Текст книги "Приговорённые (майор Девяткин - 3)"

Автор книги: Андрей Троицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– У меня нет детей, – всхлипнул врач.

– Твое дело молодое, все еще впереди.

Врач сразу сделался серьезным и деловитым. Он заявил, что во всем виноват фельдшер Осадчий, который поддерживает приятельские отношения с одним московским бандитом по прозвищу Тубус. Но лучше все по порядку…

Дело было так. Неделю назад бригада возвращалась на подстанцию после очередного вызова. По дороге фельдшер беседовал по мобильному телефону с каким-то человеком, скорее всего, тем самым гангстером. Закончив разговор, сказал, чтобы водитель остановил машину. Через пять минут они развернулись и помчались в сторону одной из московских больниц. Подвернулась фантастическая халтура. В воздухе уже пахло большими деньгами. Голова врача закружилась, и он наделал много глупостей.

Но зачинщик всех нехороших дел – фельдшер. Он, и только он. Поленов знает Осадчего не первый год. У фельдшера есть принципы, от которых он не отступает ни на шаг. Главный принцип – никогда не отказывайся от халявы или от легких денег, особенно если денег много. Фельдшер угрозами и обманом заставил Поленова ступить на скользкую дорожку. Врач просит снисхождения. Он согласен подробнейшим образом описать, что произошло в машине «Скорой» и как место живого ребенка занял взрослый «жмурик».

Девяткин выдал врачу несколько листов чистой бумаги и самописку. Вызвал конвой и приказал запереть медика в свободном следственном кабинете. Пусть никуда не торопится, теперь торопиться все равно некуда, и опишет подробно все приключения.

Вскоре место Поленова занял фельдшер. Распухшая физиономия Осадчего выглядела так, будто ее искусали дикие пчелы. Съехавший на сторону нос увеличился в объеме, налился синевой и повис, как перезревшая груша.

– Слова не скажу без адвоката, хоть ребра ломайте, хоть ноги. Ни хрена от меня не добьетесь. Костоломы проклятые, садисты… Такое с живым человеком сотворить…

– Это кто тут человек?

– А я что, по-вашему, кусок навоза? – крикнул фельдшер.

– Вижу, мы с тобой по-разному смотрим на вещи, поэтому и разговора не получается, – покачал головой Девяткин. – Поступим так. Сейчас мое место займет человек, с которым ты познакомился днем. Ну, во дворе подстанции «Скорой помощи». Я передам ему слова, ну, про костоломов и садистов. Он позовет двух помощников, с которыми постоянно работает, и они уже решат, что с тобой делать дальше.

Осадчий вдруг подумал, что сломанный нос – это пустяки. Человеческая жизнь и так недлинная, к чему ее еще укорачивать.

– Не надо никого звать. – Осадчий привстал с табурета и прижал руки к груди. От волнения сердце куда-то провалилось, а из носа снова закапала кровь. – С вами поговорю. С удовольствием.

– Только у меня как на исповеди, – предупредил Девяткин. – Один раз соврешь – и… Короче, адвокат на кладбище тебе уже не потребуется. Твою смерть спишем на несчастный случай.

Ближе к ночи история с Колей Степановым немного прояснилась. Осадчему позвонил его приятель по прозвищу Тубус и по имени Рома Антипов. Говорят, будто он – один из самых жестоких московских бандитов. Наверное, сам Тубус эти страшные сказки и выдумывал, чтобы поддержать свой авторитет или просто ради красного словца. Словом, Тубус предложил фельдшеру большие деньги за пустяковую услугу.

Осадчий молча выслушал предложение и попросил водителя остановить «Скорую». Он вывел врача на свежий воздух пошептаться, потому что не хотел говорить при водиле. Поленов выслушал фельдшера молча, задал несколько вопросов. И подвел итог: «Деньги делим пятьдесят на пятьдесят. Десять процентов отстегиваем шоферу. Ну, чтобы помалкивал. Годится?» Осадчий молча кивнул. «А как же с кремацией трупа?» – спросил врач. «В крематории все схвачено, документы оформлены, – поморщился Осадчий. – Наше дело поменять одного пассажира на другого и довезти покойника до места».

