Текст книги "Искра Зла (СИ)"

Автор книги: Андрей Дай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

11

Я не оглядывался. Прав был отец – уезжать проще. Легче. Представил, что это я вместо Белого стою на стене и смотрю в спину уходящему на край света сыну… И не оглядывался – боялся и правда разглядеть там отца.

А Инчута, тот искрутился, извертелся весь. Чуть седло насквозь не протер. Все высматривал свою Светоланку, машущую платочком от Купеческих ворот. Ему не мешали. Даже и не шутили почти. Понимали.

К чести Ратомира, он удержался от разговора, пока стены Ростока не стали серой полоской на горизонте.

– Давай поговорим, Арч, – серьезно сказал он, стремя в стремя, поравняв коника с моей соловушкой. – В каждой армии может быть…

– Ратомир, – перебил я чужеземца. – Командир ты. Я соберу тебе столько воинов в орейских землях, сколько смогу. Я могу лучным воеводой стать, коли доверишь. Но это твоя война, за твои земли. И командуешь только ты!

– Спасибо, – кивнул принц. – Знаешь…

Модулярец задумался на секунду, разглядывая что-то одному ему видимое на горизонте.

– Знаешь, я благодарю Судьбу, что встретил тебя в том лесу. И очень рад… почту за честь называть тебя другом.

Он потянулся, подавая мне руку, которую я с удовольствием пожал.

Парель сварливо переругивался с молодежью, подшучивавшей над его караваном из четырех нагруженных поклажей лошадей. Ратомир чуть улыбнулся, но встревать не стал. Въехав на пригорок, мы остановились и провожали неспешно тянущуюся мимо колонну. Триста двенадцать молодых воинов.

– Какую же дружину мы сможем набрать?

– Полка два, – пожал я плечами. – Может и больше, если князь Аргардский расстарается.

– Вряд ли! Дамир опасается кочевников из степи. Что-то они шалить стали часто…

– Угу, – согласился я. Все это еще в детинце обсуждалось неоднократно. – Ты говорил, у тебя среди баронов приятели имеются? Они, как в железо оденутся, да на конях с копьями – знатные воители!

– Лишь бы пропустили через свои земли. А там и мои друзья из Модуляр должны подоспеть.

– Ну и ладно. Ну и хорошо… Только мой отец прав – Мирослав с охраной не должен уйти с орейских земель. Незачем Эковерту пока знать, что мы тут затеваем.

Принц поморщился, но кивнул.

– Займись ими.

– Конечно, командир, – серьезно согласился я. – Пусть только с ростокского удела уйдут…

– На привал с зенитом вставать будем, – сказал Ратомир, пуская коня вперед, вровень с последним пешим воином колонны. – Учить людей надо. Ты лукарить учи. Чтоб по указке стрелять могли. Залпом и по целям. Я покажу, с какой стороны меч держат. Щиты будем делать. Малые. Чтоб, если надо, и строем сразиться могли.

Я смотрел на военачальника. Глаза чужеземца огнем горели. Он глядел на жалкий отряд добровольцев, а видел тысячи умелых латников, послушных его воле. Невольно, я восхитился своим найденышем. Он знал, чего хочет и как этого добиться. И это было заразно. Я даже сел в седле ровнее, расправил плечи.

– Я тоже рад, что встретил тебя, принц, – кивнул я и, двинув коленями, послал лошадку вперед, к голове колонны.

На первый в этом походе привал остановились в Тырышкином Логу. На той злосчастной площадке, где прежде стояли лагерем посольский отряд, расположиться побрезговали – напросились за тын, в деревеньку. Поели, отдохнули, да и вывели парней на первую учебу.

Извели сотню стрел, пока я выбрал два десятка отроков, у которых руки из правильного места росли и уши открытыми оказались. Тех, кто мог мою науку быстро постичь и кто потом другим передать смог бы.

Остальных взял в оборот Ратомир. Набрав в Логу охапку саженных жердин, пешцы под суровым взглядом командира принялись бодро валтузить друг друга.

Мечей в отряде было, по мнению принца, удручающе мало – пара десятков. Зато топоры имелись у всех. Инструмент каждому привычен – и в крестьянском труде, и на подворье без топора никуда. А в умелых руках и средь жаркого боя – к месту. Учиться владению этим оружием и принялись будущие лучники армии короля Модуляр.

