Текст книги "След «Семи Звезд»"

Автор книги: Андрей Чернецов

Глава семнадцатая. Есть главна доброта, красой что названа

Санкт-Петербург, март 1758 г.

Граф Александр Шувалов, сверкая драгоценностями, нашитыми на голландский бархат камзола, вошел в опочивальню.

При его появлении разговоры приутихли. Он поклоном головы приветствовал брата. Иван Иванович машинально ответил, сидя у изголовья государыни.

На Баркова присутствующие почти не обратили внимания. Мало ли кого притащит с собою во дворец всесильный глава Тайной канцелярии розыскных дел.

Иван осторожно разглядывал окружающих. Великий князь Петр Федорович с супругой и сыном, придворный медик, фрейлины, духовник царицы отец Савватий.

Судя по всему, на сей раз императрица Елисавета Петровна занемогла и впрямь тяжко. В сырой опочивальне стоял смрад ветхого тела, смешанный с острым запахом лекарств. Барков уловил удрученно-покорное лицо личного лекаря ее величества, перехватил подобострастный взгляд, брошенный одной из фрейлин на великого князя. И понял, что все вокруг готовы к самому худшему исходу.

Голова закружилась от этой жуткой мысли, в висках бешено застучало, в ногах появилась дрожащая слабость. Он бы попросил воды, но вот как тут посмеешь? Кому до тебя дело, когда помирает повелительница Третьего Рима?

Императрица дремала, Петр Федорович внимательно вглядывался в обрюзгшее лицо тетки. Внезапно та проснулась, брезгливо посмотрела на фрейлин и лейб-медика, повернула голову к сидящему в стороне Шувалову.

– Надоели вы мне, хуже поноса! – бросила вдруг хриплым полушепотом. – А идите вы все на х…!

Великий князь выскочил из спальни, семеня тонкими ножками в белых башмаках, за ним стайкой цыплят порскнули фрейлины. Замыкала процессию великая княгиня Екатерина Алексеевна, на ходу осеняя себя крестным знамением.

Приап молча поманил все еще растерянного и взволнованного Ивана за собой, и они пошли коридорами и лестницами дворца. Да не парадными, а все какими-то закоулками, тупичками, темными скрипучими ступеньками – видать, переходами для прислуги или… может, для каких-то тайных дел. Мерцание почти угасших свечей. Чей-то топоток временами: то ли спугнутых откормленных дворцовых мышей, то ли многочисленных потешников-карл, а то и здешних домовых. (Ведь на такую домину, поди, одного хранителя мало будет.) Господин копиист поначалу даже зачем-то пытался запомнить путь через эту мрачную и душную изнанку дворцовых покоев, но быстро запутался.

Наконец, остановились перед двустворчатыми дверями, возле которых на резном мягком стуле сидел коренастый лакей в пудреном парике и красной с серебром ливрее, вскочивший с поклоном при их появлении. Иван почему-то задержал на нем взгляд – бритому грубому лицу слуги куда больше парика подошла бы разбойничья борода, а если еще обрядить в армяк, а в руки дубину… Господи, да ведь это, никак, Харон! Не признал его в таковом-то щегольском наряде – быть богатым Приапову подручному.

Шувалов отпер дверь крошечным ключиком, пропустил Ивана, и столь же старательно затворил.

Они очутились в кабинете, где ранее пииту бывать не доводилось.

Потом Барков, сколь ни старался, толком не мог вспомнить, как тот кабинет выглядел. В памяти остались лишь лучики тусклого света петербургского весеннего дня из-за портьер, отражение белого воску свечей в большом зеркале на стене, какие-то книги и глобусы… И упрямый непроницаемый взор Приапа, сидящего напротив. Такой же, как и в тот день. Только вот кофею вряд ли велит подать…

– Да, вот так вот, брат ты мой, – процедил граф. – Видать, и впрямь не жалует за что-то Господь нашу Россию-матушку – шесть раз царство переменяется за три десятка с половиной годков. Как оно все… Вроде здоровая и крепкая была наша государыня, а вот поди ж ты… И батюшкиных лет-то не прожила! Не иначе как испортила Екатерина-чухонка породу романовскую…

Он тяжело вздохнул, так что пламя в шандалах качнулось, поправил зачем-то и без того безупречно сидевший парик.