Весь вечер бригада «Скорой» колесила по городу. Сначала встретились с Тубусом, получили задаток и кое-какие документы для предстоящего дела. Исполняющий обязанности заведующего онкологическим отделением больницы оказался в курсе происходящего. Он вывел из палаты мальчика, одетого в цивильные брюки и курточку. Взял за руку, проводил на улицу, помог забраться в машину и пожелал счастливого пути. Ребенок не сопротивлялся и не плакал, кажется, он плохо понимал, что происходит.

Следующую остановку «Скорая» сделала возле морга, который пользовался дурной репутацией. Мальчика спустили в подвал, там он, сидя на кушетке, листал журнал «Вязание» и разглядывал картинки. Тем временем врач и фельдшер оформили все бумажки, погрузили в машину «Скорой» неопознанный труп мужчины, сунули ему в карман квитанцию из прачечной и прикрыли тело одеялом.

Мальчика вывели из подвала и снова посадили в ту же самую «Скорую», где лежал покойник. На берегу Яузы Колю ждал Тубус. Парнишку пересадили в машину с заляпанными грязью номерами и получили обещанные деньги. Бригада «Скорой» доставила в морг тело неизвестного дядьки с квитанцией в кармане и вернулась на подстанцию. До ночи играли в карты. Врач и фельдшер были уверены, что тот труп с квитанцией уже сожгли в топке морга, а в журнале регистраций записали, что кремирован некий Коля Степанов, скоропостижно скончавшийся от отека легких. Но вышла накладка…

Деньги поделили честно, как договорились. Куда исчез мальчик и кому он вообще понадобился – неизвестно. Во всяком случае, Осадчий не имеет никакого представления о его дальнейшей судьбе.

Девяткин исписал семь листов протокола и отложил ручку в сторону.

– Где и при каких обстоятельствах ты познакомился с Тубусом, то бишь Ромой Антиповым?

– Да мы в одной школе учились. А спустя годы случайно встретились. Ну, он крутой мужик. Целый шкаф итальянских костюмов, кабаки, бардаки, «Мерседесы». А я – простой фельдшер на подстанции, образование – медицинский техникум. А перспективы служебного роста – за хорошую взятку устроиться на труповозку. Перевозить жмуриков в морг – это не работа, это золотое дно. Родственники всегда последние деньги отдадут. Короче, Тубус вроде человек, а я…

– Итак, состоялась встреча старых друзей. И что дальше?

– Тубус сказал, что хорошо заработать можно и на моем месте. Я несколько раз помог ему избавиться от криминальных трупов. Был человек – осталась горстка пепла. Несколько раз вывозили в морг тела с пулевыми и ножевыми ранениями. Кто эти люди, при каких обстоятельствах их кончили – мне по барабану. Но Тубус хорошо платил. Всем, кому надо. И кому не надо. Поэтому все шло путем.

– По каждому эпизоду ты письменно изложишь все, что запомнил. Зачем Тубусу понадобился ребенок?

– Ну, ясно, не в кубики с ним играть. Тубус чей-то заказ выполнял. А кому нужен мальчик, тем более инвалид, я без понятия.

Девяткин вызвал двух охранников и приказал запереть фельдшера в соседнем кабинете, выдав ему бумагу и ручку, а сюда позвать старшего лейтенанта Лебедева.

Не успел он выкурить сигарету, как на пороге возник позевывающий Саша Лебедев.

– Слушай и запоминай, – сказал Девяткин. – Сейчас пробьешь адрес квартиры некоего уголовного авторитета по кличке Тубус и по имени Роман Антипов. Этого типа я давно знаю. По совести говоря, Рому давно пора прислонить к теплой стенке и пустить ему пулю промеж глаз. Но, как назло, у Тубуса всегда наготове десяток адвокатов, которые выдернут его из любого дерьма. Докажут заседателям, что черное – это белое, и наоборот. Кроме того, где-то наверху у него есть серьезные покровители.

