Текст книги "Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Расспрашивать про Жаб Герта не рискнула, да и хозяйка мимоходом заметила, что дальше Гриммердейла по Старой Дороге лучше не ходить. А если уж так приспичило, куда спокойнее выйти на тракт и продолжать путь по нему, хотя там тоже не всё гладко и разбойники прячутся чуть ли не за каждым кустом.

Как ей поступить, Герта ещё не знала, но готова была ждать сколько надо, чтобы решение созрело.

2

Потолок в зале трактира был низким: посетители почти касались головами поперечных балок. С них свешивались масляные лампы. Света от ламп было чуть, а коптили они нещадно. В дальнем конце комнаты резная перегородка скрывала за собой стол, на котором горели сальные свечи. Смрад от них мешался со множеством других малоприятных запахов.

Народу в зале сидело достаточно для того, чтобы у Улетки Рори развязался язык. Стоя у освещённого свечами стола и выказывая тем самым особое почтение гостям – о, уж благородную-то кровь она распознает с первого взгляда, будьте покойны, – хозяйка успевала ещё следить за двумя половыми, которые носились от стола к столу.

Однако Улетка обманулась, хотя и перевидала на своём веку немало путников. Да, конечно, один из троих – младший сын здешнего правителя. Но кровавая буря уничтожила его фамильную крепость, и в Корридейле не осталось никого, кем бы он мог править. Другой – прежде служил командиром лучников в дружине какого-то там князя, вернее, был назначен на это место после того, как погибли трое его предшественников, куда лучше справлявшихся со своими обязанностями. А с третьим – вообще непонятно. Он мало говорил, предпочитая отмалчиваться, и собутыльники его не могли сказать, откуда он взялся.

Возрастом он был где-то между своими товарищами. По крайней мере так хозяйке показалось сначала, но потом она засомневалась, поскольку он принадлежал к числу тех худощавых, жилистых мужчин, которых, начни они отпускать бороду, легко принять и за юношу, и за человека средних лет. Правда, бороды у него не было – подбородок и щёки такие гладкие, словно он побрился лишь час назад. Нижнюю челюсть, самую чуточку захватывая уголок рта, пересекал шрам.

Волосы его были острижены короче, чем полагалось по моде, – быть может, для того, чтобы удобнее было надевать тяжёлый шлем, который лежал сейчас на столе по правую руку от рыцаря. Вид у шлема был достаточно потрёпанный; гребень, некогда украшавший его сверху, снесённый мощным ударом, превратился в металлический обрубок.

Однако кольчуга, которая виднелась из-под поношенного плаща, прорех как будто не имела. Вложенный в ножны у пояса меч с простой рукоятью, прислоненный к стене боевой лук – всё говорило о том, что человек этот сделал войну своим ремеслом. Но если он и был наёмником, то явно не из тех, кому на войне повезло. Намётанный глаз хозяйки не заметил ни драгоценных запонок, ни искусной работы пряжек – вещей, которыми такие, как он, обычно расплачивались за ночлег. Однако когда рыцарь протянул руку, чтобы взять стакан, на запястье его сверкнул вдруг браслет – широкая полоска золота, усеянная драгоценными камнями и украшенная такой затейливой резьбой, что разобраться в её хитросплетениях с первого взгляда было попросту невозможно.

Он сидел, прикрыв глаза, словно погружённый в размышления. Но на самом деле внимательно прислушивался – не столько к полупьяной болтовне товарищей, сколько к возникавшим тут и там в зале разговорам.

В трактире этим вечером собрались обычные посетители: крестьяне, пришедшие посидеть за кружкой домашнего ячменного пива и поболтать с соседями, бродячие вояки, потерявшие службу из-за того, что их князья погибли или разорились настолько, что не в состоянии были содержать наёмные дружины… Война закончилась победой, но земля лежала выжженная, бесплодная. Потребуется немало времени и усилий, чтобы возродить Верхний Халлак.

То, что прибывшие из-за морей захватчики не успели утащить к себе на корабли, они уничтожили, когда стало ясно, что дело оборачивается против них.

Вместе с другими ратниками он оказался тогда в ещё дымящемся порту, чтобы преградить дорогу тем из врагов, кто не успел вернуться на корабли и остался на прибрежном песке: с одной стороны – угрюмое море, а с другой – люди из Долин.

