Текст книги "Царствие Снегиря"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

13.

Олег решил своими глазами посмотреть, как придут арестовывать Марину с Бастрюковым. Когда бесконечно растиражированная по всем городам и весям страны дивизия НКВД получила приказ на сплошное прочесывание жилых домов и промышленных предприятий, когда в час ночи шар расставил по всем питерским улицам пятьдесят дублей одного и того же батальона, сканированного им с шоссейки на Ржев еще в далеком сорок втором, когда по лестницам многоэтажек спальных районов разом затопали тысячи, десятки тысяч сапог, Олег занял позицию под люстрой в Маринкиной комнате…

Бастрюков лежал на диване и по видео смотрел какое то кино. Марина тоже не спала, сидела возле компьютера и что то сочиняла… когда в дверь загрохотали прикладами…

14.

Олег сидел в мягчайшем кожаном кресле президентского кабинета. На нем были темно синие диагоналевые галифе, хрустящие хромовые сапоги, глухой зеленый френч с пятью звездами в петлицах и фуражка с темно-синим околышем войск МГБ…

Президент сидел за большим столом для заседаний, но не с председательского торца, а скромно – сбоку. Олег для форсу курил…

– Материальные ресурсы – все необходимое – мы будем выгружать на специально оговоренных территориях в малонаселенных районах. От вас будет только требоваться грузить товары на транспортные средства и вывозить с полей материализации.

– Это все хорошо, однако как это все идеологически обосновать и объяснить людям?

– От народа будет требоваться только знание цели и подчинение правилам…

– А какова цель? Как ее сформулировать?

– Великая Россия от Босфора, Константинополя и Белграда на Западе до Южно-Сахалинска на Востоке. От Норильска на Севере до Ташкента на Юге. Великая Россия включающая в себя Киев и Львов, Минск и Тбилиси… Великая Россия, где русский человек будет заниматься науками и искусством, техническим творчеством и педагогикой, развитием военного искусства и искусства государственного управления.

– А что с иноверцами? С татарами, евреями, казахами, чеченцами, наконец?

– Чеченцы – это особый случай. О них отдельно. А с иноверцами и инородцами, как до семнадцатого года, все граждане России имеют равные с русскими права, и могут называться русскими по их желанию. Сталин, как вы помните, называл себя русским.

И многие национальные писатели и поэты тоже. Русский – это новая емкая национальность, как американец. Ведь многие мексиканцы и итальянцы счастливы, когда их признают за стопроцентных американцев. Так будет и с русскими. Будут и русские грузины и русские казахи.

– Вы обещали помочь с Чеченским вопросом.

– Да! Считайте, что этого вопроса у вас больше нет!

– Как нет?

– А как Сталин говорил, нет человека, нет и проблемы, так и с чеченцами, мы доведем половинчатое решение сорок четвертого года о выселении до логической завершенности… Мы выселим их за пределы России, я так думаю – в Аргентину, мне там доводилось бывать… Там много пустующих пространств, на тех же Фолклендских островах.

Олег снял – таки фуражку и белоснежным платком, извлеченным из бокового кармана френча, вытер намокший от пота ободок…

– Да! Кстати, как идут дела с формированием новых полицейских сил?

– Успешно. Молодые офицеры и курсанты училищ восприняли перемены очень положительно. Их энтузиазм мы поддержали выдачей подъемных в размере трех тысяч новых золотых рублей. Из добровольцев, набранных из числа молодых офицеров и курсантов в Москве, Петрограде, Пскове, Новгороде, Нижнем Новгороде и Екатеринбурге создаются батальоны, которые впоследствии развернутся до дивизий.

Так в Питере созданы батальоны "Петр Великий" и "Ингерманландия", в Новгороде – батальон "Василий Буслаев", во Пскове "Рюрик", в Москве – "Малюта Скуратов" и "Иван Грозный"…

– Это хорошо! Из тех пятисот тонн золота, что я материализовал на прошлой неделе…

– Мы уже чеканим пятирублевые, десятирублевые и двадцатипятирублевые монеты.