– Понятно, – мрачно кивнул Лебедев.

– В составе оперативной группы будешь дежурить возле его дома. Возьмете Тубуса, как только он появится. Действовать без лишнего шума. Заткнете этого господина в машину и доставите…

– На Петровку?

– На Петровку он опять вызовет взвод своих адвокатов, и его высокие покровители окажутся в курсе всех дел. В результате посидит сутки в камере, а потом мы его выпустим. Без предъявления обвинений. Может быть, еще извиняться придется. Так что у меня другой адресок имеется.

Девяткин написал на отрывном листке адрес дома в районе метро «Беговая», назначенного под снос, положил бумажку на стол и подмигнул Лебедеву.

В подвале загородного дома, разделенном перегородками на отдельные комнаты, собрались восемнадцать мужчин, одетых в гражданскую одежду. Однако по выправке можно безошибочно определить, что это люди военные или бывшие военные. Перед входом в так называемый кинозал – комнату с большим экраном на стене – гости оставили на столе портфели и сумки, а также электронные приборы, что были в карманах.

В предвкушении важных сообщений они почти не разговаривали, молча расселись по местам и приготовились слушать. Верхний свет приглушили, на экран вывели карту горной местности.

Последним в зале появился хозяин дома, бывший полковник ФСБ Николай Макарович Лихно. Поздоровавшись с мужчинами, он спросил, кого сегодня нет, и получил ответ, что сбор полный. Тогда, потирая ладони, Лихно подошел к экрану, сказал, что вопросы лучше задавать сразу, как только они возникнут, а он постарается ответить, откашлялся в кулак и начал с короткого предисловия.

Всем присутствующим хорошо известна новейшая история России, когда государство выпустило из ослабевших рук огромные куски народной собственности. Этим воспользовались нечистые на руку дельцы, и началось большое разворовывание и распродажа России, которые длились годами. Теперь бывшее отребье, воры и любители падали, растащившие страну, превратились в преуспевающих господ, в больших бизнесменов. Некоторые продолжают так называемый бизнес в России, некоторые свалили за границу и там прожирают наворованные деньги.

Сейчас речь идет об одном из таких персонажей – Игоре Аносове, в свое время человеке известном. Многие из присутствующих слышали это имя и даже знакомы с этим человеком лично. Ему принадлежали значительные активы в Москве: строительные фирмы, страховой и банковский бизнес – это всего лишь некоторые сферы его деятельности. В свое время фээсбэшники пытались взять Аносова, но недооценили его способностей. Человек он оказался шустрый, скорый на ногу и, главное, носом чувствовал близкую опасность.

Когда у Аносова начались неприятности, он сумел быстро продать бизнес и уехать за границу. Лихно старался следить за судьбой этого персонажа, но упустил его из вида. Недавно стало известно, что Аносов живет в Сирии, в пустынной горной местности неподалеку от турецкой границы. Часть наворованных денег он разбросал по разным заграничным банкам, но кое-что держит при себе. Лихно показал указкой на карту.

– Вот здесь, закрытый со всех сторон горами, находится дом нашего героя. На этот раз у меня есть уверенность, что мы тряхнем старину Аносова так, что он отдаст все до последнего цента. По моим данным, в доме Аносова наличности более десяти миллионов долларов. Плюс золото в ювелирных изделиях и слитках. Таким образом, мы не просто становимся немного богаче, мы восстанавливаем историческую справедливость, отбираем у воров то, что им не принадлежит. Опыт в подобных делах у нас есть. Вспомните операцию в Судане. И каирское дело.

– Почему он держит деньги при себе?

– Не слишком доверяет банкам. А может быть, ему нравится спать на матрасах, набитых долларами. Итак, дом стоит на небольшом плато, на которое ведет единственная дорога. Неподалеку от дома – брошенная деревня, где мы временно устроим лагерь. Это лучше, чем мучиться в палатках. Жилище Аносова имеет ряд особенностей. Из него к горам ведут два тоннеля, которые соединяются с древними пещерами. Поэтому в случае нападения он может скрыться. Эти пещеры и тоннели – наша головная боль.

