Текст книги "В эфирной полумгле"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– И что они сказали?

– Ничего. Сомневаюсь, что они вообще могли говорить.

Соверен нахмурился.

– Мертвы?

– Формально – нет. Коулмен провел меня по домам. В начале там чистенькие домики. Камины, кровати, два этажа, уютные мансарды. Он назвал их гостевыми. А дальше, чуть глубже – склады под эфирные батареи и бараки с земляным полом. Представь, Джеймс – длинные дощатые сараи. И в них – они.

– Кто?

Тибольт ответил тяжелым взглядом. Затем сказал:

– Они стоят там рядами, в мешковине, во тьме, без движения, как мертвецы. По сто, по двести человек. И запах тонкий, сладковатый.

– Запах разложения?

– Эфира, Джеймс. Они стоят, а пройдешь рядом со свечой – головы поворачиваются. Тихо, и лишь суставчики, позвонки, зубы – щелк-щелк.

Соверен прицепил револьвер на ременную цепочку.

– Мне сказали, есть такой театр мертвецов…

– Ты верно мыслишь. Дьявол! Именно мертвецы. Только какие мертвецы, если ходят? Коулмен сказал мне: спрашивай, хотят ли они обратно в Неттмор. А там спрашивать некого. Но лорд-канцлер, говорят, был в восторге. Он уже лет пять бредит войной с Пруссией. Пруссия поднялась! Пруссия строит паровые дредноуты! Паровые фабрики отливают новые пушки! Он думает, что Коулмен с помощью эфира сделает ему из людей идеальных солдат.

– А на самом деле? – спросил Соверен.

– Ты знаешь, чем пахнет сейчас Престмут? Тем же сладковатым запахом. Эфир повсюду. В лампах, и в куклах. И в машинах, которые используют эфирные колбы. Смог, и тот имеет зеленоватый оттенок. В семьях побогаче стало модным оживлять домашних любимцев.

Соверен вздрогнул.

– Что?

– Да-да, – кивнул Тибольт, – попавших под колеса пудельков и сдохших к дьяволу от старости канареек. – Он сжал пальцы, словно сдавил резиновую грушу. – Их оживляют, и они у владельцев как новенькие. Только время от времени знай подкармливай их эфиром. Но в моем районе, пока я жив, никакой эфирной дряни не будет!

– Они действительно оживают? – спросил Соверен.

– Не знаю. Мне такого в Пичфорд-Мейлин не показалось. Мне электричество понятней, чем эта зеленая гадость! Вращаются колеса, получается ток. Все честно. А ты знаешь, Джеймс, что эфироизвлекательные машины у этого ублюдка почему-то стоят аккурат у кладбищ?

– Я знаю про кладбище за Эмптон-роуд.

– Вот! Разве это не повод задуматься, что это за поганый эфир?

– Сэр, вы ищете во мне союзника?

– Да нет, – вздохнул Тибольт. – Какой ты к дьяволу союзник? Мне бы кого из правительства в союзники или из парламента. Из Палаты Лордов. Или самого короля. Потому что, сдается мне, не видят они, что делается у них под носом.

– Я пойду, – сказал Соверен.

– Да, конечно, – махнул рукой Тибольт и рявкнул: – Паркер!

В двери просунулось испуганное лицо.

– Пойдешь с мистером Стекполом, – объяснил ему Тибольт, – покажешь ночлежки и прочие места, что есть. Понял?

– Да, сэр.

– А у меня дела.

Порывшись в недрах стола, Тибольт извлек на свет короткорылый «бульдог» и короткую дубинку. Соверен потянул за створки застрявшего Паркера. Они спустились вниз.

– Первая ночлежка вон, через дорогу, – сказал Паркер, – миссис Мэнни сдает комнаты…

– Погоди, – остановил его Соверен, – пройдемся пока так, мне надо подумать.

* * *

Тучи над Престмутом сгустились, пошел нудный дождь, омывая булыжники мостовых, прибивая мусор, полный рыбьих костей и луковой шелухи.

Соверен щурил глаза, шагая по краю тротуара. Паркер семенил за ним, держа дистанцию – вроде как и рядом, но все же отдельно от блюстителя порядка. Район, знаете ли, такой. Не любят. Полисмены полисменами, а мы от них в стороне. Даже при том, что полиция на содержании у Тибольта. Разный народ. Новый.