У меня был Инчута. Мне было легче. Разделили отроков на два отряда, да и начали. А уж как местные мальчишки-то радовались, когда мы черты на земле рисовали, да ноги парней на отметины ставили. Так смеялись иные из пацанвы, что и с заборов падали. После-то веселиться перестали, когда стрелы саженей на десять дальше, чем до того, улетать стали. Да и все до единой в доску, что целью нам служила, впивались со звоном.

Так до вечера занимались. А спали дружинники наши, как убитые. Ни о каких приключениях не помышляя, чего сильно опасался староста тырышкинский. Да оно и понятно – три сотни молодых парней, впервые оторвавшихся от родных домов, могли чего-нибудь учинить по дурости. Все-таки с нами в поход выступила толпа, а не армия. Шестеро княжьих дружинных отроков, с Инчутой моим вместе, хоть и были обучены кое-чему, но в боях еще не участвовали. Их мы полусотниками назначили, чтоб порядок был.

Армейскую правду Ратомир еще в Ростоке объяснил. И кому не по нраву показались строгие правила, с нами не пошел. Остальным же сказано было – кто командиров сказ исполнять не станет, каким бы он ни был, тот домой пойдет лихо с позором мерить.

Многие видели наш с ветром поединок против двух воинов посольских. Большинство за наукой стрелецкой с нами увязались, а не за счастьем военным.

– Кровью как руки умоют, по-другому смотреть станут, – хмуро напророчествовал принц. – Есть живые. Есть мертвые. А есть воины.

И добавил:

– Кто пота в ученье не пожалеет, тот потом о крови жалеть не станет, что из ран хлынет. Добыча мертвым ни к чему. Хабар и славу живые домой принесут. А я мамкам павших в глаза как глядеть потом стану? Так что пота будет много!

После этих слов больше половины из тех восьмиста добровольцев, что на Вечевое поле по зову вышли, затылки почесавши, по домам разошлись. Тогда и Вовур с кресла княжеского встал:

– Далеко Модуляры, отроки! А чтоб заразу, на свет вылезшую, вновь вглубь пещер черных загнать, придется вам пешком полземли протопать. И ладно бы только по орейского племени землям – тут у вас всех имеется и брат, и сват, и седьмая вода на киселе. Путь ваш за Великий мост лежит. Попервой в неметчины баронской уделы зайдете, кои внуки тех, кого деды наши в реку скинули. Помнят, поди, каково на вкус наше железо. Так что девки ихние венки из цветков вам на головы надевать не станут. Могут барончики и каменюкой встретить, а то и стрелой черной, железной… Потом дорогами государства Игларского пойдете. Старики да гости торговые сказывают, есть в тех землях место, где река вниз падает. И будто бы грохочет так, словно не вода, а камни то смерзлись… Чудо расчудесное! Но государь тамошний, коего они херцог называют, человек, сказывают, понятливый. Ежели с силой пойдете – преград чинить не станет. А домой как возвращаться время придет, друг за дружку держитесь. Херцог Игларский частенько… шутит с прохожими. Ну да Арч с вами пойдет, так что доберетесь… А вот дальше уже и война. Там-то, поди, Эковерт-оборотень вам спокойно к Модулярам пройти не даст! Принц Ратомир – воевода добрый. А раз живым из Леса вышел, то и человек справный. Слушайте его. Учитесь. Помогайте друг другу и Правду нашу блюдите. Чтоб не сказывали, мол, пришли орейские воры… Чтоб не стыдно нам, отцам вашим, перед людом иноземным было!

– Слушайте, и не говорите, словно не слышали! – напрягая голос, гаркнул Ратомир. – Выступаем завтра. С собой иметь меч или топор, которым не чурбаны колоть, а для воинского дела. Управу воинскую. Штанов – двое. Сапог кожаных – две пары…

Меня к походу готовил отец. Он-то опытный странник – не мне чета. Снарядив мешок, Белый заставил меня выучить наизусть все, что там поместилось. Я не спорил. На столе в моей светлице лежали два присланных от дяди Стрибо лука, сделанных специально для меня. Меч, перекованный под мою руку и еще небольшой кожаный мешочек, принесенный Балором. С оружием я познакомился сразу, а вот в кулек заглянул только в ночь перед походом. Да и то княжич заставил.

