Текст книги "Новое тысячелетие"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Вера Камша,Дмитрий Казаков,Роман Афанасьев,Михаил Кликин,Сергей Чекмаев,Юрий Погуляй,Игорь Ревва,Виталий Романов,Сергей Галихин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Он резко выдохнул, потер лицо ладонями.

За спиной хлопнула дверь, знакомый голос спросил:

– Товарищ майор, задержанный Лютенцов доставлен.

– Ведите, – тихо сказал Виктор.

Он подождал, когда проскрипят половицы под двумя парами ног, когда конвойный выйдет, прикрыв за собой дверь, и только затем повернулся.

– Ну здравствуй, Лютенцов!

В голосе майора не было ни тени усталости. В нем звучали злость и уверенность в себе.

– Добрый вечер, – равнодушно ответил доставленный скрипучим старческим голосом.

Да он и был стар. Белоснежные волосы, окладистая борода, словно отлитая из серебра, ярко-голубые, как весеннее небо и зоркие, точно у сокола, глаза. Совсем не старческие.

Александр Лютенцов, он же Лютый. Один из старейших деятелей русского националистического движения. Непререкаемый авторитет среди себе подобных. Участвовал в десятках экстремистских акций, дважды судим. Последний раз вернулся с отсидки пять лет назад. С тех пор живет тихо, ничем себя не проявляя. Но уж если он ничего не знает о тех, кто организовал взрывы, то не знает никто…

– Догадываешься, зачем позвали? – спросил Виктор, подходя к столу.

– Я думаю, майор Белкин не будет вызывать меня ради того, чтобы предаться воспоминаниям о тех временах, когда он был лейтенантом, – Лютый усмехнулся, а Виктор едва не выругался. Умеет же дед уязвить, напомнить о том, что лучше не вспоминать!

Старик-террорист выдержал паузу и продолжил, медленно и скрипуче, словно старый радиоприемник:

– Зато я думаю, что майор Белкин влип в неприятности и ему нужна моя помощь. Ведь так?

– Так, – кивнул Виктор. – И ты, такой умный, наверняка уже догадался, про что я тебя буду спрашивать?

– А как же, – Лютенцов огладил бороду. – Про то, кому же понравилось домишки в Москве подрывать, честных людей пугать…

– Ты мне зубы не заговаривай! – майор ощутил, что злится, что горячая волна гнева приливает к лицу, грозя сорвать последние остатки самоконтроля. – Прямо тебя спрашиваю – знаешь, кто это сделал?

Дед улыбнулся, презрительно и грустно.

– Эх ты, Белкин, – сказал он тихо, – ведь ты же сам русский, не иудей пархатый, не татарин узкоглазый, а таким падлой меня считаешь. Чтобы я своих пацанов, которые за наш народ вступились, тебе вот так на блюдечке выложил? Мы, русские, столько веков меж собой грызлись, так хоть теперь должны быть друг за друга…

– Так это что, я по твоему, не должен ловить говнюков, которые вчера почти две сотни нарду угрохали? – звенящим от напряжения голосом спросил Виктор.

– А это уж твое дело, майор, – Лютый вновь огладил бороду. – Хочешь – лови, хочешь – уходи в отставку, чтобы потом совесть не мучила, что ты последних смелых людей из своего народа под расстрел подвел… Но я тебе ничего не скажу.

– Так, – очень четко проговорил Виктор. – Ты ведь понимаешь, что в соответствии с поправкой к Уголовному кодексу номер двести семь от пятнадцатого января две тысячи сто семидесятого года в случаях, когда имеется угроза безопасности государства, органы УВД могут применять физическое воздействие для добычи показаний. Сейчас, как мне кажется, именно такой случай…

– Знаю-знаю, – Лютый ощерился, показав белые вставные зубы. – Ты меня будешь пытать. Своего, соплеменника, русского. В угоду осетинам, армянам, узбекам и прочим чукчам!

– Я служу России! – Виктор чувствовал, что слова старика что-то задели внутри, и дежурной фразой попытался возвести заслон на пути новых, непонятных чувств.

