Текст книги "Отражение птицы в лезвии"

Автор книги: Андрей Гальперин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

67

– Ты… Ты… – Фердинанд, не в силах сдерживать чувств, прижимался лицом к коленям сестры. Шелона смотрела на него огромными серыми глазами, полными слез. Младенец в её руках тихо посапывал.

– Я не могла больше, брат… Не могла… После пира, закончившегося, как обычно резней, это чудовище притащило в нашу постель двух пьяных холопов… Они смеялись, они блевали кровью и лезли ко мне своими грязными руками… Я взяла малыша, и убежала на вершину башни… Я хотела броситься вниз, чтобы прекратить этот кошмар… Зачем, зачем ты это сделал со мной, брат?

– Прости… Прости меня, сестра… – Фердинанд, обнимая любимые колени, плакал, как ребенок. – Прости меня…

68

Дибо, совершенно седой, на негнущихся ногах вошел в покои герцога. Фердинанд, осунувшийся и постаревший, сидел в кресле, в своем кабинете. За его спиной, прижимая к груди младенца Николая, наследного князя Нестса, стояла княгиня Шелона, в черном, обтягивающем платье, с глубоким вырезом. Правители смотрели на толстого монаха как на отвратительное насекомое.

– Ты в очередной раз не оправдал моих надежд, Дибо… – Фердинанд заговорил сухим, колючим голосом, и монах почувствовал, как его сердце, словно налитое свинцом, опускается вниз… – И ты ничем не сможешь оправдаться в моих глазах. Но запомни, и сделай так, чтобы запомнили другие… Этой ночью, никто в замок не врывался… Никто, монах… Никто никого не убивал, никто ни за кем не гонялся… Придумывай что хочешь… Любые легенды… Заливай рты свинцом и режь глотки, но за пределами замка никто ни о чем не должен знать. Ни одна живая душа… – Фердинанд поставил перед собой на стол крошечный глиняный пузырек. – Это… Это отправишь в Вивлен. На этот раз, постарайся все сделать правильно, ибо прощения больше не будет… Тебе знакомо имя Птица-Лезвие?

Дибо затравленно замотал головой.

– Этот человек тот самый наемник, из Норка, которого ты впустил в мой замок… Твои головорезы должны разыскать его и проследить до катакомб Ульсара. Его, и долгорского монаха. Эти люди отныне работают на меня. После того, как они посетят катакомбы – они твои. Мне лишь необходимо то, что они вынесут из подземелий. И… – Фердинанд поднял голову и посмотрел на сестру. Шелона задумчиво кивнула. – Посылай Ульера в Нестс… Мир должен забыть о князе Дитере… – Фердинанд встал, нежно обнял сестру за плечи и повел ее к выходу. На пороге он остановился и, прищурившись, посмотрел на Дибо. – Найди мне Камилла, монах. Найди хоть в самом Джайлларе… Тебя ведь туда пропустят, как своего…

Дибо, проклиная все на свете, трясущейся рукой взял со стола яд.

69

– Помнишь, когда мы были детьми, ты подбрасывал меня в воздух, мне казалось, что я лечу, и я кричала от счастья…

– Ты была тогда совсем крошечной, сестра.

Фердинанд полулежал на низкой кожаной тахте, покачивая пустым бокалом. Шелона, в длинном белом платье, обтягивающем безупречную фигуру, стояла перед огромным, на всю стену, зеркалом. Густой ароматный дым, сочащийся из крошечных жаровен, расставленных по всему залу, медленно перемещался, скапливался в темных углах, дрожал над пламенем толстых свечей.

Шелона провела пальцем по стеклу, повторяя контуры лица.

– Воспоминая моего детства – это единственные добрые воспоминания в моей жизни, брат…

Фердинанд поморщился.

– Ты хотела летать? Теперь ты можешь летать…

Шелона повернулась к брату. Лицо ее исказила злобная гримаса.

– Я не хочу летать! Это мираж, бред, порожденный твоей ненавистью!

Фердинанд лениво потянулся. Потом придвинулся к резному столику на тонких паучьих лапах и налил вина. Камень на перстне кроваво блеснул в полумраке.

– Джайллар! Моя ненависть – это может то единственное, что поможет вернуть нашему роду власть в Лаоре.

– Зачем? Зачем тебе это, брат? Ты стал заложником своей ненависти, своих тайн..