– Я ведь ее с отроческих лет помню… Одногодки мы… Тебе вот, небось, кажется, что так все и было всегда как сейчас? А я ж еще батюшку ее застал, Петра Алексеевича…

Поэт зябко передернул плечами. И в самом ведь деле, этот еще не старый на вид человек, чье имя вызывало страх даже за сотни верст от Петербурга, родился при Петре Великом, который в детстве казался Ивану каким-то древним государем, чуть не современником Ивана Грозного.

– Да, скажу тебе, веселая была девка. Много чего за ней водилось, прости ей Господи, прегрешения. Как раз для твоей тетрадки.

Выстрелил пронзительным оком в Баркова и погрозил пальцем. Знаю, мол, какую похабщину на ее величество возводишь.

Иван потупился. Крыть было нечем. Не один раз поминал на страницах «Девической игрушки» об амурных подвигах «великия жены», до самой старости не утратившей охоты к любовным утехам.

А что тут такого? Слухи по России ходили – хоть в барских светелках, хоть в лакейских… И про то, что, дескать, Елисавета не царица подлинная, а «дочь бляжья» отца неизвестного, и сама по материнской дорожке идет. И про любовников, количество коих молва доводила до числа несметного. И про некоего повара, который в одну ночь прошел все чины от прапорщика до полковника по чину за каждый «чин». И про пьяную шутку-ответ императрицы на удивление гвардейцев Измайловского полка, когда она назначила себя их полковником: «Почему ж бабе нельзя быть полковником? Под полковником-то можно!»

Вспоминал и другое, к делам амурным отношения не имеющее. Как учитель его, прапорщик Галл, будучи крепко выпивши, вдруг пустился в воспоминания о днях свержения Анны Леопольдовны, о которой нынче даже вот Шувалов не поминает – отучили про ту царицу мимолетную вспоминать.

С боязливым удивлением слушал тогда подросток о том, как бродили по Санкт-Петербургу пьяные в дым гвардейцы «лейб-компании», горланя скабрезности; как врывались они в дома перепуганных сановников, требуя вина и денег, как голые блудные девки высовывались из окон дворца, превращенного победителями в какой-то вертеп сатанинский…

– Да, – словно услышал мысли Баркова граф, – погулять Елисавет Петровна, конечно, любила. Но ведь и государство блюла! Кто теперь о России так печься станет? Уродец наш голштинский? Его хитроумная женушка-змея?

Одна надежда была на старого колдуна с Сухаревой башни да на его Книгу… Думал, раз сам столько протянул, то и государыню на ноги поставить сумеет. Хоть с Божьей, хоть с чертовой помощью… Так угораздило ж меня довериться немцу-вралю да беспутному пьянице-виршеплету!.. Прошляпили, вороны! Ни означенный фолиант, ни подтверждений о винах злодея Бестужева не раздобыли! Да и старца теперь в столицу не доставишь. А как замечательно все начиналось…

…Как же замечательно все закончилось, думал Иван, облокотясь на локоть и с нежностью глядя на Брюнету, разметавшуюся на постели. Хотелось тысячекратно осыпать поцелуями это прекрасное лицо, нежные и одновременно сильные руки, два восхитительных смуглых холма с темными бутонами, распустившимися на вершинах.

А какой страстной любовницей оказалась его темноволосая богиня… И смелой. При воспоминании о том, что они вытворяли в кровати эти два дня, поэт даже покраснел. Уж он-то с его немалым опытом кабацкой любви полагал, что ничем этаким удивлен быть не может. Так ведь изумила же!

Уж он и так, и сяк допытывался, откуда известны ей стали подобные девичьи забавы, а красавица ни в какую не хотела признаваться. Вместо ответов зачинала вновь и вновь ластиться, прохаживаясь губами по самым потаенным уголкам его естества, доставляя неимоверную сладость своему рабу и господину.

Но и он, конечно, лицом в грязь не ударил. Раз за разом неутомимо пахал благодатную ниву, обильно и щедро орошая ее. Брюнетта извивалась под ним всем телом, словно змея, орала благим матом и по-кошачьи царапалась. Хорошо еще, что Прохора от греха подальше убрали. А то б его еще кондрашка хватила от видимого и слышимого.