В зале зашептались.

– Минуту внимания, – поднял руку Лихно. – Теперь приятное сообщение. Мы нашли человека, она иностранка, которая раскрыла нам систему этих подземных тоннелей и входов в них со стороны гор. На место уже выехали три наших бывших сослуживца… Впрочем, почему бывших? Офицер – это на всю жизнь. Не важно, в отставке мы или на действительной службе. Наши люди на месте проверили полученные данные о подземных ходах. Все сходится. Информатора, эту женщину, доставят на место доверенные люди. Это, так сказать, наша страховка на тот случай, если женщина все же что-то от меня утаила.

– Что за публика охраняет Аносова?

– У него всего три-четыре телохранителя, – усмехнулся Лихно. – Азиаты. То ли туркмены, то ли узбеки. Они с Аносовым давно. Имея численный перевес, хорошее оружие и отличную выучку, мы навяжем свои условия и не оставим ему выбора. Сегодня я жду сообщения от наших людей, что подземные ходы и пещеры заминированы. Аносову некуда будет уйти. Единственную дорогу мы сумеем перерезать. Итак, господа… Группами по два-три человека вы добираетесь до места. Будете пользоваться документами, которые получите у моего помощника господина Куприна.

По темному залу прошел тихий гул.

– Какое оружие?

– Черные автоматы Калашникова серии сто, карабины «Тигр», снайперские винтовки, наступательные гранаты РГД и Ф-1, реактивные противотанковые гранатометы. Это на случай, если потребуется разнести до основания дом Аносова. Но, мне кажется, господа, до этого дело не дойдет. Мало того, мы сделаем всего несколько выстрелов, больше просто не потребуется. Дело в том, что у меня в рукаве такой козырь, который бьет любые карты Аносова. – Лихно выдержал эффектную паузу, дождался, когда стихнет гул одобрения и люди в зале перестанут шептаться. Наконец воцарилась мертвая тишина. – В свое время Аносов любил женщину, которая впоследствии скончалась в местах лишения свободы. Женщина умерла, но остался ребенок. О существовании мальчика Аносов узнал с большим опозданием и начал поиски ребенка. Ваш покорный слуга его опередил, мальчик у меня. А папочка ждет встречи с сыном. Ради ребенка он готов на все. И уже отсчитывает деньги, которые придется заплатить за это удовольствие.

Лихно видел лица людей, на которые падал свет от экрана. Эти лица ему нравились.

Глава тринадцатая

Джейн очнулась, когда наступило серое холодное утро. Мотор уже не пыхтел, лодка стояла у берега. Открыв глаза, она увидела Палыча, переодевшегося в гражданскую куртку. Сидя на корме, он смолил сигарету и глядел куда-то вдаль, где границу между водой и небом занавешивала пелена тумана. Джейн сбросила с себя промокший брезент, села на деревянный настил лодки. Голова кружилась, хотелось снова лечь, накрыться брезентом, заснуть. И уже не просыпаться.

Из клочьев тумана выплыла фигура Сотникова. Забравшись в лодку, он присел на корточки, наклонился к Джейн, заглянул ей в глаза:

– Как ты? Ничего?

– Со мной все в порядке. – Голос ее прозвучал твердо.

– Точно все в порядке? – не отставал Сотник.

– Абсолютно точно. Давно так хорошо себя не чувствовала, – ответила Джейн и в следующую секунду лишилась чувств.

Пришла она в себя на соломенном настиле, покрывавшем широкую телегу. Дорога тянулась бескрайним полем. Какой-то старик, сидевший на козлах, понукал лошадь и часто оглядывался назад. Глядел на Джейн и чему-то улыбался. В эти мгновения его лицо становилось похоже на печеное яблоко. Поверх ватника старик набросил дырявый женский плащ небесно-голубого цвета, а на лоб натянул кепку.

– Ну, мертвая! – крикнул он и протянул лошадь вожжами по провислой от старости спине. – Вот же наказанье… – Снова обернулся и громко, чтобы все слышали, сказал: – Теперь уж скоро. Подъезжаем.

