Текст книги "Слепящая пустота"

Автор книги: Андрей Чернецов

Соавторы: Валентин Леженда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Помещение таможенного досмотра фашисты обустроили в самом начале станции. Невдалеке на путях замерла ощетинившаяся стволами пулеметов бронедрезина, зачем-то выкрашенная в яркий песочно-коричневый камуфляж. Подгоняя отставших тычками штурмовых АКМ, солдаты загнали людей в узкую клетку, в дальнем конце которой стоял дубовый письменный стол. За столом восседал одетый с иголочки молодой офицер в настоящей эсэсовской форме со всеми полагающимися знаками различия: череп под «армейским орлом» на фуражке, двойные молнии на петлицах, рыцарский железный крест под белоснежным воротником.

– Они из исторического музея форму получили, выкупив ее у Торговой Конфедерации, – тихо пояснял кому-то за спиной у Харона долговязый всезнайка, – и еще из харьковских театров вольные сталкеры кое-чего натаскали… Говорят, народу в этих рейдах полегло немерено. Но смотрятся теперь фашисты особо круто, прямо как настоящие.

На станции вовсю играл бравурный дребезжащий марш, доносящийся из развешанных на колоннах репродукторов. По слухам, фашисты использовали сразу два дизель-генератора, поэтому на Масельского всегда горел электрический свет. Многочисленные лампы напоминали раскрывшиеся бутоны гигантских цветов. Легкий сквозняк из туннелей колыхал кроваво-красные штандарты. По левой стороне от широкого перрона застыл темно-синий поезд, ставший для местных солдат казармой.

– Изначально станция называлась Индустриальная, – все не унимался за спиной Харона молодой усач. – Но потом ее переименовали…

Сидевший за столом офицер принял паспорт у первого в очереди, занося данные в толстую книгу в черном переплете.

Нудная таможенная процедура началась.

* * *

Все-таки Масельского своего рода красивая станция: необычный дизайн светильников, колонны из бежевого мрамора, красно-коричневая плитка пола. Неофашисты не зря выбрали для подземной укрепленной базы именно это место.

Документы у проходящих паспортный контроль забрали. Щеголь-офицер аккуратно закрыл толстую книгу и, сунув под мышку, удалился в неизвестном направлении. Десяток нервничающих мужчин стерегли вооруженные автоматами караульные. Дело шло к полуночи. Свет дневных ламп стал меркнуть.

– Так нас что, даже не накормят? – удивленно спросил бородатый Микола. – А спать мы где будем, на полу?

– Ты совсем тю-тю? – зашипели караванщики. – Рот закрой и молись, чтобы твои документы оказались в порядке.

– Да мои-то в порядке! – огрызнулся Микола. – Вы лучше за своими смотрите, бандерлоги чертовы.

– Разговоры! – неожиданно рявкнул проходящий мимо клетки высокий офицер, и в следующее мгновение протяжно завыла сирена.

Харон бросил быстрый взгляд на знаки отличия на форме фашиста.

– Господин штурмбаннфюрер, что происходит? – учтиво спросил апологет, не особо надеясь на ответ.

Майор презрительно посмотрел на чужака; похоже, общий сигнал тревоги не особо его занимал. По платформе бежали вооруженные солдаты, у одного удивленный Харон заметил легендарный ручной пулемет МГ-42.

– Мутанты! – неожиданно снизошел до ответа офицер. – Атакуют каждую ночь из южных туннелей. Сезонное обострение. Мелкие и довольно живучие твари, легко пробираются по вентиляционным шахтам.

Достав из кармана кителя серебряный портсигар, штурмбаннфюрер неспешно и с явным удовольствием закурил.

– Будете? – офицер протянул открытый портсигар Харону.

– Нет, спасибо, не курю, – вежливо отказался тот.

– Как хотите.

Звонко щелкнув, портсигар закрылся.

– Странно, – через некоторое время проговорил майор, задумчиво глядя в дальний конец станции. – Почему не слышно стрельбы?

И, затушив о ближайшую колонну сигарету, штурмбаннфюрер поспешно ретировался.

– Не нравится мне все это, – продолжал баламутить воду Микола. – Черт меня дернул торговать с фашистами…

Харон прислушивался к окружающим звукам. Выстрелов по-прежнему не было слышно. Со стороны туннелей дул легкий сквозняк, неся с собой стойкий запах креозота и застарелой плесени.

