Текст книги "Дыхание розы"

Автор книги: Андреа Жапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Дом инквизиции, Алансон, Перш,
ноябрь 1304 года

Аньес впала в оцепенение вскоре после того, как тщательно разжевала горький шарик, с трудом заставив себя проглотить горькую слюну, наполнившую ее рот. Постепенно своего рода сон наяву вытеснил кошмар, с которым у нее больше не было сил бороться. Она безвольно соскользнула по стене на землю.

Она забилась в угол маленькой темной и сырой комнаты, пропахшей экскрементами и свернувшимся молоком. Она забилась в угол, присев на илистую землю, которая пачкала зловонной зеленоватой грязью низ ее слишком легкого платья, ее лодыжки, ее икры. Она забилась в угол, вглядываясь в темноту, пытаясь разгадать долетавшие до нее звуки. Раздавались грубые окрики, взрывы безумного смеха, крики, перераставшие в отчаянные вопли. Потом наступила своего рода тишина ужаса. Она забилась в угол, стараясь слиться с камнями стены, надеясь распластаться на них, чтобы окончательно исчезнуть. Шаги, остановившиеся за низкой дверью, казавшейся такой толстой. Восклицание:

– По крайней мере, похоже, что она, эта баба, весьма аппетитна и на нее приятно смотреть!

– Она была такой, но выглядела как оборванка, когда я приволок ее сюда из процедурной комнаты.

– Ступайте. Ее надо привести. В конце концов, женщин легче тащить, чем мужчин, когда они теряют сознание.

Раздался такой знакомый скрежет открываемого замка. Но Аньес не сделала ни одного движения. Она плыла, убаюкиваемая каким-то густым туманом.

– Вставай, женщина де Суарси! – прорычал один из мужчин, вошедших в камеру. – Вставай, слышишь?

Как было бы хорошо остаться здесь, сидя в этой зловонной грязи… Но какой-то инстинкт подсказал Аньес, что ей необходимо скрывать причину своего равнодушия. Флорен не должен был узнать, что она парит вне своего тела после того, как разжевала коричневый шарик. Ей удалось встать на четвереньки, а затем выпрямиться. Она шаталась из стороны в сторону, словно пьяная. Один из зубоскаливших мужчин сказал:

– Да тебе надо еще меньше, чем моей, чтобы улететь на седьмое небо!

Другой мужчина выразил свое одобрение неприличным смехом, смысла которого Аньес не поняла. О каком небе они говорили? Тело Аньес отяжелело от приятной истомы, и им пришлось тащить ее по коридору. Стражник, тот, который смеялся, заявил:

– Им не следовало бы подвергать их таким лишениям… В конце концов, тащить приходится нам. Посмотри на это, она с трудом передвигает ноги. Говорю тебе, она сдохнет после первого получаса, – сделал он вывод, намекая на обязательную процедуру пыток.

Действительно, процедура требовала, чтобы после каждого заданного вопроса пытки продолжались полчаса. Удивительно скрупулезный расчет страданий! Но многие инквизиторы пренебрегали им. Затем им было достаточно произнести mea culpa [69]69
  Каюсь (лат.).


[Закрыть], чтобы получить прощение от своего брата, поскольку инквизиторы имели право отпускать друг другу грехи.

Стражники держали ее за подмышки до тех пор, пока не открылась дверь, ведущая в пыточный зал. То, что увидела Аньес, заставило ее похолодеть от ужаса.

Длинный стол, достаточно длинный, чтобы положить на него человека. Длинный стол, блестевший от темно-красной крови. Внизу – желоб, в котором слиплись странные слизкие комья. Снова кровь. Всюду кровь. Кровь на лице Флорена, кровь на его руках, вплоть до закатанных до локтей рукавов. Кровь на кожаном фартуке палача, который стоял в углу, скрестив руки на груди. Кровь на стенах, кровь на ремнях, свисавших со стола. Море человеческой крови.

Никола Флорен направился к Аньес. Его лицо было мокрым от пота, а глаза блестели от опьяняющей радости. Аньес сразу же поняла причину его возбужденного состояния: кровь, вопли, бесконечные страдания, разорванная плоть, смерть. Аньес посмотрела на него и сказала решительным тоном:

– Вы прокляты, и вам нет прощения.

Флорен нагнулся к ней и, улыбаясь, коснулся губами ее губ.

– Вы так думаете? – выдохнул он ей прямо в рот.

