Текст книги "Сталин и космополиты"

Автор книги: Андрей Жданов

Соавторы: Георгий Маленков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ратуры, Асеев говорит: «В России все писатели и поэты

поставлены на государственную службу, пишут то, что

приказано. И поэтому литература у нас – литература

казенная. Что же получается? СССР как государство ре-

шительно влияет на ход мировой жизни, а за литературу

этого государства стыдно перед иностранцами».

«Слава богу, что нет Маяковского. Он бы не вынес.

А новый Маяковский не может родиться. Почва не та. Не

плодородная, не родящая почва...

...Ничего, вместе с демобилизацией вернутся к жиз-

ни люди все видавшие. Эти люди принесут с собой новую

меру вещей. Важно поэту, не разменяв таланта на казен-

щину, дождаться этого времени. Я не знаю, что это будет

за время. Я только верю в то, что это будет время свобод-

ного стиха».

* * *

Писатель Зощенко М.М. считает, что критика и осу-

ждение его повести «Перед восходом солнца» были на-

правлены не против книги, а против него самого.

«Мне было ясно дано понять, что дело здесь не толь-

ко в повести. Имела место попытка «повалить» меня во-

обще как писателя, так как вся моя писательская работа,

а не только повесть «Перед восходом солнца», была осу-

ждена «вверху»«.

Зощенко подробно и настойчиво рассказывает, что

его повесть до осуждения, якобы, вызывала всеобщее

восхищение, ее одобряло руководство Союза советских

писателей; академик Сперанский и психиатр Тимофе-

ев согласились с «научными» выводами Зощенко. Неко-

торые работники аппарата ЦК ВКП(б) разрешили ее пе-

чатать, а во время «проработки» большинство этих лиц

«предали» его и выступали против книги.

Зощенко дает следующую оценку состояния совет-

ской литературы: «Я считаю, что советская литература

сейчас представляет жалкое зрелище. В литературе гос-

подствует шаблон. Поэтому плохо и скучно пишут даже

способные писатели. Нет зачастую у руководителей глу-

бокого понимания задач искусства».

«Творчество должно быть свободным, у нас же —

все по указке, по заданию, под давлением». По вопросу о

своих планах на будущее Зощенко заявляет: «Мне нужно

переждать. Вскоре после войны литературная обстанов-

ка изменится, и все препятствия, поставленные мне, па-

дут. Тогда я буду снова печататься. Пока же я ни в чем не

изменюсь, буду стоять на своих позициях. Тем более по-

тому, что читатель меня знает и любит».

По полученным из Ленинграда сведениям, Зощен-

ко, внешне подчеркивая стремление перестроить свое

творчество на актуальные темы, продолжает писать и

выступать перед слушателями с произведениями, отра-

жающими его пацифистское мировоззрение (рассказы

«Стратегическая задача», «Щи» и др.).

* * *

Писатель Чуковский К.И. по поводу своей сказки

«Одолеем Бармалея» заявил, что еще год тому назад пре-

зидиум Союза советских писателей дал хорошую оцен-

ку книге, потому что это – настоящее произведение дет-

ской литературы, и ему непонятно резкое изменение от-

ношения к ней.

Положение в советской литературе Чуковский опре-

деляет с враждебных позиций: «...В литературе хотят на-

вести порядок. В ЦК прямо признаются, что им ясно по-

ложение во всех областях жизни, кроме литературы. Нас,

писателей, хотят заставить нести службу, как и всех ос-

тальных людей. Для этого назначен тупой и ограничен-

ный человек, фельдфебель Поликарпов. Он и будет на-

водить порядок, взыскивать, ругать и т.д. Тихонов будет

чисто декоративной фигурой...

В журналах и издательствах царят пустота и мрак. Ни

одна рукопись не может быть принята самостоятельно.

Все идет на утверждение в ЦК, и поэтому редакции пре-

вратились в мертвые, чисто регистрационные инстан-

ции. Происходит страшнейшая централизация литерату-

ры, ее приспособление к задачам советской империи».