– Да, – дед язвительно захохотал. – Президент у нас – грузин, премьер – таджик, половина жителей – китайцы! И ты называешь это Россией? Уж лучше сдохнуть, не служа никому, чем жить на жаловании у такой страны!

Голос Лютенцова наполняла настоящая, искренняя горечь. Он усмехнулся, зло и отважно, словно герой перед казнью, и от этой улыбки Виктора пробрал озноб.

– Что же, пытать будете. Так пытали… Правда я тогда моложе был, сильнее. Теперь не выдержу… Так что уж лучше не дамся. Прощай, майор. Встретимся в аду!

Он сжал челюсти, что-то хрустнуло. Виктор сначала не понял, что произошло, но когда догадался, то озноб ударил с такой силой, что череп мгновенно заледенел изнутри. Лютый разгрыз имплантированную в зуб капсулу с ядом!

Старик оплывал на стуле. На лице его застыла блаженная улыбка.

– Не понимаю, зачем? – воскликнул Виктор, нажимая кнопку вызова охраны.

– Врача, быстро, – приказал он вбежавшему конвойному, а когда тот с топотом убежал, увидел, что губы старика шевелятся, словно два совокупляющихся белесых червя. Умирающий пытался что-то сказать.

Майор поспешно подошел, нагнулся.

– Ты и не поймешь, – выдохнул Лютенцов. Дыхание его, слабое, едва слышное, становилось все реже. Жизнь покидала тело. – Я жил русским и русским умру… гордо…

Он дернулся и затих. В застывших голубых глазах отражалось зарево заката, и казалось, что яростное, злое пламя горит внутри головы старого террориста, не желая угасать даже после смерти.

С грохотом отворилась дверь. Поспешно вошел врач, его халат казался до боли белым. Он открыл чемоданчик, запахло какими-то лекарствами. В ловких руках блеснула трубочка шприца.

Виктор, чтобы не мешать, отошел к окну. Он понимал, точнее, чувствовал, что вся эта суета бесполезна. Что Лютенцов, знавший, кто организовал взрывы, убил себя, заставив следствие в очередной раз попасть в тупик.

Глава 3. Двадцать первое мая

Не мало Русь уж выслала

Сынов своих, отмеченных

Печатью дара божьего,

На честные пути

Н. А. Некрасов

В субботу занятий не было и Владимир намеревался поспать подольше. Надежды рухнули вместе с неожиданным звонком в дверь.

В первое мгновение он не поверил, что пришли к нему. Но звонок продолжал надрываться, словно впавшая в истерику женщина, которая уж и сама рада остановиться, но не может.

Пришлось вставать.

С утробным зевком Владимир выдернул себя из постели и потащился к двери. По пути взглянул на часы – без пяти восемь. Еще спать да спать, сны приятные досматривать.

За дверным глазком обнаружились двое людей в милицейской форме.

Сердце Владимира замерло, а затем забухало, точно паровой молот. Неужели они узнали? Откуда? Как? Кто предал?

Рой мыслей взвихрился в голове.

– Сейчас, открываю, – проговорил Владимир, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более небрежно. Явившись брать опасного террориста, группа захвата вряд ли будет звонить в дверь. Так что визит милиции связан, скорее всего, с чем-то другим…

Он распахнул дверь.

– В чем дело?

Старший из милиционеров, с длинным, похожим на клюв носом, спросил в ответ:

– Смоляков Владимир Святославович?

– Это я. А в чем дело?

Носатый взял под козырек, изобразил вежливую улыбку. Лицо его было помятое, под глазами залегли темные круги, словно у почечного больного.

– Капитан Делиев, – сказал он. – Антитеррористический отдел УВД. Одевайтесь. Вы поедете с нами.

– Я задержан? Меня в чем-то подозревают? – поинтересовался Владимир, изумленно вскидывая брови.

– Нет пока, – буркнул капитан. – Вас просто настоятельно просят приехать для разговора.