– Мы родились для того, что бы править! Наши предки позорно прятались веками за стенами замков, наш род правителей мельчал. Но, быть может завтра Аттегат решит, что пришла пора изгнать истинных правителей с земель Лаоры, как они изгнали когда-то нелюдей. Кем тогда станет твой сын? Отпрыск величайшего рода станет презренным изгнанником, и над ним будут смеяться кочевники Горенна. Сейчас, Империя ослабла, а наша сила велика как никогда, сестра. Мы может изменить этот мир, вернуть прошлые времена, воскресить былое могущество нашего рода.

– Прошлое вернуть нельзя, брат… Прошлое можно исказить. Так, как это делали наши предки.

Фердинанд наполнил еще один бокал и приблизился к сестре.

– Ты гневаешься на меня, любимая моя сестра… Твой гнев справедлив. Я обрек тебя на муки, заставив выполнить свою волю. Я буду вечно корить себя за это. Но, мне по-прежнему, нужна твоя помощь.

Шелона отстранилась.

– Я испытала по твоей вине боль и ужас. Стыд предательства и бремя инцеста. Какую муку ты придумал для меня на этот раз, мой любимый брат?

Фердинанд замер. Лицо его потемнело, под гладкой кожей заходили желваки.

Шелона стояла перед ним безвольно опустив руки.

– Я даю тебе свободу, сестра. Ты станешь королевой.

– Я? – Шелона подняла глаза на брата и слабо улыбнулась.

– Да, сестра. – На лице Великого Герцога отразилась целая гамма чувств. Фердинанд поспешно отвернулся. Через мгновенье он заговорил совершенно спокойно. – Через пол-луны я встречаюсь с королем Венцелем в Виесте. Мы будем обсуждать вопросы промышленности Хоронга… Но это лишь предлог. Ты будешь присутствовать при встрече, сестра. Король знатный вдовец, и такой марьяж ему только на руку. И это в твоих и в моих интересах так же. Твоя необыкновенная красота и положение – вот путь к сердцу короля.

Шелона отступила на шаг назад, черты лица ее заострились. На мгновенье в ее облике промелькнуло что-то жуткое, нечеловеческое.

– Ты уже все решил за меня, брат?

Фердинанд резко повернулся, молниеносно выбросил вперед руку и схватил сестру за горло. Шелона издала сдавленный клекот и обмякла. Фердинанд подхватил сестру на руки и бережно отнес на тахту.

– Это твоя свобода, сестра… Ты королева, твой сын – будущий король…

Шелона повернулась к стене, глаза ее подернулись пленкой. Фердинанд склонился над ней и провел рукой по груди.

– Ты справишься со слабым королем, сестра моя. Ты избавишь мир от его сыновей, освобождая Николаю дорогу к престолу. Ты откроешь вороте моим войскам, когда я приду чтить новую королеву. Ты все это сделаешь, потому, что я люблю тебя…

Шелона почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы.

– Я тоже… Люблю…

70

Ландо стоял в своей комнатке, в нижнем ярусе замка Вивлен, и смотрел на отражение в зеркале. Десяток светильников, беспорядочно стоявших в разных углах комнаты освещали покрытое глубокими морщинами лицо старика. Ландо смотрел на свое отражение, и водил сухим, узловатым пальцем по мраморной полочке перед зеркалом.

« Как я стар… Великий Иллар… Я уже немощный старик… »

Где-то издалека, словно из глубин времени долетела, едва слышная, боевая песня армельтинских волонтеров. Отражение в зеркале зашевелило тонкими губами, в пятнах старческого пигмента:

 
Старуха, спрячь свою косу…
И выпей крепкого вина…
Пожуй старуха колбасу,
Забудь на миг, что ты мертва…
 

Он был стар. Старше его, быть может, был только Великий Герцог Латеррата. Он был немолодым уже тогда, когда его словно мешок, вытащил из боя вечно смеющийся крепыш, со странным именем Марк Россенброк. Он тащил его на себе, и при этом волочил за собою по земле тяжелораненого Императора Конрада Третьего. Он тащил их обоих, падал, вставал, и тащил дальше. Он мог бы бросить его, простого мечника, бедного армельтинца, и спасать Правителя… Но он не бросил. Он тащил их подальше от болот, а сзади, вспенивая грязь, мчалась страшная аведжийская конная сотня. Он сбросил меч и латы, и тащил их; зная наверняка, что не успеет. Он не мог предполагать, что в тыл аведжийцам уже заходят панты Империи, и громко смеялся, падая в грязь, и горланил боевую песню, подбадривая их.