На ладони тускло поблескивали горсть золотых монет.

– Отец твой принес, – пояснил товарищ по детским играм. – Просил передать.

– Зачем оно мне?

– Мы принца-то серебром снабдили, – усмехнулся Балор. – А это чтоб у тебя было. Мало ли что. В чужие края идете. Может, злато сие от беды выручит или домой вернуться поможет.

– Спасибо, – пряча монеты в поясную сумку, поблагодарил я. Было жутко любопытно, где отец взял золото?

– Просить тебя хочу, – вдруг засмущался наследник Ростока. – В Дубровицах будешь…

– Я говорил о тесте твоем с отцом, – перебил я друга. – Сказано: увижу в князе Дубровицком правды свет, отменю завет. О том жена твоя просить хотела?

– Да, – кивнул княжич. – Прости ты ее, дуру. Не со зла она наветы мне в ухо шепчет…

– Да нет! Есть правда в ее наветах. Засиделся лесной народ в глухомани.

– Ну да это народу лесному и решать, – после минутных раздумий, совсем уже другим тоном, выговорил Вовуров сын. – Удачи тебе, Арч. Береги людей ростокских.

– Спасибо, – поклонился я. – Буду стараться.

Утром в Тырышкин лог прискакал первый из посланных князем вслед за уходящим посольством соглядатай. Мирослав не торопился покидать пределы княжества, так же, как мы, рано останавливаясь на ночевки. Гонец передал, что мы отставали на три дня ходким шагом.

Ратомир выслушал молча. Кивнул и продолжил наблюдение за беспорядочными сборами своего воинства.

– Ты в лесу два дня без роздыху бежал, – наконец, угрюмо осмотрев нестройную колонну, спросил он. – Сможешь научить? Собираемся долго, идем медленно! Упустим Сократора – слезами кровавыми умоемся.

– Покажу, как дышать, – согласился я. – Если не дурни – поймут.

Теперь мы двигались гораздо быстрее. Даже те, кто раньше в седле наслаждался видами, спешился и бежал вместе со всеми. Даже принц. Бежать нетрудно. Вдыхаешь ртом, выдыхаешь носом. Сто шагов бежишь, двести – идешь быстрым шагом. С непривычки ноги гудят и тяжелеют уже через пяток верст, но день на третий такого лисьего бега войско наше двигалось не медленнее едущего рысью верхового.

И учиться на стоянках мы стали не только воинскому бою, а как правильно шатры да палатки ставить и костры возле раскладывать. Как вещи перед сном прибирать, чтоб утром или по тревоге надеть за сто ударов сердца. В дозоры учились ходить и дозорных снимать. И строй боевой осваивали. Щиты как крепко смыкать и головы товарища от стрел закрывать. И ходить таким щитовым строем, чтоб из-под щитов лукари стрелы швырять могли. Неделю спустя, принц почти совсем хмуриться перестал. А как мы с Инчутой показали лучный строй, который мой народ хороводом называет, так и вовсе заулыбался.

На счастье, недобрых людей в отряде не нашлось. Парни старались изо всех сил и не жаловались. Даже когда Ратомир приказал весь скарб походный с телег на плечи сгрузить и до обеда мы бегом все это несли, и то – падали молча. Плечи разминая, плакали – молча. И когда командир наш неугомонный заставил встать и кругом поляны ходить, руками махая как мельница – ходили и махали, слово поперек не вымолвив.

– Железом в руках вы пока владеть не выучились, – воскликнул принц, прежде чем отпустить народ ставить лагерь. – Но стальной стержень внутри вас, молодцы, вижу! Этой-то сталью воеводы ворога и побеждают! Горд я, таким войском правя.

И поклонился шатающемуся от усталости строю. Молча поклонились ему в ответ ростокцы, разулыбались и, команду услышав, словно дух второй получив, палатки разбивать пошли. Потом еще и урок у меня попросили. Палками тяжелыми все-таки заниматься не рискнули. Чтоб жилы не надорвать.