«В демократических странах, опирающихся на сво-

бодную волю народа, естественно, свободно расцветают

искусства. Меня не удивляет то, что сейчас произошло

со мной. Что такое деспотизм? Это воля одного челове-

ка, передоверенная приближенным. Одному из прибли-

женных я не понравился. Я живу в антидемократической

стране, в стране деспотизма и поэтому должен быть го-

товым ко всему, что несет деспотия».

«По причинам, о которых я уже говорил, т.е. в усло-

виях деспотической власти, русская литература заглохла

и почти погибла. Минувший праздник Чехова, в котором

я, неожиданно для себя, принимал самое активное уча-

стие, красноречиво показал, какая пропасть лежит меж-

ду литературой досоветской и литературой наших дней.

Тогда художник работал во всю меру своего таланта, те-

перь он работает, насилуя и унижая свой талант.

Зависимость теперешней печати привела к молча-

нию талантов и визгу приспособленцев – позору нашей

литературной деятельности перед лицом всего цивили-

зованного мира.

...Всей душой желаю гибели Гитлера и крушения его

бредовых идей. С падением нацистской деспотии мир

демократии встанет лицом к лицу с советской деспоти-

ей. Будем ждать».

Узнав о том, что в журнале «Новый мир» не пойдут

его «Воспоминания о Репине», Чуковский возмущенно

заявил: «Я испытываю садистическое удовольствие, слу-

шая, как редакции изворачиваются передо мной, сооб-

щая, почему не идут мои статьи. За последнее время мне

вернули в разных местах 11 принятых, набранных или

уже заверстанных статей. Это – коллекция, которую я

буду хранить. Когда будет хорошая погода, коллекция

эта пригодится как живой памятник изощренной трав-

ли... Писатель Корней Чуковский под бойкотом... Всюду

ложь, издевательство и гнусность».

* * *

Писатель К.А.Федин, в связи с появлением в свет и

критикой его последней книги «Горький среди нас», го-

ворил: «До меня дошел слух, будто книгу мою выпусти-

ли специально для того, чтобы раскритиковать ее на всех

перекрестках. Поэтому на ней нет имени редактора —

случай в нашей литературной действительности беспре-

цедентный.

Если это так, то ниже, в моральном смысле, падать

некуда. Значит, я хладнокровно и расчетливо и, видимо,

вполне официально был спровоцирован.

Одно из двух. Если книга вредна, ее надо запретить.

Если она не вредна, ее нужно выпустить. Но выпустить

для того, чтобы бить оглоблей вредного автора, – этого

еще не знала история русской литературы».

По поводу статьи в «Правде», критиковавшей его

книгу, Федин заявляет:

«Юрий Лукин, написавший статью под суфлера, фор-

мально прав. Под формальной точкой зрения я разумею

точку зрения нашего правительства, которая, вероятно,

прогрессивна в деле войны, понуждая писателей слу-

жить, как солдат, не считаясь с тем, что у писателей, по-

ставленных в положение солдат, ружья не стреляют. Ведь

это извечный закон искусства: оно не терпит внешнего

побуждения, а тем более принуждения.

Смешны и оголенно ложны все разговоры о реализ-

ме в нашей литературе. Может ли быть разговор о реа-

лизме, когда писатель понуждается изображать желае-

мое, а не сущее?

Все разговоры о реализме в таком положении есть

лицемерие или демагогия. Печальная судьба литератур-

ного реализма при всех видах диктатуры одинакова.

Реалистические портреты Ремизова и Сологуба тол-

куются как искажение действительности. Даже о далеком

прошлом нельзя писать реалистически, а то, что требует

Лукин, – явно инспирировано; это требование фальси-

фикации истории.

Горький – человек великих шатаний, истинно рус-

ский, истинно славянский писатель со всеми безднами,

присущими русскому таланту, – уже прилизан, пригла-

жен, фальсифицирован, вытянут в прямую марксистскую

ниточку всякими Кирпотиными и Ермиловыми.

Хотят, чтобы и Федин занялся тем же!»