Где-то через час давешний офицер вернулся, причем вернулся не один, а в сопровождении пятерых автоматчиков.

– Отпирайте!

Часовые, стерегущие караванщиков, поспешно открыли клетку.

– Вы все арестованы! – неожиданно объявил штурмбаннфюрер.

– Мать-перемать… – протяжно застонал Микола.

– Нам стало известно, что среди вас находится апологет!

Усатый зазнайка громко присвистнул.

– Пусть этот человек выйдет вперед, – приказал офицер. – В противном случае нам придется применить к вам самые жестокие меры.

Караванщики подавленно молчали, изучая мраморный пол.

– Чего-то подобного я и ожидал! – удовлетворенно кивнул штурмбаннфюрер. – Начнем с этих троих!

Харон неожиданно почувствовал, что его куда-то тащат. Вместе с ним солдаты грубо выволокли из клетки двух немолодых караванщиков, одним из которых оказался любитель баек про метро.

– Да что ж это делается?! – истошно орал невысокий плюгавый мужичок. – Куда вы меня тащите, изверги?

Мощный удар прикладом сразу же остудил его пыл. Харон же не сопротивлялся: в любом случае ему в этой ситуации мало что угрожало. Интересно, что фашисты собирались с ними сделать? Неужели пытать? Это вряд ли, потому что существует опасность погубить апологета. А вдруг у того сердце больное?

Пленников отвели в служебные помещения станции, освещенные багровым светом. Штурмбаннфюрер открыл неприметную металлическую дверь, солдаты направили в темный проем автоматы. Затем мощным пинком один из караванщиков был загнан вовнутрь.

Дверь закрылась.

Глухо проскрежетал ржавый засов.

Пару минут вообще ничего не происходило, и когда уже казалось, что тишина будет вечной, из-за двери послышался полный ужаса нечеловеческий крик.

– Не он! – с сожалением покачал головой офицер. – Давайте следующего!

Солдаты схватили попытавшегося упасть в обморок любителя баек.

– Нет! – вмешался Харон, глядя в глаза откровенно скучающего штурмбаннфюрера. – Давайте лучше я пойду.

Майор безразлично пожал плечами:

– Воля ваша!

Автоматы вновь смотрели на металлическую дверь.

Проскрежетал отодвигаемый ржавый засов.

* * *

Глаза долго отказывались привыкать к темноте. Густота окружающей тьмы была такая, что, казалось, ее можно раздвигать руками. Помещение по ощущениям небольшое, метров восемь в длину и где-то столько же в ширину. Прижавшись спиной к наглухо закрытой двери, Харон обратился в слух. Каменный пол скребли чьи-то когти, кто-то ковыляющей походкой медленно прошел мимо, затем послышалось удовлетворенное урчание и секундой позже противное чавканье. Тварь определенно передвигалась на двух ногах, но была, судя по всему, небольшого роста. Кровавая трапеза длилась недолго. Невидимое в темноте существо снова подошло к апологету и, тихо заурчав, принялось тереться тупой мордой о его ногу. Уникальный дар влиял на различных мутантов по-разному. Кто-то в панике бежал, кто-то становился абсолютно пассивным, а кто-то, подобно плененной фашистами твари, воспринимал человека как лучшего друга. Харон брезгливо поморщился, отпихивая мутанта коленом. Существо обиженно засопело. Тогда Харон пнул намного сильнее. На этот раз тварь громко завизжала, нервно забегав по помещению. Необходимая картинка сложилась. Что ж, фашистам не откажешь в смекалке. Когда мутанты не напали в урочный час, стало ясно: происходит что-то экстраординарное. Либо внезапно окончилось «весеннее обострение», либо что-то не пускало их из туннелей на станцию. Второй вариант выглядел логичней.

Вопрос на засыпку – как поймать десять апологетов?

Ответ – нужно поймать двадцать, а десятерых немедленно отпустить.

Харон усмехнулся. Фашисты держали в заточении мутанта. Зачем? Детали пока опустим, да они не так уж и важны. Важно другое, а именно: совершенно гениальная мысль при помощи плененной твари проверить на вшивость пришедших на станцию чужаков. Ведь настоящего апологета мутант ни за что не тронет. Ну а ненастоящего… будет чем кормить отловленного ублюдка. Тоже своего рода выгода. Действовать следовало быстро. Еще немного, и штурмбаннфюрер все поймет.

Что можно сделать?

Харон лихорадочно искал выход.

Есть один вариант. Слабо верится, что поможет, но попытаться все-таки стоит.

