Текст книги "Умирающий лебедь (СИ)"
Автор книги: Andrea Parrilla
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Ну я и говорю – одна, – невозмутимо кивнула старшая.
Больница – место разочарования и счастья, одновременно. Место грани между смертью и жизнью или вовсе место, где эта грань давно стерта.
Сестры так и сидели обнявшись и не выпуская друг друга из объятий, пока створки дверей открывались и закрывались, словно издалека завидев врачей. И когда двери в очередной раз открылись, Реджина и Зелина на это не обратили ни капли внимания, и только обращение доктора по фамилии, заставило их подскочить:
– Мы, – ответили они одновременно, поднимаясь с места с одинаковым волнением во взгляде.
– Хорошо, – кивнул он и начал свой рассказ, – была задета бедренная артерия, но вы вызвали скорую как раз вовремя, иначе бы, долго она не протянула, ногу удалось спасти. Легкое сотрясение из-за удара затылком обо что-то твердое. Незначительные ссадины, как рассечение скулы и неглубокие порезы на руках. Сейчас мисс Свон переведена в обычную палату и ее можно навестить, только по одному, она проспит еще как минимум полчаса. Вопросы?
– Нет-нет, – помотала головой Реджина, опуская голову.
– Тогда палата номер 315, – и доктор оставил их одних.
Зелина, с пару минут простояла в тишине, наблюдая за терзаниями брюнетки, что хотела бы не злиться, но определенно злилась, сжимая кулаки, но в то же время, испытывая колоссальное облегчение от того, что с Эммой все в порядке, в относительном, конечно.
– Думаю, ты должна пойти первой, – нарушила тишину рыжая, слегка подталкивая сестру в направлении палаты.
– Я боюсь смотреть на нее, такую бледную, что она почти сливается с простынями и стенами больницы, – призналась она, – я не думала, что придется увидеть ее снова в стенах этого заведения. Уж точно не по ее собственной вине.
– Сестрица, читать людей здесь умеешь только ты, и если ты ничего не заметила странного, значит, это пришло спонтанно. И это не твоя вина, и не моя.
– Ты не понимаешь! Я просто могла перестать мыслить объективно, потому что была слепа…ослеплена…будто с пеленой на глазах! – набирала обороты Миллс.
– Заткнись, – бросила Зелина, – и тащи свою задницу в палату, может и я потом загляну, наподдам этой блондинке, – улыбнулась девушка.
– Ладно, – сдалась Док, – еще пару минут и я пойду. Ты будешь ждать?
– Я буду ждать, – утвердительно кивнула рыжая, в ответ получая благодарный взгляд из-под ресниц.
Так оно и было. Спустя минуты три, она отправилась в коридор, намеренно по нему петляя, чтобы потянуть время. В одну секунду ее непреодолимо тянуло в палату к Эмме, в другую же, там стоял будто магический барьер, отгоняющий оттуда людей. Или только Реджину? Она боялась, что как только туда войдет, либо расплачется, либо взорвется неконтролируемой злостью за то, что лежащая там девушка сделала. А злость была непозволительна в такие моменты, это могло разрушить что-то хрупкое между ними двумя или еще сильнее подкосить Солдата.
Не заметив, как ноги все же принесли ее к двери палаты номер 315 и заставили остановиться, глазея на эти цифры. Приложив одну руку к двери, а второй схватившись за ручку, Миллс стояла так еще какое-то время, пока не оставив и момента на отрицательную мысль, резко не открыла дверь, сразу же, как войдя внутрь и закрывая ее.
Все, как она и описывала: белые стены, бледная, как полотно девушка. Капельницы и провода, как в предыдущий раз. Слезы начали застилать глаза и Реджина, не видя, куда ступает, на удивление удачно, дошла до больничной койки, аккуратно беря в плен своих теплых рук, прохладную ладонь блондинки, блуждая мыльным взором по её телу.
Добрых десять минут, Реджина молча рассматривала Солдата, что сейчас мирно спала. Она видела ее, словно, под каким-то другим углом своего восприятия, пытаясь изучить её по новой.