– Хорошо, я одеваюсь, – кивнул Владимир, ощущая, как первоначальное волнение уходит и на смену ему приходит спокойствие. Ясно, что милиция ищет тех, кто организовал взрыв. Ищет среди тех, кто хоть как-то причастен к русскому националистическому движению. И одна из многочисленных конечностей УВДшного спрута нащупала его, Владимира Смолякова. Чтобы обнюхать, рассмотреть получше и решить, что с ним делать…

В кабинете, в который его привели, оказалось прохладно. Через открытое окно врывался свежий утренний воздух, слышно было, как дворник внизу шаркает метлой по асфальту.

– Присаживайтесь, – сказал офицер, сидящий за столом. На его лице признаки усталости были видны еще сильнее – ввалившиеся, тусклые глаза, серая кожа, едва ощутимая заторможенность в движениях.

«Не спал более суток» – решил про себя Владимир, присаживаясь.

– Майор Белкин, – представился офицер. – А вы – Смоляков Владимир Святославович, две тысячи сто семидесятого года рождения, доцент кафедры «История» Московского гуманитарного университета?

– Совершенно верно, – Владимир склонил голову, ощущая, что майор пытливо рассматривает его. Что он, несмотря на усталость, не утратил живости ума и что он очень опасен. – Чем могу быть полезен?

* * *

Больше всего на свете Виктор хотел спать. Ночью не удалось даже прикорнуть, задержанных привозили одного за другим и в один момент даже образовалась небольшая очередь. Но больше усталости тяготило ощущение, что все допросы оказались бесполезны. Ни один из задержанных террористов, экстремистов и просто националистов ничего толком не знал про случившиеся взрывы. Да, кто-то краем уха слышал про Российский национальный комитет. Но кто именно в нем состоит, кто заправляет – не мог сказать никто.

После ночных бесед осталось противное ощущение собственного бессилия. Подобного чувства майор Белкин не испытывал очень давно и оно раздражало, подобно глубоко вонзившейся занозе: и вытащить не выходит и отвлечься не получается…

От последнего задержанного Виктор не ожидал ничего нового. Но увидев вошедшего, насторожился. Некое внутреннее чутье, присущее всем хорошим сыщикам, настойчиво вопило – этот опасен, очень опасен!

А на вид и не скажешь – роста среднего, сложение обычное. Лицо не запоминающееся, гладкие русые волосы зачесаны набок. Вот только глаза, серые и холодные, словно оружейная сталь. Глаза хищника, уверенного в себе и жестокого. Такие не часто встретишь у вузовского работника…

– Чем могу быть полезен? – спросил задержанный Смоляков.

– Вы служили в армии? – не отвечая на вопрос, поинтересовался Виктор. Рассматривая личное дело, он все больше удивлялся, а тревожный звонок внутри гремел все громче.

– Да, – кивнул Смоляков спокойно.

– В специальном диверсионном подразделении «Амурский тигр»?

– Да, – последовал столь же спокойный ответ.

– Участвовали в боевых действиях на российско-китайской границе?

– В период «Маньчжурского конфликта», – Смоляков улыбнулся, так мягко и добро, словно рассказывал о детских впечатлениях, – два года провел на фронте. А до этого год – в Средней Азии, в «Огненном поясе». Более двухсот боевых рейдов. Представлен к правительственным наградам… Да у вас же все это записано!

– Конечно, – кивнул Виктор. Перед ним сидел человек, способный (или когда-то способный) убивать голыми руками, выживать в тайге и пустыне, пробраться туда, куда проникнуть просто невозможно. И при этом – невзрачный, ничем не примечательный доцент. – Но одно дело – записано, а другое – я спрошу у вас лично. Со взрывчаткой вам иметь дело приходилось?

– Было такое, – несколько недоуменно кивнул Смоляков. – И что?

– А правда, что вы два года являлись членом экстремистской организации Русский Арийский Легион?

– И это было, – доцент скривился, словно ему в рот попал особенно кислый лимон. – До тех пор, пока Кочерыжный не спился и совсем не рехнулся. Стал вести речи про жидомасонский заговор и прочее. С тех пор я туда ни ногой! Уже три, нет, четыре года!

– И что, с тех пор вы не поддерживаете связей ни с кем из старых знакомых? – Виктор понял, что сидящий напротив человек ничего ему не скажет. Ни за что.