Порт дымился: горели облитые маслом и подожжённые запасы провианта. Вонь стояла такая, что даже воины порой теряли сознание. Опустошив страну, враги устроили этот пожар, чтобы вызвать всеобщий голод, – дело ведь происходило посреди зимы. От лета жителей Долин отделяла долгая череда холодных дней, да и лето – не спасение: придётся дожидаться урожая. Если он будет, этот урожай, если найдётся достаточно зерна для сева, если в горных долинах сохранились овечьи отары, если стада одичавшего скота смогут найти себе пропитание на границах Пустыни и снова начнут размножаться.

Многие долины совершенно обезлюдели. Мужчины погибли в боях; женщины, если повезло, бежали в глубь страны, иногда попадали в рабство к захватчикам – или тоже погибли. Быть может, погибшим повезло больше всех. Да, дела-делишки…

Он поставил стакан на стол. Другая его рука легла на рукоять меча, пальцы крепко сжались. Однако взгляд рыцаря был устремлён на перегородку.

В такое вот время человек, не обделённый умом и достаточно смелый, может начать новую жизнь. Именно эта мысль погнала его сюда, заставила отказаться от службы у Фритигена из Саммерсдейла. К чему командовать лучниками, когда можно добиться большего, гораздо большего?

До Гриммердейла захватчики не добрались, зато дальше лежат края, которые подобная удача обошла стороной. Он намеревался отыскать один из них – такой, где вряд ли объявится соперник. А если там обнаружится княгиня, которая не покинула родовую крепость, – что ж, тем  лучше. Он облизнул нижнюю губу, словно в предвкушении особенно вкусного блюда. Он не особенно верил всем этим россказням насчёт удачи или невезения. Он считал, что человек сам творит свою судьбу, зная, чего хочет, и не сворачивая ни на шаг с намеченного пути.

Однако сейчас он не мог отделаться от мысли, что если желает исполнения своей мальчишеской мечты, то должен действовать и пошустрее.

Он, Тристан ниоткуда, в конце концов станет Лордом Тристаном, правителем какой-нибудь не особенно захудалой долины. А чтобы так случилось, надо действовать – и немедля.

– Наливай! – молодой Урре, сидевший рядом с Тристаном, с такой силой ударил пустой кружкой по столу, что одна из свечей покачнулась, брызнув вокруг каплями горячего жира. Выбранившись, Урре швырнул кружку через перегородку, и она со звоном запрыгала по каменному полу общей залы.

Хромой служка наклонился и подобрал её, бросив испуганный взгляд на Урре и на хмурую хозяйку, которая уже спешила к знатным посетителям с подносом; на подносе в такт её шагам позвякивали полные кружки. Тристан отодвинулся от стола. Всё – как обычно, как бывало уже не раз. Урре напьётся вдрызг, и его развезёт, причём не столько от этого пойла, которое здесь, в горах, именуют вином, сколько от жалости к самому себе. Он начнёт сокрушаться о том, что потерял, и ему вовсе не приходит в голову, что он мог бы кое-что и приобрести.

Онсвэй будет внимательно прислушиваться к его бормотанию, разыгрывая из себя вассала. Но как только у Урре кончатся деньги и его родственные связи перестанут доставлять им пропитание и крышу над головой, Онсвэй тут же сбежит.

Пожалуй, пришла пора им расстаться, подумал Тристан. Толку от них никакого, да и попутчики они не из приятных.

Но трактир покидать ещё рановато. Ведь постоялый двор этот расположен на большой дороге, и даже дня, проведённого тут в безделье, хватит, чтобы разжиться полезными сведениями. Кроме того, он уже присмотрел себе двоих товарищей на будущее.

Кошелёк у него не такой пухлый, чтобы можно было повертеть золотой монетой перед носом лучника или копейщика и предложить им службу. Потому нужно искать людей наподобие его самого – перекати-поле, готовых поймать удачу за хвост, способных оценить преимущества службы у человека, который жаждет возвыситься.

Чтобы покорить оставшихся без хозяина крестьян, вовсе не обязательно иметь под началом армию. Долине без правителя достаточно с полдюжины опытных, хорошо вооружённых бойцов – и дело в шляпе.