Да, Проша. И как это он разыскал обоих своих владельцев – старого и нового? Если бы не ворон, ни за что не нашли бы братья-монахи с солдатами богомерзкий вертеп.

Козьма с Дамианом пояснили, что специально не пошли вместе с Иваном в обитель. И по обету (юноши не стали уточнять, какому именно), и потому, что знали: самое сердце зла находится не в монастыре. Откуда? Да так, уклончиво ответили иноки, дознались, и все тут.

Ведь далеко не все черницы прельстились блуднями бесовскими. Большая часть невест Христовых остались верными своему небесному Жениху. Лишь страшились гнева игуменьи, опутанной прелестью еретической и готовой обречь на суровые телесные муки ослушниц воли ее. Многих, ой многих сестер подвергла матушка жестоким гонениям, выдумывая для них тяжелейшие испытания. (Теперь пускай сама помучится вместе со своей приближенной наушницей в заброшенном лесном скиту, исполняя данное владыкой Варсонофием послушание.)

Отбившись от «змеиного дождя», догадались братья, что с поэтом и бароном приключилось что-то неладное. Но как им помочь? Идти на штурм Горне-Покровского? А вдруг отважных воинов уже там нет? Дознались братья чрез «твердых в вере доброхоток» (при сих словах Барков многозначительно подмигнул инокам, отчего те засмущались), что отвели гостей непрошеных в то самое, неведомое место.

И тут, откуда ни возьмись, появился Иванов ворон. Да как завопит, сыпля срамными словами! Солдаты даже сначала хотели пристрелить жуткую птицу. Благо не успели. Дамиан с Козьмой признали в ругателе питомца господина копииста и уразумели в площадной его брани требование всем безотлагательно следовать за ним.

Так и привел пернатый к нужному дому. А тут уж и они не сплоховали! Разрушили поганское капище, а всех злодеев повязали и отправили на съезжую.

Врата? Их-то сровняли с землей в первую очередь.

Книга? А вот она, к сожалению, исчезла. Сколь ни искали – будто испарилась…

Старик, убитый Иваном? Почему убитый? Никто его не убивал. Сам окочурился с испугу, разбитый апоплексическим ударом. Кому не верится, может в том убедиться, заглянув в епархиальную часовню, куда велел отнесть тело владыка. (Все ж-таки фельдмаршал и кавалер, соратник Петра Великого: негоже без христианского обряда хоронить таковую персону.)

Чудесные превращения? Преосвященный пояснил, что все сие – суть действие чародейских зелий, коими опоил Ивана старый колдун. Ничего такого и в помине не было – одни видения воспаленного мозга. Братья вот приготовили для столичного гостя специальную настоечку успокоительную. Попьет месячишко-другой – и все забудется. Как рукой снимет.

А то, что глаза болят, тут они ничего сделать не вольны. Вероятно, отрава каким-то образом подействовала на его зрение. Ничего, еще легко отделался. А то ведь и вовсе жизнью поплатиться мог за то, что разворошил змеиное гнездо…

– А ты ведь мне еще с нашей первой встречи приглянулся, – не открывая глаз, промурлыкала Брюнетта.

– Это там, в лесу? – слукавил поэт.

– То был второй раз, – обвила руками его шею, прижалась всем телом, так что Ивану вмиг стало жарко.

– Когда же?

Рука шаловливо поползла к чудному бархатному бутону, норовя сорвать.

– Год назад. Помнишь машкерад у Разумовского? Ты был там, кажется, вместе с Ломоносовым?

Как?! Прелестная Маска?!

– Так то была ты?.. Племянница…

Она быстро прихлопнула его рот прелестной, но довольно тяжелой ручкой. Иван, разумеется, предпочел бы поцелуй.

– Я так хотел с тобой потанцевать тогда…

– И я, – призналась красавица. – Отчего же быстро удалился? Только не поминай про суконное рыло в калашном ряду! Ни за что не поверю, что такой храбрец как ты кого-то испугался, пусть и самого канцле… Ой!

– В лесу был не второй раз… – решился наконец проверить свои догадки Барков.

– Что? – не поняла Брюнетта.