– Кис-кис-кис… – тихо позвал апологет, понимая, что в данной ситуации выглядит крайне нелепо.

Тварь в темноте громко засопела.

– Ну, иди же сюда, маленький тупой ублюдок!

Из широкого, украшенного заклепками пояса Харон выдернул заранее припрятанную гитарную струну.

– Давай, подходи!

Мутант заурчал. Длинные когти нетерпеливо скребли пол. Клыкастая мокрая морда снова ткнулась в правую ногу.

Апологет набросил на шею твари импровизированную удавку.

* * *

– Наивный человек! – штурмбаннфюрер с удовольствием разглядывал забрызганное кровью лицо Харона. – Неужели вы думали, что, убив нашего маленького друга, вы бы нас обманули?

– Во всяком случае, я попытался! – пожал плечами апологет.

– Вы сильно недооцениваете наши интеллектуальные возможности. Впрочем, все это уже не имеет значения. С вами желает побеседовать господин бригаденфюрер. Это, между прочим, большая честь, которой удостаиваются лишь избранные из чужаков.

– А что будет с остальными караванщиками?

– А что, вы думаете, с ними будет? – прищурившись, переспросил штурмбаннфюрер. – Разумеется, мы их отпустим. Мы ведь не жестокие звери, что бы о нас ни рассказывали в других поселениях.

– Хорошо! – кивнул Харон. – Ведите меня к нему.

– Для начала умойтесь, – усмехнулся офицер. – А то уж больно вид у вас… кровожадный.

Против умывания апологет не возражал.

* * *

Главный оплот украинских фашистов, форт под номером Тридцать, располагался в здании государственной налоговой инспекции Фрунзенского района, посредине крупного жилого массива. Конвой, сопровождавший плененного апологета, состоял из шести человек, включая отличившегося штурмбаннфюрера. Рюкзак и оружие у Харона отобрали еще перед прохождением паспортного контроля. Сейчас его личные вещи нес один из солдат.

Солнце клонилось к закату, окрашивая руины в мягкие оранжевые тона. Небо над городом пламенело алым, будто кто-то невидимый разлил в стратосфере огромную банку с кровью. В прикрытое респиратором лицо дул холодный ветер. Под ногами хрустел снег. Из-под защитных масок бойцов «СС-Слободы» вырывались облачка белого пара.

Харон понимал, что его положение безнадежно. Он в ловушке. Фашисты ни за что не выпустят такую желанную добычу. Настоящий подарок судьбы. Что дальше? Война с «Лимбом»? Неужели Шмелев рискнет пойти на открытый конфликт? Или оставит все как есть, пытаясь выклянчить у Круга нового апологета?

На фонарных столбах у хорошо сохранившегося пятиэтажного дома болтались раскачиваемые ветром окоченевшие повешенные. К одежде каждого был приколот лист бумаги с ярко-желтой «звездой Давида».

Солнце окончательно зашло за горизонт. Безрадостный пейзаж окрасился унылыми серыми красками. Теперь мир напоминал выцветшую черно-белую фотографию.

В небольшом переулке рядом с пылающей огнем бочкой грелись патрульные в темно-зеленых противогазах. При виде конвоя один из солдат приветственно поднял руку.

– Как обстановка? – спросил штурмбаннфюрер, угощая озябших бойцов сигаретами.

– Пока все нормально!

– Когда будете сменяться, трупы повешенных унтерменшей предайте огню. Ни к чему привлекать к нашему району падальщиков.

– Так точно, господин штурмбаннфюрер, будет сделано!

Офицер удовлетворенно кивнул и, спрятав портсигар, дал команду конвою двигаться дальше.

Здание налоговой инспекции Фрунзенского района выглядело жутковато. Окна заложены красным кирпичом, из узких прорезей бойниц смотрят черные стволы пулеметов. По всему фасаду растянуто бьющееся на ветру красное полотнище со свастикой. Вокруг колючая проволока и противотанковые «ежи». Давешний бронетранспортер тут как тут, орудийная башня повернута в сторону улицы Пожарского.

Настоящий неприступный бастион.

То, что фашисты не завязывали пленнику глаза, было плохим знаком. По всей видимости, остаток жизни Харон должен провести в этом угрюмом месте.

Что и говорить, жуткая перспектива.