Толпы на Кэфулл-стрит из-за дождя поредели, где-то раскрылись зонты, омнибус проплывал из мороси в морось, будто вестник из ниоткуда в никуда, люди прятались под козырьками и в кабаках или сидели на узких лестницах, жевали табак.

Значит, Коулмен меня обманул, думал Соверен. Или, возможно, не сказал всей правды. Не известно, в ссоре ли он с Корлисоном и Зиммерсом, но в Неттмор он боится заявиться совсем по другим причинам. Зачем же соврал? Знал, что я служил у Тибольта, и решил заранее не настраивать меня против себя?

К тому же, если лорд-канцлер так расположен к Коулмену, что ему стоит провести в Неттморе военную операцию от своего имени? Или у лорда-канцлера другие резоны? Своя игра? А, возможно, лорд-канцлер и вовсе не знает о сбежавшем инженере. Правда, и военная операция не даст никакой гарантии поимки Жефра – рядом стоки и канализационные выходы, куча народу копается там изо дня в день и знает все ответвления и рукава.

Что получается? Получается, Коулмен хочет все провернуть по возможности тихо, не ставя в известность своего патрона. Собственно, и решение Жефра скрыться именно в Неттморе таким образом не лишено логики. В районах побогаче он вряд ли смог продержаться больше двух-трех недель. Там и деньги нужны не малые, и о незнакомцах соседи сразу стараются известить полицию. Наверняка Коулмен и награду объявил.

А в Неттморе власть еще за Тибольтом, и всякие подозрительные движения, слушки, опросы жильцов не пройдут мимо него. Не давать же Жефра, как оружие, своему врагу. Куча нового народу тоже, кстати, не способствует, а вовсе наоборот.

Соверен хмыкнул, сообразив, что расчет на него, Соверена, в общем-то, верен. Если Коулмену был нужен заинтересованный одиночка.

Действительно, ему их дела побоку. Кладбища, театры, солдаты – Бог с ними. Ему они не интересны. Как не интересен и дележ между «паровиками», «электриками» и «эфирщиками». У него – Анна. И если Анну можно оживить, то наплевать ему на все остальное.

Несколько женщин в черных платьях вдруг выскочили к нему из темной арки. Грязные чепцы, грязные волосы, морщинистые лица. Одна попыталась схватить Соверена за рукав.

На мгновение ему показалось, что это смерть теперь забирает к себе таким образом.

– Мистер полисмен!

– Куда? Куда? – расставляя руки, бросился на его защиту Паркер. – Вы куда, слепые гусыни? За решетку захотелось?

– Сэр, мы с жалобой, – решительно сказала женщина с обветренным, вытянутым, едва ли не лошадиным лицом. – Раз вы полиция, то должны прислушаться.

– К чему? – спросил Соверен.

– К несправедливости.

– Какой?

Женщины загалдели разом. В галдеже присутствовали какой-то Бредфорд и арендная плата, больше ничего Соверену разобрать не удалось.

– Тихо! – гаркнул он. – Разорались!

В установившейся тишине за спиной Соверена в громе разболтанных колес прокатился кэб, взвился и угас в кашле хриплый бас: «Ножи! Точу но… кхе-кхе… кха!».

– Сэр, – сказала самая смелая, теребя в пальцах край фартука, – мистер Бредфорд уже в третий раз поднимает плату за комнаты, хотя по договору с миссис Мэй мы должны платить всего шиллинг и два пенса в неделю.

Спасаясь от дождя, Соверен позволил увлечь себя в арку. У стены кто-то пошевелился, разразившись ругательствами, что ему не дают поспать.

– А где миссис Мэй? Почему деньги вы отдаете мистеру Бредфорду?

– Миссис Мэй перебралась в Пичфорд-Мейлин, и с тех пор мы ее не видели. Мистер Бредфорд сказал, что она оставила его управляющим.

– Угу. Паркер! – позвал Соверен.

Назначенный Тибольтом помощник с опаской заглянул в темноту свода с улицы.

– Да, сэр.

– Стой пока здесь. Вспоминай приличные дома, где сдаются комнаты на одного. Ясно? Я приду, пойдем по адресам.

– Да, сэр.

– Так, женщины, – обернулся Соверен к просительницам, – ведите.

Ему пришлось пройти несколько десятков ярдов узким, вонючим проходом между домовых, черных от сажи стен. Вторые этажи нависали над первыми, выделяя престмутскому небу полоску едва с ладонь шириной. Кое-где и эту отраду прикрывали козырьки.

