книгу откровений Миразма Святого, что Басра прямо в ухо тому нашептал, прочтешь. Приобщишься к мудрости божественной. А то ведь так в темноте и помрешь, веры свет отрицая…

Я пожал плечами. Половину речи – вообще не понял и потому не знал, что ответить. Жрец и не ждал. Умчался принимать какие-то мешки и баулы.

Да и мне пора было идти. На опушке дубовой рощи начиналась странная суета. Ставившие там палатки люди вдруг опускали руки и замирали на месте. Иные и вовсе в замысловатых позах каменели.

– Дык, родичи ваши из дубов вылазят, – пояснил слуга, с высоты своего роста видевший дальше. – С оружием. И много их.

Я сорвался с места. Со Сворком, как я еще вечером разглядел, одна молодежь пришла, и что они могли нашутить в густонаселенном лагере, даже Спящим неведомо было.

Родичи уже сидели невдалеке от командирского шатра. Я шел, здоровался и с удивлением обнаружил, что в отряде не только отроки из семьи Белых. Судя по вышивке на пятнистых кожаных куртках, Сворк привел с собой парней и Синеключенцев, и Кедров, и еще несколько, чьи роды были не столь знамениты в лесу, чтоб их старейшины присутствовали на зимнем Круге Мудрости.

– Аааа! – обрадовался родич. – Арч!

– Мир вам, лесные братья, – поздоровался я сразу со всеми. – Отрадно видеть в одном отряде сыновей столь многих семей. Вижу, на большую охоту собрались?

– Да, на войну решили сбегать, – с деланным равнодушием, отмахнулся незнакомый мне парень из Синих Ключей. – Не все ж веселье тебе, мастер Арч Белый!

– У твоего отца чуть ветвь орейскую не отобрали, когда он про короля-оборотня да про войско охочих людей старейшинам рассказал, – засмеялся Сворк. – Завидно всем стало. Сказывали, славу семье хотел присвоить…

– Вот главы родов и порешили: кто из молодых воинов Леса с Арчем на войну желание имеет сходить, так пусть идет, – говоривший тоже не был мне знаком. Да и вышивка о его семье говорила мало. – Вот и мы, с Медвежьего Бора, собрались…

Хлопнул входной клапан шатра за спиной. Судя по шагам, вышли Ратомир с Уралановским племянником. Велизарий как-то подтянулся весь и бочком-бочком юркнул куда-то вбок. Я обернулся и на глазах у ошеломленных родичей с удовольствием поклонился принцу.

– А чего же рожи раскрасили, словно на охоту вышли?

– Весело, – хохотнул кто-то, высоким мальчишеским голосом. – На людей поохотимся…

– Идите домой, – как только мог мягко выговорил я. Взглянул на едва обозначившего кивок командира, подошел и встал с принцем рядом. У другого плеча, сурово сжав губы, тут же встал Яролюб. – Идите. Не позорьте Лес…

Родичи принялись медленно подниматься на ноги.

– Тебе что же это, воины умелые не нужны? А, Арч? – с нотками угрозы в голосе, воскликнул Сворк. – Или хочешь, с отцом вкупе, всю славу себе присвоить?

– Мне? Воины? – удивился я. – А зачем они мне? Я воевода стрелецкий армии принца Модулярского. Которых мне командир людей даст, тех и выучу и плечом рядом встану. А время придет, и костьми лягу. Слава же, брат, всегда командиру да народу принадлежит. Так и будут сказывать: принц, мол, Ратомир с воинством честным, орейским, короля-оборотня победил. А о нас, воинах рядовых да строевых, только отцы да мамки и знать будут. Так что и со славой в войске пусто.

Лесные еще продолжали улыбаться, но и те скривели, потускнели.

– Да и веселого в войске мало, – продолжил отговаривать я. – А битвы и вообще – грязь, пот, кровь. Как брат ратный рядом мертвым падает, смеяться губы не смеют. Когда же самого ранят, ужом хочется от войны уползти… Кто-то за хабаром с нами идет, так и того понять можно. Труден да опасен воинский труд. Награду подходящую требует. А злато да серебро, ведаю, тоже вам в лесу не к месту. Как и сам я цены кругляшам не ведаю. Выходит и так, вам на войне делать нечего.

Родичи молчали. И ни единый из них больше не улыбался.

Командир постоял еще минуту, покачал головой и скрылся в шатре.

– Потому и говорю вам, что ни веселья, ни славы тут нет. А коли приказывают, нужно спину в поклоне гнуть и бежать выполнять. Еще и убить могут или ранить – тоже беда. Идите домой, братья. Коли стыдно станет, сказывайте – я вас принять отказался. Ни к чему моему командиру охотники…

Я еще раз поклонился переминающимся с ноги на ногу лесным братьям, повернулся и зашел в палатку Ратомира. Сил больше не было смотреть на побледневшие от стыда лица родичей.

– Знатные были воители? – поинтересовался Ратомир, жестом указывая мне на раскладное креслице возле стола.

– Они одни твоего войска стоили, – грустно кивнул я. – Все девять семей отроков прислали.

– Я бы после твоих слов не ушел, – хмыкнул принц. – На колени бы встал, а остался бы.

– Да и я бы не ушел, – настроение стремительно улучшалось. – Гордость бы не дала.

По натянутому пологу шатра упругой плетью вдарил первый порыв дождя. И зашелестел, зашумел, защелкал по пыльной земле, уговаривая открыться тугие зеленые мешочки на кистях черемухи.

Осторожно, бочком, вошел мокрый, словно выдра, пахнущий потом и дождем Велизарий.