– Я не знаю, что сподвигло тебя на такой крайне идиотский поступок, Эмма, но я убить тебя готова. Ты совсем не подумала о людях, что рядом с тобой. О тех, кому ты важна и нужна. Разве я мало сделала, чтобы ты поняла, что ты мне небезразлична? Думаешь, стала бы я оставаться у тебя дома, когда привыкла к тишине собственной квартиры? Думаешь, легла бы я рядом, когда люблю прохладу второй стороны кровати? – тихо шептала Реджина смотря на их руки, и не заметив, что блондинка уже очнулась.
– Не думаю, – прохрипели рядом.
Док вздрогнула и легонько улыбнулась, но глаз не подняла:
– Тогда какого черта?
– Я не думала, что зайду так далеко. Я просто хотела достать бинт, что находился в ванной в ящике, как я думала, но, видимо, это было моей не самой лучшей идеей, потому что я упала вместе с этим шкафчиком.
– Я сомневаюсь, что ты вообще думала, – зло выпалила брюнетка, поднимая красные глаза, на что блондинка, наоборот, отвела взгляд, боясь смотреть в эти глаза и видеть там ненависть и непринятие.
– Реджина… я.я, – попыталась блондинка.
– Что ты, Эмма, что ты? – хватая девушку за подбородок и заставляя посмотреть в свои шоколадные глаза, спросила Миллс, наблюдая, как взгляда глаза в глаза упорно избегают. – Что ты, мисс Свон? Ты не хотела, но ты сделала? Ты не планировала, но так получилось? Ты вообще думала о последствиях? Ты могла лишиться ноги! – крикнула она.
– Я и так их лишилась, – не менее зло выплюнула Эмма, распаляясь – это не ты здесь инвалид! Это Я! Это МНЕ нужен будет пожизненный уход, а не тебе. Это Я не смогу больше заниматься тем, чем хочу. Это все Я!
Реджина неверяще смотрела на Эмму, не понимая, что она сделала не так. Чем заслужила такое? Она по максимуму пыталась сделать жизнь девушки комфортной и интересной, не смотря на происшествие, а оказывается, сделала только хуже?
– Знаешь, что? Лучше бы та пуля тогда угодила в меня, – произнесла отстраненно Док, последний раз посмотрев в увеличивающиеся от ужаса глаза Солдата, Реджина поднялась со своего места и покинула палату, возвращаясь к сестре.
– Стой, стой, стой, – отчаянно кричала Эмма в закрытую дверь.
В холле ее встретила встревоженная Зелина.
– Что случилось? – подлетела она.
– Ничего, я хочу домой, – раздавлено сказала Миллс.
– Но…
– Я. Хочу. Домой, – по слогам отчеканила брюнетка.
– Хорошо, – кивнула рыжая, не решаясь спорить и отдала ей свои ключи, – ты иди в машину, а я сейчас вернусь, – попросила она, получая кивок. Как только Док покинула зал, Саттер наравилась в палату к Эмме, входя туда и наблюдая плачущую блондинку.
– Доигралась?
– О, нет, тебя мне еще не хватало, – протяжно простонала Свон.
– Только меня и не хватало, – кивнула Зелена, пододвигая стул и заваливаясь на него с характерным грохотом, – Что ты натворила такого, что моя сестра вышла от тебя ни-ка-ка-я, – потребовала ответов гостья.
– Я просто… она меня разозлила, – признала Эмма.
– Она? Эта милейшее создание? – фыркнула Зелина, прекрасно зная, что злить – лучшее качество Миллс.
– Да, представь себе, – всплеснула перебинтованной рукой Эмма, – она… она начала кричать на меня и обвинять.
– И она правильно сделала, я бы тоже обвинила тебя на ее месте, – довольно сухо говорила Зелина, – у нее на это свои причины.
– Какие? Почему она не сказала об этом? Мы могли бы поговорить!
– Наверное, потому что ей тяжело об этом поговорить и ты достаточно быстро ее осадила, что у нее отпало все желание тебе рассказать? – задала наводящий вопрос рыжеволосая, пожимая плечами.
– Ты права, – потупив взгляд, промямлила блондинка.
– Ноо… – сохраняя интригу протянула девушка, – для того я и здесь. Я могу рассказать, потому что я – прямой участник. Ты слушать собираешься?