Второй гонец застал нас на бегу. Посольство все так же опережало нас на три или четыре дня, но не эта весть была главной. Мирослав решил-таки свернуть к Дубровицам, а не побежать прямо на северо-запад, поближе к границам Модуляр. Видно, была еще у него надежда поход наш окоротить.

Конный воин ускакал обратно, а мы, к обеду остановившись, учения в тот вечер не проводили. А утром отряд разделился. Я с Инчутой и еще сотней наиболее умелых лучиков свернул в лес. Мы должны были лесом обогнать врагов и встретить их на дороге в Дубровицы. Ратомир же с остальными, больше не останавливаясь в обед, побежал по дороге.

Я снова бежал по лесу. И одна эта мысль придавала силы уставшим ногам. Отроки, многие из которых вообще впервые переступили границы Великого леса, поначалу крутили любопытными головами. А когда полдня, до самого привала, нас на лесном Пути сопровождало уходящее на восток стадо пятнистых оленей, многие и запинались, не глядя, куда наступают. Да и ночью часовые отдохнуть не дали, приняв любовные весенние песни милующихся рысей за женские вопли.

К вечеру следующего дня, когда я уже начал высматривать путь на север, пробегали мимо логова волчицы. Она злобно скалилась, прикрывая собой ползающих еще слепых щенят, а мои почти загнанные лучники не обращали на нее ни малейшего внимания. Я хмыкнул, успокоил мать и побежал дальше.

Подняв бегунов в сером рассвете, я вывел отряд на опушку. В двухстах саженях, колеями белела полоска Велиградского тракта. Следов прошедшего мимо большого каравана в пыли не было. Мы успели.

12

Главное в искусстве прятаться – это умение изобразить из себя нечто, на человеческое тело совсем не похожее. Сидеть в неудобной позе, поочередно напрягая затекающие конечности – это уже потом. И глазами крутить из стороны в сторону, стараться не разглядывать что-то одно подолгу – тоже важно. Иначе начинаешь задумываться о чем-то своем и перестаешь вообще что-либо вокруг видеть. Так и зверь, коли на скрадке, или ворог какой – в двух шагах пройдет, гремя доспехами, а ты весь в фантазиях…

Но самое из самых главных – притвориться пнем. Или кустом, стогом сена, кочкой, кучкой навоза. Немало повеселились, отроков моих окрест тракта торгового рассаживая. Десяток воинов уже трудно от опытного глаза спрятать. А тут сотню нужно было. Да еще разделили отряд надвое. Так что совсем измучились. Лесной-то охотник, и не заглядывая под каждую травинку, живых учуял бы. Но, на счастье, охоту затевали не на родичей моих.

Сам я – леса сын. Мне и притворяться не надо было. Встал спиной к сосне, замер и исчез. Но ради того, чтобы увидеть удивленное лицо Лонгнафа, стоило постараться! Потому, забрался на дерево, укрылся ветвями, да еще белок молоденьких приговорил сучком ниже возню затеять. Глаза так у людей устроены – или большое видят или малое. Но никогда и то, и то вместе. На суматоху беличью смотришь – меня не видишь.

А рыжехвостые и рады стараться. Такие салочки затеяли – глаза разбегались, за их кувырками смотреть. Да еще трещали так звонко, что на коне под сосной бы кто проехал – своих шагов бы не услышал.

По пустынной дороге проехала одинокая телега. Трое мужичков из деревеньки верстах в пяти впереди, яростно спорили. О чем – не расслышал, но руками махали, как собака хвостом. Никто из засадников и не пошевелился.

Пыль от крестьянской лошадки давно осела. Посольство задерживалось.

Я уже было начал задумываться, а не перенести ли атаку на раннее утро, как почувствовал приближение большого отряда. Больше сотни лошадей, и человеков еще больше. Сердце заколотилось.

Бросил шишкой в куст, в котором прятался Инчута, и отвернулся от дороги. Сто раз все обговорили. Кто, когда, что после кого. На пробу три раза хороводы крутили. Так что за сам караван я не беспокоился – высматривал Лонгнафа. Он единственный, из всего войска посольского, мог серьезно наши планы порушить. Потому на него отдельная, моя, охота была.

