Текст книги "Призрачный город"

Автор книги: Андрэ Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Они почти добрались до новой преграды, когда счастье им отказало. Из травы через тропу метнулся какой-то маленький зверек, прямо под ноги женщины. Она споткнулась и упала на утоптанную глину. Тут он услышал ее первый возглас – стон боли. Она ухватилась за правую лодыжку. Саймон поспешно развел ее ладони и попытался оказать помощь, вспоминая все, чему научился на поле боя. Перелома не было, только под рукой его она резко вдохнула, и стало ясно, что идти дальше она не может. И тут неподалеку протрубил рог.

– Это меняет все! – сказал Саймон скорее себе, чем женщине. Он метнулся вперед к расщелине в скалах. Дорога за ней поворачивала по равнине к реке. Иного укрытия, кроме скалистых ворот, не было видно впереди на несколько миль. Он повернулся к скальному редуту и внимательно разглядел его. Сбросив пальто с плеч и промокшие ботинки с ног, попробовал влезть наверх. Через несколько секунд он добрался до карниза, почти незаметного с дороги, за которым, однако, можно было укрыться.

Спустившись вниз к подножию скал, Саймон увидел, что женщина подползает навстречу на локтях и коленях. Совместными усилиями они смогли вскарабкаться вверх, в небольшую пещерку в источенной ветром скале. Чтобы уместиться там вместе, им пришлось так прижаться друг к другу, что, выглядывая наружу, он даже ощущал щекой ее теплое и быстрое дыхание.

Когда повеял холодный ветер, Саймон увидел, что ее полунагое тело сотрясает крупная дрожь. Неуклюже стянув с себя все еще сырое пальто, он набросил его ей на плечи. Она улыбнулась в ответ, хотя улыбку и портила разбитая ударом губа. Хороша, но не красотка, решил он: слишком худа, бледна и устала. И хотя тело ее достаточно откровенно просвечивало сквозь дыры, никакого мужского интереса к ней он не испытывал. Но почему-то Саймон понял, что она смутила его чувства, и сама удивлена тем, что понравилась ему.

Она тоже нагнулась вперед, теперь они лежали плечом к плечу. Потом потянула вверх рукав его пальто, уперев руку с широким браслетом на запястье в колено. Время от времени она потирала пальцами вправленный в браслет овальный кристалл.

Завывание ветра не в силах было более заглушать звуков рога и лая собак. Саймон извлек автоматический пистолет. Пальцы незнакомки моментально метнулись от браслета к оружию, словно одним прикосновением она могла определить его природу. А потом она кивнула, завидев появившиеся на дороге из-за деревьев белые точки. Это были собаки, за ними следовало четверо конных.

Они ехали открыто, не таясь, и, значит, не ожидали беды. Быть может, они и не знали, что произошло с двумя их собратьями у оврага, и полагали, что преследуют все ту же беззащитную жертву. Он надеялся, что так оно и есть.

На головах всадников были металлические шлемы с зазубренным гребнем, глаза и скулы защищали забрала сложной формы. Все были облачены то ли в куртки, то ли в рубашки со шнуровкой снизу доверху. Пояса были шириной почти в десять дюймов. На них были навешаны разные боеприпасы, ножи в ножнах, назначение иных кисетов и карманов он не мог определить даже приблизительно. Брюки плотно обтягивали ноги, внешние края сапог были много выше внутренних. Все это явно походило на военную форму. Одежда их была скроена из одного и того же сине-зеленого материала, на правой стороне груди у всех четверых был нашит одинаковый символ.

Гибкие борзые со змеиными головками закрутились на дороге, кинулись к подножию скалы и, вставая на задние лапы, стали бросаться вверх на камни. Помня про бесшумную стрелу, Саймон выстрелил первым.

Со звуком, похожим на кашель, предводитель охотников откинулся на спину и полетел из седла навзничь. Сапог его застрял в стремени, и перепуганная лошадь повлекла недвижное тело назад по дороге. После второго выстрела Саймона раздался крик. Схватившийся за руку человек метнулся с коня… А первая лошадь тем временем уносила мертвого все дальше и дальше.

Собаки умолкли. Сопя, они бросались на скалу, глаза светились желтым огнем. Саймон глядел на них вниз со все большей опаской. Он-то знал боевых собак, видел, как они охраняют полевой лагерь. Эти же крупные твари были убийцами, это было видно по всему: и по тому, как они следили за жертвами, и по тому, как ждали. Он мог бы перещелкать их по одной, но предпочел пока поберечь патроны.