* * *

Бригаденфюрер Олекса Дэреш, облаченный в идеально сидящую эсэсовскую форму, напоминал одного известного киноактера из прошлого. Апологет не сразу смог вспомнить его имя и фамилию. Но когда главный фашист Харькова надел изящные очки с круглыми стеклами, Харон вспомнил. Внешне Дэреш был вылитый Жан Рено, французский актер испанского происхождения. Смуглая кожа только добавляла сходства этим двум совершенно разным людям, один из которых, наверное, давно уже мертв.

– Прошу вас, присаживайтесь, – Дэреш указал на красивый, обтянутый синим бархатом стул.

Харон послушно сел, украдкой рассматривая богатое убранство кабинета. Фашисты и впрямь славно поторговали с конфедератами, выкупив из харьковского исторического музея всевозможное барахло, не представлявшее в новом страшном мире никакой ценности. Особенно поражал ржавый пулемет «Максим», пылившийся в дальнем углу. За спиной с удобством устроившегося за антикварным столом Дэреша возвышались расшитые золотом нацистские штандарты, между которыми висел большой портрет Адольфа Гитлера.

– Звание бригаденфюрер, кажется, соответствует генерал-майору? – уточнил апологет.

– Да вы просто кладезь исторических знаний! – искренне восхитился Дэреш. – Вряд ли в нашем городе найдется второй человек, который сможет точно перечислить все звания офицеров эс-эс.

– В прошлой жизни история была моим маленьким хобби, – признался Харон.

– А кто вы по образованию, если не секрет?

– У меня два образования, гуманитарное и техническое. Я окончил Харьковский авиационный институт и заочно – исторический факультет Каразинского университета.

– Лучшие вузы города, – кивнул Бригаденфюрер, – были… м-да. Ну и как же вы дошли до такой жизни?

– Простите, не понял?

– Мутант-апологет, покинувший насиженный форт… – сняв очки, Дэреш задумчиво поглаживал переносицу. – Скажите, вас за что-то изгнали?

– Нет.

– Тогда в чем же дело?

– Важные дела в городе.

– Такие важные, что вы решили рискнуть благополучием вверенного вам поселения?

– Именно.

– И можно поинтересоваться, откуда вы пришли… Хотя не утруждайте себя ответом, и так ясно, что из тринадцатого форта. Значит, бравые вояки на время вашего отсутствия остались без прикрытия. Любопытно-любопытно… Вам очень не повезло, дружище. Если бы не докучающие нам в метро мутанты, мы бы спокойно пропустили вас к станции Советской Армии.

– У вас еще есть время это осуществить, – улыбнулся Харон.

– Нет-нет, – бригаденфюрер шутливо погрозил пальцем. – Отныне вы всецело и только наш. Как говорится, что с воза упало, то пропало.

– Желаете войны с «Лимбом»?

– Какой-такой войны? Вы ушли в свободное плаванье без сопровождения, один. Наверняка никто точно не знает, где вы находитесь. Если нас спросят, мы сообщим, что беспрепятственно пропустили вас, и даже предоставим в качестве неоспоримого доказательства соответствующие записи. А там среди руин… ищи ветра в поле…

«М-да, весьма хитрые ребята, смекалистые», – грустно подумал апологет.

– Вижу, у вас довольно занятный балахон, – Дэреш указал на латинскую надпись на груди.

– Много лет назад в этой одежде я спустился в метро, когда на город посыпались бомбы.

– Значит, вы горячий поклонник группы «Nokturnal Mortum»?

– Более того, я даже был знаком с их клавишником Алексеем Горбовым, больше известным под сценическим псевдонимом Сатуриус.

– О, даже так! – бригаденфюрер явно заинтересовался темой разговора. – И каким он был человеком?

– Приветливый, интеллигентный парень… а почему вы, собственно, спрашиваете?

– Потому что в той жизни я был фанатом «Nokturnal Mortum». Эти музыканты настоящие патриоты Украины. Я все надеялся, что кто-то из них смог спастись после Катастрофы. Но, увы. Я встретил только вас, человека, лично знавшего одного из них.

Харон внимательно изучал собеседника, пытаясь понять, в какую игру тот с ним играет.

Мечтательно прикрыв глаза, Дэреш тихо продекламировал по памяти слова из песни «Nokturnal Mortum» «Украина»:

– Я беру в долонi землю, що э чиста, як душа. Я кохаю тебе, ненько, вiчна матiнко моя…[2]2
  Я беру в ладони землю, которая чиста, как душа. Я люблю тебя, родная, вечная матушка моя. (укр.)