Женщины семенили впереди, оглядываясь, словно боясь, что Соверен улучит момент и нырнет от них в одну из многочисленных дыр, видимо, называемых переулками.

Ревел ребенок. Шебуршились в темноте люди, поплескивал свечной и ламповый свет, висело белье, плескала вода, кто-то черный, как уголь, мылся в бочке. Слева стучало, справа вжикала пила. Проходящая навстречу тень попыталась незаметно залезть Соверену за пазуху в поисках бумажника, но получила по лодыжке и со стоном привалилась к стене:

– Что ж вы, сэр, разве можно?

Свернув за женщинами, Соверен уткнулся в гнилые доски крыльца под дощатым навесом. Здесь было посветлее, крыши кроили из неба многоугольную фигуру, во дворе даже росло обдерганное деревце.

Дом был крепкий, но уже попорченный дождями и временем. Сырость пятнала фасад, остатки краски неровной, шелушащейся полосой белели над окнами второго этажа. Из десятка каминных труб дымила лишь одна, и Соверен догадывался, чья.

На перекинутой через чурбаки досочке сидели две совсем маленьких девочки и играли куклами из веточек и соломы.

– Сюда, сэр, – женщины столпились у лестницы, поднимающейся с торца к высокому боковому входу. – Он здесь.

– Ясно.

Соверен поправил ремень, проверил, все ли пуговицы застегнуты и легко поднялся к дверям.

От стука кулака в дерево, словно от знака свыше, просительницы, шурша платьями, разбежались по нишам и закуткам, и только женщина с лошадиным лицом осталась стоять на месте, сложив руки к груди.

– Кто? – раздалось из-за двери.

– Полиция, сэр.

За дверью расхохотались.

– Какая, к чертям, полиция?

– Муниципальная, сэр, – сказал Соверен. – Вы откроете сами или мне выломать замок?

– Что-о?

Послышались тяжелые шаги, затем провернулся ключ, и на пороге появился косматый человек в грязной рубашке и брюках, закатанных до колен. Лицо у него было грубое, заросшее, глаза смотрели свирепо и остро. В руке у него был ржавый железный прут, который, впрочем, он быстро спрятал за спину.

– Хм… – сказал он, окидывая Соверена взглядом. – То есть, вы действительно…

– Полисмен, – кивнул Соверен.

– Просто я не слышал, чтобы в этом районе… Бредфорд, – подал ладонь управляющий, – Майкл Ширтон Бредфорд, сэр.

– Старший сержант Стекпол, – сдержано представился Соверен.

От пожатия руки он уклонился.

– А-а, – протянул Бредфорд, заметив стоящую у ступенек женщину, – вас позвала эта тварь! Видит Господь, я ей это припомню!

– Не думаю.

Соверен, несмотря на то, что уступал в теле, напирая, заставил Бредфорда попятиться в квартиру. Квартира состояла из двух комнат, соединенных узким коридором, и маленькой кухни с выходящим на противоположную сторону окном.

Соверен отметил вытертые ковры и множество безвкусных вещиц на полках, горки заметенного в углы мусора и строй пивных бутылок у стены.

– Что вам все-таки нужно? – набычился Бредфорд.

– Поговорить.

Соверен деловито прошел в комнату, где, видимо, хозяин квартиры проводил почти все время. У не застеленной кровати лежала медвежья шкура, на низком столике в блюде темнели куриные кости в россыпи шпината с фасолью, жаром дышал камин. Под потолком висела лампа, излучающая зеленоватый эфирный свет.

– Итак, – Соверен сел на стул, предварительно скинув с него темный сюртук, – вы – владелец этого дома?

– Допустим.

Бредфорд, постукивая прутом о голень, прошел мимо Соверена и сел от него через стол, демонстративно выложив свое оружие на столешницу.

– Я слышал, что домовладелицей является миссис Мэй.

– Так и есть, – тряхнул гривой Бредфорд. – Я только собираю деньги.

– И пересылаете ей.

– Конечно, сэр. Все до последнего пенни.

Бредфорд растянул губы в улыбке, показывая крепкие, желтые от табака зубы. Во взгляде его было: попробуй-ка докажи, что это не так!

– У вас есть какой-нибудь документ, подтверждающий ваши слова? – спросил Соверен, привстав и прижав прут ладонью.