– А как дела с лагерями трудового перевоспитания? Учтите, я не собираюсь долго держать здесь НКВДэшников из прошлого, им надо в свой сорок второй возвращаться!

– Все идет по плану, Олег Васильевич!

– Ну и хорошо… и вот еще что, – Олег подумал, что теперь поделится с Петровым своей мечтой, но посчитал это несвоевременной слабостью, и ткнув папиросу в хрусталь, поднялся из кресла и хлопнув в ладоши весело и даже игриво воскликнул, – а теперь – в буфет! Заработали, батенька, заслужили!

15.

Рота старшего лейтенанта Коломийца получила задачу занять перекресток дорог на левом берегу у Кантемировского моста. Сержант Жаробин со своим отделением и приданными ему двумя милиционерами в странной серой форме и буквами ДПС на спине, должны были проверять все машины, идущие по набережной в обоих направлениях.

Странно одетые милиционеры были без оружия и подчинялись непосредственно товарищу старшему лейтенанту Коломийцу. В их задачу входило по одним только им известным признакам выбирать из потока машин те, в которых ехала контра, и отгонять их под мост, где уже стояли архаровцы Коли Жаробина, а там – по обстановке. Впрочем разговор иногда был и предельно короткий. Три ротных ЗИСа только и успевали крутиться взад – вперед. На двух – отловленных буржуев, когда их набиралось до пятнадцати, свозили на стадион имени товарища Кирова, где был временный фильтрационный лагерь, на третьем в Лахту отвозили трупы оказавших сопротивление, или попытавшихся бежать.

Колька уже даже начал немного понимать, как эти мильтоны в сером чуют контру – особо сложного тут ничего не было – тормозят те машины, что покрасивше – вот и вся недолга. Он даже начал понемногу разбираться, что самый стопроцентный контрик едет либо в темно-сером обтекаемом авто, который эти недоделки-мильтоны называют "шестисотым", либо в большом черном высоком квадратном, который называется по немецки – геленваген…

Вот еще одного тормознули… Вот мильтоны к нему подходят, базарят о чем-то. А буржуй не хочет сюда под мост сворачивать, кочевряжится. Придется ему Кольке из своей засады выходить…

– Командир, ну ты че! – толстомордый в черных очках с бритым черепом, в кожанке оставался за рулем черного квадратного авто и пререкался с мильтоном-недоделком.

– Те че, командир, денег надо? Так я те дам…

– Сверните, пожалуйста вон туда, – продолжал настаивать недоделанный с надписью ДПС на спине.

Колька подошел.

– В чем дело, сержант? Спросил он гаишника.

– А это что еще за пугало? Продолжал куражиться бритый в черных очках, теперь обратив свое рыло в Колькину сторону, – а че у вас в ментах теперь артисты с Ленфильма подрабатывают?

Кольке от этого стало как то досадно. Он вынул из кобура свой ТТ и два раза выстрелил толстомордому в переносицу. Бритая башка дважды дернулась и разлетевшиеся от удара темные очки обнажили вдруг взгляд полный последнего в жизни изумления… Из дверцы с противоположной стороны на придорожную траву выползла худенькая девчонка… ее белый плащ был весь в крови и мозгах толстомордого. Ее стало тут же выворачивать наизнанку.

– Это ничего, это пройдет, – добродушно сказал Колька убирая пистолет. – Эй, Кандыба, отведи гражданочку…

– Ишь, худенька кака! – сказал подоспевший деревенщина Кандыба и прикладом подтолкнул девчонку в сторону третьего ЗИСа, где формировался очередной десяток для отправки на стадион.

– А вы че смотрите! Накинулся Колька на присмиревших гаишников, – берите этого толстого за руки ноги, да тащите в кучу… И машину потом отгоните в сторону…

И сам, хозяином шоссе встал на перекрестке, покуда недоделки-мильтоны кряхтя от натуги, тащили толстого контрика в кузов того ЗИСа, что отвозил мертвяков на свалку. Кольке противно было смотреть на этих мильтонов, он их презирал, потому как отлично запомнил приказ товарища старшего лейтенанта Коломийца, – этих потом тоже в расход… Они взяточники и буржуйские прихвостни. …

НКВД начинает разбираться с единственным дееспособным сопротивлением – бандитами ….