Свое отношение к современным задачам советской

литературы Федин выражает следующим образом: «Сижу

в Переделкино и с увлечением пишу роман, который ни-

когда не увидит света, если нынешняя литературная по-

литика будет продолжаться. В этом писании без надежды

есть какой-то сладостный мазохизм. Пусть я становлюсь

одиозной фигурой в литературе, но я есть русский писа-

тель и таковым останусь до гроба – верный традициям

писательской совести...

...Не нужно заблуждаться, современные писатели

превратились в патефоны. Пластинки, изготовленные на

потребу дня, крутятся на этих патефонах, и все они хри-

пят совершенно одинаково.

Леонов думает, что он какой-то особый патефон. Он

заблуждается. «Взятие Великошумска» звучит совершен-

но так же, как «Непокоренные» [Б.Л. Горбатова] или «Ра-

дуга» [В.Л. Василевской]. На музыкальное ухо это нестер-

пимо.

Пусть передо мной закроют двери в литературу, но

патефоном быть я не хочу и не буду им. Очень трудно

мне жить. Трудно, одиноко и безнадежно».

* * *

Кинорежиссер Довженко А.П., внешне соглашаясь с

критикой его киноповести «Украина в огне», в завуали-

рованной форме продолжает высказывать национали-

стические настроения. Довженко во враждебных тонах

отзывается о лицах, выступавших с критикой его повес-

ти, особенно о т. Хрущеве и руководителях Союза совет-

ских писателей Украины, которые, по его словам, до об-

суждения киноповести в ЦК ВКП(б) давали ей положи-

тельную оценку.

«Я не политик. Я готов признать, что могу делать

ошибки. Но почему у нас делается так, что сначала все

говорят – «хорошо, прекрасно», а потом вдруг оказыва-

ется чуть ли не клевета на советскую власть».

«Я не в обиде на Сталина и на ЦК ВКП(б), где ко мне

всегда хорошо относились. Я в обиде на украинцев —

люди, имевшие мужество в лицо Сталину подбрасывать

на меня злые реплики после всего их восхищения сцена-

рием, – эти люди не могут руководить войной и наро-

дом. Это мусор».

После вызова в ЦК ВКП(б) Довженко усиленно рабо-

тал над новыми сценариями о Мичурине и об Украине,

замкнулся и тщательно уклонялся от встреч с украински-

ми работниками литературы и искусства. По агентурным

данным, в своем новом сценарии об Украине он пытает-

ся освободиться от свойственных ему националистиче-

ских концепций, однако это ему удается с трудом.

* * *

Поэт Сельвинский И.Л. в связи с обсуждением в Сек-

ретариате ЦК ВКП(б) его стихотворения «Кого баюкала

Россия» заявил: «Я не ожидал, что меня вызовут в Москву

для проработки. Стихотворение «Кого баюкала Россия»

для меня проходящее. Я ожидал, что наконец меня по-

хвалят за то, что я все же неплохо воюю. За два года по-

лучил два ордена и представлен к третьему.

Меня вызывали в ЦК, ругали не очень, сказали, что

я молодой коммунист, ничего, исправлюсь. Я думаю, что

теперь меня перестанут прорабатывать, не сразу, конеч-

но, а через некоторое время...

Мне очень не везет уже 15 лет, со времени «Пуштор-

га». Бьют и бьют. На особый успех я не надеюсь. Видно та-

кова уж моя писательская биография».

Обобщая свои мысли о положении в советской ли-

тературе, Сельвинский говорит: «Боюсь, что мы – наша

сегодняшняя литература, как и средневековая, – лишь

навоз, удобрение для той литературы, которая будет уже

при коммунизме.

...Сейчас можно творить лишь по строгому заказу, и

ничего другого делать нельзя...

На особое улучшение (в смысле свободы творчест-

ва) после войны для себя я не надеюсь, так как видел тех

людей, которые направляют искусство, и мне ясно, что

они могут и захотят направлять только искусство сугу-

бой простоты».

Последнее время Сельвинский усиленно работает

над исторической поэмой и заявляет о своем стремле-

нии занять ведущее место в советской литературе.