– Видел тебя еще однажды… В Питере, на мосту… под конвоем…

Попал ли? Ужель ошибся? …Аристократический овал лица с впалыми щеками и чуточку высоковатыми скулами, губы-вишни, глаза…

– А… – погрустнела девушка. – Меня тоже схватили по делу дяди. Слава богу, удалось бежать.

Иван помрачнел и начал выбираться из постели. Все чудесное когда-нибудь да кончается. Увы.

– Тебе надобно бежать из России, – глухо вымолвил он приговор своему недолгому счастью. – Оставаться здесь – значит подвергнуться смертельной опасности. Твой дядя арестован. Помочь не сможет. А Приап… Шувалов, чтобы добыть улики против смертельного врага своего, на все решится…

– А ты?

Она подошла к нему со спины и обняла. По тому, что не возразила, поэт понял: мысль о побеге для нее не была нова и неприемлема.

– Что я? Мне ничего не сделается. Кто я для Шувалова? Так, тля. Вернусь к своим фолиантам, летописям, переводам. И… стихам… Кстати…

Он взял со стола тетрадь (ту, вторую).

– Хочу подарить тебе на память… Такие вирши, конечно, негоже читать добропорядочным девицам…

– Где ты тут видишь добропорядочных? – подбоченилась девушка, бесстыдно выставив напоказ все свои прелести.

– Вот-вот… – улыбнулся Барков печально. – Здесь описано все, что нам пришлось пережить… И еще кое-что… Ты уж сохрани…

– Но мы же не собираемся расставаться прямо сейчас, а? – шаловливая ручка нашла любимую девичью игрушку. – У нас еще ведь есть чуток времени?..

– Берегите ее, барон, – протянул на прощанье руку офицеру и кивнул на карету, где за решетчатым стеклом виднелся профиль Брюнетты.

– Иероним, – ответил тот крепким мужским рукопожатием.

– Тогда лучше по-нашему: Ерема.

Оба рассмеялись коротким, невеселым смехом расставания.

– Вы уж меня простите, господин копиист…

– Иван.

– Gut, но тогда тоже по-нашему, Иоганн. Простите меня…

Пристав замялся.

– За то, что вы шпионили за мной?

Виноватый кивок.

– По заданию Шувалова?

Еще один.

– Но почему именно вы? Неужели под рукой графа не нашлось никого другого?

– А моя репутация? Самый правдивый человек на Земле! – потешно кривляясь, произнес барон с едким сарказмом. – Представьте, ведь меня по бумагам уже несколько лет нет в России.

Ну да, и Иван вроде бы слыхал, что барон – довольно известная в Петербурге личность – ушел в отставку и вернулся к себе на родину еще года три назад.

– На самом деле мне было поставлено условие: найти старика и его Книгу и привезти их в столицу. Лишь после этого российская граница для меня становилась открытой. Зачем они понадобились Шувалову, ума не приложу. Потом поступило задание найти хоть толику, компрометирующую канцлера.

– Не боитесь, что граф передумает и не захочет вас отпустить? Вы стали опасным свидетелем.

– Я? – удивился немец. – Да кто ж мне поверит, даже вздумай я болтать? Лошадь, привязанная к кресту колокольни? Искры из глаз, способные воспламенить порох? Собака, вывернутая наизнанку?

– Да уж, – не нашелся с ответом поэт.

– И все ж я благодарен Господу за то, что довелось все это пережить, – стал одной ногою на ступеньку кареты барон. – За встречу с вами и…

Кивок в сторону окна с профилем.

– Ах, да! – спохватился Барков. – У меня ведь и для вас есть подарок! Держите!

Протянул нечто большое, покрытое платком.

– Что это? – заинтересовался барон.

– Всего-навсего наш с вами спаситель! – сдернул покрывало Ваня.

 
Marlbr-rough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand r-reviendr-ra!..
 

– Благодарю! – расчувствовался бывший вологодский пристав. – Но пускай он лучше достанется ей. Мне и Книги довольно.

– Ладно… – пожал плечами господин копиист. – Вам виднее…

– Ладно… – лицо Приапа стало прежним: серьезным и непроницаемым. – Записке твоей я, разумеется, ходу не дам. Ибо наврано там столько, что за год вилами не разгребешь. Надо же! Люди, выходящие из черных зеркал и как две капли воды схожие с императрицей, великим князем с княгинею… Горазд же ты, братец, огород городить. Небось, как всегда, с пьяных глаз писал?