Сзади телеги брели Палыч и Сотников, который о чем-то ему рассказывал.

– Если все пойдет нормально, будем на месте через трое суток, – говорил Сотников. – Получим «капусту», новые документы и отчалим.

– Чта… Чту… Что это за люди?

– Ну, те самые, про которых я говорил. Плюс еще десяток бывших офицеров ФСБ. Или того больше. И какой-то кадр, из которого хотят выжать немного денег. Коммерсант, конечно, может заупрямиться, но чекисты обещали привести с собой мальчишку-инвалида. У него левая рука ампутирована до локтя. Этот пацан по имени Коля – единственный сын того бизнесмена. Нас эта история абсолютно не скребет. Мы получим лавэ раньше, чем они начнут торговаться. Такой уговор.

– Но… На… Нас кинут, – медленно промычал Палыч. – Че… Чи… Чекисты не делятся бо… бабками.

Сотник что-то ответил и засмеялся. Джейн прислушалась, но ветер, изменивший направление, уносил слова к невидимому горизонту, а веки ее снова налились тяжестью…

Когда она снова пришла в себя, обстановка изменилась. Накрытая тяжелым одеялом Джейн лежала в полутемном закутке за огромной русской печкой. Было жарко, хотелось пить. Губы растрескались, а щеки сделались горячими и шершавыми. Из-за занавески, заменявшей ширму, появилась старуха с большой чашкой, полной молока, и встала в изголовье кровати.

– Попей, милая, – растянула она в улыбке серые губы. – У тебя жар был. Но сейчас получше.

Джейн хотела улыбнуться в ответ, но не смогла. Припала губами к краю чашки, сделала первый глоток и медленно выпила все молоко.

– Где я? – спросила, отдавая старухе пустую чашку. – И чем так вкусно пахнет?

– Хлебом, дочка, пахнет. Только из печки его вытащила. Хочешь хлеба?

– Очень хочу.

– Тебе горбушку?

Старуха не услышала ответа, потому что Джейн уже крепко спала.

Три свободных дня, которые Джейн вместе с дочерью Кристиной хотели провести вместе, оказались заполненными бесконечными телефонными переговорами с Москвой. Накануне Джейн пригласила свою новую подругу Лайзу к себе домой, чтобы вникнуть в ее проблему с усыновлением русского мальчика. Полдня Джейн перезванивалась со своим другом адвокатом Дмитрием Радченко. Говорила с еще одним известным человеком, правозащитником, членом Хельсинкской группы, со старым приятелем, который поддерживал знакомства с российскими чиновниками высокого ранга.

Лайза отправила мужа в гостиницу, чтобы не мешал, а сама ни на минуту не отходила от Джейн. Слушала все разговоры, прижимая к уху трубку параллельного телефона. Когда беседа подходила к концу, взрывалась эмоциями. Обхватывала ладонями голову и кричала в потолок, обращаясь то ли к Создателю, то ли к соседям из верхней квартиры:

– Вот видишь, они не дают мне усыновить ребенка, хотя на моей стороне закон. Их чертов закон тоже на моей стороне. Все говорят так. И юристы, и эти долбаные правозащитники. Но ребенка я не могу забрать.

– Успокойся. – Джейн повторяла банальности, что слышала от отца еще в детстве. – Из любого положения есть выход. Мы обязательно что-нибудь придумаем…

Но Лайза не хотела ничего слушать. Она плакала, пересаживалась из кресла в кресло, бродила по квартире. И снова плакала.

– Каждый раз у них новая причина, – причитала она. – Каждый раз… Они говорят, что ребенку нужно пройти медицинское освидетельствование. Нужно заключение авторитетной комиссии, что у мальчика действительно ампутирована рука. Через месяц нужно еще одно заключение другой комиссии – что ампутированная рука за две недели не отросла. Им нужна справка, что органы ребенка не подвержены регенерации. О-о-о-о!.. Это издевательство! Надо мной, над Cтивом, а главное, над ребенком. Коля за свою короткую жизнь видел столько плохого, что за три жизни не увидишь.