* * *

Обсуждение и критика в печати произведений ука-

занных выше авторов вызвали широкие отклики в сре-

де писателей и послужили поводом к обобщающим

оценкам современного состояния и задач советской

литературы.

Ряд писателей положительно реагирует на критику

политически вредных произведений и осуждает творче-

ские позиции их авторов.

Писатель Леонов Л.М.: «Книга Федина о Горьком пло-

хая. Недопустимо опубликование писем и высказываний

Горького без учета, что это в итоге исказит образ Алек-

сея Максимовича. Горький не сразу стал тем писателем

и учителем жизни, которого высоко чтит советская стра-

на. И бестактно сейчас, в интересах личной писатель-

ской биографии, публиковать то, что было сказано Горь-

ким совсем в другое время, на иной стадии нашей обще-

ственной и литературной жизни.

У меня тоже есть письма Горького, воспоминания о

беседах с ним, но я не предаю и не предам этот материал

гласности в интересах сохранения в народе цельного об-

раза великого писателя, пришедшего к полному едине-

нию со своим народом, с партией, с советским государ-

ством».

Писатель Сергеев-Ценский С.Н. на заявление одно-

го из писателей о невозможности создавать реалисти-

ческие произведения в условиях советской действи-

тельности сказал: «Подлинный писатель всегда, при всех

препятствиях, проявит себя, свой талант. Реализм – это

вовсе не все, без разбору, подробности жизни, какие на-

блюдает писатель. Писатель находит нужную дистанцию

для изображения и показывает основное в жизни. Рань-

ше, до революции, существовала власть денег, страсть к

накоплению и рабство нестойких писателей перед мо-

дой, перед требованиями публики, искавшей острых,

скажем, половых проблем. Настоящий писатель был то-

гда в меньшинстве, – это заставляло меня жить в уеди-

нении и быть раньше всего художником. Теперь есть воз-

можность писать и печатать, и я этому пример».

Драматург Волков И.Д.: «Федина критиковали слабо,

о его книге можно было бы написать сильнее. У нее два

больших порока. Во-первых, с каждой страницы веет вы-

сокомерным отношением автора к советской власти, а,

во-вторых, автор разделяет жизнь и литературу и стара-

ется доказать, что литература может развиваться свои-

ми самостоятельными, независимыми от жизни страны

путями. Взгляд этот абсолютно ошибочен и вреден. Воз-

мутительно то, что себя и «Серапионовых братьев» Фе-

дин как бы противопоставляет всей остальной литерату-

ре СССР, и не только литературе, но и общественно-поли-

тической жизни государства».

Писатель Нилин П.Ф.: «Федин – не настоящий писа-

тель, его писательская работа – имитация, повторяющая

идеи и мысли чуждых нам заграничных писателей. Федин

как-то без основания, вдруг, занял у нас место «великого

русского писателя», он страдает преувеличенным само-

мнением и ничего не дал созвучного нашей эпохе. Он —

ложно революционный, а не народный писатель...».

* * *

Отдельные писатели, считая правильным осуждение

произведений Асеева, Зощенко, Федина и других, выра-

жают резкое недовольство системой руководства лите-

ратурой, осуществляемого, по их мнению, некомпетент-

ными лицами, отсутствием авторитетных указаний в об-

ласти направления творчества, строгостью цензуры и

неудовлетворительной воспитательной работой среди

писателей.

Литературный критик Лежнев ИХ.: «Наша литерату-

ра ограничена определенными историческими условия-

ми – международными, внутриполитическими. Эти ус-

ловия не позволяют развернуть искусство, подобное ис-

кусству прошлого, с его критикой и проповедничеством.

Это следует признать как неизбежное. Может ли в усло-

виях вышеотмеченных развиваться наша литература?

Да, может. Однако она введена в круг более узкий и бо-

лее ограниченный, нежели тот большой историко-соци-

альный круг.