– Разумеется.

Бредфорд развернулся к пузатому комоду, выдвинул средний ящик и, порывшись в его глубинах, извлек простенькую резную шкатулку. Вставив в отверстие медный ключ, висящий на шейном шнурке, он откинул крышку и достал бумагу с сургучным оттиском.

– Пожалуйста, сэр. У меня все чисто.

В бумаге стряпчий по имени Джонатан Литтл Стаббз из конторы на Шеридан-авеню подтверждал своей подписью и печатью, что между миссис Маргарет Мэй и мистером Майклом Ш. Бредфордом заключено соглашение о найме Майкла Ш. Бредфорда управляющим дома номер сорок по Кэфулл-стрит с жалованием в двенадцать шиллингов в неделю и правом устанавливать и взимать плату с жильцов.

Соверен, правда, знавал конторы, в которых за четыре фунта можно разжиться королевским эдиктом о назначении епископа Йоркского с пропуском в имени нового священнослужителя. Но на первый взгляд все было гладко.

– Как давно вы виделись с домовладелицей? – спросил он, рассматривая подписи.

– Перед самым ее отъездом в Пичфорд-Мейлин, – сказал Бредфорд. – И, хочу заметить, сэр, у меня скромное жалование.

Соверен решил пойти ва-банк.

– Собственно, все в порядке. Кроме одного. Миссис Мэй была неграмотной, вот незадача. А тут расписалась. Нет бы крестиком…

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, наконец Бредфорд рассмеялся.

– Уели, сэр, как есть, уели. Не у кого было спросить про старую каргу. Решил, для солидности пусть будет подпись.

– И жильцы поверили.

– А с чего бы им не поверить? Бумага-то вот.

Бредфорд аккуратно сложил соглашение и убрал обратно в шкатулку.

– И, как я понимаю, – сказал Соверен, – ничего вы миссис Мэй не пересылаете. Мало того, она, видимо, совершенно не имеет понятия, кто теперь распоряжается ее домом.

Бредфорд широко улыбнулся.

– Я понял, сэр, куда вы клоните. Что ж, я не против такого оборота. В конце концов, каждый ищет способы пополнения карманов, как может. Хотя, признаюсь, ваш визит был несколько неожидан. Я могу предложить вам полфунта в неделю.

– Вы трижды подняли цену, – напомнил Соверен.

– Это право управляющего, – сказал Бредфорд. – Впрочем, я понимаю – это намек. Хорошо, фунт. Фунт в неделю и ни пенсом больше.

– А вы знаете о праве здешней полиции?

– Каком праве?

Соверен жестом показал управляющему наклониться поближе, а затем от души двинул в розовую скулу кулаком.

Бредфорда свалило со стула.

– Сэр!

Через секунду он в ярости вскочил, пальцы его оскребли столешницу, но прута там уже не было. Глаза управляющего налились кровью.

– Вы не много себе позволяете, старший сержант?

Соверен, играя прутом, пожал плечами.

– Я могу упечь вас в Доберри или в Хемптон, что выберете? И в том, и в другом месте платы не берут.

– Мою вину еще надо доказать, – оскалился Бредфорд.

След от костяшек темнел на скуле росчерком.

Соверен заметил взгляд в сторону каминной кочерги и сам слегка сместился к камину.

– Муниципальные судьи Неттмора будут только рады, – сказал он и достал револьвер. – Ведь муниципальные судьи подчиняются председателю муниципального прихода. Которому подчиняюсь и я. Так что давайте без глупостей, мистер Бредфорд.

Управляющий прищурился.

– Хорошо, – он шагнул к кровати, сел, приподнял тюфяк. Соверен заметил на досках под тюфяком несколько банкнот. – Десять фунтов единовременно.

– А если так – плата возвращается к прежнему размеру, и вы оказываете мне одну услугу? – Соверен откинул прут, и он зазвенел на полу.

– Какую услугу?

– Поспрашиваете у своих друзей, таких же управляющих на соглашении, об одном постояльце. Невысоком, курчавом, с голубыми глазами. Возможно, с французским акцентом. Скорее всего, он скрытен и тих. И, скорее всего, заплатил за отдельную комнату.

– А если у меня нет… – Бредфорд натолкнулся на взгляд Соверена и хмыкнул. – Я смотрю, вы не новичок, сэр.