– Нет, – словно черт дернул Ивана за язык. – Я точно это видел…

– Что-о? – с усмешкой протянул Шувалов. – Что видел-то, Ваня? Гекату эту твою с Плутоном? Или Молоха? Аль еще какое идолище филистимлянское? Еще апостолами и отцами церкви сказано, что боги языческие поганые – суть лишь имя, пустой звук. Выдумка темных людей, истинной веры не знавших. Да и коли были допрежде боги какие, так усохли давно, без жертв и поклонений. В мышей обратились аль в домовых…

Глава Тайной канцелярии добродушно усмехался, глядя на поэта. И теперь уже господин копиист каким-то чудом непонятным прочел мысли желания этого человека – владыки его живота и смерти.

А ведь Шувалов и в самом деле отчего-то не хотел чинить ему зла. Не хотел ни бросать его в подвал, к дыбе и «кобыле», ни ссылать в монастырский застенок, откуда если и выйдешь, то иссохшим стариком годы спустя. «Ну, окстись же, братец, – увещевали глаза Александра Ивановича. – Не понуждай… И без того перед Господом-Иисусом не знаю, как оправдаюсь!»

Ивану вдруг захотелось плакать.

– Ты это, – посуровел граф. – Особо не болтай языком-то про все эти дела. Потому как ежели дойдет до тех, до кого не след, то… сам знаешь… Поношение особ царствующих, да волхования всякие. Хотя, конечно, и не казнят у нас смертью даже душегубцев-воров теперь, только вот ведь какая печаль: сам видишь, похоже новые времена приходят – и как оно там будет, неведомо…

Неопределенно повел плечами.

– К тому ж… – он опять сделал долгую паузу, так что стало слышно потрескивание фитиля единственной свечи. – Ссылка она и есть ссылка, конечно. Но и в Акатуе или Охотске с Нерчинском тоже люди живут. А ну как решат, что ты умом скорбный, да в узилище для бесноватых заточат? И будешь ты на чепи там аки пес, да зачнут служители тебя батожьем бить по хребту для забавы.

И еще вот какое дело… Вдруг да попы наши на девку твою глаз положат, ежели дойдет до них? У нас, не Гишпания, вестимо, где ведьм на кострах палят, но ведь про то многие, скажу тебе, жалеют. А то, что спрятал ты ее в Германии у барона глупого, так и не из таких далей государственных преступников имали…

У поэта перехватило дыхание. Вот оно! Старый кровопийца! На счету сгубленных душ поболе, чем годков Ивану. Знал, куда ударить!

Брюнетта! Свет очей моих! Нет, не может он ее погубить!

– Мню, и по правде померещилось мне, ваше сиятельство! – с дрожью в голосе произнес Барков. – Угарно там было, да и страх меня немалый взял. А может, курения эти дурманные на воображение подействовали?

– Ну вот, – добродушно прогудел Приап. – А то – Геката! Поменьше всяких Омиров с Горациями читать надобно, да побольше святых отцов! Ин ладно, – подвел он итог беседе. – Вот…

На стол брякнулся увесистый кошель.

– Тут тебе вспомоществование за службу. Ровно шестьдесят рублей с полтиной. Ты теперь ступай, братец. Видишь, не до тебя ныне ни мне, ни государству. Глядишь, Бог даст, и успокоится все. Так я о тебе и вспомню. А пока – отдохни да погуляй. Когда ж еще гулять, как не в твои молодые годы?!

Как сомнамбула, поднялся Иван и, поклонившись, вышел вон.

Уже на пороге помстилось ему, что услыхал там, за спиной, злобное ворчание и собачий лай…

Глава восемнадцатая. Алтарь черной матери

Вологда, май 201… г.

Савельев задержался в передней ровно настолько, чтобы шнуром, подвернувшимся под руку, связать бесчувственного коллегу. («Да, как бы «богатство» не пришлось ампутировать, ну, да сам виноват…»).

Лишь потом с пистолетом наготове майор вошел в святилище. И сплюнул. Варвара испуганно ойкнула. Стрельцова – ни живого, ни мертвого – в комнате не оказалось. Только смятый окровавленный носовой платок валялся, да в открытое окно врывался свежий ветер.