– Нет, – Смоляков закинул ногу на ногу. – Так что я не очень понимаю причины моего задержания.

– Если вы не в курсе, то произошел взрыв. Мы должны проверить все версии, в том числе и причастность к нему русских националистических организаций.

– Ясно. Тогда спрашивайте.

Виктор едва не заскрипел зубами. Этот ублюдок ведет себя у него в кабинете так, словно он тут хозяин. И ничего нельзя сделать! Это не рецидивист Лютенцов, к которому можно применить поправку двести семь! Формально ее можно использовать и тут, но начальство вряд ли одобрит, а общественность поднимет такой крик, что с карьерой можно будет распроститься.

Если Смоляков не расколется, конечно. А он не расколется. «Амурский тигр», мать его!

Виктор задал еще несколько малозначащих вопросов. Доцент отвечал вежливо и спокойно, не проявляя признаков волнения.

– Все, вы можете идти, – сказал, наконец, майор.

– Всего хорошо, – Смоляков поднялся и ушел. А Виктор смотрел ему вслед и чувствовал, что встретиться им еще придется. И очень скоро.

* * *

На Ленинградском вокзале было людно. Само здание вокзала, перестроенное последний раз двадцать лет назад, высилось ослепительно белым айсбергом среди беспокойного моря спешащих людей. Со всех сторон наваливался шум – гудки отходящих поездов, человеческие крики и речь, рокот автобусов и такси и перекрывающий все электронный голос, делающий объявления. Пахло жареными пирожками, пивом и еще почему-то соленой рыбой.

Владимир прибыл на вокзал после двух часов пребывания в метро. Он пересаживался с ветки на ветку, менял направление движения, несколько раз проскакивал в закрывающиеся двери. И лишь когда убедился, что ретивый майор с цепкими и умными глазами не установил за ним слежку, поехал на вокзал.

Впереди – поездка в Санкт-Петербург. Утомительная, но необходимая.

Пройдя торговую зону, где в глазах рябило от разноцветных рекламных щитов кафе, закусочных и магазинчиков, предлагающих продукты и разнообразные товары в дорогу, он оказался у подземного перехода, ведущего к поездам.

Ботинки противно стучали по лестнице, безвкусно выложенной коричневым камнем.

Подошел к турникету и сунул идентификационную карточку в считывающее устройство. Там что-то щелкнуло, загудело. Компьютер принялся обрабатывать данные, содержащиеся на карточке, сравнивая их с теми, что попали в него в тот момент, когда Владимир Смоляков, не выходя из дома, бронировал билет.

Одновременно с карточки, которая служит, помимо опознавательного объекта, еще и носителем финансов, будет списана сумма, полагающаяся за проезд по маршруту Москва – Санкт-Петербург в вагоне СВ.

Удобно. И никаких наличных денег.

Идентификационные карточки ввели более века назад. Они заменили одновременно паспорт, карточки медицинского и пенсионного страхования, ИНН и кредитные карты. Благодаря им стало почти невозможно увильнуть от налогов и скрыться от внимательного ока государства. Наличные деньги не исчезли из оборота, но использовались редко, все больше для мелких покупок.

Но удобств от карточек было все-таки больше. Легкость в обращении, отсутствие необходимости возиться с кучей бумаг, и как следствие – экономия от сокращения количества чиновников, которые должны эти бумаги оформлять и визировать. Кроме того, карточку невозможно подделать, и другой человек не сможет ей воспользоваться – каждая активируется только при соприкосновении с большим пальцем хозяина.

Владимир продолжал держаться за карточку. Затем в глубине считывающего устройства что-то завибрировало, и из узкой щели выполз билет, нежно-зеленый, словно первая апрельская листва.

С лязгом открылся замок турникета.

Владимир вытащил карточку. Билет не желал вылезать, словно его кто-то держал изнутри. Только приложив силы, удалось выдрать его из цепких объятий машины.

Когда вошел в турникет, стальные челюсти замка клацнули за спиной, заклинивая проход.