Начинало вечереть, он понимал, что ночью, в полной темноте, положение их станет хуже. Смеркалось. Влажный знобкий ветер с болот забирался в убежище.

Саймон шевельнулся, одна из собак немедленно вскочила, встала на задние лапы, и со стоном, предупреждая, завыла. Твердые пальцы легли поверху кисти Саймона, притянув его назад, в безопасность. И вновь прикосновение этой ладони несло весть. Хоть их дело и казалось безнадежным, женщина не сдавалась, он понял, что она ожидала чего-то.

А не забраться ли повыше, на вершину скалы? В сумерках он заметил, что она отрицательно качнула лохматой головой, словно бы прочитав его мысли.

Собаки вновь затихли у подножия утеса, все внимание их было устремлено лишь на дичь, засевшую в скалах. Саймон безуспешно пытался увидеть, где засели хозяева этих зверей. Они ждали, готовились к нападению. Как стрелок Саймон знал себе цену, но наступившая темнота быстро меняла условия не в его пользу.

Он был готов стрелять на малейший шум и крепко сжимал пистолет. Вздрогнув и подавив восклицание, женщина вдруг шевельнулась. Он глянул в ее сторону, не дожидаясь, пока она позовет его жестом.

В сумраке на краю карниза шевельнулась какая-то тень. Саймон изумленно замер. Воспользовавшись мигом растерянности, женщина внезапно выхватила пистолет и с отчаянной силой обрушила его рукоятку на перевалившуюся через край камня тварь. Та взвизгнула и умолкла. Саймон выхватил свое оружие из руки женщины, и лишь когда кулак его вновь надежно обхватил рукоятку, вновь поглядел на корчившееся с перебитым хребтом существо. Белые иглы зубов, плоская головка на мохнатом теле, красные глаза, горящие – он вздрогнул от удивления – разумом, неожиданным для животного. Странный зверь умирал, но полз, извиваясь и тихо шипя, к женщине и оскаленные клыки, и отвратительное тело – все говорило о мерзкой и злобной твари.

Саймон с отвращением ударил ее носком в самый бок и услышал, как она плюхнулась на землю в стае собак.

Те немедленно разбежались в разные стороны, словно он подбросил к ним живую гранату. За их жалобным визгом он расслышал куда более ободряющий звук – женщина рядом рассмеялась. Он обернулся, глаза ее горели победным огнем. Она кивнула ему и снова рассмеялась, когда он, чуть высунув голову, пытался рассмотреть, что происходит в лужице тени у подножия скалы.

Это мог быть какой-то специально тренированный для охоты на людей зверь, спущенный на них преследователями, но внезапное бегство собак, их испуг, указывали совсем на другое. Раз они боялись и зверя мертвым – это не было случайностью. Словом, к прочим загадкам прибавилась новая, и вляпался он в это по собственной воле. Саймон приготовился провести ночь на страже. Если же это тихое нападение зверя все-таки было частью планов осаждавших, теперь наступал их черед.

Но тьма сгущалась, а снизу не доносилось никаких звуков, которые можно было бы принять за начало атаки. Смутно различимыми в темноте белыми пятнами, собаки широким полукругом окружали скалу, на которой они засели. Трегарт вновь подумал о том, что следует попробовать залезть повыше, быть может, если позволит нога женщины, они даже сумеют перебраться через гребень.

Когда тьма стала почти полной, она шевельнулась. На момент прикоснулась пальцами к его руке, а потом прохладная ладонь ее скользнула вниз, в его руку. И как ни вглядывался и ни вслушивался он во тьму, в мозгу его словно возникла яркая картинка. Нож… ей нужен был нож! Выпустив ее руку, он достал перочинный нож, она буквально выхватила его.

Что было потом, Саймон, собственно, и не понял, но у него хватило разума не вмешиваться. Дымчатый кристалл на ее запястье вспыхнул слабым могильным светом. Потом острием ножа она поцарапала себе большой палец, а показавшуюся на подушечке капельку крови растерла по поверхности кристалла, на мгновение кровь затмила слабый свет.

И вдруг камень засветился сильнее, из него брызнул яркий луч. Спутница удовлетворенно улыбнулась. Через несколько секунд кристалл померк. Она прикоснулась к пистолету, и в этом жесте он прочел весть: оружие больше не понадобится, придет помощь.