Поднимая голову, блондинка кивнула, сосредоточив внимание на Зелине, что начала свой рассказ:
– Тогда мне было 23 года…
«Зря, зря, зря Реджина с ним связалась, чертов дилер. Зря я с ним связалась. Бляяя, мне бы ща дозочку! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Ну, у меня наконец-то появились бабосы, на дозу хватит, а еще и должок отдать этому черту. Ой, вот звонить ему лень, вообще лень, только если он сам позвонит, где там телефончик-то… А, вот и он. Ой, сколько от этого пидора звонков, так так так, сколько в сообщениях угроз. Да чо он мне сделает-то, не убьет же. Ага, звонит, как по расписанию прям» – думала, вышедшая из упоротости Зелина.
– Алло, – только и успела сказать она, как по ту сторону послышался крик:
– Где деньги, чертова наркоманка? – заорали в трубку, что ту пришлось отстранить от уха.
– Не ори, – тускло проговорила Зелина, – деньги у меня, когда и где тебе их передать? Ну, ты мне там еще дозочку приготовь, а то мы соскучились друг по другу.
Мужчина по ту сторонузло хихикнул и предложил:
– Сегодня в 5, у Реджины, если переживаешь, что она увидит тебя, то не переживай, она вернется позже, а ты только передашь мне конверт, я жду – как только он договорил, то сбросил звонок, не давая собеседнице даже возразить.
Время 5:00 PM. Стук в дверь.
По ту сторону двери подошли практически моментально, открывая дверь так, чтобы пролезла только рука, Зелину схватили и протащили внутрь. Они должны оставаться незамеченными.
– Ну, здравствуй, дорогая – сказал мужчина, припечатывая гостью к двери, и грубо целуя изнеможденную девушку, что пыталась его оттолкнуть, но силы ее давно покинули.
Она осунулась, появились мешки под глазами, руки исколоты, но все же она была в своем уме, и все что ей оставалось – протестующе мычать и дергаться, пытаясь сбросить чужие руки.
– Хватит сопротивляться, у тебя нет выбора, ты мне должна – прорычал он, ударяя наотмашь по лицу. Рыжая пошатнулась, но не упала, вовремя выставляя руку, чтобы облокотиться на стену. Не успев даже вернуться в нормальное положение, ее уже схватили за волосы и потащили в неизвестном направлении.
– Отпусти, мне больно, – шипела она. Не угрожающе, а от боли.
– Когда захочу, – сказал светловолосый, и поплелся дальше, не обращая внимания на скулеж со стороны пришедшей.
На секунду он отпустил девушку и оставил ее стоять в кухонном проеме, а сам по пути схватил нож и где-то в верхних ящиках нашел свечу, которую тоже прихватил и спички. Взглянув в проем, он увидел, что «пленница» пытается удрать. Он вздохнул и ускорив шаг поплелся ко входной двери. Дверь уже была почти открыта, когда совсем рядом с головой пролетел нож врезаясь в древесину, а девушка сразу замерла.
– Это было твое самое плохое решение – сбежать. Даже попробовав наркотики и пристрастившись к ним, ты не поступила настолько плохо, насколько поступила сейчас, – и он в неверии качал головой, подходя к ней, и выдергивая нож из древесины.
Развернулся от нее и пошел, а она так и продолжала бы стоять, если бы не его слова:
– Ты идешь или тебе помочь?
И с той самой секунды, как она решила по-быстрому сбежать, у нее перестал существовать какой-либо выбор. Выбор есть не всегда. И она молча пошла за ним, представляя, что сейчас будет и от собственных фантазий, ее начинало тошнить. Но грядущая реальность оказалась куда хуже, от нее захотелось умереть.
Она и не заметила, как за ней закрылась дверь хозяйской спальни.
Она даже не успела осознать где находится, как оказалась уже без верхней одежды и с оголенным торсом, а очнулась лишь от звука расстегивающейся ширинки.
Она сделала еще одну попытку:
– Не надо, пожалуйста, – фактически молила рыжеволосая девушка.
– Это как раз то, что нужно! – восторженно воскликнул он, будто маленький ребенок, которому только что купили новую игрушку, – А теперь – заткнись и делай то, что я тебе говорю!