[Закрыть] М-да… Кстати, мои люди обнаружили у вас очень любопытные вещи…

Бригаденфюрер резко выдвинул один из ящиков стола, аккуратно выкладывая на полированную крышку CD-плеер и кляссер с компакт-дисками.

– А мой пистолет у вас в столе, случайно, не завалялся? – шутливо поинтересовался апологет.

– Вполне возможно, что и завалялся! – усмехнулся Дэреш, добавляя к плееру с дисками блестящую «гюрзу». – Забирайте!

Харон недоверчиво смотрел на фашиста.

– Думаете, это какая-то провокация? Зря. Я совершенно искренен. Вижу по вашим глазам, вы не способны выстрелить в человека. Впрочем, там все равно нет патронов.

Апологет протянул руку. Взял пистолет. С щелчком выдвинул пустую обойму. Затем, пожав плечами, сунул оружие за пояс.

– Видите, насколько я вам доверяю, – развел руками бригаденфюрер. – С вашей стороны рассчитываю на то же самое.

Расстегнув молнию, фашист с интересом принялся листать пластиковый кляссер.

– М-да, весьма впечатляющая подборка. Как жаль, что в вашей коллекции нет «Nokturnal Mortum». Помните их альбом две тысячи девятого года?

– «Голос стали»! Настоящий шедевр.

– Да, шедевр! А какие там тексты про Украину. Просто сердце сжималось, когда их читал. М-да… все ушло…

Вот уж кого Харон не ожидал встретить среди развалин Харькова, так это разбирающегося в тяжелой музыке неофашиста.

– Давайте поступим так… – Дэреш отложил коллекцию дисков и плеер в сторону. – Мне очень не хочется расставаться с конфискованным у вас сокровищем, но, с другой стороны, отныне вы наш апологет… Вы вот, говорили, знаете историю. Сыграем в маленькую игру?

– Почему бы и нет, – согласился апологет, терять которому было отныне нечего. Фашисты теперь отпустят его из тридцатого форта разве что ногами вперед.

– Назовите дату и место рождения человека, изображенного на портрете за моей спиной?

– Двадцатое апреля тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, австрийский городок Браунау-на-Инне.

– Плеер и диски снова ваши. Можете забирать!

Харон встал с кресла, бережно сунув за пазуху плеер, а вслед за ним и кляссер с дисками.

– Существовала такая интересная наука – френология, – проговорил он, пристально глядя на портрет вождя немецкой нации. – Ее родоначальник, доктор Ламброзо, пытался определять преступные наклонности человека по строению черепа. У Вашего любимого фюрера в этом смысле весьма любопытное лицо. Лоб между бровями и линией волос низкий, но необыкновенно широкий, что говорит об уме и бесстрашии. Грубые брови указывают на презрение к закону. Маленькие площадки между бровями и глазами твердые и приподнятые, а это означает железную волю. Кожа на лице натянута туго – признак безжалостного характера. Под глазами впалость, благодаря которой видна линия, проходящая вниз по щеке, – черта сатанинского характера.

– Вы закончили? – бригаденфюрер с легкой усмешкой смотрел на Харона, только что нагло препарировавшего характер немецкого фюрера. – Охрана, отведите нашего нового друга в выделенное ему помещение.

* * *

«Выделенное помещение» оказалась тюремной камерой с одной-единственной обитой листовым железом дверью и тусклой лампочкой, свисающей на унылом красном проводе. Обитель аскета. Панцирная сетка, установленная на кирпичах, – аналог местной кровати, в углу ржавое ведро для отправления естественных надобностей.

Бесславный конец короткого пути.

Апологет присел на жалобно заскрипевшую сетку. Провести остаток жизни в подобном месте – пытка изощренного изувера. Здесь не было времени, лишь серые облупленные стены…

Еду приносили два раза в день, утром и вечером. Пару раз выводили подышать свежим воздухом в сопровождении неразговорчивых угрюмых солдат. Один из конвоиров всегда держал на поводке злобного черного пса по кличке Рэм, с ненавистью смотрящего на пленника. Рэм мечтал, чтобы Харон попытался бежать, и тогда собаку, наконец, спустят с цепи. Наивная хищная тварь. Можно попробовать застрелить конвоиров. Те наверняка не знали, что у пленника есть оружие. Вот только где достать патроны к «Гюрзе»? Но он не мог выстрелить в живого человека. Не поднималась рука. Даже в фашиста. В хищного зверя или мутанта – запросто, но только не в человека.