Дело осложнялось тем, что я не хотел его убивать. Замысел был, если удача с нами пребудет, в плен загадочного следопыта поймать. Да допросить хорошенько – кто такой, откуда и чей сын? А самое важное – откуда руны ведаешь и много ли таких ученых в эковертовом войске!?

Караван двигался уже хорошо знакомым мне строем. Девять повозок пылили по дороге и два конных отряда прикрывали обоз с обеих сторон. Мирослава или Сократора среди полутора сотен всадников я разглядеть не успел – Инчута скомандовал атаку.

Мы и не хотели дожидаться, когда посольство поравняется с засадой. Очень хорошо, конечно, было бы самим убить всех, но маловероятно. Все-таки воины в охране были не в пример опытнее моих парней. Остановить колонну, не дать им прорваться в Дубровицы до подхода Ратомира – вот что было важно!

Два десятка моих лучников спокойно выбрались из укрытий, встали в полный рост на опушке, подняли из травы приготовленные заранее стрелы и сделали первый залп. Тетивы не успели тренькнуть второй раз, как в промежутки между зачинщиками выступила следующая пара десятков. Потом третья. Смысл древнего лесного «хоровода» был в том, чтобы обстрел продолжался непрерывно. Пока первый залп враг принимал на щиты, в воздухе, визжа от жажды крови, пел уже следующий, и следующий, и следующий…

Как бы ни хотелось спрыгнуть с ветки и встать рядом с моими отроками, приходилось внимательно следить за лесом. То, что модулярский следопыт не показывался, заставляло меня волноваться, и я боялся ошибиться.

Между тем, воины правого, ближнего к опушке отряда охраны, попробовали контратаковать. Я не слышал отданного им приказа, но хорошо понимал его идею – втоптать наглых стрелков в землю! Не дать им безнаказанно, за пятьсот шагов, расстреливать караван. С такого расстояния имеющиеся у посольских воинов арбалеты были бесполезны. Впрочем, и этого мы ожидали. Лошадей было жаль, но до опушки враг не должен был дойти. Каковы наши шансы в рукопашном бою, мы себе отлично представляли.

Страшно кричали умирающие кони. Хрипели и, сбросив седоков, пытались уйти, уползти с этого ужасного места. Хрустели ломающиеся кости. Гремело железо. Расстроенными гуслями бренчали тетивы. Свистели стрелы. Орали командиры и матерились воины.

Пока правый отряд умирал, левый, спешившись, выстроился у телег. Сомкнули щиты, ощетинились мечами и, печатая шаг, двинулись к назойливо жалящим лучникам. Умело и очень опасно. Больше я не мог себе позволить отсиживаться на сосне. Пора было убивать.

Выскочив на опушку, пожалел, что взял мало стрел. Посольский строй, сверху казавшийся грозным, но не неуязвимым, с земли выглядел совсем иначе. Незащищенные щитами прорехи все-таки были, но совсем мало. И уж явно недостаточно, чтоб мои недоучки могли нанести им хоть сколько-нибудь серьезный урон.

Чиркнул кресалом, поджигая заранее приготовленную стрелу с обмотанным просмоленной паклей наконечником. Рукотворный метеор впился в голубое небо, и тотчас за спиной громыхающей железом вражеской «черепахи» из ямок, укрытых дерном и травой, встали еще четыре десятка отроков. И пусть они не были самыми лучшими стрельцами, да в неприкрытые спины с сотни шагов только слепой промахнется.

И «хоровод» уже был лишним на этом празднике смерти. Крепкие, обшитые кожей, оббитые стальной окантовкой, щиты посольской охраны и так были уже густо утыканы стрелами.

– Следуй за мной! – крикнул я и тут же выпустил жало в узенькую щель между четырьмя неплотно сдвинутыми щитами. Я не знаю, во что именно попал. Только защита на несколько секунд дрогнула, и в образовавшийся зазор обильным потоком хлынула смерть.

Модулярцы все чаще выпадали из строя. Но были все ближе. И вид этого ощетинившегося оружием щитового строя, продолжавшего неумолимо наступать, был столь ужасен, что мои ребятки дрогнули. Попятились, начав чаще промахиваться. Некоторые, побросав луки, зачем-то вытянули из-за поясов топоры. Можно подумать, они смогли бы противостоять опытным рубакам.