Потом он повернулся, изящной походкой подошел к палачу и приказал:

– Ну, хватит болтать. Нас ждет работа, и меня снедает желание приступить к ней. Какая удачная игра слов!

Сильная рука сдернула с Аньес платье и бросила женщину на стол. Другая рука грубо перевернула ее на живот. Аньес запаниковала. Прикоснувшись животом к липкой крови в углублении на деревянном столе, она впала в бесконечное отчаяние. Аньес окунулась в кровь другого человека, в страдания другого человека, который перед ней сошел в этот ад. Она едва чувствовала ремни, безжалостно сжимавшие ее спину.

Флорен схватил ее потускневшие медные волосы и с сожалением отбросил их набок. Он ошибался в причинах, вызвавших скорбь его жертвы, и промурлыкал:

– Ну, ну… Мы еще не начали. Нагота – всего лишь пустяк по сравнению со всем остальным. Скоро вы сами это поймете. Аньес Филиппина Клэр де Суарси, урожденная Ларне, сегодня вы предстали перед своими судьями, чтобы ответить за преступления в пособничестве ереси и в личной ереси, отягченные исповедованием культа единого бога, соблазнением Божьего человека, которое мы заслушаем позже, колдовством с вызыванием демонов. Последний раз спрашиваю, вы признаетесь?

Можно ли распознать человека по запаху его крови? Можно ли молиться за него, уткнувшись носом в красный след его пролитой жизни?

– Вы не признаетесь, – быстро констатировал Флорен, поскольку признание принесло бы ему разочарование.

Флорен почувствовал жар внизу живота; его член напрягся. Он так долго ждал этого момента. Пытаясь обуздать все сильнее охватывавшую его радость, он боролся желанием зажмуриться от переполнявшего его наслаждения. Он боролся с желанием броситься на нее, залезть ей на спину и кусать, зубами рвать эту прекрасную бледную кожу, чтобы кровь его великолепной жертвы потекла ему в рот.

– Отметьте, письмоводитель! – крикнул Флорен в направлении горевшего масляного светильника, который, казалось, парил в нескольких сантиметрах над утоптанной землей. – Отметьте, что мадам де Суарси отказывается признаваться и что она сохраняет полное молчание, свидетельствующее о ее виновности.

Очень молодой человек, сидевший на земле с поджатыми ногами, кивнул головой и удостоверил отказ от показаний.

– Палач, кнут, быстро! – рявкнул Флорен, протягивая руку к верзиле в кожаном фартуке. – Письмоводитель, отметьте, что мы соблюдаем процедуру, сначала подвергая обвиняемую наказаниям, предназначенным для женщин. Если наше великодушие не будет вознаграждено признаниями, мы прибегнем к другим методам убеждения.

Флорен посмотрел на открытую жаровню, на которой краснели узкие металлические лезвия.

Когда Аньес услышала свист кнута, она напряглась всем телом. Кнут с силой опустился на ее спину, и она застонала. Однако ей показалось, что она сможет вытерпеть укусы этих толстых кожаных полосок. Удары обрушивались на Аньес целую вечность. Ее тело вздрагивало при каждой новой убийственной волне. Аньес отчетливо чувствовала, как разрывалась ее кожа. Ткань, которой было больно. Что-то нежное и теплое стекало по спине на бока, а затем капало на стол. И все же плоть горела, хотя едва ли это была ее плоть. Аньес в голову пришла утешительная мысль: ее кровь сольется с кровью несчастной души, которая до нее лежала на этом столе. Она почувствовала, как рука мучителя гладит ее израненную плоть, а на ее раны льется дождь из какого-то порошка. Несмотря на разжеванный коричневый шарик, она почувствовала острую боль и пронзительно закричала. Соль. Этот демон сыпал на ее раны соль.

Аньес почувствовала, как теряет сознание, и молила, чтобы это произошло поскорее. Словно в кошмарном сне, она слышала, как истерически рыдал Флорен. Он впал в экстаз от возбуждения, он хихикал от восторга, одновременно требуя, чтобы она исповедалась в своих грехах. Потом голосом, дрожавшим от неистовой радости, Флорен крикнул:

– Палач, эта ведьма сопротивляется Богу… Железо… Железо, раскаленное добела…

Посыпались жестокие удары. Из груди Аньес вырвалось рыдание, прямо перед тем, как на нее снизошла благодать и она потеряла сознание.