Его обуяло радостное волнение, как случалось всякий раз, когда он доходил до этого места в своих мысленных рассуждениях. Но он давно научился не выказывать открыто чувств, чем резко отличался от большинства товарищей-наёмников, хотя всячески старался затушевать разницу. Он вовсе не был святым, он грабил, распутничал, убивал – но знал меру.

– Пойду спать, – он поднялся и взял лук. – Дорога была долгая…

Урре его скорее всего не услышал; внимание юноши целиком поглотил приближающийся поднос с кружками. Онсвэй с отсутствующим видом кивнул – он, как обычно, во все глаза следил за Урре. Однако хозяйка отреагировала немедля:

– Спать, достойный господин? С вас три монеты. Камин в комнате разжечь?

– Да.

Хозяйка кликнула служку. Тот подковылял к Тристану, вытирая грязные руки о чёрные от копоти лохмотья фартука, обвязанного вокруг талии.

Если помещения в нижнем этаже трактира были довольно просторными, то наверху картина была совершенно иной. Комната, в которую служка привёл Тристана, походила скорее на конуру; единственное окошко закрывал ставень, удерживаемый тяжёлым засовом. На полу валялись сухие стебли тростника. Прямо на них стояла грубо сколоченная кровать с грудой наваленных постельных принадлежностей. Обещанный камин начисто отсутствовал. Комнатку кое-как обогревала жаровня на ножках, в которой тлело несколько угольков. Стулом возле кривобокого сундука явно пользовались в качестве стола. Служка поставил на него свечу и хотел было уйти, но разглядевший окно Тристан окликнул его.

– Эй, приятель, в какой осаде вы тут отсиживались? Посмотри, как заржавел засов!

Мальчишка прижался к дверному косяку. У него отвисла челюсть. Выглядит как полоумный, усмехнулся про себя Тристан. Но во взгляде служки, устремлённом на окно, было не только слабоумие – в нём отчётливо читался страх.

– Ж-ж-ж-а… жабы, – еле выговорил он. Подняв ладони на уровень груди, он так стиснул пальцы, что костяшки побелели.

Тристану доводилось слышать разные прозвища врагов, но вот жабами их ещё никто не называл; и потом, насколько ему известно, до Гриммердейла они не добирались.

– Жабы? – переспросил он.

Мальчишка повернул голову так, чтобы не глядеть ни в окно, ни на Тристана. Он явно замышлял бегство. Мужчина лёгкими, бесшумными шагами пересёк узенькую комнатку и взял служку за плечо.

– Что за жабы такие? – тряхнул он парня.

– Жабы… те самые… – мальчишка, видно, думал, что Тристан понимает, о чём речь. – Они… они сидят посреди Стоячих Камней… те, что приносят по людям…

Помолчав, служка вдруг выплюнул:

– Все знают про Жаб из Гриммердейла!

И внезапным движением, доказывавшим, что убегать ему не впервой, он вырвался и исчез за дверью. Мужчина не стал его преследовать.

Блики единственной свечи играли на его нахмуренном лице. Жабы, Гриммердейл – что-то смутно знакомое. Надо порыться в памяти. Что ему известно о жабах и о Гриммердейле?

Через долину эту ведёт один из торговых путей. Раньше им пользовались лишь пастухи, перегоняющие скот, но когда на южной, главной дороге в порт появились вражеские патрули, про этот тракт вспомнили и купцы. Три тропы с нагорий встречались у южной горловины Гриммердейла и сливались в одну дорогу.

Постой-ка… Однажды ведь ему довелось услышать о четвёртой тропе, которая вела напрямик через горы и которой почему-то остерегались. Тропа была очень древняя, проложенная ещё в незапамятные времена. Ну да…

Тристан кивнул словно в подтверждение собственных мыслей.

Жабы Гриммердейла! Одно из многих преданий о тех, кто прежде населял Долины, о существах, которые в большинстве своём вымерли задолго до того, как у берегов страны бросили якорь первые корабли с поселенцами.

Однако в некоторых местах Долин ещё сохранилось былое колдовство, а отдельные безумцы среди людей – ибо только безумный может осмелиться на такое – рисковали призывать к себе этих демонов из прошлого. Даже лорды Верхнего Халлака вынуждены были сделать однажды подобный шаг: ведь если бы они не заключили торжественный договор со Всадниками-Оборотнями, вряд ли людям удалось бы одолеть вторгшихся из-за моря врагов.