На перроне оказалось пустынно. Поезд вытянулся вдоль платформы, словно громадная зеленая гусеница. Проводники застыли у вагонов синими статуями, точно огромные суслики перед своими норами.

Владимир подошел к вагону, предъявил билет. Проводница – молодая миловидная женщина с падающей на плечи гривой черных волос, заулыбалась, мелодичным приятным голосом сказала «Проходите!».

На фирменном бейджике Владимир прочитал имя «Гульнара». Почему-то стало обидно, что на самой старой железной дороге России, на одном из наиболее знаменитых рейсов, работают не русские по крови люди.

Во внутренности вагона он вступил со смешанными чувствами.

* * *

Телефонный звонок резко ударил по нервам.

Виктор оторвался от ноутбука, за которым просидел последние полтора часа и недоуменно уставился на серебристую трубку мобильной связи, которая прямо разрывалась от желания соединить абонентов.

Очень медленно Виктор взял телефон.

– Да!

– Шеф! – Тенгиз орал так, что уху было больно. – Взрыв! Еще один! Только что!

– Где? – матерясь про себя, спросил Виктор. От ярости захотелось выругаться, швырнуть мобильный о стену, чтобы он расплескался разноцветными каплями микросхем…

– На Поклонной горе! Они взорвали памятник!

– Быстро ко мне!

Отшвырнув ноутбук, Виктор вскочил из-за стола. На звонок явился дежурный по отделу, выслушал приказ и тут же исчез. Десять минут спустя отдел наполнился движением. Не было суеты, беспорядка, все совершалось спокойно и деловито, но вместе с тем – очень быстро.

Раз допустили взрыв, оставалось ждать звонка от тех, кто его совершил.

Звонок раздался в тот момент, когда все было почти готово. Последовал он на номер ноль два, но техническая служба, предупрежденная заранее, перевела сигнал на антитеррористический отдел.

– … нность за сегодняшний взрыв берет на себя Российский национальный комитет, – говорил приглушенный женский голос.

Техники напряженно замерли у компьютеров. На мониторах что-то мигало, меняло цвета, ползли колонки цифр, похожих на муравьев.

– Сотовый! – выкрикнул один из техников. – Московские радиоэлектронные сети!

– Наши требования, – голос террористки звучал размеренно, словно она делала банальный заказ на доставку товаров на дом, – прекращение дебатов об изменении названия России и предоставление гражданам, русским по крови, исключительных прав.

– Исходящий сигнал берется на Мясницкой улице! Дом семнадцать! – лицо техника вытянулось. – Это же рядом, в двух кварталах! Она издевается над нами!

– Группа, на выезд! – рявкнул Виктор, зная, что по его приказу с места сорвутся машины с сидящими в них оперативниками. – Мы за вами!

Выбегая из комнаты, проверил, как выходит из кобуры пистолет.

За спиной грохотали ботинками подчиненные.

– В противном случае, – продолжала вещать им в спину женщина, ничуть не опасаясь пеленгации. – Взрывы будут продолжаться!

Перила лестницы протестующе визжали под руками, а ступеньки уплывали назад издевательски медленно.

Когда выскочил на улицу, там фырчал мотором раскрашенный в сине-белые милицейские цвета скоростной автомобиль. Обтекаемой формой он напоминал огромную хищную рыбу, и плавником торчала гостеприимно распахнутая дверца.

Виктор запрыгнул на сиденье, услышал, как за спиной хлопнула дверца. В зеркальце заднего вида появилось лицо Тенгиза, суровое и сосредоточенное, с покрытыми бисеринами пота лбом.

– Поехали! – скомандовал майор. – На Мясницкую!

Взвизгнули покрышки, и машина сорвалась с места, словно выпущенная из арбалета стрела. Водитель лихо крутил руль, и здание управления мгновенно осталось позади.

Появилась и стала стремительно убегать назад улица. Троллейбусы и автобусы испуганно жались к обочинам, пропуская милицейские машины. На мгновение Виктор порадовался, что после введения запрета на частный автотранспорт в Москве исчезли пробки.