– Вадим, он унес «Книгу Семизвездья»! – прошептала Варя.

Некоторое время сыщик соображал, что делать.

Итак, они победили, но это не принесло радости победителям. Профессор сбежал с вожделенным трофеем. Черт бы с ней, с этой книгой – воистину черт с ней! Но бежал не просто профессор, а опасный маньяк, готовый резать и убивать!

– Сейчас нельзя медлить! – воскликнула девушка. – Мы должны его настичь, его нужно поймать…

– Варя, не суетись! Сейчас мы свяжемся с нашими, они приедут и найдут – ему некуда бежать.

– Он сам вернется, он вернется за мной, я нужна ему и он будет искать меня везде, – умоляюще сжала она руки на груди. – Вадик…

Снаружи бабахнул выстрел, и послышался звон разбитого стекла. Содрогнулся старый шкаф, приняв в свои фанерные бока порцию крупной дроби.

Резким движением повалив журналистку на пол, Савельев метнулся к окну и вывалился наружу. Испуганной, все еще до конца ничего не понимающей Варваре осталось лишь ждать его возвращения.

Он уже привычно перекатился по бурьяну и осторожно осмотрелся. Задний двор особняка бандитов-сектантов оказался куда больше, чем ему показалось позавчера, и был отделен от большого пустыря невысоким забором. Если бы профессору пришло в голову удрать, тот сделал бы это элементарно. Но Стрельцов не удрал, а попробовал убить Вадима. Значит, Варя ему и в самом деле нужна. Урод!

Да, осталось найти «Его Экселенцию» на довольно обширном участке, среди старых хозяйственных построек, и поймать, не получив в брюхо хорошую порцию свинца. Спасибо, хоть патронов хватает. Впрочем, для такого выродка недурно бы серебряную пулю или, на худой конец, осиновый колышек.

Вдруг около забора колыхнулись кусты и снова грохнул выстрел. Картечь просвистела совсем рядом.

Сыщик плюхнулся в траву, густую и мягкую, как брачное ложе, которое скроет все от посторонних глаз. Выстрел, еще выстрел… Приподнявшись, майор ответил дважды туда, где мог прятаться нападающий.

В ответ громыхнуло аж три раза. Картечь и дробь прошли высоко над головой. Он фыркнул – и почему дилетанты так обожают помповые ружья?

Из зарослей выбежал человек с ТОЗ-94 наизготовку (12 калибр – не шутка!) и понесся к сараю, вероятно, намереваясь занять позицию за его углом.

Вадим выстрелил и, кажется, попал – неприятель бросил ружье, схватившись за бедро, но успел нырнуть в дверной проем. Сыщик прислушался…

Враг думает, что хорошо замаскировался, но он-то похитрее будет. Теперь, главное, следить, чтобы никто не прорвался к дому и не мог добраться до Вари…

Вадим не ошибся – к ней действительно никто не мог подобраться, потому что все желающие уже были там.

Девушка, сидя в своем убежище, пребывала в возрастающем замешательстве и страхе. Гудела голова, должно быть, валявшийся сейчас без памяти Куницын таки наградил ее сотрясением мозга. Звуки выстрелов, как в колодце, отдавались эхом в черепе, а затишье стало еще мучительнее.

Наверное, поэтому Варя сначала и не увидела, как отворилась потайная дверь, и в проеме появился профессор Стрельцов, которого снаружи безуспешно выслеживал сыщик. А когда заметила, оказалось поздно. Слишком близко тот подошел.

Половину его лба украшал громадный кровоподтек – след от ее удара. Разорванные брюки промокли от крови – пуля хотя и вскользь, но зацепила ногу. Глядя на него – окровавленного, с безвольно повисшими руками, Варвара ахнула. Ей почудилось, будто перед ней – вылезший из могилы мертвец. «Сейчас он бросится на меня и перегрызет горло», – подумала она, отодвигаясь постепенно назад.

– Вот я и вернулся за тобой, Избранница! – рыкнул Стрельцов и протянул к ней дрожащую руку. – Иди ко мне… Ты моя… Их Печать лежит на тебе!!