Некоторые из тех демонов благоволили к людям, другие – держались от них в стороне, а вот третьи – замышляли зло. Не то, чтобы они преследовали людей, нападали на них и не давали житья, нет. Просто тот, кто отваживался зайти в их собственные места, рисковал очень и очень многим.

К числу таких мест относились и Стоячие Камни Жаб Гриммердейла. По слухам, Жабы охотно соглашаются выполнять людские просьбы, но зачастую совсем не так, как того хочется просителю.

Многие годы люди избегали появляться у Стоячих Камней.

Да, но зачем всё-таки засов на окне? Может, ныне Жабы (да и жабы ли они на самом деле?) не сидят на месте, как уверяет предание, а шныряют по всей долине? И потому люди запираются на все замки? Но какая жаба допрыгнет до окна на втором этаже?

Побуждаемый непонятным ему самому любопытством, Тристан обнажил нож и потыкал им крепления. Слой ржавчины был очень толстым: окно явно не открывалось на протяжении многих лет. Тристан начал злиться. Наконец его упорство было вознаграждено: засов поддался.

Справившись с засовом, он вынужден был ещё какое-то время провозиться со ставнем, который словно прирос к окну. В конце концов, просунув в щель меч, Тристан отодрал деревянный шит. Холод ночи проник в комнату. Только сейчас Тристан понял, каким спёртым был воздух в помещениях трактира.

Он выглянул наружу: снег, тёмная кучка деревьев, уходящие вверх склоны холмов. Между постоялым двором и подножием холмов не было больше ни единого здания. Густая, припорошенная снегом растительность говорила о том, что землю здесь никто не обрабатывает. Деревья были невысокими – скорее кусты, чем деревья; и Тристану они не понравились.

Богатый военный опят подсказывал ему, что кустарник этот представляет собой угрозу. Воспользовавшись им как прикрытием, враг мог бы подобраться к трактиру на расстояние броска копья, и никто бы его не заметил. Быть может, у них в Гриммердейле такого никогда не случалось, и потому они не выжгли подозрительные кусты.

Склоны холмов были довольно пологими, и на них растительности было гораздо меньше. Хоть так, подумал Тристан, и то хлеб.

Дальше лежал снег, очень белый и гладкий. За ним проступали в темноте обломки скал. Опытный глаз Тристана сразу отметил, что это не естественные образования, а творения чьих-то рук.

Они вовсе не походили на единую стену. Нет, между ними виднелись широкие проёмы, как будто они служили столбами для некой изгороди. Но уж слишком были массивными.

Подобных каменных рядов Тристан насчитал пять, и если в первом ряду камни стояли друг от друга на довольно большом расстоянии, то дальше эти промежутки постепенно уменьшались. Тристан отметил две вещи. Во-первых, даже очень яркой луне не под силу так осветить камни. Значит, то ли они сами светятся, то ли земля вокруг них. А во-вторых, снежное покрывало внезапно и резко обрывалось у первого ряда камней. И потом, камни укутывала лёгкая дымка, словно укрывая их от любопытных взглядов.

Тристан моргнул, потёр глаза рукой, снова поглядел на камни. Дымка стала более отчётливой. И чем дольше он смотрел на неё, тем плотнее она ему казалась.

Вот так Гриммердейл! Значит, он – одно из тех мест, где по-прежнему обитают древние силы. Наверняка именно эти камушки – убежище или логово «Жаб». Теперь Тристан понял, почему было закрыто на засов окно. Он установил на место ставень, но, как ни старался, не смог заново приладить засов.

Солдат неторопливо снял с себя кольчугу и другую одежду и положил её на сундук. Расстелил на кровати выделанную шкуру какого-то животного, потом принялся разбирать постель. К его удивлению, грубые простыни и два лоскутных одеяла оказались чистыми. От них даже исходил слабый аромат трав (теперь, когда свежий воздух очистил его лёгкие, он мог различать запахи).

Он вытянулся на постели, натянул одеяла на уши – и почти мгновенно заснул.

Разбудил его стук в дверь. Спросонья он хмуро уставился на покрытые паутиной стропила. Что ему такое снилось? В душе его гнездилась смутная тревога, ощущение того, что он упустил нечто весьма важное. Помотав головой, чтобы отогнать эти неприятные мысли, он встал, прошлёпал к двери, открыл её и впустил в комнату старшего слугу, худого как скелет парня с угрюмой физиономией, менее, впрочем, грязного, чем вчерашний мальчишка. В руках слуга держал накрытый котелок. Поставив его на сундук, он произнёс:

– Вода для мытья, господин. На завтрак каша со свининой и эль.