 
В моих руках еще стакан,
и за окном встает заря.
Старуха, мне неведом страх,
А значит, ты приперлась зря.
 

Ландо взял с полочки костяной гребень, которым каждое утро причесывал канцлера, и провел по своим жидким, белым как снег, волосам.

Он служил ему. Верой и правдой, долгие-долгие годы. Он вставал задолго до рассвета, и ложился далеко за полночь. Иногда он вообще не спал. Он был всем для этого желчного, порой неблагодарного человека. Он был его слугой и его секретарем… Он был его глазами и ушами… Он прошел вместе за ним все ступени, от старшего писаря канцелярии, до дворянина и канцлера Великой Империи. Он искал ему надежных людей и чистил от грязи его башмаки. Он сопровождал его в дальних поездках, и бегал по лавкам, отыскивая нужный бархат для камзола…

Ландо проводил гребнем по волосам и улыбался.

Он прожил счастливую и долгую жизнь. Он пережил трех своих жен, семерых сыновей и четверых дочерей. По миру шли его внуки, правнуки и праправнуки.

Он прожил счастливую жизнь.

Старик, продолжая улыбаться, мягко опустился на пол. Рука его, сжимающая гребень, безвольно обмякла.

В комнату, неслышными шагами пошел Весельчак. Увидев лежащего на полу Ландо, огромный сваанец нагнулся, и прижался темной, покрытой уродливыми шрамами, щекой к седым бакенбардам. Из его черных, немигающих глаз потекли горячие слезы. Стоя на коленях, над мертвым телом старого слуги, великан плакал. Долго. Навзрыд. Потом, аккуратно высвободил из пальцев костяной гребень и поднес его к бесформенному носу. Обнюхав гребень со всех сторон, сваанец завернул его в плотную ткань занавеси и сунул себе за пояс. На страшном его изуродованном лице появилась улыбка, от которой пришел бы в ужас самый жуткий джайлларский боров. Он выскочил из комнаты и помчался огромными прыжками внутрь замка, распугивая стражу и ранних слуг.

Он был сваанец. Он чувствовал смерть по запаху. Над Вивленом, пронзительно вереща, взмыла стая, потревоженных чем-то, летучих котов.

71

Император сидел в своем любимом кресле, на застекленной террасе и задумчиво смотрел как падает снег. Снежинки кружились в безумном танце, свиваясь в причудливые фигуры. Снежинки кружились дразня ветер, замирали на мгновенье, и вновь догоняя друг друга, неслись к далекой земле.

Конрад смотрел на снежинки и вспоминал свой недавний сои. Ему приснилась огромная птица, а может быть, это был зверь. Птица летела над черным, страшным лесом, едва не касаясь крылом деревьев. Потом она села и заклекотала жутко и тревожно и превратилась в девушку, нечеловеческой красоты, с огромными черными глазами и волосами цвета дождливой ночи…

Конрад вздохнул и налил себе вина. Скоро ему исполниться двадцать пять. Пора думать о продолжении правящего рода. Ни одна из кандидатур, предложенных министром двора, его не заинтересовала. Он, как Император, должен думать о стойком, нужном, в первую очередь государству, браке. Была молодая княжна из Верхнего Бриуля. Княжна Бреммагны. Дочь Правителя Штикларна. Были другие. У Великого Герцога Рифлерского трое дочерей. Старшие уже сосватаны за сыновей Короля Венцеля Виго и Манфреда… Есть еще младшая… Из государственных соображений это была бы самая подходящая пара. Но даже, если отец ее и согласиться на такой брак, в чем у Конрада никакой уверенности не было, то девочке всего девять лег, и ждать придется еще, как минимум, лет шесть. За это время ситуация на землях Лаоры может измениться. Как все этом мире меняется.

Конрад улыбнулся. Он, втайне от всех, даже от Россенброка послал наемного убийцу в Куфию. Теперь Им-Могарр мертв. Его противник, маркиз Им-Нилон вернул себе всю полноту власти и станет новым Великим Герцогом. Куфия и Вилайяр опять под сенью Империи. Он сам, как настоящий Император решил судьбу опального герцога. Скоро, очень скоро, ему не нужен будет ни Россенброк, ни зануда Патео, ни Коррон. Он уже познал основные механизмы управления этой Империей. Он будет править по-своему. Жестоко и справедливо, как велит его сердце, сердце настоящего Атегатта. Только так…

На террасу зашел дежурный гвардеец, и прикоснувшись пальцами к переносице, произнес:

– Ваше Величество! Генерал-интендант милостиво просит его принять…

Конрад повернулся ко входу и попытался придать своему лицу выражение серьезной озабоченности.