В скалах вокруг и над ними выл гнилой болотный ветер. Она снова дрожала, он обнял сгорбленные плечи, чтобы согреть женщину теплом своего тела. Черную ткань неба над их головами пропорол пурпурный иззубренный меч молнии.

3. Саймон поступает на службу

Новый удар грома и яркая молния словно вдребезги разбили небо прямо над скалой. А потом началась такая битва неба и земли, такое бушевание стихий, какого Саймон на своем веку и не видел. Ему случалось ползти под обстрелом на поле боя, но нельзя было и сравнивать рукотворную канонаду с этой… быть может, потому, что ничья рука не направляла эти порывы, удары и вспышки.

Скала под ними дрожала. Словно испуганные зверьки жались они друг к другу, жмуря глаза от внезапного блеска. Обычного грома, собственно, и не было, непрерывный грохот, словно гул гигантского барабана, выбивал свирепый ритм, отдававшийся в крови, ошеломлявший мозг. Женщина уткнулась в него лицом, и Саймон прижимал ее к себе как спасение, последнюю опору в опрокидывающемся мире.

Молнии и раскаты сменяли друг друга, ветер свирепствовал, но дождя не было. В дрожи скалы под ними эхом отдавались раскаты грома.

Последний удар был столь силен, что и ослепил и оглушил Саймона. Но секунды шли, становились минутами, и вокруг стало тихо. И когда даже ветер словно выдохся и затих, Трегарт осмелился поднять голову.

Отвратительно пахло горелым мясом. Неподалеку, в кустах, разгорался огонь. Но блаженная тишина продолжалась, и женщина выскользнула из его объятий. И снова он почувствовал ее уверенность, к которой примешивалось чувство победы: какая-то крупная игра завершилась триумфом, было видно ее удовлетворение.

Чтобы увидеть, что случилось внизу, нужен был какой-то свет. Неужели эту грозу пережил хоть один преследователь или собака? Отблески красно-оранжевого пламени уже начинали освещать подножие скал. Внизу кучей валялись неподвижные белые тела. На дороге лежала мертвая лошадь, из-под нее высовывалась человеческая рука.

Женщина наклонилась вперед, внимательно огляделась вокруг. И, прежде чем Саймон успел остановить ее, соскользнула вниз. Он последовал за нею, готовый отразить любую атаку, но вокруг были только мертвые тела.

Огонь разгорался, стало тепло, и это было неплохо – она протянула к горящим кустам обе руки. Саймон обошел трупы собак, скорченных и обугленных поразившим их ударом. Потом подошел к лошади, чтобы забрать оружие всадника, и увидел, что впившиеся в жесткую гриву пальцы шевельнулись.

Скорее всего он был смертельно ранен, а после всей этой травли на равнине и в болоте Саймон не испытывал к нему ни малейшего сочувствия. Но и оставлять его, беспомощного, в такой ловушке было нельзя. Собрав все свои силы, Саймон сумел стащить с него мертвую лошадь, и поволок изломанное тело поближе к огню, чтобы понять, кому или чему оказывает помощь.

В напряженном, окровавленном жестком лице не было признаков жизни, но вдавленная падением грудная клетка с трудом вздымалась, иногда раненый стонал. Саймон не встречал еще людей подобной расы. Очень светлые, почти серебристые волосы были коротко подстрижены. Между широких скул высился крючковатый нос – довольно странное сочетание.

На перевязи через плечо болтался помятый теперь рог. Богатые украшения, усыпанные драгоценными камнями, брошь на горле – все свидетельствовало, что это не простой воин. Тяжелые раны делали бессмысленной всякую помощь, и Саймон занялся широким поясом и оружием.

Нож он тут же заткнул себе за пояс, достал из кобуры что-то вроде странного пистолета. У него был ствол, а на рукоятке выступ, который мог служить только спусковым крючком. Взвесив оружие на руке, он заметил, что рукоятка неудобна и сбалансировано оружие непривычно для него.

Когда он потянулся к тонкому цилиндру, белая рука из-за плеча, опередив его, выхватила тонкий стержень из пояса.

Охотник шевельнулся, словно ошеломленный мозг его ощутил только это легкое прикосновение, а не грубые рывки Саймона. Медленно открылись свирепые глаза, и не было в них света, разве что тусклый огонек, таящийся во тьме звериного взора. И что-то в этих глазах заставило Саймона отшатнуться.