Перед инквизитором стоял Жан де Риу. Он старался не смотреть на несчастную Аньес, напустив на себя равнодушный вид. Флорен, согнувшись пополам, задыхался. Его лицо было покрыто потом, взгляд блуждал. К горлу доминиканца де Риу подступила тошнота, и он с трудом подавил в себе жгучее желание немедленно разделаться с инквизитором в этом подвале, который тот превратил ради своего удовольствия в зал чудовищных игр. Но указания, которые ему дал Леоне, были предельно четкими: суд Божий. Ни слова не говоря, Жан де Риу протянул мучителю послание.

Едва инквизитор увидел печать, скреплявшую это послание, как его взгляд тут же стал ясным. Удивленный и вместе с тем заинтригованный, он прошептал:

– Апостольская печать? Неполная булла?

Это послание могло исходить лишь от одного из двух камерленго, но, скорее всего, лично от Гонория Бенедетти. Дрожа всем телом, Флорен распечатал послание. До чего все это изумительно! Он упрочил свою власть, потому что камерленго письменно обратился непосредственно к нему. Он читал и перечитывал приказ, написанный на латыни:

«Очень важно выполнить процедуру, применяемую к мадам де Суарси, строго в соответствии с правилами, чтобы в процессе не было допущено никаких ошибок. Отныне мои враги становятся Вашими врагами, что крепко связывает нас. Мой посланец возьмет назад это письмо. Г. Б.»

Вернувшийся к действительности Флорен поднял свой взгляд на сурового высокого мужчину. Значит, тот был тайным эмиссаром камерленго, чем и объяснялось его вмешательство в допрос Матильды де Суарси, противоречившее намерениям инквизитора. Вероятно, ему было поручено убедиться, что никакое нарушение процедуры уже не могло спасти мадам де Суарси. Как же он не догадался об этом заранее! Если бы Флорен это понял, он не желал бы доминиканцу тысячи смертей, когда тот потребовал отвода свидетельства этой безмозглой донзеллы. Но, несомненно, Жан де Риу был обязан действовать в строжайшей тайне.

«Отныне мои враги становятся вашими врагами, что крепко связывает нас». Какие великолепные вкрадчивые слова!.. Рим, величие! Скоро!

Услышав голос Жана де Риу, инквизитор чуть не подскочил на месте.

– Стражники… Отведите мадам де Суарси в ее камеру. Пусть ее раны промоют и перевяжут.

Ошеломленные стражники удивленно посмотрели на Флорена, но тот прикрикнул на них:

– Ну же… Выполняйте! Полчаса прошло. Допрос с пристрастием продолжится завтра.

Обернувшись к доминиканцу, Флорен елейным голосом добавил:

– Я провожу вас, мой брат в Иисусе Христе.

Женское аббатство Клэре, Перш,
ноябрь 1304 года

На пыточном ложе на животе лежала женщина. На пол медленно текла кровь из ее иссеченной спины. Женщина стонала. Ее длинные светлые волосы слиплись от пота и крови. Чья-то рука скользила по изможденной плоти и сыпала в раны грязно-серый порошок. Женщина забилась в конвульсиях, потом стихла, потеряв сознание.

Элевсия де Бофор зажала рукой рот, чтобы подавить крик, готовый вырваться из ее груди. Перед ее глазами все поплыло, и она уронила голову на свой рабочий стол.

У нее вновь возникло то же самое видение. Прежде Элевсия думала, что пытают ее, но она ошибалась. В этот самый момент они терзали Аньес.

Аббатиса упала на колени и стала горячо молиться:

– Боже мой… Боже мой… Франческо, мой нежный, мой дорогой…

Почувствовав подступившую к горлу тошноту, Элевсия легла на широкие черные плиты. Она никак не могла успокоиться и все время повторяла:

– Зверь должен умереть, Франческо, надо, чтобы он умер! Зверь должен умереть, надо, чтобы он умер!

Сидя на маленьком табурете в гербарии, прижавшись спиной к холодным камням, сложив руки на груди, Аннелета размышляла. Откровения Берты де Маршьен, сделанные сегодня утром, сначала сбили ее с толку. После ухода сестры-экономки они с Элевсией де Бофор обменялись взглядами, неспособные понять смысл всей этой истории.