Глаза его, как почудилось журналистке, полыхнули багряным огнем. Варя потеряла сознание.

Она пришла в себя лишь тогда, когда профессор с неожиданной силой выволок ее к алтарю и буквально распял на гладком мраморе… В передней застонал в беспамятстве Куницын, но Стрельцов даже ухом не повел.

Деловито прижимая одной рукой Варю к алтарю, другой он лихорадочно расставлял какие-то предметы на поверхности жертвенника. Ее бывший наставник оказался не только живее всех живых, но, кажется, стал лишь здоровее от удара по голове – только вот заметно лишился последнего ума.

– Не жалей, ты на дороге вечности! – вещал сумасшедший профессор. – Так или этак, но Хозяйка все равно будет владеть тобой, а ты – служить ей! Это голос крови!

Варвара попыталась дернуться, но тело не слушалось ее, как будто связанное по рукам и ногам невидимыми путами.

– Не волнуйся и не пытайся противиться судьбе, о, Избранная. Скоро все будет готово, потерпи. Еще немного – и мы станем едины с тобой. Нам откроется Вечность и все силы небесных сфер помогут воссоединиться с Могущественными. Они даруют Знания и Великую Силу, что откроет истинный путь и направит нас по Тропе Древних! Так сказано в Книге!

Журналистка молилась всем известным ей богам, чтобы это чудовище, когда-то бывшее профессором Стрельцовым, куда-нибудь провалилось. Но все напрасно…

Стрельцов, натянул на себя некое подобие кожаного фартука, который украшали медные бляхи грубой работы в форме серпа или полумесяца, надел на шею странного плетения цепочку, а в левой руке зажал какой-то сосуд непонятного назначения.

Что он будет собирать в него, осталось для девушки загадкой, которую совсем не хотелось разгадывать. Варя зажмурилась. Профессор, не спеша, поставил по периметру алтаря черные свечи, достал гусиное перо и стал вычерчивать вокруг девушки прямо на мраморной крышке алтаря непонятные знаки. Какие-то тени метались по комнате, мрак казалось, сгущался. Или это уже начинался бред?..

Девушку охватило чувство глубочайшей, невероятной нереальности происходящего. Несколько дней назад она жила нормальной жизнью, ходила по улицам современного мегаполиса, читала книги и писала статьи. Теперь же беспомощной лежит в этом Богом забытом месте и ожидает, что с ней сотворит вконец рехнувшийся сектант.

Как же подать знак Вадиму, чтоб ее рыцарь явился во всем своем блеске и спас ее?

Надо завязать с полоумным беседу. Говорят, это помогает.

– Николай Семенович, постойте ради бога… ради ваших богов! – взмолилась она.

– Не думай, что твой мент поможет – Стрельцов начал разрезать на ней одежду, и пару раз лезвие оцарапало тело. – Сейчас мои верные псы делают из него решето.

– Господи, да послушайте же! Вы не в том месте проводите обряд. Врата не здесь! Я… я помогу вам их найти. Только отпустите меня!

Глава сектантов саркастически хмыкнул и покачал головой:

– Ты полагаешь, я начал бы обряд, не зная точного места и времени? Девчонка! Думала меня провести. Да я и без твоей жалкой тетрадки знал, где расположены Врата.

В его голосе слышалось нескрываемое торжество:

– Здесь! – он топнул ногой. – В этом самом месте. Именно тут три века назад стояла усадьба, где старик Брюс творил свои великие и страшные дела. Что, не ожидала? Ха-ха-ха!

И, к полной неожиданности Озерской, профессор процитировал:

 
Шлет Богоматери привет
Святой Софии злой хулитель,
Греха и колдовства обитель
Лиет зловещий смерти свет.
 

Как?! Откуда ему стало известно содержание оды Баркова?!

– Спрашиваешь себя, как я раздобыл оду? А просто. Натравил своих псов-паладинов на старую калошу из «Лондона», вздумавшую грудью защищать чужую собственность. Они и порвали ее на куски, заодно с придурком-хозяином. А тетрадку отобрали. Видишь?

В его руках появилась знакомая рукопись, и Варвара застонала от бессилия. Чопорная леди-администраторша, Матвей Селуянов – очередные жертвы Книги…

– Но как вы догадались, что речь идет именно об этом месте? – продолжала упорствовать журналистка. – Ведь стихотворение попало к вам в руки совсем недавно.