– Вы тоже. За информацией зайду завтра. И да, – Соверен вышел было из комнаты, но вернулся, – с женщинами будьте поосторожнее. Еще одна жалоба…

– Понял, понял я, – поднял руки Бредфорд.

– Вы еще и понятливый! Цены вам нет.

– Я знаю, – сказал Бредфорд кисло.

Женщине, ожидавшей его у лестницы с таким напряженным лицом, что казалось: еще немно-го, и она прокусит себе губы, Соверен сказал, что мистер Бредфорд согласился с доводами полиции о неправомочности повышения арендной платы.

– Что? – спросила женщина, видимо, ожидая худшего. – Кто согласился? Он согласился? Или вы согласились, сэр?

Пальцы ее стиснули ворот платья. Соверен испугался, что она себя задушит.

– Шиллинг и два пенса, мисс, – сказал он.

– Господи!

От женских слез Соверен вовремя сбежал, грянул ботинком в лужу, кажется, где-то не там свернул и, продравшись через остро пахнущий нечистотами тесный двор с зияющими вонючей темнотой выгребными ямами, вынырнул обратно на Кэфулл-стрит через дом от оставленного Паркера. Пришлось вернуться.

Дождь стих, и на улицу опять вернулись многочисленные торговцы, артисты, дети, проповедники, пьяницы и праздношатающиеся безработные. Омнибус в толпе просто встал: то ли кто-то попал под лошадь, то ли, наоборот, выпал на мостовую.

Паркер, увидев Соверена, выпучил глаза:

– Сэр, вы это… а я здесь…

На отмашку рукой он засеменил рядом, профессионально работая в людской массе плечом и локтем:

– Сэр, я, значит, подумал… Тут приличных домов все ничего. Тут больше работные дома. Ну, еще фабричное общество строило в три этажа. Так там общие комнаты и сквозной коридор. Все время на виду. Вот… А где получше – это дом Энгельмана, это здесь, через две улицы туда, – Паркер показал пальцем, отодвинув торговца рыбой. – Еще есть дом Уаттов, в нем, говорят, раньше были склады, но там перестроили… И еще бывший церковный приход сейчас сдает комнаты для тех, кто побогаче, потому как считается, что они пребывают под защитой Господа самого.

Соверен кивнул.

– Пошли.

Людское море, пестрящее одеждами, полное лиц, пенящееся выкриками, блестящее глазами и пуговицами, прожевало их и выбросило на противоположной стороне Кэфулл-стрит. Стоило им углубиться в проулки, Соверена вновь атаковали просители. Женщины и какой-то одышливый толстяк приперли его к стене.

– Господин полицейский, пожалуйста!

– Мы бы хотели…

– Это простое дело, сэр.

Соверен посмотрел в бледные лица с лихорадочно блестящими глазами. Толстяк хватал рыбьим ртом кислый и спертый воздух. Совсем рядом звенело железо – в будке за тонкой дощатой стенкой входил в раж жестянщик.

– Позже, – сказал Соверен. – По возвращении. Сейчас не могу.

– Давайте-давайте, – засуетился Паркер, оттирая вяло возмущающихся просителей. – Нам пройти надо.

Вырвавшись из узкого, стиснутого домами закутка, они прошли сквозь выгнувшуюся аркой хибару, из окон которой рвался пьяный хохот и детский плач. Паркер покрутил головой, нашел щель, окаймленную плющом.

– Сюда.

Соверен последовал за ним, стараясь на ободрать рукава мундира.

Ход юлил между грязными кирпичными торцами дряхлых домовладений, вверху смыкались дощатые мансарды, и смутная тень Паркера впереди обретала объем и цвет лишь тогда, когда на нее ложились случайные пятна света.

Ярдов двадцать на макушку Соверена сыпалась пыль и шальные капли, затем щель расширилась, и из знаменитой престмутской мглы выросли фигурные решетчатые ворота и крепкий дом с колоннами за ними.

– Вот он, дом Энгельмана, – сказал Паркер.

Соверен подошел к воротам.

Откуда-то сразу вынырнул немалых размеров тип в серых штанах, накидке и котелке и, пряча руки в складках ткани, поинтересовался, что забыл господин старший сержант в здешних краях. Не заблудился ли?

– Господин полисмен ищет мистера Энгельмана, – ответил Соверен.

– По какому делу? – прищурился тип. – У нас жильцы порядочные.