Малый круг определяется деятельностью Управле-

ния агитации и пропаганды. Когда Александров высту-

пал на пленуме, он призывал писателей глядеть даль-

ше и видеть больше, чем обычный интеллигент. Одна-

ко практически это не осуществляется. Всякая попытка

заглянуть вперед ограничивается и пресекается тем же

Александровым.

Я говорю не о тех враждебных книгах, которые были

осуждены, я говорю о другом. Сейчас многие писатели

дезориентированы. Всеволод Иванов говорил мне, что пи-

сать невозможно, так как «нет камертона». Он готов идти с

партией, но он привык получать указания, а не дубину.

Вместо того, чтобы объяснить писателю, в чем смысл

событий и какие проблемы нужно ставить, его дергают и

фактически помогают антипартийным двуруким людям.

Получается, что враждебная книжка, вроде книги

Федина, может выйти в свет, а партийная критика на эту

книгу появиться не может. (Лежнев имеет в виду свою

статью о книге Федина, не пропущенную в газете «Лите-

ратура и искусство».)

Нам не дают развивать критику. Писателю нужно до-

верять, если от него хотят чего-либо добиться. А этого

доверия нет. Наши центральные газеты и журналы пе-

чатают критические разборы вредных книг, но ведь это

статьи извне, а не критиков. Они исходят не из писатель-

ской среды.

Произносятся патетические речи на собраниях, пи-

сателей зовут писать, но ведь над этими речами смеют-

ся, потому что знают – в ЦК всякое свежее слово задер-

жат. В результате люди устают от битья, перестают писать

и разлагаются.

В этом я вижу главную причину того, что наша ли-

тература не развивается. Она и не может развиваться в

этом узком круге, который ее душит. Люди боятся писать,

потому что их могут «проработать».

Растет какая-то беспартийщина. Всякое слово о клас-

совой борьбе приходится протаскивать контрабандой».

* * *

Писатель Эрлих А.И.: «Наши последние провалы на

литературном фронте – прямой результат того, что в ре-

дакциях сидят люди низкого уровня. Хорошее произве-

дение не может пробить себе дорогу, потому что редак-

торы не в состоянии его оценить, они мыслят штампами,

находятся в плену у шаблона. Не умея самостоятельно

мыслить и не полагаясь на себя, они идут на поводу у

громких имен и потому зачастую печатают халтуру, поли-

тически недоброкачественную дребедень, если она под-

писана более или менее апробированным именем – на-

пример, Зощенко.

Я выражаю твердую уверенность, что с окончанием

войны все эти люди, которым сейчас Управление пропа-

ганды ЦК доверило руководство литературой и печатью,

будут сметены, – следа от них не останется. Им придут

на смену новые люди, талантливые, смелые, понимаю-

щие, политически твердые».

Писатель Вирта Н.Е.: «Писателю сейчас ставятся

очень большие преграды в цензурном отношении, твор-

чество писателя чересчур зависит от случайного мнения

тех или иных лиц. Я не согласен, когда на страницах цен-

тральных газет появляется сразу убийственный приго-

вор тому или иному писателю. Считаю, что такая критика

не нужна и подчас даже вредна. Лица, которые пишут по-

добные отзывы, являются мало компетентными судьями

и во всяком случае плохими критиками».

Писатель Лидин В.Г: «Совершаются грандиозные дела.

Нашим вождям не до литературы, не до наших личных су-

деб, не до того, что в могучей стране литератор не обеспе-

чен заработком и служит литературе как подвижник.

Но я мечтаю о том, что когда-нибудь Сталин позовет

писателей для душевного разговора. Только выйдет ли

разговор? Шагинян в качестве партийной неофитки про-

изнесет трактат с цитатами из Маркса, а Павленко скажет,

что все мы, советские писатели, не стоим ломаного гро-

ша. Плохо то, что под гнетом РАППа, в бюрократических

методах работы Союза писателей мы потеряли великий

дар литератора – дар откровенности».