Мать аббатиса была уверена, что не расставалась с ключом. У нее был слишком чуткий сон, чтобы кто-нибудь мог незаметно стащить его, а затем положить на место, пока она отдыхала. Зачем потребовалось возвращать ключ, хранившийся у Берты, если убийце не удалось раздобыть два других ключа, необходимых, чтобы открыть несгораемый шкаф, в котором хранилась печать? Может, Берта солгала, чтобы обезопасить себя? Странно. Несмотря на неприязнь, которую Аннелета питала в сестре-экономке, она не верила в подобную гипотезу.

Вдруг она нашла ответ: дубликаты! Четырех дней вполне хватило бы, чтобы золотых и серебряных дел мастер или даже умелый кузнец сделал дубликат. Аннелету сразу же охватила тревога. А вдруг Бланш де Блино тоже скрыла временную утрату ключа? А вдруг – учитывая ее старческое умственное расстройство – она даже не заметила его исчезновения? А вдруг был сделан дубликат второго ключа, того самого, хранить который обязалась Аннелета, как об этом было всем известно? Аннелета машинально потрогала лиф платья. Она почувствовала под своими пальцами твердый предмет, но это не принесло ей спокойствия. Третий и последний ключ висел на шее Элевсии. Если допустить, что теория о дубликатах имеет под собой основания, Элевсия де Бофор была выше всяких подозрений, поскольку она могла в любой момент открыть несгораемый шкаф, чтобы взять оттуда свою личную печать. Кроме того, она должна была стать следующей жертвой, поскольку только ее ключ все еще существовал в одном экземпляре.

Что-то тут было не так. Не хватало какой-то основной детали. Почему убийца упорно стремилась заполучить печать, когда большинство из них теперь знали, что печать была главной ее целью? Аббатиса лично следила за всеми документами и дважды проверяла каждый акт, каждое послание. А если убийца отравит аббатису, ее печать будет сразу же признана утратившей силу.

Столько нитей, но ни одного узла, ни одной связи, чтобы объединить их! В этой жуткой истории отсутствовала логика. Аннелете никак не удавалось выяснить правду. Убийца была умной, необычайно хитрой женщиной. Ей удалось разгадать слабости и силу, маленькие секреты, мелкое тщеславие или большие обиды своих сестер, чтобы ловко использовать эти недостатки. Ребенок Иоланды, внешняя надменность Берты, старческое слабоумие Бланш… Но почему она отравила Гедвигу дю Тиле и Жанну д’Амблен? Какое место занимали эти старые подруги в ее убийственной геометрии? Старые подруги… Если только убийца не собиралась устранить одну из них, а их милая привычка садиться рядом во время трапез и пить вместе настойки не свела в могилу вторую… В таком случае, которая из них должна была умереть? Гедвига или Жанна? Гедвига дю Тиле? Есть ли какая-то связь с ее обязанностями ризничной? Ризничная получала доходы аббатства, следила и платила кузнецам, певчим, ветеринарам… Одним словом, она распоряжалась большими деньгами. В прошлом случалось, что благодаря подложным актам монахи сколачивали огромное личное состояние. А акты подделывались благодаря украденной или позаимствованной печати аббата. Нет… Нет, она заблуждалась, она это чувствовала. Аннелета была готова дать голову на отсечение – убийцей двигали вовсе не денежные интересы. Тогда Жанна д’Амблен, спасшаяся от яда только благодаря своему крепкому здоровью? Жанна имела право покидать пределы аббатства и ездить по краю. Она встречалась с многочисленными жертвователями, беседовала с ними, порой становилась их наперсницей. Может быть, она увидела или услышала то, чего боялась отравительница? Нечто очень важное, смысл чего казначея сразу не поняла? Думать… Размышления должны привести к правильному решению.

Тибо!

Тибо, горячо любимый сын Иоланды, ради которого она была готова солгать! Аннелета должна была узнать о Тибо как можно больше, но для этого ей потребуется помощь аббатисы.

Аннелета сделала большой шаг в нужном направлении. Вероятно, отравительница узнала, что по ночам сестра-лабазница выходила украдкой на улицу, чтобы встретиться со своей осведомительницей недалеко от гербария. Именно по этой причине отравительница взяла ее туфли, чтобы подозрения пали на Иоланду де Флери. Впервые за всю свою жизнь Аннелета выругалась, нервно топнув ногой:

– Черт возьми!

Эта гипотеза была абсурдной, поскольку она предполагала, что убийца догадывалась о поджидавшей ее ловушке. Но Аннелета никому не говорила о своем плане, даже аббатисе.