В этот момент она поняла, что обречена, что никакие просьбы и мольбы, ей не помогут его остановить, а одно неверное движение, приведет к необратимым последствиям. Она повиновалась, она замолчала. И с этой самой минуты делает лишь то, что он ей скажет.
Теперь Зелина осталась прикрытая лишь скудной полоской ткани между ног.
– Ляг на кровать, – приказал Робин.
Она выполнила и это, беспрекословно. А он, тем временем, достал откуда-то веревки, и стал прочно привязывать ее руки к металлическим прутьям кровати. Затем, снова отходит. Зажигает свечу и ставит в подсвечник, кладет нож так, чтобы он находился прямо над огоньком, затем начинает раздеваться сам, но не полностью, лишь низ.
Он молча, с коварно-устрашающей улыбкой, как зверь к своей жертве, подходит к лежащей на кровати девушке.
– Я долго этого ждал, – улыбался Робин, смотря на девушку и раздвигая ее ноги, устраиваясь между ними. Проводит рукой по всему телу голой девушки: от шеи до самых икр, от икр до самого сокровенного, а затем проводит по складкам. Сухо.
– Значит я не возбуждаю тебя? – зло вскрикнул Локсли.
– Дело не в этом, – прошептала она, боясь его реакции. И правильно делала. Он снова хлестко ударил ее по лицу, разбивая губу из которой тут же брызнула капля крови, попадая в рот, и создавая противный металлический привкус на языке.
– А в чем же? – Задал вопрос он, хватая ее за подбородок и поворачивая к себе лицом.
– Меня не заводят мужчины, – ответила она, стойко держа взгляд.
А Робин заржал. Он вообще не понимал, как мужчина может не возбуждать женщин.
– Да тебя просто не ебали нормально! Вот сейчас я тебе покажу, – сказал он, взяв член и направляя его ей между ног.
На секунду, лишь на секунду он засомневался, смотря в ее безжизненные глаза, а затем резко дернулся, входя в нее, получая не как он предполагал, стон наслаждения, а самый настоящий вскрик боли.
Теперь, ему было абсолютно все равно на девушку под ним, на ее жалобные просьбы, на ее болезненные стоны и вскрики, как и на ее слезы льющиеся из глаз. Сейчас, он удовлетворял лишь себя.
Робин, будто сорвался с цепи, на которой просидел два года. Он жестоко входил в девушку, кусал ее соски, сжимал ее горло, двигаясь в ней на максимально возможной скорости и резко остановился, выходя из нее, а потом, поднялся с кровати, чтобы схватить раскаленный нож и саму свечу, а затем, вернуться обратно, снова вставая между ног обессиленной и подавленной жертвы.
– А сейчас, мы с тобой поиграем, – шептал он безумно, наклоняясь к ее лицу, начиная терзать не отвечающие ему сухие губы.
– Ну раз так, – растягивал он, начиная улыбаться, поднося лезвие ножа к области сердца и начиная вырисовывать лезвием сердечко, а затем, капая на порез расплавленным воском с горящей свечи.
Девушка дергалась, брыкалась, шипела, кричала, но никакой реакции на свои действия не получала. Лишь почувствовала как в нее снова входят и наращивают темп, только теперь еще и зажимая рот грубой ладонью. Свеча, которая была откинута, и к сожалению, или же к счастью, не потухла. Концы штор, начали медленно загораться. Языки пламени начали остервенело окутывать плотную ткань.
Робин кончил в нее, смотря её лицо, и только сейчас замечая соленые дорожки и ссадину, что оставил своими же руками.
– Черт, – шикнул он, видя воспламенившиеся занавески. У него начала зарождаться паника. В голове, будто кто-то бил в бубен, сердце стучало в груди, и даже сквозь это состояние, он сумел услышать звук открывающийся двери, донесшийся с первого этажа.
– Черт, черт черт, – чертыхался он. Посмотрев на нож в своей руке и переведя взгляд на выгравированное сердце на груди девушки, он без колебаний воткнул его в то же место. Не смотря больше на девушку, он надел свою одежду, открыл окно и подобрав чемодан, выкинул его на улицу, выпрыгивая следом, не видя, как открывается дверь и на пороге стоит белая, как полотно, Реджина, у которой от ужаса начали подгибаться колени.