Паркер у Соверена за спиной фыркнул, и тип, наклонив голову, внимательно его изучил.

– Я бы хотел обсудить это с мистером Энгельманом, – сказал Соверен.

– Что ж, – сказал, поразмыслив, тип и потянул ворота за изгибающийся виноградной лозой стальной прут, – я гляжу, вы тоже человек порядочный, сэр. Поэтому можете пройти. Но этот клоун, – кивнул он на Паркера, – останется, извините, здесь. Я таких знаю – обязательно стащат чего-нибудь.

– Че? – вскинулся Паркер.

– Ниче, – подмигнул тип. – То-то ты по привычке все пальчиками по краю кармана елозишь, будто бумажник подрезаешь или часы.

– Вовсе нет, – Паркер спрятал руки за спину. – Это дело прошлое.

– Угу, – кивнул тип и сказал уже Соверену: – Идите за мной, сэр.

Фасад здания был недавно отмыт от угольной пыли и имел цвет переваренного желтка. Оконные рамы для контраста выкрасили в красный. Короткая дорожка оканчивалась у высоких дверей. Над ними нависал портик.

Сразу за дверями располагалась стойка с консьержем. Консьерж, усатый детина в темно-зеленом сюртуке, приподнялся.

– Это кто, Лоури?

– Все в порядке, Типтри, – сказал на это Соверенов провожатый и повел того по шаткой лестнице на второй этаж. Запахло кислой и пережаренной едой. В глубине коридора на подставках стояли керосиновые лампы. На стенах висели небольшие морские пейзажи в дешевых рамах. Рыжие обои внизу темнели от плесени.

– Вам придется немного подождать, сэр, – Лоури остановился у третьей от лестницы двери. – Мистер Энгельман любит полуденный сон. Правда, больше мучается. И все равно его необходимо подготовить к вашему визиту.

– Хорошо, – сказал Соверен и прислонился к стене у картины с грызущей скалистый берег изумрудной волной.

Лоури исчез за дверью.

У Соверена появилась возможность еще раз проверить собственные умозаключения. Итак. Матье Жефр. Четыре месяца назад Коулмен по уговору с Тибольтом открывает в Неттморе наемную контору. Через неделю, возможно, через две Тибольт прикрывает этот насос, тянущий из района его население. Еще две недели, пожалуй, он собирает парней, чтобы навестить Коулмена в Пичфорд-Мейлин. Итого три месяца. Когда же сбегает Жефр? Не тогда ли, в самом деле? А через месяц происходит первое убийство.

Почему же Коулмен ничего не предпринимает эти три месяца? Интересный вопрос. Или предпринимает? С другой стороны, чего ждет инженер Жефр? Что за безумие и что ему надо завершить? Контрабандисты по Терезе вывезут его не то, что из Престмута, а из самого королевства, только заплати.

Что-то не складывается.

Ясно, почему Жефр сбежал в Неттмор. Здесь действительно можно затеряться, и Коулмен своим несвоевременным призывом только навредил самому себе. Пожалуй, и то, что Жефр не пойдет ни в работные дома, ни в приюты, тоже не вызывает никаких сомнений. Там всюду глаза. Там невозможно ни проскользнуть незаметно, ни сохранить что-либо в тайне. А еще там могут прирезать за любую безделушку или те же часы. Понимает ли это Жефр? Наверняка. Значит, искать будет дом сродни Энгельмановскому, где парни вроде Лоури состоят в охране и никто не сует нос не в свое дело. Здесь и черный ход тебе, и понимание твоих прихотей. Особенно если домовладелец без предрассудков.

Оставался еще вопрос причины побега, но он Соверена совершенно не волновал. Испугали Жевра планы хозяина «Эфирных механизмов» или ужаснул союз с лордом-канцлером – не важно. Если оживет Анна… Да, если оживет Анна, эфирные солдаты Коулмена могут маршировать хоть через всю Европу, ему все равно.

– Сэр…

Лоури выглянул и дверей.

– Да, – Соверен подобрался и выкинул ненужные мысли из головы.

– Мистер Энгельман ждет.

– Иду.

Соверен шагнул в проем (Лоури придержал бархатную занавесь с кистями) и очутился в хорошо обставленной комнате, полной ковров, гобеленов и оружия на стенах. В углу стоял сейф. На низких тумбах поблескивали стеклянные колпаки, под которыми белели вазы и статуэтки.