16.

Марина сама не помнила как она оказалась на стадионе. Все было как во сне. В квартиру ворвались какие то вооруженные люди. Потом ее вывели на улицу, едва только с вешалки успела пальто схватить… Вниз по лестнице еще кого то волокли.

Потом ее запихнули в ужасный крытый брезентом грузовик, где стоя, прижавшись друг к дружке, как в метро в час пик – их набилось человек сто… И таких грузовиков подле дома было еще – три, а может и пять… Повсюду стрельба. Лай собак… Потом они долго долго ехали. Она несколько раз теряла сознание, но стояла в кузове и не падала прижатая как сигарета в плотно набитой пачке. А потом их привезли на стадион… На поле людей – несколько тысяч… Какие то две дикого вида девицы с совершенно безумными глазами, отняли у нее пальто и пригрозили зарезать, если она поднимет шум. Марина тогда просто села на траву и разрыдалась…

Майор Свечкопал – начальник дивизионного отдела СМЕРШ вызвал к себе всех батальонных контрразведчиков и давал инструктаж. Сидели по -походному – кто на стульях, а кому стульев не досталось – на цветастых пластмассовых ящиках из-под бутылок. Из всех помещений – подсобок, тренажерных залов и раздевалок, что разместились под трибунами большой спортивной арены, Свечкопал выбрал самое неподходящее. Офицеры сидели в какой то кладовке не то буфета, не то ресторана.

По стенам все ящики с бутылками… надписи по иностранному… А над единственным канцелярским столом – вообще срамотищща – баба молодая по пояс голая с плаката лыбится.

– Ну что, товарищи чекисты? Буржуев и контры сколько нам навезли видали?

– Видали, – нестройным хором ответили товарищи чекисты.

– Ну так вот, наша задача быстренько их всех рассортировать – кому сразу на полную и по рогам, кого в более серьезную разработку, а кого и на выход в народное, так сказать, хозяйство.

– Нам не впервой контру колоть-молоть, – лениво пожевывая мундштук папироски бросил капитан Чистяков.

– Правильно говоришь, – кивнул Свечкопал и продолжил деловито, – контры много – норма на одного дознавателя – пятьдесят голов за смену… – на тихий ропот своих подчиненных Свечкопал умиротворяюще поднял руки, – ничего – ничего, это по десять минут на одного подследственного… Нам тут в помощь дали вопросник. И кроме того с каждым дознавателем будет помощник из числа контриков, кто согласился с нами сотрудничать – из их, так сказать, бывшей милиции… Право решать – кого куда совать – в разработку, отпускать вчистую или сразу этапом на Колыму – это право только у вас, но эти контрики из бывшей их милиции вам помогут определиться – кто более виноват или нет.

– Дайте вопросники посмотреть, – засуетились на задних рядах – Дам, всем дам… Вопросы ясные и понятные… Анкетные данные, кем был и кем работал до катаклизма… Кем стал и кем работал во время… катаклизма… Был ли за границей… Какую жилплощадь имел до… какую жилплощадь и дачу стал иметь после… И на основании ответов на эти вопросы по простой балльной системе – будете определять – кого куда. Ясно, товарищи командиры?

– Более – или менее, нам не привыкать, стрелять их всех надо, – нестройно отвечали дзержинцы-чекисты. Подходя к столу и разбирая листки новой и странной инструкции, странной, как и все происходящее вокруг…

Часа в четыре Марина наконец уснула. Кабы не железные бочки из под соляры, в которых арестантам разрешили жечь костры – она бы замерзла насовсем. А так прибилась к какой то женщине пожилой, та даже ноги ей накрыла откуда то взявшимся ватничком… свет не без добрых людей. Но спать ей пришлось не долго.