– Мне тогда повезло, что он не знал, что у меня декстрокардия, ну, знаешь, это когда у тебя сердце не слева, как у большинства людей, а как у меня – робота – справа. Так что, теперь ты знаешь чуточку больше, потому делай выводы, а меня Реджина ждет, – Зелина встала, – тебе повезет, если она согласится еще раз заглянуть к тебе, – сказала она, покидая палату, и в тайне надеясь, что ее сестренка все-таки придет сюда еще не раз.
А Эмма, еще не отошедшая от рассказа, пялила в дверь, которая только что захлопнулась. Теперь она даже чувствовала себя виноватой. Чересчур виноватой. За то, что вообще сделала это с собой, за то, что заставила эту женщину мучиться и переживать всю эту больничную вакханалию в который раз. С участием одной себя, уже во второй раз.
И только сейчас Свон задумалась о том, чего же она еще не знает об этой великолепной женщине, которую с виду не постигали мучения, хотя, на самом деле, были упрятаны за семью масками.
– Господи, – судорожно выдохнула Эмма, хватаясь за волосы, – я вообще хоть что-нибудь о ней знаю? Я должна… должна… должна…
Так Солдат и пообещала себе, что если Реджина еще хоть один раз заглянет к ней, то она обязательно попросит у нее еще один шанс, нет, она не просто попросит, она воспользуется им и узнает о Миллс все, что только можно, ну, или то, что та позволит знать. Она больше не позволит своей брюнетке плакать. Именно своей. Она больше не позволит ей уйти, не сейчас, когда она снова почувствовала. Не ее, не теперь. Никогда.
====== Глава 15. ======
Как часто Вы задаетесь вопросом: «Почему так, а не иначе?»
И все вытекающие из этого, на самом деле, часто задаваемого вопроса: «ну за что мне это?»; «что я такого сделала, что все так вышло?»; «за что со мной так обошлись?» и так далее…
Да, да… Все мы этого не заслуживаем, все мы просто хотим быть счастливыми. Поголовно и безоговорочно.
Но, этот вопрос, всегда будет нас преследовать. И даже тогда, когда Вы будете счастливы, вы зададите себе тот же самый вопрос, с теми же самыми из него выходящими.
Вот и Эмма задавала себе эти вопросы вот уже неделю. С момента, когда Реджина ушла. С момента, как она, на какой-то миг, смогла почувствовать. Но об этом потом, сейчас о вопросах, на которые Свон искала ответы.
Все же, Эмму сейчас не особо волновало, как часто и кто задается этим вопросом. Сейчас она была в числе этих людей, а это самое главное.
Начнем, пожалуй, издалека. Из вытекающих от самого главного вопроса.
«За что мне это?»
А ведь действительно – за что?
За что, жизнь все время пинала Эмму под жопу. С самого рождения, и, на протяжении большей части жизни, вплоть до сего момента. Можно составить целый список.
Сначала бросили родители, оставив на обочине безлюдной дороги, даже не удосужившись донести младенца до, да хотя бы, самой захудалой забегаловки у шоссе. Наверное, они даже не смотрели на её маленькое тельце. Правда, сейчас уже бессмысленно строить теории и догадки, первый пинок совершен и этого не изменить.
Второй пинок совершали “псевдородители”, что брали живого человека из детдома, и возвращали, как не подошедшую игрушку, по разным причинам. В чем вообще может быть виновата маленькая девочка, которую бросили родители. Зачем играть на чувствах маленького, невинного ребенка, который ждет лучшего от мира: привязывать к себе, а потом, избавляться, отрывая от себя, словно старый, уже ненужный, кусок скотча. Единственный раз, когда она действительно чувствовала себя в безопасности, когда попала в семью Бут, там у нее были прекрасный братик и, хотя бы, искренне любящий ее отчим. А потом, потом его убили, убили у Эммы на глазах, обернув крахом наладившуюся жизнь маленькой девочки.