Хозяин дома полулежал на диване в шелковом красном халате, локтем опираясь на расшитую золотом подушку. На столике перед ним стояли кофейник и крохотная чашечка на блюдце. Во рту господин Энгельман держал длинную прямую трубку, чашу которой обнимал свободной ладонью. По комнате плыл сладковатый дымок. Голые ноги Энгельмана украшали турецкие тапки с острыми носами.

Сам он был полноват, на круглом лице выделялись усы и тонкая бородка. Коричневые глаза смотрели лениво, словно сквозь дрему.

– Садитесь, сержант, – указал он трубкой на кожаное кресло справа от столика. – С чем пожаловали?

Соверен сел. Повернув голову, он дождался, когда выйдет Лоури.

– Я ищу человека, сэр.

Энгельман поджал губы.

– Похвально. Думаю, розыск пропавших людей входит в обязанности наших полицейских. Так что…

Замолчав, он втянул в себя табачный дым.

– И поэтому мне нужна ваша помощь, сэр, – сказал Соверен.

Энгельман скорчил гримасу.

– Нет-нет, мы, так сказать, находимся по разные стороны жизни, сержант. Боюсь, ты пришел не к тому человеку.

– Мне нужен француз: голубые глаза, черные, кудрявые волосы…

Энгельман рассмеялся. Живот его под халатом затрясся, задрожала трубка.

– Милый мой! Здесь этих французов! Из Кале, из Марселя, из Сен-Го, из кучи паршивых провинций вроде Прованса. Или тебе нужен из самого Парижу?

– Возможно, он убил пять человек, – сказал Соверен.

Домовладелец костяным мундштуком почесал висок.

– Не так уж и много. По секрету… – он наклонился к Соверену, – на третьем этаже у меня квартирует людоед. Африканский, ну что ж, не всем же быть европейцами… Может, сойдет?

– Мне нужен вполне определенный француз.

Сказав это, Соверен сделал знак, который на улице показал карманникам. Энгельман фыркнул и закатил глаза.

– Я не состою ни в каком братстве, сержант, и для меня все эти секретные фигуры из пальцев ничего не значат. Будь ты из «робинов» или даже из самих «живопыр».

– А так?

Соверен, неуловимым движением перемахнув через столик, оказался рядом с Энгельманом, и его «адамс» на цепочке ткнулся холодным дулом домовладельцу в нос.

– Вы знаете мистера Тибольта? – спросил он.

Энгельман, бледнея, моргнул.

– Знаете, что он здесь главный?

– Я ему платил, – шепнул домовладелец. – Но сейчас Папаша Тик…

– С Папашей Тиком я в несколько натянутых отношениях, но тоже имею честь быть знакомым. Скажите мне, господин Энгельман, как они посмотрели бы…

Договорить Соверену не удалось – могучий удар по затылку опрокинул его на столик, белой градиной стукнула в стену чашка, кофейник опрокинулся, заливая черным светлый ковер. Перед глазами поплыло. Кто-то добавил еще один удар – он пришелся в челюсть, и боль искрами рассыпалась от подбородка к скуле.

Вверху возникло колебание, оформилось в смутную, человекоподобную фигуру и разразилось басовитыми звуками.

Соверен вслепую пошарил по воздуху, его подняли, встряхнули, ноги разъехались, в затылке загудело, мелькнула лестница, всплыло и пропало ухмыляющееся лицо, затем затхлый мир распахнулся в короткую дорожку к решетчатым воротам и хмурое, покачивающееся небо.

Прощальный пинок был обиден.

Соверен рухнул рядом с канавой за воротами и секунд десять лежал не двигаясь. Затем в поле зрения втянулась обеспокоенная физиономия Паркера.

– С вами все в порядке, сэр?

Соверен собрался и кое-как сел.

– Это был замечательный разговор. До определенного момента, – он ватной рукой ощупал затылок. Шишка? Да, шишка. – Господин Энгельман оказался чертовски предусмотрительным человеком. Честное слово, даже юность вспомнилась.

– Часто били? – спросил участливо Паркер, помогая Соверену подняться.

– Достаточно. Пока отец все-таки не признал во мне сына, я жил в Догсайд-филдс. Один из работных домов на Плимут. Мать шила рубашки и набивала тюфяки, а я с шести сортировал мусор, тряпки и чистил чужую одежду. Потом мать умерла, и я сбежал оттуда к дьяволу, устроился к «диким». Знаешь таких?