– Проси…

В проходе появился Патео. Сухой, как умершее дерево, затянутый в черный мундир, казначей подошел к Императору и повторив жест гвардейца, молча протянул Конраду листок белого пергамента. Молодой правитель принял послание и развернул. Через весь лист, тонким, каллиграфическим, до боли знакомыми почерком, было выведено всего лишь два слова:

« Грядет Император! »

– Что это значит, генерал?

Патео склонил голову.

– Ваше Величество… граф Россенброк, канцлер Империи… Умер… Да упокоиться чистая душа его у ног Иллара…

Конрад сглотнул слюну. Он не спрятал лицо. Он не заплакал. Глаза и мысли его были чисты. Он стал Императором.

72

Где-то в глубине дворца, огромный сваанец, подобный черной молнии, влетел в полутемную кухню и остановился, поводя бесформенным, как неудавшаяся бронзовая отливка, носом. Маленький человечек с острым куньим лицом, сидевший за обширным кухонным столом, съежился и побледнел. Остальные слуги побросали ложки и бросились врассыпную. Весельчак одной рукой подхватил убийцу и швырнул его в стену. Потом, сорвав крышку с печи, затолкал визжащего человечка в пылающее нутро. Вбежавшие в кухню стражники, в ужасе попятились.

Над Вивленом неистово и мстительно завыли летающие коты.

73

– Я много лет не видел тебя, девочка… – гремлин сидел у костра и смотрел прямо в огонь. В черных немигающих глазах без зрачков отражалось пламя. Гремлин сплетал длинные серые пальцы, и девушке казалось, что в руках у него каждое мгновенье возникает и распадается волшебной красоты творение из вязкого дыма.

– У меня было много дел в мире, Гермуль… – девушка сидела на захламленном верстаке свесив ноги и смотрела по сторонам, на развешанные по стенам пещеры причудливые изделия из стекла и металла. Ее длинные волосы вспыхивали в полумраке всеми цветами радуги.

– Много дел… Как многозначительно… Если эльфийская женщина, живущая среди людей говорит о том, что у нее было много дел, это значит, что это мир стал совсем другим.

– Это правда, Гермуль, мир изменился до неузнаваемости…

– Это хорошо или плохо? – гремлин искоса посмотрел на девушку и обнажил в улыбке два ряда острых зубов.

– Это справедливо, Гермуль. А справедливость не может быть ни плохой, ни хорошей.

– Это справедливо для них, девочка… Но не для Тхару. И не для тебя…

– Увы… Скольких гремлинов ты видел за последние годы?

– Тахак мерик зарасанг делл’а майю! – гремлин зашипел, его огромные хрящеватые уши затрепетали. – Девочка! Наша раса зовется Тхару! «Гремлин» – слово ругательное для нас… Это слово из лексикона гномов, и означает оно «живущий на потолке». Будь так добра, помни это.

Девушка лукаво улыбнусь.

– Не сердись, Гермуль… Я знаю, что значит слово «гремлин», и не считаю его ругательным. Впрочем, ты ушел от ответа. Скольких соплеменников ты видел за последние годы?

– Я не выходил из этой пещеры много лет. Много лет, девочка. Когда ты приходила последний раз, я делал обруч. – гремлин указал длинным пальцем на чудесный хрустальный обруч, инкрустированный золотом и платиной. – До этого я делал колокольчики Звездных рыб. До этого – рог Морского чудовища. А до этого…

– Все, старый хитрец, все… Ты сотню лет не видел ни одного Тхару. Или не хотел видеть…

– Я… Я хотел… Я хотел бы вернуться в свой замок… Я хотел бы воспитывать внуков и передавать им секреты мастерства. Я хотел бы увидеть Луны, пробегающие под ажурным виадуком Ганфа. – Гермуль прикрыл руками лицо, уши его печально опали. Девушка бесшумно спрыгнула на пол, и присев рядом, обняла старого гремлина за плечи.

– Гермуль, Гермуль… Почему ты не ушел с остальными? Туда, где можно создавать новые виадуки и счастливо растить внуков?