Тибо, Тибо… Аннелета могла бы поклясться, что отгадка заключалась в этом прелестном имени маленького незаконнорожденного мальчика. Колокольный звон постепенно вывел Аннелету из оцепенения: он созывал сестер на вечерню.

Аннелета вышла из гербария, как никогда преисполненная решимости ничего не есть, кроме того, что она своими руками приготовит на кухне, поскольку, если она не ошиблась, приписав своей противнице острый ум, та быстро поймет, что Аннелета была ее самым грозным врагом, и без колебаний убьет ее.

Человек притаился за изгородью из каштанов, защищавшей аптекарский огород от сильных порывов ветра.

«Аннелета, Аннелета, – думал человек. – До чего твое рвение тяготит меня, до чего оно огорчает меня! Что ты скажешь о смерти, дорогая сестра-больничная? Давай, сделай милость, порадуй меня. Сдохни!»

Элевсия де Бофор молча смотрела на свою дочь.

– То, о чем вы меня просите, Аннелета, кажется таким странным… Неужели вы думаете, что этот маленький мальчик может помочь в нашем расследовании?

– Я в этом уверена. Достаточно отправить туда одного из наших прислужников-мирян. Отец Иоланды де Флери живет на своих землях, в окрестностях Маласси. Вы мне сами об этом говорили. Это не так далеко. Один день понадобится на то, чтобы верхом на лошади съездить туда и вернуться в аббатство.

– И какова же будет его миссия?

Сестра-больничная вздохнула. Об этом она не имела ни малейшего представления. Но инстинктивно Аннелета понимала, что надо продолжать настаивать.

– Признаюсь вам, у меня нет мыслей по этому поводу.

– Аннелета, я не могу отправлять одного из наших людей, не уточнив, чего я от него хочу.

– Я прекрасно понимаю это, матушка… Мне хотелось бы узнать о малыше Тибо.

– Узнать? И это все?

– Это все. Я иду в дортуар.

Элевсию де Бофор охватило какое-то наваждение. Она, некогда избегавшая посещать тайную библиотеку, с какого-то времени чувствовала необходимость проверять книги каждый день, по нескольку раз в день. Ее толкала некая сила, которой ей нечего было противопоставить, ведь планы аббатства по-прежнему лежали в несгораемом шкафу. Убийца, если только она не было изощреннее, чем демон, не могла знать о существовании тайной библиотеки. Тем не менее аббатиса всякий раз приподнимала тяжелый гобелен и открывала дверь, ведущую в это место, которое притягивало ее и одновременно внушало ужас.

Элевсия посмотрела на масляный светильник, стоявший на ее рабочем столе. Тоненькое пламя не давало достаточно света, чтобы разогнать тени, сгустившиеся в библиотеке и, казалось, цеплявшиеся за полки, которые прогнулись под книгами, полными опасных откровений. Аббатиса быстро вышла в коридор и взяла один из смолистых факелов, освещавших его. Ей требовался мощный свет, чтобы просмотреть множество названий, вобравших в себя беспокойные истины.

Элевсия падала от усталости. Ну же, немного мужества! Закончив обход, она предоставит себе несколько часов заслуженного отдыха.

Элевсия осматривала книги, неспешно переходя от одного книжного шкафа к другому. Она держала факел высоко, но довольно далеко от мебели, опасаясь, как бы огонь не охватил эти столь ценные и столь грозные страницы.

Человек весь сжался, устремив свой взгляд на высокие горизонтальные бойницы, которые он смог различить в глухой стене несколько минут назад благодаря колеблющемуся в них огню. В ледяной темноте внутреннего сада победоносная улыбка озарила его лицо. Человек правильно все рассчитал, и его ожидание было наконец вознаграждено. Камерленго будет доволен и, как он надеялся, проявит б о льшую щедрость. Тайная библиотека примыкала к покоям аббатисы. Силуэт вскоре завладеет манускриптами, о которых так страстно мечтал Гонорий Бенедетти. Теперь отпала необходимость убивать Элевсию де Бофор, чтобы завладеть третьим ключом от несгораемого шкафа, единственным ключом, которого недоставало силуэту. Милость, которую человек оказывал аббатисе, доставила ему удовольствие. Не то чтобы ужасная смерть монахинь опечалила его. Но Элевсия была важным звеном. Она была частью этой неосязаемой паутины, которую им не удавалось окружить плотным кольцом. Матушка могла предоставить им ценные сведения. А если удастся убедить ее открыть им то, что она знала… Разумеется, у них не будет недостатка в средствах убеждения!