«Население в нашей стране 180 миллионов, писа-

телей действительно пишущих – не более полутораста

человек. При таком позорном для нас соотношении, го-

ворящем о низком уровне гуманистической культуры,

партия, казалось бы, как зеницу ока должна беречь свой

крохотный золотой фонд. А сколько за годы войны выве-

дено писателей из строя, сколько совершено моральных

убийств! Я не говорю о Чуковском, за которым, возмож-

но, водятся политические грехи. Но вот Зощенко, напи-

савший одну плохую повесть... Достаточная ли это при-

чина, чтобы человеку переломить хребет, похоронить

его морально, ославить на весь мир?.. Нет, литературу у

нас не любят. С писателями обращаются как с принципи-

альными врагами или поденщиками, казня их лютой каз-

нью за всякую вольную или невольную ошибку.

Литературу можно поднять, предоставив ей относи-

тельную независимость в рамках советской идеологии

и вернув писателям чувство собственного достоинства.

Вернуть же его – это значит вывести писателей из тако-

го положения, когда любая статья в «Правде» категори-

чески определяет ту или иную судьбу писателя. Писатель

не должен быть беззащитным перед лицом критики...»

* * *

Несколько своеобразную позицию занимает писа-

тель Илья Эренбург, осуждающий антивоенные стихи

Асеева и одновременно высказывающий недовольство

существующей системой цензуры и критики: «Нам прида-

ли большое значение и за нами бдительно следят. Вряд

ли сейчас возможна правдивая литература, она вся по-

строена в стиле салютов, а правда – это кровь и слезы.

Очень показательна история с Зощенко, Сельвин-

ским, Чуковским, Фединым. В ней виден административ-

ный произвол. Другое дело Асеев, он написал во время

войны антивоенные вещи, и ему за это влетело.

Однако случаи с Зощенко, Сельвинским, Чуковским,

Фединым иное. Они носят очень грубую форму. Лет де-

сять назад обо мне могли писать самые отрицательные

статьи, называть буржуазным писателем и одновремен-

но печатать. Ныне другое – раз Зощенко или Чуковский

уничтожены в «Правде» или «Большевике», их уже никто

не печатает, и это ставит писателей в страшное положе-

ние общественного остракизма без видимой вины.

Мы, писатели, предали искусство и пошли на время

войны в газету. Это была общественная необходимость,

жертва, но этого никто не оценивает. С писателями обра-

щаются черт знает как.

Я – Эренбург, и мне позволено многое. Меня уважа-

ют в стране и на фронте. Но и я не могу напечатать сво-

их лучших стихов, ибо они пессимистичны, недостаточно

похожи на стиль салютов. А ведь война рождает в чело-

веке много горечи. Ее надо выразить».

* **

За последнее время поступают сведения в отноше-

нии писателя Гладкова Ф.В., свидетельствующие о нали-

чии у него антипартийных взглядов на положение совет-

ской литературы и перспективы ее развития.

Так, Гладков говорит: «В моей «Клятве» все, что было

от писательских размышлений, от политической мысли,

от художественного образа, – все выброшено. И не цен-

зурой, а там, «наверху», чиновниками Александрова. Я не

могу и не хочу быть участником прикладной литературы,

а только такая литература сейчас легальна... Мы, старые

большевики, всегда боролись за свободу творческой

жизни пролетариата. Но теперь старые большевики не

в моде, революционные принципы их неугодны... Трудно

писать. Невыносимо трудно. А главное – поговорить не

с кем. Исподличались люди...»

«В свое время профессия писателя понималась как

«служение», теперь она воспринимается как казенная

служба. Писательский труд используется для голой аги-

тации; оценки литературного произведения по его худо-

жественным достоинствам не существует; искусственно

создается литературная слава людям вроде Симонова и

Горбатова, а настоящие писатели в тени».