В девять утра всем велели выстроиться у своих секторов. На беговой дорожке в разных секторах стадиона стояли полевые кухни… Возле них на больших полотнах были написаны буквы алфавита. У кого фамилия на А-Б-В-Г и Д – иди к северной трибуне, у кого на Е – Ж – З и К – к восточной… и так далее. Марина сориентировалась и встала в длиннющщую очередь к полевой кухне, что пахла дешевой солдатской едой и дальнею дорогой. В очереди ей шепнули, что тем, у кого нет своей посуды – есть не придется. Марина совсем загрустила и слезы вновь побежали из глаз насквозь проплаканных за минувшую бессонную ночь. Выручила опять та же пожилая женщина. – у меня две пластиковые бутылки пустые из под воды остались, так я тебе одну дам, ты ее разрежь и в донышко как в чашку каши возьмешь, а в верхнюю часть с пробкой – чаю…

Так и поступили…

А после недолгой трапезы и длиннющей очереди в немыслимо грязный туалет, их сбили в группы, опять же по алфавиту по сто человек в команде. Старшей в их бригаде, военные поставили ту самую девицу с безумным взглядом, что уже щеголяла в ее – Маринкином пальто. – Ты первая пойдешь, – сказала старшая, и поставила Марину в самую голову очереди, где все были связаны одним общим состоянием – ожидания чего то еще более страшного.

Бастрюков, кстати говоря, тоже в это время находился на стадионе, только на мужской его половине. Он тоже всю ночь не спал – разговаривал с мужиками… Кто то каким то чудом пронес на стадион транзисторный приемник. Пытались поймать какое либо радио. На всех частотах везде транслировали только военные марши.

17.

К брату Афанасию Снегирев пришел пешком.

Он материализовался в километре от монастырских ворот и уменьшив шар до размера горошины, так чтобы даже самый внимательный глаз не смог бы его заметить, неторопливо и с великим удовольствием зашагал по утоптанной тропинке, что тянулась рядом с асфальтовой дорогой. Олег шел не исповедаться и не покаяться в содеянном. Он просто шел в гости к хорошему человеку и шел с подарками.

– Так неужели это все ты? – с грустью спросил Афанасий, когда Олег коротким монологом разом вывалил всю хронику последних недель, что потрясли сознанья сотен миллионов людей и основы нескольких могучих государств.

– Я, – ответил Олег.

Ответил и неожиданно испугался, – а вдруг сейчас все кончится? Испугался так, как ни разу еще за все эти безумные недели, когда по всем законам должен бы был страшиться и трепетать. А вдруг сейчас все кончится? Ведь должно же все это когда то кончиться?

– Как ты думаешь, Афанасий, мне эта сила от Бога дана?

– А кого ты о ней просил?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – Афанасий вздохнул горестно, – знаю только, что страшные силы ты взболомутил.

– Я ведь во благо.

– Во благо – черти бы не стали трудиться, а твои солдаты, которых ты из преисподней поднял – они черти и есть!

– Как же? Ведь во имя Святой Руси – ей на благо, мы ж с тобой еще тогда об этом говорили, когда я к старцу Паисию приезжал.

– Ты же знаешь старую поговорку о благих намерениях. И знаешь, наверное, заповеданное – "мне отмщение, и аз воздам". Не гоже человеку лезть в те дела, которые являются… как бы господней прерогативой…

– Но ведь все равно – через кого то все это должно произойти! Все равно Господь выбирает для своих дел проводника… Исполнителя… Ну – инструмент!

– И тогда я за тебя не порадуюсь, Олег. Были такие сюжеты в Евангелии. Вот к примеру о слепом от рожденья, которого Господь излечил. Спрашивали потом Учителя апостолы, – на ком была вина что он от рожденья слеп? На родителях ли? И отвечал Господь, – ни на ком, он слеп был для исполнения…

– Цепи событий! – резко вставил Олег, перебив своего виз-а-ви.

– Да, цепи событий… И я знаю, что ты скажешь, что это как в программировании, и что на тебе вины тоже нет.