Сколько апологет пробыл в своем вынужденном плену? Ему казалось, прошел целый месяц, хотя на самом деле минула едва ли неделя. Неофашистский форт жил, судя по всему, довольно скучной жизнью. Время от времени из рейдов возвращались фашистские сталкеры – закованные в серую камуфлированную броню суровые бугаи. За пределами форта регулярно кого-то вешали, а по ночам порой мешали спать доносящиеся из глубоких подвалов вопли допрашиваемых. Кровавая опостылевшая рутина. Нудные будни примитивного человеческого зла. С апологетом никто не разговаривал. Бригаденфюрер больше не удостаивал его аудиенции, и только верный CD-плеер не позволял окончательно свихнуться от безудержной тоски и одиночества. О том, что случится, когда сдохнут батарейки, думать не хотелось.

Чужак в стране чужаков.

Ценный винтик в насквозь ржавом механизме, по какому-то нелепому недоразумению упорно продолжающем работать. На что он мог надеяться? Наверное, только на чудо. Но бывают ли чудеса в обреченном вымирающем мире? Если бы Харон по-прежнему верил в бога, то он попросил бы у него помощи. Но апологет давно утратил всякую веру. Утратил в тот момент, когда потерял тех людей, ради которых только и жил. Банально? Именно так. А потом его вера пошатнулась во второй раз, когда произошла Катастрофа. Как Господь Бог мог допустить такое? Или, быть может, это очередная проверка. Тест на прочность. Страшный, чудовищно жестокий тест, потому что испытываемых почти не осталось. Что скажут они, когда с неба неожиданно спустится небесное воинство, чтобы судить. Да и кого судить? И зачем? Все и так давно ясно. Выжившим дорога только одна – в ад. Но что им какой-то ад, когда они уже давно живут в нем! Наверняка там намного комфортнее, чем здесь. Хотя бы потому, что теплее… Но кто-то (Бог? Дьявол?) все-таки услышал его молитвы. Долгожданный день избавления настал. Но не было от этого никакой радости, потому что впереди ждал долгий путь боли, обагренный чужой и собственной кровью. Этот путь навеки менял Харона, превращая его в такое же чудовище, с которыми он все жизнь боролся.

Но иначе нельзя.

Среди людей.

По-другому.

Нельзя.

* * *

Та ночь выдалась на удивление тихой. В подвалах форта никого не пытали. Никто не визжал дурным голосом. Молчали суровые дознаватели. Неужели у фашистов закончились враги? В это верилось с трудом.

Апологет проснулся от странного звука. За дверью тюремной камеры происходила непонятная возня.

Кто-то сдавленно вскрикнул.

Затем щелкнул замок.

Харон вскочил с кровати. Дверь открылась. На пороге стоял высокий человек в выглядывающей из-под зимней камуфляжной куртки эсэсовской форме и сталкерском противогазе с широким стеклом улучшенного обзора.

– Надевай! Быстро!

Незнакомец протягивал респиратор.

Ноздрей коснулся странный сладковатый запах, голова закружилась.

– Быстрее, мать твою!

Апологет подчинился, трясущимися руками натянув защитный намордник.

– Чего стоишь, пошли! Газ действует только сорок минут!

Харон выбежал в коридор, споткнувшись о распростертое под ногами тело. Незнакомец в эсэсовской форме был не один, его сопровождали четверо громил в противогазах, вооруженных штурмовыми автоматами с навинченными на дула глушителями.

– За нами, живо!

Харон снова подчинился и не пожалел, потому что через несколько минут судорожного бега по темным коридорам оказался за пределами фашистского форта.

Снаружи царила ночь.

Длинный язык прожектора, установленного на крыше здания бывшей налоговой инспекции, лениво облизывал сугробы.

Эсэсовец медленно стянул противогаз и весело подмигнул оторопевшему Харону.

– Жданов, ты? – апологет не верил глазам. – Но как…

– Вы что же, Глеб Валентинович, действительно думали, что полковник просто так отпустит вас одного гулять по городу? – с усмешкой поинтересовался начальник безопасности Тринадцатого форта.

– Но как же вы…

– Мы ваши тени! Куда вы, туда и мы. Среди фашистов есть верные «Лимбу» люди, они провели нас внутрь, когда окончательно стемнело. Полагаю, как обычно, все свалят на тайных агентов красных.

Харон с облегчением рассмеялся.