А сейчас, эта ситуация с Реджиной. Тут она, по крайней мере, пнула сама себя, по собственной глупости. И это было… неприятно. Осознавать, что виноватый тут ты, что не на кого свалить всю вину. Нет-нет, не то, чтобы Эмма и раньше не была в чем-то виновата, но раньше, она по крайней мере, не испытывала угрызений совести. Ну, или, не таких мощных, как сейчас.
Миллс, как оказалось, и так потрепаннная жизнью, теперь еще больше потрепана. Из-за Свон. Из-за нее одной, Док снова терпела нахождение в такой, скорее всего, ненавистной больнице. Сидела в ожидании самого худшего, тепля, где-то глубоко в сердце, надежду на лучший исход. Радовалась и огорчалась. Печалилась и сердилась.
С другой же стороны, за что ей попалась такая девушка, как Реджина.
Светлая, улыбчивая, добрая и умная. Хотя, может светлая она только снаружи, мало ли кто омрачнил ее жизнь ранее. Эмме действительно было стыдно, что она ничего о ней не знала. А ведь надо же, влюбится в совсем незнакомку, что ранее казалось Свон, чем-то уму непостижимым. А ведь она даже и не знает, когда это с ней случилось. Никакого переломного момента. Тот первый поцелуй вызвал в ней, может, и бурю сомнений, но как будто что-то сдвинул в ее жизни, к счастью, наконец-то ставя все на место. Даже если тогда она это отрицала, зато сейчас, когда выдалась минутка – неделька, – она смогла подумать обо всем. По идеологии, такой неожиданный поцелуй должен был заставить ее взбрыкнуться, выгнать Реджину, наорать, но все, чего она действительно захотела – саму Реджину.
«Что я такого сделала, что так вышло?»
По сути, почти тот же вопрос, что и задан ранее, только перефразирован, но если подумать, то совсем непохож.
Что в своей жизни, Эмма сделала не так. Разве, спасать – плохо? Ладно-ладно, стоит признать, что она занималась мелким хулиганством когда-то. Но разве это – что-то, по сравнению с регулярным риском в жизни потом? Хотя, кто его знает, ведь не стоит верить правительству, а она только и делала, что выполняла их приказы. Так может, она вовсе никому и не помогала? Смотря, например, на тех же детей, в которых, она найдя тогда маленькую себя, в порыве героизма, сама же их и загубила. Но, все же, как никак, она хотя бы помогала своей стране. Так за что она там получила инвалидное кресло, спасая девушку от глупых бандитов, возомнивших себя бесстрашными гангстерами?
Конечно, это не отменяет того факта, что и ее же она, кажется, получила впридачу. Такую заботливую и красивую, что стала проблеском в ее сердце. Саженцем цветочка, который уже пустил корни в сердце и грозился разрастись. Эмма никогда не дарила так много любви, можно сказать, что она ее даже никогда и не ощущала. Даже с Киллианом. Но всю эту нежность, что появилась вместе с Реджиной, она хотела ей же и отдать. Эта женщина определенно ее заслуживает, и не только от Эммы, а частичку нежности от всего этого мира. Даже, если история Реджины не так страшна, то она заслужила всего самого лучшего, как, конечно, и любой другой человек.
Может, Миллс и сильная, но даже она становилась в присутствии Эммы, по-своему мягкой и домашней. И Свон очень хотела быть опорой для этой, порой чересчур хрупкой, женщины, что, собственно, и привело к решению, которое Эмма приняла.
«За что со мной так обошлись?»
И этот вопрос, совершенно ничем не отличается от других. Просто одна из многих формулировок для тех людей, которые просто любят вопросы и ничего не собираются делать, потому что они так потерялись в собственном, возможно, несуществующем горе, что просто задают одни и те же вопросы, используя кучу вариаций, которые, если присмотреться, приводят к одному и тому же. С того, с чего все началось.
Так все же, за что?
За что со мной так обошлись?
Обошелся кто? Родители?
Допустим, что они поступили неправильно и обошлись как-то, мягко говоря, по-свински. Но даже у них, наверняка, были причины.
Кто еще обошелся? Господь Бог? Так Эмма в него и не верит. Но все мы начинаем в него верить, когда чего-то от него хотим. Возможно, когда нужны ответы или та же элементарная помощь. А потом забываем поднять глаза к небу и сказать «спасибо». Можем даже про него вспомнить, когда нужно кого-то обвинить, а некого, да и виновник – ты сам.