– Да. А разве ты не так думаешь?

– Я не знаю. Мне страшно за тебя. И за себя тоже.

Они посидели молча минуту – другую, и уже без надежды на положительный ответ, Олег спросил, – А подарки то примете от меня?

– Кабы ты мне лично гостинца принес, яблочко или коврижку, я бы принял.

Помолился бы, да принял. Но ты ведь монастырю принес… Иди к игумену!

– Не пойду… Я тут вот оставлю.

– Знаешь, тебе бы со Светлейшим об этом поговорить…

– С Патриархом?

– Да, с Патриархом… Насчет пожертвований, наверное только он сможет решить, можно нам принять их или нет. Но мне кажется – он откажет тебе.

– А как ты думаешь сам? Разве могут силы зла через меня – предлагать церкви огромные средства на сооружение храмов и монастырей, на возрождение Православия?

– Могут. Ты ведь умный – сам пойми, конечно могут! Помнишь, как Христа в пустыне дьявол искушал? Все клады и сокровища мира предлагал! И теперь, если Церковь возьмет твое золото, то кто же поручится потом, что церковь не поклонилась дьяволу и не впала в искус? Нельзя! Сам понимаешь – нельзя! И я должен тебе сказать, – отыди от меня, сатана!

– И даже молиться за меня не станешь?

– Не знаю… Афанасий крепко задумался и лицо его приняло скорбно непроницаемый вид, – не знаю… Я в монастырь пришел свою душу бессмертную спасти. А теперь я за себя боюсь. Иди Олег, прошу, не мучь меня…

Олег вышел из ворот и не решился сразу соединяться с шаром. Он зашагал по тропинке, чтобы отойти подальше от монастырских стен, так, чтобы никто не смог увидеть, как он чудесным образом растворяется в воздухе, словно та куча золота, что он сдуру решил рассыпать перед братом Афанасием.

18.

… Еще одна глава про стадион им Кирова Нравы, условия, их ызывают на тройки.

И оттуда их развозят

Слухи …

Анечку Олег выручил самолично. Прилетел за ней в редакцию, когда там уже вовсю хозяйничали НКВД под началом капитана Чистякова. Сосканировал ее и утащил. Потом они сидели на берегу речки, ели мороженое и он рассказывал ей обо всем в общих чертах, так, чтобы не повредить слабое женское сознание.

– Понимаешь, они запрограммированы на то, чтобы наказывать только виноватых. Я разрабатывал для них схему оценки, по которой они фильтруют население таким образом, чтобы на перевоспитание попадали только те, кто согрешил перед народом и страной, кто украл, кто хапнул… Поэтому, тебя не должны бы были послать на перевоспитание, но я на всякий случай.

– Спасибо, милый, – Анечка улыбнулась своей от природы честной и обезоруживающей улыбкой, – ты меня спас.

– Получается, что спас.

– А ту?

– Кого – ту? – глупо переспросил Олег, прекрасно понимая, кого, которую такую "ту" она имеет в виду.

– Ту, из за которой ты на все это решился…

– Я тебе тогда все неправильно рассказал.

– Тогда в машине ты был откровенен.

– Откровенность не есть признак близости к истине.

– Что?

– Ну понимаешь, человек может добросовестно заблуждаться относительно своих чувств и… как бы сказать – ценностей и приоритетов. Можно со слезами в горле, с рыданиями искренно говорить о себе неправду и не потому что лжешь, а потому что сам заблуждаешься относительно самого себя. Говорить – "я без нее не могу", потому что в этот момент тебе так действительно кажется, а на самом деле, если знать себя истинно – это все не так…

– Ну?

– О чем?

– Ее ты ходил спасать?

– Нет.

– Ну тогда иди сейчас. Я тебя об этом очень прошу.

И у Олега вдруг из глаз потекли слезы. Он задрожал и всхлипнул, так, как последний раз с ним было лет тридцать пять тому, когда учеником в школе он пожалел умершую учительницу.

– Хорошо, я обещаю. Но и ты мне пообещай.

– Что?