Ему приходилось встречать и весьма опасных людей, которые активно желали его смерти и по-деловому подходили к этому несложному, на их взгляд, процессу. Но этот человек ненавидел их обоих даже перед смертью. И никогда раньше не встречал Саймон столь жгучей ненависти, что клубилась в зеленых глазах на изувеченном лице.

И тут Саймон понял, что глаза эти глядели не на него. Раненый смотрел на женщину, она стояла рядом, чуть скособочившись – оберегая поврежденную лодыжку, и вертела в руках стержень, который только что извлекла из-за пояса. По выражению ее лица Саймон силился понять причину пламенной истребляющей ярости, с какой взирал на нее раненый.

Она спокойно и бесстрастно глядела вниз. Рот поверженного дернулся, искривился. С явным усилием приподняв голову – все тело его сотряслось при этом, – он плюнул в ее сторону. А потом его голова стукнулась о дорогу, словно в этот последний жест отвращения ушли все его силы. Освещенное отблесками угасающего огня лицо его внезапно стало странно спокойным, рот открылся. Саймону не нужно было объяснять, что и этот отчаянный жест и откинувшаяся голова означали смерть.

– Ализон… – женщина тщательно выговаривала слово, переводя глаза то на Саймона, то на тело. Нагнувшись, она прикоснулась к эмблеме на куртке мертвеца и повторила: – Ализон.

– Ализон, – отозвался Саймон, подымаясь на ноги и потеряв интерес к дальнейшему обыску.

Потом она обернулась к расселине, через которую дорога убегала к реке.

– Эсткарп, – еще раз четко выговорила она и показала пальцем на равнину, по которой текла река. – Эсткарп, – повторила она еще раз, прикоснувшись к своей груди.

И словно бы откликаясь на зов, с той стороны скал запела дудка. Ее голос не требовал повиновения, как жесткий рев охотничьих рогов, это был скорее свист, которым человек может подавать сигнал. Женщина в ответ что-то крикнула, а ветер и отзвуки заглушили ее слова.

Саймон услыхал стук копыт и позвякивание металла. Его спутница спокойно ждала, обратившись лицом к расщелине, и он решил пока подождать, только покрепче сжал пистолет в кармане, обратив его дуло навстречу приближающимся звукам.

Всадники выезжали по одному. Чуть помедлив у скал, двое первых разъехались по сторонам, взяв оружие наизготовку. Завидев женщину, они дружно окликнули ее – явно это были свои. Четвертый верховой поехал прямо к женщине и Саймону. Высокий конь с широким крупом мог нести могучего воина. Но всадник в седле с высокими луками сам был столь невысок, что Саймон подумал было, что это мальчик, – пока тот не спрыгнул на землю.

Отблески огня подрагивали на его закованном в металл теле. На шлеме и поясе, у горла и на перчатках. Он был невысок, и ширина плеч делала этот недостаток еще более заметным – руки и плечи его словно предназначались человеку повыше его, пожалуй, на треть. Броня его напоминала кольчугу, но охватывала тело так плотно и мешала движениям столь мало, что казалась выкроенной из какой-то ткани. Шлем венчала птица с распростертыми крыльями. Или это и в самом деле живая птица, только застывшая в неподвижности? Саймону показалось, что глаза горделиво поднятой головы с мрачной жестокостью поблескивают в его сторону. Гладкая чаша шлема, на которой сидела птица, переходила как бы в кольчужный шарф, охватывавший шею воина спереди и сзади. Шагнув к ним, он нетерпеливо потянул его в сторону, открывая полуприкрытое кольчужной сеткой лицо, и Саймон понял, что не так уж и ошибался. Воин в шлеме с ястребом был молод.

Молод-то молод, но и опытен. Не отрывая оценивающего внимательного взгляда с Саймона, он спросил что-то у женщины, речь явно шла о нем. Та отвечала целым потоком слов, даже рукой нарисовала какой-то знак между ним и Трегартом. Выслушав ее, прибывший прикоснулся к голове, явно приветствуя Саймона воинским салютом. Но командовала здесь она, его спутница.

Указав на воина, она продолжила обучение:

– Корис.

Ничем, кроме имени воина, это слово быть не могло. В ответ Саймон ткнул себя в грудь большим пальцем.

– Трегарт. Саймон Трегарт. – Он ожидал, что теперь свое имя назовет она.

Но женщина просто повторила:

– Трегарт, Саймон Трегарт, – словно стараясь запечатлеть эти слова в памяти. И раз она не назвалась, он сам попытался перехватить инициативу.