Ну, кто еще? Судьба?
Глупое суеверие, что все расписывает судьба. Разве ей нечем заняться, кроме как расписать миллиарды вариантов развития событий? Да уж, смешно. Ее тоже любят обвинять, когда она ни в чем неповинна, а в итоге, она приводит вас туда, куда вы и хотел или туда, куда заслужили. Обвиняй ее – не обвиняй, выбор был за тобой и она никогда не оставляет безвыходных ситуаций, может, только на время.
Но ведь, следуя из предыдущего, кто всегда будет виноват? Не ты ли сам?
Твой выбор – самое главное. Ты можешь ломать собственную жизнь, выбирая то или иное, а можешь же и добиться того, чего желаешь больше всего, не руша при этом ничего. Легкий путь или нет – твой выбор.
Эмма, конечно, полагала, что чем труднее – тем лучше. И это же, поспособствовало тому, что теперь решение было более уверенным и не варьировало от стоит/не стоит.
И Свон, как ни крути, несмотря на положение и обстоятельство вещей, была безумно рада, что, или благодаря обстоятельствам, или же собственному выбору, она встретила Дока. Ей сразу вспомнились ее прекрасные глаза. Темно-карие, что на солнце становились ярче и светлее, меняя цвет на янтарь с толикой золота, которое давало блики. Это были ее жизнерадостные искорки. Ее мягкая и снисходительная, порой, улыбка, которую она дарила только особенным людям, в число которых, входила Эмма.
Иногда, складывалось впечатление, что такую улыбку никто раньше и не видел, ведь у Зелины такие удивленные глаза, когда она смотрит на улыбающуюся сестру, словно видит в первый раз это явление. И Эмма была всему этому рада и даже тому, чему нельзя радоваться. Она была рада, что ее подстрелили. Рада, что не чувствует свои ноги. Рада, что спасенной была Реджина, и радовалась, что она у нее – у Эммы, – как-никак, есть. Единственное, что тревожило ее, так это то, что она сможет ее больше никогда не увидеть. К слову, всю эту неделю, Свон даже не пыталась связаться.
Возможно – правильный выбор.
«Почему так, а не иначе?»
И, наконец, самый главный вопрос, на который нет ответа.
Так думала Эмма, но это не останавливало ее от того, чтобы поразмышлять на эту тему.
И каков ответ?
Наверное, так надо. Все тянется с самого рождения, не так ли? Каждый наш выбор, решение, действие – приводит нас туда, где мы оказываемся в итоге. За этим ничего не кроется и никто не виноват. Так сказать, просто цепочка, логическая последовательность. Словно числа в математике. Решение уравнения. Этапы. Ты можешь радоваться тому, где ты сейчас, а можешь и нет. Также, ты в праве все изменить, стоит лишь захотеть и привести телегу с надписью «хочу» в действие, применив силу.
Так почему так?
Да просто потому, что мы сами к этому пришли, даже если не осознавали.
Почему не иначе?
Именно по этому же. Ибо ты так захотел. И бессмысленно ссылаться к «Высшим Силам». Тут только ты и обстоятельства.
А чужие жизни и действия, вам неподвластны, по большей части. В каких-то моментах, вы и только вы, принимаете участие в ключевых моментах. Например, когда выбираете власть, вместо любимого человека. Или сгибаетесь под тяжестью обстоятельств, хотя вместе могли бы преодолеть и их, но это же кажется таким тяжелым и непреодолимым и легче, конечно, бросить все к чертям собачьим. В конце разбивая и свое, и чужое сердце. В обоих случаях.
Ну, а Эмма? А что Эмма? Она была довольна положением вещей, исключая, естественно, момент, когда они поругались с Реджиной.
«Это поправимо» – сказала она в один из дней, находясь в палате в одиночестве.
Может не сейчас, но это действительно поправимо. И пусть Свон не может бегать за Миллс в данный момент, она все равно добьется этой женщины, чего бы ей это не стоило. Эмма была счастлива. С Реджиной. И другого человека ей уже и не надо.