– Стоять! – заорал я, всего на миг отвлекаясь от гонки со смертью. Только на несколько секунд прекратив стрелять. – Стреляйте!

Когда еще недавно пугающий до дрожи в коленях монолит строя приблизился на дистанцию стрельбы из арбалетов, оставалось врагов не больше трех десятков. Но и легкий дождик кованых арбалетных болтов нанес чудовищный урон. Сразу с дюжину ростокских парней попадали на траву.

Последние сажени посольские стражники преодолели бегом. Отбросили ненужные больше щиты и, выкрикнув какой-то клич, рванулись вперед.

– Отходим! – заорал Инчута, подавая пример. Отроки с готовностью побросали луки, повернулись к врагу спинами и побежали к близкой опушке. Оставляя раненых товарищей на верную смерть.

– Стоять! – рявкнул я, выдергивая меч из ножен. Сердце сжалось в предчувствии катастрофы. Казалось, вот сейчас матерые рубаки, словно нож в масло, врежутся в хилый порядок кое-как обученных парней и польются на веселую молодую траву реки крови. И жалкая кучка недоучек с той, другой стороны каравана, не рискнут стрелять, побоявшись задеть своих.

– Держись, господин! – услышал я ни с чем не сравнимый вопль Велизария, как-то само собой отправившегося в это путешествие со мной. – Мы идем!

Красиво это выглядело, аж дух перехватило. Развевающиеся по ветру плащи, скалящиеся в азарте бешеной скачки кони, сверкающие мечи. Эковертовцев больше не интересовали драпающие, как зайцы, незадачливые стрелки. Слаженно повернувшись, они встретили новую атаку, но и десяти минут не прошло, как строй остатков посольского войска смяли, воинов изрубили.

Я устало уселся прямо на землю. Руки дрожали. В колчане скучали две оставшеся стрелы.

Так и сидел, отрешенно наблюдая, как вытаскивали спрятавшихся в повозках слуг, как добивали раненых лошадей и людей. Как вязали руки-ноги Мирославу. Как рвало моих парней, до которых только тогда, уже после боя, дошла мысль, что это они могли валяться мертвыми на траве.

– Посижу с тобой, – выдохнул Инчута, падая рядом. – Сил что-то не хватает…

– Угу, – согласился я, опрокидываясь на спину. – Представляешь, всего две стрелы оставалось.

– У меня тоже с десяток, не больше.

Ветер гнал по небу редкие облачка. Покачивалась мохнатая хвоя на ветках сосен. Подъехал принц. Спрыгнул с коня и, покачиваясь, подошел, заслонив солнце.

– Ну, ты, Арч, даешь, – укоризненно покачал головой. – Мы всю ночь шли, на подмогу торопились! А ты сам почти справился.

– Не справились бы без вас, – угрюмо проговорил Инчута, избегая смотреть в глаза. – Еще б пару минут – и смяли бы нас, клянусь храпом Спящих! Шибко они умелые были. Не нам чета. Мы-то думали – они драпать побегут, растеряются от первых залпов. А оно вишь как получилось…

– Лонгнафа не нашли среди мертвых? – поинтересовался я.

– Нет его. Ни его, ни Сократора не нашли. Да и людишек в отряде явно маловато. Ушли они. Где-то свернули.

– Парней жалко, – протянул мой ученик. – Восьмерых стрелами зашибло. Как с подлых луков своих стрельнули, так сразу насмерть. Еще четверо – от мечей… Поранено семеро…

– Короткий поход у них вышел. Видно, так нити Судьбы сплелись… – принц наверняка видел бегство моих лукарей, но не стал напоминать. Да я и сам знал: не дрогни, не выпусти отроки луки из рук, в живых осталось бы много больше.

Оставались на месте боя до тех пор, пока кому-то-брат не кивнул. Принц назначил его главным казначеем армии, и тот сразу развил бурную деятельность. Мертвецов раздели до исподнего. Все оружие, все стрелы, которые после небольшого ремонта можно было бы снова использовать, собрали и увязали. Девять захваченных повозок тщательно осмотрели. Лошадей собрали. С мертвых сняли упряжь.