– Разве есть такие страны? Разве есть стороны света, где народ Тхару будет счастлив? Зарыться, как кобольды в землю? Нищенствовать, как гномы и огры, побираясь у ног чудовищ в дикой Верейе? Или вы? Где ваше счастье, в какой стороне?

– Мы никогда не искали счастья. Мы были просто счастливы. А теперь… – девушка потерлась щекой о жесткую серую кожу. Глаза ее заблестели влагой. – Теперь я с людьми…

– И ты счастлива, девочка?

– По крайней мере, с одним из них – да…

74

В маленьком домике, в самом дальнем и тихом углу Летней резиденции Императора, было тихо и тепло. Сухо потрескивали дрова в камине, за окнами звонко и весело била холодными каплями по талому снегу ранняя весна. Ветер, прилетевший с юга, торопил зиму, настойчиво обдувая сосульки на карнизе.

– Вот и весна… Еще недавно, казалось бы день назад, шли осенние дожди… —, Сидящий у камина старик, разлил вино в два бокала.

– Для тебя всегда время летело быстро… Для меня же, каждый прожитый день – целая эпоха. Начинаешь утро с сожалений, а заканчиваешь – воспоминаниями… А каждое воспоминание – боль. Так и ноет в груди от заката до рассвета. А утром просыпаешься, и начинаешь жалеть себя, и жалеешь до тех пор, пока не накатят воспоминания. Вот так… – Саир Патео взял бокал и сделал глоток. Сидящий рядом молчал.

– Ты не пьешь? – казначей встал с кресла и подошел к окну. За окном, в лужах талой воды бродили облезлые и худые коты с обвисшими мокрыми крыльями. Сидящий у камина старик взял бокал, немного подержал в руках, словно стараясь согреть, и поставил на место.

– Как ты нашел меня, Саир?

– Джемиус…

– Джемиус?

– Да. Джемиус знает, что ты не умер. Я понял это по его поведению. Ведь это он гримировал Ландо?

– Да, в этом ему нет равных…

– Джемиус такой же как и ты… Можно даже сказать, что он и есть ты… И когда я его увидел, то понял, что Марк Россенброк опять всех обошел. Даже свою смерть…

– Бедный Ландо… Мой старый, бедный Ландо…

– Он умер счастливым человеком…

– Он умер канцлером Великой Империи. А я умру тем же, кем и пришел, в этот мир – безродным нищим…

– Почему ты так поступил, Марк? Почему ты бросил эту Империю в такой тяжелый момент? Почему ты оставил мальчишку одного?

– Пора мальчику учится жить без костылей… Тем более, без таких старых и ветхих, как я…

– Император совершает одну ошибку за другой… Я не раз слышал, как он проклинает небеса, за то, что они забрали тебя в такой момент…

– Это должно было произойти однажды. Мальчик уже сделал первые шаги к самостоятельному правлению. И я стал ему мешать.

– Я не верю в то, что ты бросишь политику. Ты станешь дергать за ниточки, используя Джемиуса и его подчиненных.

– Брошу, мой друг. Уже бросил. Скажи лучше, что поделывает Коррон?

– Генерал пьет, и боюсь, не долго протянет… Он тяжелее всех перенес твою смерть… Ему очень тебя не хватает. Нам всем тебя не хватает… Даже статс-дамы украдкой плачут… Император…

– Что Император?

– Он распустил Тайную Канцелярию.

– Я предполагал это…

– Он пожаловал Селину титул графа и генеральское звание, и возложил на него всю ответственность за охрану престола…

– Селин честен и неглуп… Я доверял ему…

– Но Селин биролец…

– Я тоже не был коренным уроженцем Атегатта…

– Конрад готовится к войне…

– Я на его месте делал бы тоже самое… Расскажи мне, Саир, что происходит с миром?

– Мир, словно сотлел с ума, после твоей смерти, Марк… Штикларн и Забриния напали на Бреммагну… Князь казнен вместе со всей семьей. Но Забриния поглотила и Штикларн… Теперь, всеми этими землями, под именем Беригарда Первого, Короля Великой Забринии, правит бывший ландграф Генрих Шестой. Утрих, Мюкс и Фалдон собирают армию, для зашиты своих границ от новоявленного короля. Нижний Бриуль напал на Верхний… Или наоборот… Там голод, чума и кровавая резня с переменным успехом.