– Здравствуйте, – сказала Эмма, завидев доктора, который пришел к ней в очередной раз за неделю. Это радовало, он давал положительные прогнозы.
– Как Вы? – спросил Вэйл.
– Чувствую себя? Хорошо, а все остальное вы мне скажите, – серьезно заявила она.
– Хорошо.
Свон была не сильна в медицинских терминах, и не знала названий всего оборудования, хотя, ее познания об этом, и вовсе, ограничивались одним лишь стетоскопом и скальпелем, ну, может и отсосом. И то, все это запомнилось из каких-то медицинских сериалов. Так что, та прямоугольная плоская железная штука, что была у него в руке, Эмма не могла никак обозвать. Но Доктор провел этой штукой по бедру ее правой ноги, и это движение заставило ее дернутся, и улыбнуться огромной улыбкой от уха до уха, но она тут же потухла, когда он провел по ступне и она ничего не почувствовала. Вэйл молчал, а она хмурилась. Ту же процедуру он проделал и со второй ногой, но почувствовала она, отнюдь, не в обоих случаях, и это только больше ее насторожило.
– Что ж, – начал ее врач, – ваша чувствительность восстанавливается. Попрошу Вас, мисс Свон, не пугаться раньше времени. Чувствительность, отнюдь, не восстанавливается одновременно на обеих конечностях. Но, должен предупредить, что если чувствительность правой ноги вернётся не полностью, мы сможем сделать ампутацию ноги и заменим ее протезом или что-то вроде бандажа который будет поддерживать вашу ногу и позволит вам передвигаться за счет рабочего бедра. Оба варианта возможны, но выбор за вами.
Кажется, внимание Свон было полностью сконцентрировано на ампутации, потому что дальше она не слушала. Эта новость словно оглушила ее и она глухо заговорила:
– Сколько? – произнесла Эмма.
– Что – “сколько”? – недоуменно нахмурился врач.
– Сколько вы будете ждать, прежде, чем отрубить мне ногу, – спокойно, с завидной стойкостью, спросила Эмма. Но в ее глаза определенно читалась подавленность и обреченность. Она не верила в хороший исход.
Размышляя считанные секунду, Доктор ответил:
– Если никаких изменений не произойдет, полагаю, не особо долго, но точный срок не могу назвать, – оповестил он, но это все равно было так, будто обозначить время смерти.
Но Свон не издала ни звука, лишь тупо кивнула, но перед тем, как дверь закрылась, она спросила:
– Что, совсем нет никаких других вариантов? Операция? Что-либо еще?
Доктор нахмурился, оглядываясь на нее через плечо, держа дверь приоткрытой, но она не дала ему заговорить, начиная тираду:
– Давай же, Вэйл! Я хочу свои ноги! Я хочу гулять по парку, и быть на одном уровне с женщиной, которую хочу целовать. Я хочу нагибаться или садиться на корточки, чтобы из рук покормить голубей или сорвать цветок. Я хочу встать на одно колено, в конце концов, чтобы сделать предложение! Хочу наклоняться к кроватке, чтобы взять на руки ребенка или посадить его на шею и бежать с ним! – выплевывала Эмма, почти задыхаясь. – Мне нужны мои ноги!
Виктор склонил голову на бок, будто понимая о ком речь, и его сочувственная улыбка скрылась у него в плече, но подняв голову, он улыбнулся совершенно другой улыбкой – обнадеживающей улыбкой. Но внутренне, он корил себя, что не додумался раньше и сразу вылил это на пациента.
– Возможно, есть вариант, на самом деле. Но, у нас может не быть специализированных врачей, – он замолчал, на момент, но оптимистично продолжил, будто у него появилась идея,
– Давайте сначала подождем и посмотрим, может быть, ваша нога начнет восстанавливаться, а если нет, там и решим. Я, лично, сделаю все возможное.
Когда он закрыл дверь с другой стороны палаты, она обхватила свое лицо руками глубоко дыша, а затем почувствовала слезы и она бы соврала, если бы сказала, что она понимает, почему она плачет. Единственное, что она сейчас знала – ей нужны ее ноги, даже если в ближайшем будущем она не планировала свадьбу или детей, но у нее может быть шанс. А теперь у нее еще есть и небольшая надежда.