– Послушай меня. – Джейн старалась, чтобы голос звучал ровно. – Я взялась за дело, значит, результат будет. То есть я сделаю все, чтобы результат был. В лепешку расшибусь, но сделаю, что смогу. Ты должна мне верить.

– Ты сама говорила, что больше не поедешь в Россию. Один раз ты там чуть было не погибла и дала себе слово не возвращаться назад. А без тебя ничего не получится. Господи… По русским законам иностранцы не имеют права усыновлять здоровых детей, только тяжелобольных, на которых не претендуют русские усыновители. Но мне не дают даже этого несчастного инвалида.

– Я знаю, знаю, – кивала Джейн.

– У мальчика была первая группа инвалидности. Но в тот момент, когда мы со Стивом прошли уже все круги ада, назначили новую комиссию. Врачи, мать их, определили, что у Коли не первая, а вторая группа. Значит, иностранцы не могут его усыновить. Когда мы вернулись обратно последний раз, у меня был нервный срыв. Я две недели не вставала с кровати. Думала уже, что так и сдохну…

– Если надо, я вернусь в Россию, – твердо проговорила Джейн. – Я хочу помочь. И сделаю все… – Она замолчала, так как понятия не имела, чем именно сможет помочь.

К вечеру второго дня Лайза, уставшая от своих криков и слез, выпила две таблетки снотворного и уснула на диване.

Джейн села к письменному столу, положив перед собой лист бумаги, нарисовала на нем круг, вписала в этот круг имя «Коля». Ниже мелким разборчивым почерком коротко написала все данные, что удалось узнать.

Мать Коли, некая Елена Степанова, родила ребенка, отбывая тюремный срок за убийство. По данным следствия, она нанесла множественные ножевые ранения пятидесятилетнему Ивану Лаптеву, у которого снимала комнату. Свидетелем обвинения стал некий Парфенов, друг потерпевшего. По версии следствия, двое мужчин играли в карты. Якобы в соседней комнате послышался какой-то странный шум, и Лаптев пошел посмотреть, что происходит.

Через несколько минут раздался ужасный крик, за ним другой крик, уже слабее. Когда Парфенов вбежал в соседнюю комнату, его друг плавал в луже крови, пытаясь ладонями зажать чудовищную рану в животе. А квартирантка с перекошенным от злобы бледным лицом стояла у противоположной стены, сжимая в руке нож с бурым от крови лезвием.

На полу валялось раскрытое мужское портмоне. Рядом с ним несколько крупных купюр и мелочь. «Только прикоснись ко мне, ублюдок, – пожалеешь», – сказала женщина. Она говорила тихо, ее губы и подбородок дрожали. Парфенов застыл на пороге, боясь пошевелиться. Женщина немного помолчала и добавила: «Теперь пошел отсюда, а то и тебе кишки выпущу к такой-то матери».

Охваченный страхом уже немолодой мужчина, не помня себя, добежал до ближайшего отделения милиции. Степанову взяли на остановке, где она ждала автобуса. При себе имела небольшой чемодан с личными вещами и немного денег. На внутренней части правой руки обнаружены микрочастицы крови той же группы, что и у покойного хозяина квартиры. В ходе предварительного расследования выяснили, что женщина, находившаяся в стесненных условиях, пыталась украсть кошелек хозяина квартиры. Тот поймал воровку за руку, но, по доброте душевной, не потащил ее в милицию, а пытался вразумить словами. Мол, молодая, у тебя вся жизнь впереди, а ты тянешь руки к чужим деньгам. Бедняга за свою доброту и поплатился. Постоялица нанесла ему три удара кухонным ножом в живот и один удар в грудь.

– Дело Степановой списано в архив, где благополучно пролежало до сегодняшнего дня, – сказал во время телефонного разговора друг Джейн, адвокат по уголовным делам Дмитрий Радченко. – Я получил бумаги без труда. Да никто и не собирается делать из этих пожелтевших листков тайну. Короче, все поросло травой забвения. Джейн, почему ты интересуешься этим старьем?