– Книга! Она привела. Я же тебе многократно повторял, что избран ИМИ. Твой стишок только подтвердил мое чутье. Богоматерь – это церковь Рождества Богородицы, находящаяся по соседству. А напротив, на том берегу реки, стоит Софийский собор. Ну, и женский монастырь поблизости. Все три приметы. Так-то, милочка, начиталась небось книжек дурацких для идиотов писанных и решила что откроешь «код Баркова». А теперь не мешай! Сегодня ночь Смены Времен – наилучшая пора для обряда…

Стрельцов невозмутимо продолжил свое дело. Положил книгу на живот девушке и начал, как ей показалось, песнопение. Но через мгновение Варя поняла, что он просто произносит нараспев:

 
О, Великая Черная Мать!
Я стою на пороге Вечности,
Я готов принять Вечность
И с ней все Знания, что даруешь мне ты…
Услышь меня и приди сюда.
Я зову тебя… Смотрите, о, Древние,
Вы избрали эту женщину
И сейчас я войду в нее, стану частью ее,
И Книга откроет мне свою мудрость
И даст мне Великую Силу Великих Древних.
Слушайте и внимайте вы,
Червь Глубин, Повелитель Ирема,
Властелин Предвечных Вод,
Пожирательница Звезд…
Йегг энггелх! Шодд нихинсург! Экко урд!!
Приди же, о, Первоначальная, и посмотри,
как я творю волю твою во имя твое…
 

ПРРИДИ ЖЕ!!! – заверещал профессор и запнулся.

Двустворчатая дверь резко распахнулась, и на пороге появился Вадим, направивший ТТ на Стрельцова.

– Звали? Позвольте заметить, вам светят крупные неприятности! Попытка изнасилования, незаконное лишение свободы, похищение человека и как минимум соучастие в двух убийствах с целью ограбления… Не находите, что это может повредить репутации и научной карьере?

– Тебя это не касается! – взревел профессор. – Оставь нас! Пошел вон! Я не боюсь смерти! Аз есьм Бездна Вечности…

Его щегольской костюм превратился в грязное тряпье, лицо напоминало физиономию бомжа, полчаса назад спьяну обматерившего патруль ППС, но весь он прямо-таки излучал силу и опасность.

«Его Экселенция», как выяснилось уже в следующую секунду, рассчитывал не только на неведомых демонов. Из кармана его вымазанного травяной зеленью пиджака появился неуместный в этом мистическом антураже пистолет.

Черное дуло повело влево, блестящая вороненая игрушка стремительно поднялась на уровень груди Савельева. «Беретта 92F, калибр 9мм, патрон парабеллум – автоматически определил майор. Коротко щелкнул боек – осечка!

Злорадно выкрикнув что-то, Стрельцов вскинул руку опять, но Вадим присел, уходя с линии огня и одновременно выхватывая из-за пояса ПМ Борисыча.

Профессор не стал устраивать дуэль, в которой, как он понимал, шансов у него было немного. Ствол беретты стремительно оказался у виска беспомощной Варвары.

– Бросай оружие! – самодовольно приказал он. – Бросай, или я разнесу ей башку!! Ну, живо, мент поганый!!

«Ах, какие мы культурные!!» – промелькнуло в мыслях сыщика.

– Вадим, нет, – слабо прошептала девушка.

Сыщик покачал головой.

– Не играй в ковбоя, профессор, думаешь, я не понимаю, что ты сначала убьешь меня, а потом ее.

– Тогда я убью ее первой…

По тому, как дрогнуло лицо Стрельцова, Вадим понял, что враг растерян столь нестандартным развитием сюжета. Согласно всяким боевикам «менту» полагалось послушно положить ствол, а потом попытаться разделаться с ним голыми руками в духе какого-нибудь Стивена Сигала или Чака Норриса. После чего Вадим обязан кончиться, ознаменовав наступление реальности: «Его Экселенция» пристреливала глупого стража порядка и завершала обряд.

– А вторым станешь сам, – сухо уточнил Савельев. – Кстати, подумай, что будет после смерти с тем, кто не сумел выполнить волю твоих древних богов?