Паркер мотнул головой. Соверен усмехнулся, слизнул языком кровь с разодранной губы.

– Да уж, было времечко. «Дикие», наверное, давно распались. Мы крали перчатки и зонты. Еще платки. Жили на чердаках и в подвалах. Затем меня приметил Папаша Тик.

– Ого!

– Он-то и сделал меня «бобби». Полицейских в Догсайд ненавидели все, так что пришлось тяжеловато. Отличная, скажу тебе, школа. То ты гоняешь, то тебя. Мне понравилось.

– Многих поймали?

В голосе Паркера появились уважительные нотки.

– Дюжины за три. Затем я перешел к Тибольту, и Папаша Тик посчитал, что я его предал. Впрочем, он, наверное, уже поостыл. Два года прошло.

– А потом?

А потом я встретил Анну, подумал Соверен.

– Пойдем-ка, к следующему адресу, – оперся он на плечо Паркера. – Дом Уаттов, кажется?

– Да, сэр.

И отец и сын Уатты, и владелец бывшего церковного прихода выразили чуть ли не мгновенное желание помочь Соверену в его затруднении. То ли «адамс» в его руке производил неизгладимое впечатление, то ли искаженное гримасой боли лицо обещало все мыслимые и немыслимые кары небесные.

Француза, впрочем, у них не было.

Они вернулись к «Фалькафу», Соверен переоделся в гражданский сюртук и отпустил Паркера, наказав ему ждать завтра здесь же, а сам взял кэб и поехал в редакцию «Престмутских хроник» на Грааль-авеню. Небо хмурилось, черные дымы с фабрик и плавилен Чизкаверна крыли город, и даже часовая башня, прозванная в народе Долговязым Джоном, еле-еле проступала сквозь них, прорастая над крышами. Слепым бельмом проглядывал циферблат.

В окутанной паром пристройке, прилепившейся к длинному типографскому цеху, царила вечная суета. Под буханье прессов и стрекот телеграфных аппаратов Соверена, ищущего автора заметки об убийстве в Гэллопи-сквер, посылали в разные концы здания с комментариями: был, но только что вышел; курил, но пропал; пять минут назад заходил к редактору.

В конце концов Соверен подстерег его на рабочем месте, в темном закутке в два шага в ширину и два с половиной в длину. Журналист был совсем юн. Мальчишка лет семнадцати, в рубашке и мешковатых штанах. Когда он говорил, на его подвижном, еще не утратившем детскости лице живо отображались эмоции. Чем-то он вдруг напомнил Соверену себя лет десять назад. Полный жизни и взлелеянных в пустоте мечт.

Прозвище у журналиста было звучное – Мастиф.

– Пять жертв, – сказал он, показывая Соверену карту с отметками. – Здесь, здесь, здесь и два здесь. Старик, мальчик восьми лет, моряк с клипера «Леваллет», прачка и Элизабет Хоттерби.

– Так. Это Сильвертон и Неттмор, а в заметке был еще район Догсайд.

Мальчишка покраснел.

– Честно говоря, это было преувеличением. Но Догсайд-филдс, знаете, такая клоака…

– Угу.

Соверен покрутил карту, сбивая со стола на пол исписанные листы, карандаши, бланки телеграмм и конверты. В каморке было не развернуться.

Значки Мастиф нанес широкой дугой: первый – перед Кэфулл-стрит, второй – за ней, в квадратиках старых халуп, третий – еще дальше от центра и ближе к речной излучине, четвертый, снижаясь, попадал на Гэллопи-сквер, пятый залезал в Сильвертон.

– Где произошло первое убийство? – спросил Соверен.

– Здесь, – показал журналист на самый верхний значок.

– Почти окраина, – хмыкнул Соверен. – А что за ней?

– Пустыри, – пожал плечами Мастиф. – Хайгейтские холмы. А за ними – обрыв в Терезу.

– Почерк убийств один и тот же?

– Да! – оживился журналист. – Горло вскрыто резко, одним движением. Такое ощущение, что жертвы не успевали ни отшатнуться, ни закрыться руками. И еще – у всех порвана одежда, вот здесь, – он схватил себя за бока, – и кожа в этих местах обожжена.

– Странно.

– Очень! – Мастиф обрадовался, что нашел благодарного слушателя. – Возможно, их оглушали электричеством. Знаете, подносили электроды…