– Собственно, я интересуюсь судьбой мальчика. Сына Степановой. Но, как мне кажется, надо знать всю историю ребенка. Меня интересует каждая деталь. Каждая мелочь, которая может показаться несущественной даже тебе.

– Что ж, я готов к длинному разговору, – сказал Радченко. – Только информация у меня так себе… Не очень веселая. – И продолжил свой рассказ.

Против Степановой свидетельствовали не только прямые улики, как то: показания друга убитого, но и косвенные доказательства – кровь на руке и на манжете кофточки. На допросах Елена показывала, что пострадавший пытался ее изнасиловать.

Степанова утверждала во время предварительного следствия, что в тот роковой вечер хозяин квартиры, накачавшийся водкой и пивом, ввалился в комнату, опрокинул ширму, загораживающую ее кровать. Степанова пыталась встать и выбежать из комнаты, но он ударил ее по лицу, повалил на железную кровать, разорвал на груди халат и навалился на нее. Степанова, тогда уже беременная, плохо себя чувствовала, мучилась тошнотой и головными болями. Однако она сумела оттолкнуть мужчину. Вскочив с кровати, шагнула к столу, на котором лежал оставленный еще с обеда нож.

Дальнейшие события, как Степанова показала на следствии, словно заволокло пеленой тумана. Кажется, обороняясь, она нанесла насильнику удар ножом, впрочем, точно в этом не уверена. Память сохранила лишь отрывочные воспоминания: стоны умирающего, кровь на полу, кровь на кровати, на обеденном столе и даже на стенах. Степанова покидала вещи в чемодан и пошла на автобусную остановку, потому что денег на такси у нее не было.

– Тут нестыковка получается, недоработка следствия, – говорил Радченко. – Свидетель, партнер покойного по картам, показывает, что деньги, крупные и мелкие, лежали на полу. И портмоне там же. А Степанова, которая якобы совершила убийство из корыстных побуждений, почему-то уходит из дома с жалкими копейками в кармане. Если бы у этой женщины был приличный адвокат, он бы вытащил ее. Десять к одному, что ее освободили бы в зале суда.

– Значит, она не виновата?

– Картина неясная. Адвокат был назначен государством. Как я понял, он даже с делом толком не знакомился. Полистал протоколы допросов и через десять минут забыл, что там написано. Он не ходатайствовал о назначении различных экспертиз, не встретился с единственным свидетелем. С подследственной в тюрьме виделся всего пару раз. На суде он просил учесть, что это первый проступок его подзащитной. Степанова прежде не привлекалась к уголовной ответственности, не была под следствием. Кроме того, она беременна. Поэтому вправе надеяться на снисхождение заседателей.

Суд прошел быстро, дело-то простое. Степанову, получившую двенадцать лет срока, отправили в пересыльную тюрьму, затем в лагерь. Там родился ребенок, зачатый еще на воле. Не исключено, что отцом мальчика был тот самый хозяин квартиры, сдававший бедной женщине комнату. После родов Степанову выписали из лагерной больницы. Она имела право дважды в день навещать ребенка, чтобы кормить его грудью.

В деле сохранилась жалоба Степановой, направленная в областное Управление исполнения наказаний. Она пишет, что акушер и врач были совершенно пьяны, когда принимали роды. Ребенка из нее буквально выдавили. А потом уронили его на пол, сломали новорожденному руку, что привело к ее дальнейшей ампутации. Ну, разумеется, на эту жалобу не было никакой реакции начальства, матери искалеченного ребенка даже не ответили.

Зимой Елена угодила в медико-санитарную часть с воспалением легких. В отдельном боксе пролежала два дня, поутру третьего дня ее нашли под одеялом уже холодной. Острым краем заточенной столовой ложки она перерезала себе горло.

– Это все, что я смог узнать, – сказал Радченко. – Дай мне неделю сроку, я наверняка нарою еще что-нибудь.