– Что выйдешь за меня замуж.

19.

Сержанту Кольке Жаробину нравилось ходить в женскую зону стадиона. Во-первых туда его посылали сопровождать старшего военфельдшера Любочку. Охранять, так сказать, чтобы зэчки не попортили Любочку нашу… Хотя зэчки здесь совсем не те, что доводилось ему Кольке видеть в той еще Москве до этих странных событий…

Хотя, почему странных? Товарищ старший лейтенант Коломиец очень все толково объяснил на политзанятиях – фашисты применили новое оружие, сбили наше время…

И теперь как бы и сорок второй год для нас, и как бы не сорок второй, а гораздо больший… А за это время они выбросили десант и вместе с контрой устроили тут что то вроде капитализма. Ну нам – то есть НКВД – теперь и приходится разгребать всю эту сволочную кашу.

А сейчас Колька шел в зону со специальным заданием самого майора Свечкопала. Это удача, что его сам товарищ майор откомандировал, это удача, так как он -майор Свечкопал – он является начальником для всех батальонных СМЕРШевцев – и для их батальонного капитана Чистякова тоже! А именно капитан Чистяков заставляет его – Кольку искать в роте шпиона или контру… А иначе, говорит, не видать тебе командирских курсов или училища. А если самому товарищу майору Свечкопалу глянуться – то может и улыбнется тогда Кольке счастье – получить наконец от их дивизии направление в училище!

Колька должен то был всего навсего, разыскать на стадионе гражданку Борисову Марину Александровну семьдесят седьмого года рождения… Во как! Это если он – Колька – двадцатого года… То на сколько ж он ее старше? На пятьдесят семь? Что за ерунда… Но товарищ старший лейтенант Коломиец сказал, что еще Ленин учил нас, дескать электрон неисчерпаем. Это к тому, что необратимость и неразрывность времени тоже относительна. И некоторые физики, например отказавшийся сотрудничать с фашистами товарищ Эйнштейн, это уже доказали. Так что – хрен его без полбанки разберет, но нам – членам партии и кандидатам в ВКПб, сомневаться в правильности партийной линии – нельзя. А для Кольки – партийная линия – это то что товарищ старший лейтенант Коломиец на политзанятиях говорит. Вот так!

Марину Борисову он отыскал в очереди возле временного КПП.

– Пройдемте, гражданочка, – сказал ей Колька и вежливо взял за локоток.

В кладовой, которую майор Свечкопал оборудовал под кабинет, сидели еще двое. Это были капитан Чистяков и еще какой то старший офицер… Или может даже генерал!

Об особой важности этой персоны Колька тут же догадался, потому как носом и спиной почувствовал, как лебезят перед этим начальником и Чистяков и Свечкопал.

Таинственный начальник этот сидел в темном углу, тогда как на посаженную в центре комнаты гражданку Борисову и стоящего за ее спиной Кольку был направлен свет двух мощных ламп с отражателями. И поэтому разглядеть этого неизвестного начальника – никак не удавалось. Колька отметил только дорогие диагоналевые галифе и хромачи, которые носили разве что полковники да генералы.

– Ваше имя, год и место рождения, – дежурно начал допрос капитан Чистяков.

Отвечая, гражданка Борисова неожиданно обнаружила писклявый, почти нервно – визгливый голосок.

У нас все нервничают, – удовлетворенно подумал про себя Колька, – такая у нас работа, чтобы контра нервничала.

После сверки обычных анкетных данных, как показалось Кольке, по знаку таинственного генерала, майор Свечкопал вдруг предложил гражданочке Борисовой рассказать о своей жизни…

– Только, если будешь врать, мы тебя вчетвером отдерем как жареную селедку, а потом расстреляем на заднем дворе, – как всегда со смаком, сказал при этом капитан Чистяков.

– А если ты нам не веришь, что мы люди серьезные, сержант тебя сейчас в соседний кабинет сводит, покажет как там с лживой контры, той, что органам неправду говорит – лоскуты срезают и собакам бросают, – ласково добавил майор Свечкопал.