Тех врагов, с которых больше нечего было взять, оттащили в лес на пищу зверям. Отроков, чей поход так быстро окончился, завернули в ткань и упрятали в телеги. Раненых перевязали. Наконец Парель хозяйски окинул взглядом вытоптанное поле и сказал:

– Ну вот. Теперь можно ехать. Славно повоевали!

С трофейными конями уже треть отряда оказалась верхом. Впрочем, в этот день переход вышел совсем коротким. Отшагали верст пять, до ближайшей деревеньки, да и встали лагерем. А раз находились мы уже в пределах Дубровицкого удела, то впервые развернули знамена. Орейского племени с солнцем, зеленый стяг лесного народа и самое большое – черное с серебряным львом – Модулярского королевства.

Потому и лагерь разбивали со всем тщанием. Чтоб показать туземным крестьянам: не банда злыдней мы – армия законного короля далекого государства. Хоть маленькая и не совсем умелая, но уже спаянная общей пролитой кровью. Как своей, так и чужой.

И пока усталые отроки ставили шатры и разжигали костры, я увел пленного посла в лес. Долги отдавать. На увязавшегося было следом Инчуту Ратомир так рявкнул, что тот поспешил обратно в лагерь.

Поставил связанного на колени. Молча, воткнул в податливую лесную землю меч и сел напротив. И закрыл глаза, припоминая мечты:

«Вот посол Мирослав ползает на коленях, пачкая дорогие штаны хвоей и мышиным дерьмом. Он умоляет о пощаде, поминутно сглатывая струящуюся ручейком кровь из срезанного носа. Руки блестящего господина прижаты к дыркам по бокам головы – там, где раньше были аристократические уши. У надменного чужеземца еще много выступающих частей тела. Ему обещано – он лишится их всех. Искупление грехов! Этот индюк вызывал омерзение и скуку. Переживания этой твари, даже у смерти на краю, были мелочны и ничтожны. Быстрый конец – чтоб не тратить время на пустяки»…

На самом деле он пощады не просил. Рот оказался занят кляпом. Досадуя на самого себя за оплошность, поднялся и выдернул мокрую тряпицу.

– Хочешь что-нибудь сказать? – подсказал я.

– Ты, грязный щенок! – выдохнул Мирослав. – Поднял руку на посольство короля Эковерта! Сдохнешь в канаве!

– Забавно, – удивился я, вместо жалобных воплей услышав угрозы.

– Трепещи, варвар! – снова завел свою песню враг и попытался встать с колен. Пришлось подскакивать и засапожным ножом подрезать ему связки на коленях. Никаких чувств к этому существу я не испытывал. Ни жалости, ни страха, ни, как ни странно, удовлетворения местью. В душе было пусто.

– Кто такой Лонгнаф?

– Нож короля, – посол разлепил прокушенные от боли губы. – Жди свою смерть из каждой тени!

Я кивнул. Примерно так я и думал.

Больше у меня вопросов к Мирославу не нашлось. С какой целью он тащился через полмира следом за Ратомиром, я и так знал. И что главным в этом преследовании был вовсе не посол, брошенный нам, словно кость собаке, – понимал.

И причинять боль этому пустому, в общем-то, человеку, тоже не хотелось.

– Ты прожил бестолковую жизнь, – осознавая, что просто теряю время, беседуя с врагом, тем не менее выговорил я. – Служил не тому господину. Дружил с подлецами. Радовался боли других людей… Если бы Спящие все еще оставались с нами, я не переживал бы за твою душу. Ты за все ответил бы перед богами… Но их нет… Поэтому, знай!

Я встал и выдернул меч из земли.

– Ты умрешь так же, как жил. Бестолково. В глухом углу обитаемого мира, от меча в руке лучника…

Мирослав скривился, как от боли, и когда его голова гулко свалилась на хвою, гримаса так и застыла на его губах. А я подумал, что Судьба несправедлива, не позволяя фантазиям сбыться. В мечтах смерть первого из моих врагов, должна была затронуть мою душу гораздо больше.