«Отсутствие творческих интересов и равнодушие

писателей друг к другу объясняются взглядом руководя-

щих товарищей на литературу как на подсобное хозяйст-

во в политике. Литература лишена всякой самостоятель-

ности и поэтому потеряла жизнедеятельность. Художни-

ки влачат жалкое, в творческом смысле, существование;

процветают лакеи, вроде Катаева или Вирты, всякие шу-

стрые и беспринципные люди... Совершенно губитель-

на форма надзора за литературой со стороны ЦК партии,

эта придирчивая и крохоборческая чистка каждой вер-

стки журнала инструкторами и Еголиным... Уже не говоря

о том, что это задерживает выход журналов, нивелирует

и выхолащивает литературу, это, к тому же, не спасает от

ошибок (пример с повестью Зощенко)... Такая практика

должна быть сломана, если товарищи хотят, чтобы наш

Великий Союз имел если не великую, то хотя бы большую

литературу.

Я не тешу себя иллюзиями относительно перемен в

литературном деле. Все мы – навоз для будущих литера-

турных урожаев. Литература встанет на ноги только че-

рез 20—30 лет. Это произойдет, когда народ в массе сво-

ей, при открытых дверях за границу, станет культурным.

Только тогда чиновники будут изгнаны с командных по-

стов... Бедственно положение писателя, очевидца и уча-

стника грандиозных событий, у которого, тем не менее,

запечатан рот, и он не может высказать об этих событиях

своей писательской правды... Литература видела на сво-

ем веку Бенкендорфов всех мастей и все-таки осталась

жива. Минует ее и наше лихолетье...»

«Обо всем этом должны знать наверху, но там не зна-

ют. Было время, когда писатели – и я в том числе – раз-

говаривали со Сталиным о литературе, а теперь к нему не

пускают, и даже письма писателей не доходят до него».

** *

Антисоветски настроенные элементы из числа пи-

сателей критику и осуждение вредных произведений,

а также положение в советской литературе оценивают

с враждебных позиций, заявляя, что в условиях совет-

ской действительности литература существовать и раз-

виваться не может.

Поэт Уткин И.П.: «Руководство идеологической обла-

стью жизни доверено людям не только не любящим мыс-

ли, но равнодушным к ней.

Все поэты похожи друг на друга, потому что пишут

политическими формулами. Образ изгоняется потому,

что он кажется опасным, ведь поэтический образ – это

не таблица умножения.

Я неугоден, потому что иду собственной поэтической

дорогой и не поступаюсь своим достоинством. Они хоте-

ли бы сделать из советской поэзии аракчеевские посе-

ления, где всяк на одно лицо и шагает по команде. Я как

поэт на шагистику не способен и поэтому опасен: ведь за

мной стоит широкий читатель, до сердца которого я лег-

ко дохожу. Этот читатель думающий, а поэтому тоже опас-

ный, конечно, с точки зрения партийного бюрократа.

Управление литературой, управление поэзией! По-

эзией нельзя управлять, для нее можно создавать благо-

приятные условия, и тогда она цветет, но можно надеть

на нее смирительную рубашку, и тогда она есть то, что

печатается в наших журналах. Она обращается в казен-

ную свистульку.

При проработке Федина «мясорубка», кажется, ис-

портилась. Что-то не сделали из Федина котлету. Вишнев-

ский и Тихонов даже его хвалили. А после всего устроили

банкет и пили с Фединым за его здоровье. Я рассматри-

ваю такое поведение как носоутиранье «Правде».

А может быть, решили, ввиду безрезультатности мас-

сового кровопускания, применявшегося к Чуковскому,

Асееву и Зощенко, отказаться от этого впредь и пробуют

иначе разговаривать. Все равно нас не исправишь. Они

не могут, как мы, а мы не хотим, как они. Ну и что они с

нами сделают? Печатать не будут? – все равно не пла-

тят! Кормить не будут? – будут, им невыгодно, чтобы мы

издыхали».

* * *

Писатель Шкловский В.Б.: «В литературе, особенно в

военной журналистике, подбираются кадры людей офи-

циально-мыслящих, готовых написать под диктовку. Су-

ществует болезнь свежей мысли. Даже Эренбург мне жа-

ловался, что установки становятся все более казенными».