– Ладно, – Тристан приподнял крышку с котелка. Повалил пар. На горячую воду он совсем не рассчитывал, а потому решил, что её появление – залог удачного дня.

Общая зала была почти пустой. Хромой мальчишка протирал столы, при этом щедро поливая водой пол. Хозяйка, растопырив локти точно крылья и выставив вперёд острый подбородок с двумя волосатыми бородавками, разговаривала о чём-то с другой женщиной. Та была в плаще, но откинутый капюшон позволил Тристану увидеть её лицо, лишённое какой бы то ни было привлекательности, испещрённое коричневыми пятнами. Однако плащ женщины был из добротного материала, какой не по карману обычной деревенской девчонке. В одной руке она держала узелок, в другой – охотничье копьё с коротким древком, конец его был весь в царапинах, словно им чаще пользовались как посохом, нежели как оружием.

– Ну что же, девушка, пожалуй, я возьму тебя. Но учти, денег не получишь, только еду да одежду.

Хозяйка метнула быстрый взгляд на Тристана и снова повернулась к девушке.

«А она молода, – подумал Тристан. – Но клянусь Волком-Оборотнем, при взгляде на неё сразу хочется убежать куда подальше!»

– Клади свои пожитки вон на ту полку, – махнула рукой хозяйка. – И принимайся за работу, коли ты и вправду того хочешь.

Не дожидаясь, пока девушка выполнит её приказание, она поспешила к столу, за который уселся Тристан.

– Отведайте кашки, господин. С кусочком свиной щеки, со свежим элем…

Он кивнул. Поза его в точности напоминала ту, в такой он сидел тут накануне вечером. Пальцы его поглаживали браслет с затейливой резьбой, глаза были полуприкрыты, словно он ещё досыпал.

Хозяйка удалилась.

Открыть глаза Тристана заставил стук поставленного на стол подноса. Его принесла та самая девушка. Она сняла плащ, под которым оказалась юбка в складку с тесным корсажем. Да, он был прав, одежда у неё не крестьянская. Пускай юбка была укорочена так, что из-под неё теперь видны стоптанные башмаки, из которых торчит солома, но эта юбка для верховой езды. Сама девчонка худющая, но фигурка у неё ладненькая. Поневоле призадумаешься, почему при такой фигуре Судьба наградила её столь ужасным лицом. И зачем ей копьё? Стоит ей только открыть своё лицо, никто на неё польстится, и она будет ничуть не в меньшей безопасности, чем статуя Гунноры, которую крестьяне носят по полям в начале сева.

– Ваша еда, господин.

А она будет половчее хозяйки. Вон как проворно поставила перед ним тарелку с кашей и кружку.

– Благодарю, – услышал Тристан собственный голос и удивился: с чего бы это он ведёт себя так, словно перед ним благородная дама?

Он потянулся за стаканом – и увидел, как широко раскрылись глаза девушки, когда она заметила его браслет. И ему показалось, что во взгляде её скользнуло нечто большее, нежели простое любопытство. Но она совладала с собой, повернулась и пошла прочь от стола, опустив глаза долу, как и полагается прислуге.

– Ещё чего-нибудь принести, господин? – спросила она вроде бы равнодушно. Но голос предал её. Подобный акцент мог быть у девушки только из одной крепости.

Сейчас в долинах много случается всяких раздоров. Какое ему дело до того, что девчонку-замарашку выгнали из дома, отправили бродить по свету в поисках пропитания и крова? С таким лицом ей ни за что не найти себе мужчину – разве что слепой польстится на неё.

– Нет, – отозвался он. И она ушла лёгким беззвучным шагом лесного охотника; в движениях её чувствовалось изящество того, кто сиживал за высокими столами по праву крови.

Ничего, к концу будущего года он тоже сядет за господский стол. Тристан был в этом так уверен, словно заручился клятвой одного из Властелинов Сил. Но своего он добьётся собственными руками и умом, и потому возвысится над теми, у кого за душой – только право крови. Девица катится по наклонной, а он пойдёт в гору!

Встреча в трактире с бывшей благородной только придала Тристану решимости.