Вечером, с первыми звездами сожгли тела павших товарищей. До того еще трофеи делили. В повозке посла почти две тысячи серебряных монет нашлось. Да сотен пять еще по карманам мертвецов Парель насобирал. Треть добычи, по древней воинской правде, Ратомиру отошло. Монет двести – почти пять фунтов весом – мне причиталось. Да только я их Велизарию отдал. Все равно их ценность мне неведома. Инчуте и другим полусотникам по десять и прочим воинам по три. Остальное серебро для родственников погибших отложили, решив – как в Дубровицы придем, с оказией переправим.

Многие из отроков и доспехами обзавелись, и оружием справным. Мечами и кинжалами. Арбалеты никто брать не захотел. Лживая это выдумка, не к лицу орейскому воину. Жрец-казначей чуть в пляс не припустил от такой вести.

– Вы, господа дружина, как хотите, а только, если машины сии вам не к чему, я их на торг понесу. Злато походу не помешает, а на диковинку покупатель всегда найдется!

Никто и не спорил. Да и не до того было. Тела погибших поленьями обложили да и подожгли. И стояли вокруг, пока не прогорело. И несколько крестьян местных рядом стояло – староста и еще несколько.

Туземцы принесли пару бочонков медового хмельного напитка. Вроде пива. Так что тризну справили весело. Тут парней и отпускать стало. Старики рассказывали – после боя всегда так. Даже матерые вояки колобродят. Кто плачет, кто смеется. Кто рассказывает, где в бою был и что видел. Да так иные торопятся, что и заикаться начинают. Человек ведь только что со смертью глазами встречался. Уж и дыхание ее ледяное чуял. Кровь вскипала от ужаса. А все-таки жив остался! Теплая она – жизнь. Тепло в жилы огнем пышет, дурь ядовитую выгоняет. Вот и чудят парни…

– Ты, што ли, парнишка, Арч из леса будешь? – чувствуя свое право, стоя на своей земле, не слишком доброжелательно обратился ко мне староста.

– Я.

– Не врет, значит, молва людская. Мал ростом, а колдун великий… – громким шепотом, подсказал крепко сбитому мужичку один из его спутников. Судя по рукам, привыкшим к воде и глине – гончар.

– И ты, значиццо, с отроками ростокскими обидчиков на тракте порешил?

– Угу.

– И охотных людей короля-оборотня воевать тоже ты созываешь?

– Нет. Не я.

– Сказывают – ты. Лжа, што ли?

– Воинов вон Ратомир, принц Модулярский, собирает, – пояснил я.

– А верно ли, что отца твоего Белым кличут?

– Верно. Да и я Арч Белый…

Делегаты тут же повернулись спиной и принялись тихонько совещаться. Потом старейшина шагнул два шага вперед, а остальные шагов на пять назад.

– Не ходи в Дубровицы, парень, – веско заявил мужик. – Не пойдут с твоим принцем тамошние люди, коли их звать станешь. Князь наш, Уралан, добрый человек. Народ его любит. И то, что колдунами лесными он зачарован, – все ведают. Оттого и сына княгиня наша родить не может. Родич твой, Белый, на трон княжеский проклятье положил. Сам, поди, знаешь…

– Сам знаю. А ты ведаешь ли – за что завет наложен? За что князя наследника лишили?

Староста оглянулся на группу поддержки. Те, вытянув шеи, слушали разговор с безопасного расстояния.

– Тем нас каждый орейский гость попрекает! Сколько уже годов тому минуло, больше ста уже! Пора бы простить…

– Пока живы были матери тех, кто у Чудска головы сложили, вы таких речей не вели. Сколько людей домой бы вернулись, коли на поле бранном дубровичи на копья баронскую конницу встретили?

– Тем нам в морды и тычут, колдун.

– А если и сейчас отроки ваши по своей воле оборотня воевать не пойдут, знаешь что говорить про вас станут?

– Что даже зайцы отважнее дубровичей…

– Могу и не ходить к Уралану, – кинул я. – Только тогда и другое еще скажут. Мол, нет больше среди орейского народа такого удела – Дубровицы. Чужие это. Вон, скажут, всех Белые звали, только ими побрезговали…

– Совсем ты, парень, нас в ловушку загнал.

– Сами того хотели, – хмыкнул я. – А что князя своего любите, это хорошо. Значит добрый человек. Нужно будет на него посмотреть…