– Спасибо, Дима, – ответила Джейн. – Постарайся выяснить, есть ли родственники у Степановой? Сестра или брат?.. Может быть, родители живы? В таком деле, как усыновление ребенка, надо все предусмотреть.

Телефон в квартире Джейн не умолкал трое суток. Друзья и знакомые из Москвы, каждый по своим каналам, старались выяснить хотя бы что-то о судьбе мальчика, его покойной матери и, главное, найти ответ на вопрос: почему Колю не хотят даже допустить на свидание к Стиву и Лайзе. Некоторую ясность внес Дима Радченко.

– Ну, со свиданием все ясно. От ваших друзей хотят получить, как бы это сказать, некий вступительный взнос в общество приемных родителей. Неофициальный взнос. Потому что и общества такого нет.

– Взятку, что ли?

– С тобой неинтересно разговаривать, – засмеялся Радченко. – Ты называешь вещи своими именами.

Первые три года своей жизни Коля содержался в лагерных яслях вместе с годовалыми детьми, потому что якобы страдал судорогами, которые местный фельдшер поначалу принял за эпилепсию. Но диагноз не подтвердился. До трех лет мальчик не общался со сверстниками, не умел ни ходить, ни разговаривать. Из лагеря Колю отправили в дом малютки. Когда он попал в общество сверстников, то быстро догнал их в развитии. Дважды его усыновляли. Первый раз материнство оформила чета скрытых алкоголиков, которые пропивали пособие, что государство выделяло на питание и одежду ребенка. Колю отобрали у них, когда до голодной смерти оставалась неделя. Или того меньше.

Второй раз отцом мальчугана стал водитель местной автобазы Курдюмов, он планировал основать настоящий семейный детский дом, где под одной крышей одной большой счастливой семьей жили бы не меньше десяти сирот-малюток. Курдюмов давал интервью местной газете, делился планами организации семейного детского дома и даже выступал на телевидении. Энтузиаста поддержали городские власти, выделив безвозвратную ссуду на постройку дома.

Курдюмов и его супруга усыновили семь, а затем еще двух детей. Начали строительство. Годом раньше государство значительно увеличило размер пособий на детей-сирот, и Курдюмов на привалившие деньги отгрохал двухэтажный каменный особняк, скрытый от любопытных глаз трехметровым забором. Когда до окончания отделочных работ оставалось всего ничего, он сдал детей обратно в дом малютки. В заявлении указал, что воспитанники не слушаются его, своевольничают, а сам основатель семейного детского дома не пользуется у детей отцовским авторитетом. С тех пор в огромном доме живут Курдюмов с женой и двое его родных детей.

Коля в шесть лет впервые сбежал из детского дома в компании мальчишек постарше. Они собирались ехать на юг, к теплому морю. Беглецов на товарной станции поймала милиция. А Коля, нырнув под вагоны, спасся бегством и через сутки очутился в компании бомжей. Худого, изможденного, его таскали по пригородным электричкам и вокзалам, выпрашивая у пассажиров деньги на пропитание дистрофика.

Подавали не то чтобы много, но на пропой хватало, к вечеру никто из четырех бомжей не стоял на ногах. Спали в подземном переходе и в канализационном колодце, зимой там было тепло. Так продолжалось четыре месяца. Коля и вправду исхудал как скелет, не мог уже передвигаться без посторонней помощи и наверняка бы умер, но одна сердобольная женщина выкупила мальчика за приличные деньги. Коля отлежал месяц в больнице, где его лечили от истощения, а после выписки был направлен в другой детский дом.

– Чтобы все это выяснить, мне потребовалось всего несколько часов, – сказал по телефону Дима. – Все жизнеописание мальчика передо мной. Оно умещается на нескольких листках бумаги. Чтобы получить копии документов, личное дело Коли Степанова, нужно было съездить в детский дом и накоротке переговорить с его заведующей Раисой Измайловой.

– Почему же тогда для Лайзы и Стива простое свидание с ребенком – это проблема? Я уже не говорю об усыновлении.

– Ну, похоже, ваши друзья – идеалисты. Нужно было идти проверенным путем – подмазать тех, кого нужно подмазать.