Поворот, короткий переулок, и вот они на Мясницкой улице. По сторонам высятся огромные здания новостроек, меж которыми сгорбленными старичками смотрятся приземистые здания прошлого и даже позапрошлого веков.

Семнадцатый дом оказывается именно таким – старой постройки.

Оперативники уже были здесь. По их недовольным лицам стало ясно, что они опоздали.

Машина затормозила, и Виктор выбрался на тротуар.

– Ушла, товарищ майор, – подошел командир оперативной группы.

– Вижу, – ответил Белкин и оглядел улицу.

На Мясницкой пустынно – что не удивительно. Большинство зданий – банки и конторы, а они закрыты в субботу. Некоторое оживление наблюдается ближе к Путинской площади, где расположены несколько крупных магазинов.

Но около дома семнадцать – пусто, точно в самом сердце Сахары.

Взгляд майора упал на черную коробочку, хорошо заметную на чистом сером асфальте.

Он осторожно подошел, присмотрелся. Так и есть – сотовый телефон, дешевая «одноразовая» модель. Такие покупают обычно приезжие, которым нужно сделать в Москве несколько звонков.

За спиной послышалось шумное сопение Тенгиза.

– Не побоялась, – с разочарованием в голосе сказал он. – Телефончик бросила и ушла. Вот гады, точно над нами издеваются!

– Телефон проверить! – мрачно буркнул Виктор, поворачиваясь к подчиненному. – Вдруг да найдется какой отпечаток. Ну и естественно, позвоните в МРС. Кто покупал этот номер и когда. Кроме того, вон там, у входа в банк – видеокамера. Необходимо просмотреть пленку – вдруг там будет что интересное. Если что – я поеду на место взрыва, потом к полковнику. Все ясно?

– А как же, – капитан Делиев тяжело вздохнул.

Похлопав подчиненного по плечу, Виктор зашагал к машине.

* * *

Колеса поезда равномерно постукивали, вагон покачивался, словно плыл по невысоким и очень твердым волнам. Была бы ночь – милое дело поспать. Но за окном стоял день, и время в пути приходилось коротать иначе.

Соседом по купе оказался средних лет плотный мужчина. Костюм его был из натуральной шерсти, на пальце блестел перстень с каким-то ярким зеленым камнем, а в лице чувствовалась властность и привычка отдавать приказы.

Скорее всего, бизнесмен. Причем не из самых бедных.

Когда Владимир только вошел в купе, попутчик кивнул ему и вновь уткнулся в толстый журнал с глянцевой красивой обложкой. Яркими алыми буквами почти светилось название «Рынок средств связи».

«Надо же!» – подумал Владимир с удивлением, располагая багаж – «Кто-то ведь читает такое! А кому-то не лень и издавать!».

Не желая мешать спутнику, он уселся на диван и тоже принялся за чтение. Специально приобрел выпущенную на днях книгу, посвященную смутному времени конца двадцатого века. Об этом периоде отечественной истории ученые многие десятилетия спорили до хрипоты и никак не могли придти к единому мнению.

Книга оказалась занимательной, и Владимир увлекся.

Не заметил, как пролетели несколько часов.

От чтения отвлек шум открывшейся двери. Подняв глаза, обнаружил, что проводница прикатила столик с обедом.

Пришлось отложить книгу и вооружиться вилкой и ножом.

Жаркое было нежным и почти таяло во рту, жареная картошка приятно похрустывала на зубах, а вино в высоком графине оказалось терпким, с привкусом темного южного винограда.

Молчавшие до сих пор попутчики невольно разговорились.

Соседа по купе, как оказалось, звали Игорь Семенов. Был он, как Владимир и догадался, предпринимателем, одним из совладельцев крупного холдинга, работающего в сфере связи. В Санкт-Петербург Игорь ехал по делам.

По каким именно, Владимир не стал выспрашивать, и разговор сам собой свернул на злободневную тему.

– Не понимаю я этих террористов, – сказал Семенов, откидываясь на сидении и вытирая жирно блестящий рот салфеткой. – Чего они рвутся что-то взрывать? Ведь мы так хорошо живем!

– «Мы» – это кто? – на всякий случай поинтересовался Владимир.