– Князья не удержались… Ах, какой соблазн… Как будто предыдущих войн было мало…

– Аведжийская армия плотно стоит на границах Данлона и Бадболя. Великий Герцог совершил очередной финт – он выдал свою злополучную сестру замуж за короля Венцеля…

– Неужели? Вот это интересно, Саир… А как же князь Дитер?

– Князя Нестского зарубили при довольно странных обстоятельствах…

– Гм… Сначала княжна… Теперь королева… Эта женщина обладает несомненными талантами, коль уж сам король не устоял…

– Говорят, она потрясающе, просто сказочно красива…

– Не сомневаюсь… Её мать тоже была красавица… Этот союз похлеще, чем союз с Нестсом. Насколько я знаю, у Шелоны есть сын от князя Дитера, прямой наследник княжеского престола. Это дает право этой семейке на власть над половиной земель Лаоры…

– Но, Марк, у короля уже есть два сына…

– Боюсь, Саир, что при таком раскладе, они протянут весьма не долго…

– По слухам, Шелона уже начала наводить порядок в Могемии. Говорят о том, что уже вздернули нескольких особо зарвавшихся, баронов. Но рифдольцы уходят с земель королевства на север. А Боравия, после нашествия прайдов, словно вымерла… И, к слову сказать, у аведжийцев появился серьезный враг… Бантуя собирает свой флот. Они отозвали все свои корабли из всех портов Лаоры, Горенна и Королевства Зошки. По всей видимости, торговцам надоела аведжийская ценовая политика и они всерьез готовятся к войне. Купцы и контрабандисты покидают свои дома в Зиффе, Урте и Лишанце, и уходят на юг, в джунгли… Ко всему этому, в Нестсе начались волнения. Князь Дитер был единственным связующим звеном для варваров. Его сила и авторитет предков держали их в узде. Но сейчас, после гибели Дитера, горцы способны на любые чудеса… И я не удивлюсь, если завтра узнаю о том, что варвары спустились атаковать Вивлен…

– Фердинанд не заявляет о претензиях своего племянника на престол, только потому, что горцам не известен институт регентства… Власть у них достается сильнейшему…

– Мир сорвался в пропасть, после твоей смерти, Марк… Ты долгие годы держал этот мир на своих плечах. И, когда ты ушел, он рухнул… Обитель Долгор закрыла свои ворота. Они не пустили даже епископа Траффина… По всей Лаоре находят трупы – обитель избавляется от всех тех, кто хоть что-то о ней знал. Однажды, пятьсот лет назад, обитель закрылась от мира почти на сто лет. Они что-то узнали, Марк… Вот только что?

– А Норк?

– А что Норк? Болото… Император желает освободится от долговой зависимости… Думаю, что скоро банкирам придется не сладко…

– Этого нельзя допустить. Саир… Есть другие пути решения этой проблемы…

– Я не стану вмешиваться, Марк… Ты был прав, Конрад умней и решительнее своего отца, и думаю, он справиться. И ты думаешь также, иначе не сделал бы то, что сделал… Я долго горевал, но когда узнал правду… И я тебя не осуждаю, Марк. Ни в коем случае. – Патео помолчал. – Он хочет поставить тебе памятник. Грандиозное сооружение на площади Звезд… Заказ уже отправили в Бироль.

– Буду весьма признателен… Интересно посмотреть на себя со стороны: жирный старик возвышающийся над древним Вивленом…

– Марк… В Императоре есть часть тебя. Во мне есть часть тебя. Даже в архиепископе Новерганском есть часть тебя… Ты – часть этой эпохи, Марк. Это твой памятник.

– Эта эпоха уходит в безвременье, Саир. Мир меняется, и монахи обители понимают это, как никто. Они посвятят свои годы перерождению, и выйдут в новый мир другими. Нам же это не дано… Пусть все идет, как идет. Пусть Конрад совершает ошибки и правит. Пусть Великий Герцог творит козни, к конце концов, аведжийцы занимались этим во все времена. Но без нас, Саир… У меня осталось лишь одно дело. Дело, которое я всегда оставлял на потом… Вот возьми, – Россенброк прогнул Патео плотный большой конверт. – Отдай это Джемиусу. Это моя последняя воля, не как канцлера, а как человека. А теперь уходи. Саир… Весельчак обо мне позаботится. Уходи и не возвращайся. Канцлер умер, умер, мой друг, а я всего лишь никому не нужный старый слуг. Ты великий человек, Саир, и был хорошим другом…– Старик опустил голову в сомкнутые ладони. – Уходи…