«Проработки, запугивания, запрещения так прие-

лись, что уже перестали запугивать, и люди по молчали-

вому уговору решили не обращать внимания, не реаги-

ровать и не участвовать в этом спектакле. От ударов все

настолько притупилось, что уже не чувствительны к уда-

рам. И в конце концов, чего бояться? Хуже того положе-

ния, в котором очутилась литература, уже не будет. Так

зачем стараться, зачем избивать друг друга – так рассу-

дили беспартийные и не пришли вовсе на Федина. Вме-

сто них собрали служащих Союза [советских писателей]

и перед ними разбирали Федина, и разбирали мягко,

даже хвалили, а потом пошли и выпили и Федина тоже

взяли с собой.

Союз стал мертвым, все настолько омертвело, что

после Асеева, после Зощенко, после Сельвинского, по-

сле Чуковского – Федин уже не произвел действия. До-

вольно! Хватит! Надоело! Можно и не пойти —так почув-

ствовали люди и не пошли. С проработками больше не

выйдет. Пусть придумывают другое».

Драматург Погодин Н.Ф.: «В книге Федина много цен-

ных мыслей и высказываний, она должна быть настоль-

ной книгой каждого писателя. Самое ценное в ней —

мысль автора: «Надо слушать, но не слушаться». Это кни-

га, утверждающая право художника мыслить и писать, о

чем он хочет, не считаясь с «указками»«.

Писатель Голубое С.Н.: «Критики у нас нет и быть не

может, так как никто не позволит вам создавать какие-

то концепции, хотя бы и философские. Сейчас невыноси-

мо душно стало. Сидим, как в темном погребе. Так при-

душили, что дальше некуда. Когда у нас были военные

неудачи, то власти порастерялись, идейно люди разбре-

лись кто куда, и никто нами особенно не интересовался.

Ну а теперь мы побеждаем, и люди эти начинают снова

собираться воедино, и идеология появилась прежняя —

классовая борьба и все такое...»

Писатель Шпанов Н.Н.: «Я сознательно не беру в пье-

се («Слово чести») действительно живших лиц, потому

что не хочу идти путем подделки. Это и противно, да и

хлопот не оберешься... Мы живем среди лжи, притворст-

ва и самого гнусного приспособленчества. Литературой

управляют кретины, и за каждую свою строчку приходит-

ся драться с пеной на губах».

Писатель Кассиль Л.А.: «Все произведения современ-

ной литературы – гниль и труха. Вырождение литерату-

ры дошло до предела. Союз писателей надо немедленно

закрыть, писателям же предоставить возможности соби-

раться группами у себя на квартирах и обсуждать напи-

санное сообразно своим творческим симпатиям и взгля-

дам. Это – единственный путь...»

* * *

По полученным агентурным данным, чуждые совет-

ской идеологии произведения писателей Сельвинского,

Асеева, Зощенко, Чуковского, Федина и Довженко нашли

одобрение среди антисоветски настроенных студентов

литературного института Союза писателей, которые пре-

вращают осужденные произведения в «шедевры» совре-

менной литературы, отвергают принципы социалистиче-

ского реализма и пытаются разрабатывать «новые тео-

рии» развития литературы и искусства.

Народный комиссар государственной безопасности

Союза ССР Меркулов

«МНОГО ИДЕОЛОГИЧЕСКИ ВРЕДНЫХ

ПРОИЗВЕДЕНИЙ...»

(Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г.

«О журналах «Звезда» и «Ленинград»)

ЦК ВКП(б) отмечает, что издающиеся в Ленинграде

литературно-художественные журналы «Звезда» и «Ле-

нинград» ведутся совершенно неудовлетворительно.

В журнале «Звезда» за последнее время, наряду со

значительными и удачными произведениями советских

писателей, появилось много безыдейных, идеологиче-

ски вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды»

является предоставление литературной трибуны писа-

телю Зощенко, произведения которого чужды советской

литературе. Редакции «Звезды» известно, что Зощенко

давно специализировался на писании пустых, бессодер-

жательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безы-

дейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на

то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить

ее сознание. Последний из опубликованных рассказов

Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда» № 5 – 6 за

1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт

и на советских людей. Зощенко изображает советские по-

рядки и советских людей в уродливо карикатурной фор-