Карие глаза бизнесмена недоуменно блеснули, на лице появилась неуверенная улыбка.

– Страна, конечно! Экономические показатели почти на уровне времен «Синевского чуда», инвестиции растут, народ благоденствует.

– Какой народ? – Владимир ощутил, как хорошее настроение, навеянное интересной книгой и вкусной едой, улетучивается, точно дым под ветром. – Любой, кроме русского! Он фактически отстранен от власти в этой стране, которая лишь по инерции продолжает именоваться Россией! Естественно, что кому-то такая ситуация показалась обидной!

– Что же тут обидного? – Игорь скептически хмыкнул. – По последней переписи населения, насколько я помню, русских всего около десяти процентов. Само собой, что и в органах власти их не большинство!

– А ведь русские создали это государство, – вошла проводница – забрать тарелки, и Владимир замолчал.

Когда девушка покинула купе, он продолжил:

– Русские создали эту страну, они осваивали Сибирь, умирали на полях сражений, работали, чтобы создать поистине великое государство. И это им удалось! Где могучая Австрийская империя, Британское государство, Тысячелетний рейх, Соединенные Штаты Америки? Все сгинули, а на их обломках возникли третьестепенные государства. А Россия, неважно, как она называется, империя, Советский Союз или федерация, последние пятьсот лет сохраняет статус сверхдержавы!

– Ну, создавали государство не только русские, – спор, похоже, увлек бизнесмена. Глаза его горели, он яростно жестикулировал, словно уроженец солнечной Италии. – Самый знаменитый русский поэт, Пушкин, вообще негр! А сколько украинцев, белорусов, татар, евреев и прочих, кого не перечесть, положили силы и жизни на то, чтобы жила Россия? Так почему мы должны сейчас давать исключительные права русским?

– Потому что они вымирают, – очень тихо проговорил Владимир. – Потому что мы вымираем. Мы с вами – представители гибнущего народа. Двести лет назад нас было в этой стране большинство, сейчас – одна десятая, еще через столетие русские превратятся в малую народность, последние представители которой будут доживать свои дни в деревнях центральной и северной России! Неужели вы хотите этого?

– Нет, не хочу, – покачал головой Игорь. – Но я думаю, что взрывами ничего не изменишь. Да, я русский, но мне не завидно видеть, как другие народы процветают, когда нам, скорее всего, суждена гибель. Множество великих народов сошло со сцены истории – римляне, греки, индейцы центральной Америки. Чем мы лучше?

– Тем, что мы еще есть! – отчеканил Владимир. – И можем бороться за себя, а не погибать, подобно шелудивой собаке, которую хозяин выбросил на помойку! Неужели вам не обидно?

– Мне больно осознавать, что у моего народа нет будущего, – Семенов помрачнел, глаза его потемнели, став черными, словно угольки. – Но убивать людей я не пойду. Это ничем не поможет. Если мы и вымираем, то не в результате геноцида или войны. С кем сражаться – с объективными историческими факторами?

– С ними сражаться бесполезно, – процедил Владимир. Он ощущал, как в нем закипает гнев. Перед ним сидел предатель интересов собственного народа, продавшийся за благополучную, сытую жизнь! – Но нельзя и сидеть, сложа руки!

– Нельзя, – неожиданно легко согласился Игорь. – Надо работать. Глядишь, чего тогда и получится. А не взрывать дома! Или вы оправдываете террористов, которые убивают невинных людей десятками?

– Ни в коем случае, – запредельным усилием воли Владимир сдержал гнев. Для того чтобы голос звучал ровно, не скакал, подобно ужаленному осой мустангу, приходилось прикладывать немалые силы. – Я их не оправдываю, поскольку в оправданиях они не нуждаются! Но я могу их понять. А вот человека, который не помнит родства и не чтит корней, от которых произошел, не могу!