– Ну так что, отвести тебя, гражданка Борисова в камеру к мужикам? К уголовникам – извращенцам, которые бабу живую пять лет не видели?

Борирсову начало трясти. Она стала стучать зубами и слегка завыла.

– Дай ей водички, Жаробин, пусть попьет, – сказал Свечкопал, – а вы гражданочка нам всю правду расскажите, тогда все будет хорошо, и мы вас отпустим домой.

Когда Борисова немного пришла в себя, майор предложил ей просто начать с самого начала. Свечкопал упростил ей задачу, сказав предельно откровенно, – нас интересует только ваша интимная жизнь. Почему? Мы вам в этом нашем интересе отчитываться не обязаны. Так нужно органам. Вот и все наше объяснение. А теперь, коли жить хочешь и не хочешь муки позорные принять, рассказывай по порядку: так мол и так, первым моим мужчиной был такой то и такой то, при таких то обстоятельствах… вторым моим мужчиной был такой и сякой, было это тогда то и там то… И еще – когда нам будут интересны подробности, мы скажем.

И гражданка Борисова тихо и буднично повизгивающим тонким своим голосочком начала долгий – предолгий рассказ о своей жизни.

Много всяких баек про красивых баб слышал сержант Колька Жаробин – солдаты, они дело известное – любят всякую похабщину! Но такого, как рассказала о себе Марина Борисова – хватило бы и на все тысячу и одну ночь солдатской службы.

– Третьим моим… мужчиной, был наш учитель физкультуры. Я училась тогда в девятом классе. Он меня всегда лапал, на занятиях по гимнастике – там поддержки, как бы по процессу занятий – девочек хватать положено… Он всех лапал, но меня особенно. А потом он мне предложил факультативно, дополнительно после уроков тренироваться. И через некоторое время мы стали любовниками.

– Подробнее, где и как это происходило, – потребовал Свечкопал, и как показалось Кольке он сделал это после того, как таинственный генерал в углу сделал ему какой то знак.

– После тренировки, когда все уходили, он просто приглашал меня в тренерскую и там начинал меня обнимать, раздевал… ну и валил на маты… Там такая стопка старых гимнастических матов была – вместо дивана.

– И вы никому не рассказывали об этом?

– Нет…я же понимала, что у Сергея Валентиновича могут быть неприятности. Так, с девчонками потом, уже в одиннадцатом классе поделилась, и оказалось я не одна была такая…

Рассказ Борисовой был долгим. Свечкопал с капитаном Чистяковым пачку "Казбека" скурили, покуда не добрались до главного…

Когда гражданочка Борисова стала рассказывать о своих романах со старшим научным сотрудником лаборатории топлива Снегиревым и начальником этой лаборатории Бастрюковым, генерал в углу пришел в сильное волнение, потому как впервые за все три часа что шел допрос, наклонился вперед, так что стали видны и фуражка с кокардой. И… мамочка моя родная! Маршальские звезды в петлицах!

– Опишите сексуальные достоинства и недостатки обоих любовников. Дайте им сравнительную характеристику… Подробно расскажите об особенностях совокуплений и с тем и другим… Как вы относились к этим гражданам… Какие чувства испытываете теперь? – задавали вопросы Чистяков и Свечкопал. Задавали, задавали, а она отвечала с простодушной прямотой.

И если честно, то сраму Колька натерпелся. Наблюдательный Свечкопал конечно заметил, как во время допроса колом топорщились Колькины галифе. И кончилось таки все полным срамом. Сплоховал Колька, брызнул в штаны… и это тоже наверняка не ускользнуло от наблюдательного Свечкопала. Эх, не видать ему Кольке теперь направления в училище, как своих ушей…

А Борисову гражданочку эту внезапно вдруг, как у них в органах никогда до этого не бывало – отпустили! Просто майор Свечкопал сказал, – давай, Жаробин, возьми дежурную машину и отвези Марину Александровну домой.

Взяли с нее подписку о неразглашении и все!

Вот такая хреновина получилась…