– Пределы нашего понимания, увы, ограничены, – Семенов рассмеялся. – И разве такое уж большое значение имеет то, к какому народу принадлежит человек? Хорошие люди есть везде, равно как и плохие! У меня семья, трое детей, бизнес. Я постоянно сражаюсь за то, чтобы я и мои близкие жили лучше. Мне некогда оглядываться в прошлое, у меня нет времени смотреть далеко в будущее и биться за какие-то эфемерные цели, вроде восстановления величия русского народа. Я живу для себя, здесь и сейчас! И по мне – лучше уж так, чем из высоких душевных порывов превращать людей в куски фарша!

– Я понял, – за время тирады собеседника Владимир почти успокоился. Перестало возмущенно стучать сердце, ладони прекратили сжиматься в кулаки, горячая волна гнева отхлынула от лица. – К сожалению, большинство наших с вами соплеменников похоже на вас. Вы словно овцы, позволяющие делать с собой что угодно, лишь бы трава была сочной и волки не особенно кусались.

– Может, оно и к лучшему, – пожал плечами бизнесмен. – И спор наш все одно бесплоден. Нам друг друга не понять.

Владимир нашел в себе силы улыбнуться почти дружелюбно.

– Вполне может быть и так, – сказал он.

Семенов вновь уткнулся в журнал, а Владимир принялся смотреть в окно. Там мелькали столбы, обвешанные проводами, дома, березовые и сосновые рощи. Иногда открывались необозримо обширные пространства полей, по которым неторопливо двигалась сельскохозяйственная техника. Коровы во встречных стадах были огромны, словно бегемоты. Шкуры их лоснились, на мордах было выражение сытого довольства.

Российский пейзаж дышал миром и покоем. От этого Владимиру хотелось скрипеть зубами.

* * *

Изображение на экране время от времени дергалось. Видно было, что запись вел не профессиональный оператор. Тем не менее, пленка была очень ценной. Случайный свидетель сумел заснять момент взрыва на Поклонной горе, а после принес кассету в милицию.

Виктор, проведший на развалинах памятника почти весь день, смотрел ее первый раз. Зрелище оказалось завораживающе ужасным…

Огромный монумент Дружбы Народов выглядел с места съемки словно серый футбольный мяч, украшенный человеческими фигурками. Незыблемо возвышался он над такими крохотными деревьями, чьи зеленые кроны не достигали и половины его высоты.

От памятника докатился гул, он вздрогнул и медленно, точно во сне, принялся складываться сам в себя. Величаво падали, разваливаясь на куски, каменные блоки. На мгновение Виктору показалось, что это разрушается от взрыва исполинской силы сам земной шар…

Иллюзия была до жути реальной.

Майор ощутил, как покрывается холодным потом.

Из динамиков донесся испуганный вскрик оператора.

На том месте, где несколькими минутами ранее высилось величественное сооружение, осталась бесформенная груда обломков, похожая на кучу мусора, оставшуюся после великанской гулянки.

Виктор выругался и нажал кнопку на пульте видеомагнитофона. Изображение исчезло.

Взрыв был всего один. Полученный результат красноречиво говорил о мастерстве тех, кто закладывал бомбу. Людей погибло не так много, но моральный эффект от взрыва оказался ужасающим. Националисты разрушили памятник Дружбы Народов.

Весьма действенный способ показать свои убеждения.

От мрачных мыслей Виктора отвлек сигнал экстренного вызова. На столе алым глазом подмигивала лампочка.

Кресло жалобно скрипнуло, когда он выбирался из него, но майору Белкину в этот момент было не до мебели.

– Слушаю, товарищ полковник, – сказал он, нажимая холодную и гладкую клавишу селектора.

– Зайди ко мне, – прозвучал из динамика непривычно тусклый и невыразительный голос полковника Мухаметшина. – Прямо сейчас.

– Так точно, – ответил Виктор несколько удивленно. Сегодня он у начальства уже был, выслушал длинную речь о том, что будь сейчас другие времена, весь отдел давно бы рассажали на колья за нерадивость. Так что причины нового вызова оказались майору непонятны.

Тем не менее, он оправил мундир, на всякий случай глянул в зеркало. Там обнаружилась помятая и мрачная физиономия. Светлые волосы, как обычно, торчат, на подбородке шрам, оставленный вчера бритвой.

Да, на конкурсе «Мистер Милиция» победы не видать…