– Кто? – спросил он, указав на нее.

Воин по имени Корис вздрогнул, рука его потянулась к поясу за оружием. Женщина тоже нахмурилась, и выражение ее лица стало холодным и далеким, и Саймон понял, что сделал грубую ошибку.

– Простите, – извиняясь, он протянул руки вперед, надеясь, что его поймут. Он чем-то обидел ее, но лишь по неведению. Должно быть, женщина поняла это, потому что немедленно объяснила что-то молодому офицеру, однако его взгляд приязни к Саймону более не выражал.

С уважением, отнюдь не соответствовавшим ее лохмотьям, но полностью отвечавшим повелительной манере держаться, Корис подсадил женщину позади себя на круп жеребца. Саймон уцепился за пояс другого гвардейца, держаться приходилось крепко – они неслись в ночной тьме по речной долине чуть не галопом…

Саймон мирно лежал на спине под грудой одеял, уставившись невидящими глазами в завитушку резного балдахина над головой. Только по открытым глазам можно было понять, что он уже не спит. Старая способность мгновенно сбрасывать с себя даже самый глубокий сон не оставила его и в новом мире. А теперь он перебирал впечатления, пытался что-то понять, хотя бы просто свести воедино факты, сложить цельную картину мира, что окружал эти каменные стены возле массивной кровати.

Эсткарпом называлась не речная долина – вдоль дороги, ведущей к границе, располагались зубчатые форты, готовые отразить врага. В них они меняли коней, ели, чтобы вновь скакать, повинуясь неведомой Саймону срочной нужде. Наконец перед ними предстали круглые башни, серо-зеленые в лучах восходящего солнца: как трава, из которой они вырастали. Сторожевые башни, охватившая город стена и дома гордых и высоких людей, темноволосых и темноглазых, как и он сам, народа с осанкой властителей и странной печатью древности на лицах.

Когда они въезжали в цитадель Эсткарпа, Саймон был утомлен в такой мере, что телом его правила усталость, и в мозгу остались только какие-то обрывки впечатлений. Но главным было ощущение древности, столь давнего прошлого, такой старины, будто и сами башни и стены вырастали из каменного хребта этого мира. Он бывал в старинных городах Европы, ходил по дорогам, что помнили поступь легионов Рима. Но здесь эта чужестранная аура древности сказывалась куда сильнее, и Саймон все не мог смириться с этим.

Его разместили в одной из внутренних башен, массивном каменном сооружении, в котором торжественное величие храма сочеталось с неприступностью форта. Он едва помнил, как приземистый офицер Корис привел его в эту комнату и указал на кровать. А потом… темнота.

Темнота ли?

Саймон слегка нахмурил брови. Корис, комната, кровать… И все же в сплошной резьбе над головой он обнаруживал теперь символы, вдруг ставшие знакомыми, сложное сплетение их теперь словно обрело смысл, понятный ему.

Эсткарп… древняя страна, древний город, древний народ! Саймон вздрогнул. Откуда это известно ему? Но это было истиной, такой же реальной, как и кровать, на которой покоилось истомленное долгой скачкой в седле тело, как резьба над кроватью. Женщина, за которой гнались на болоте, принадлежала к народу Эсткарпа, а мертвый охотник у скал – к другому, враждебному этим людям народу.

Гвардейцы на границе все были той же крови – высокие, темноволосые, горделивые. Только Корис с его непропорциональным телом отличался от людей, которыми командовал. Но ему повиновались охотно. Только женщина, сидевшая за ним на коне, обладала большей властью.

Саймон моргнул, оперся руками и сел, повернув голову влево. Как ни были тихи шаги за пологом, он услышал их и не удивился, когда кольца, на которых висели шторы, звякнули, толстая синяя ткань поползла вбок и в образовавшемся просвете перед ним предстал тот, о ком он только что думал.

Без брони Корис выглядел еще более странным. Слишком широкие плечи, и свешивавшиеся вниз длиннющие руки как бы скрадывали все остальное. Он был невысок, и его узкая грудь, стройные ноги словно становились еще меньше по сравнению с верхней частью тела. А на плечах этих была голова красавца, каким был бы Корис, если бы не жестокая шутка природы. Под густой шапкой пшеничных волос было лицо гоноши, недавно ставшего взрослым, но не испытавшего при этом никакой радости. Потрясающе красивое лицо совершенно не подходило к широченным плечам: голова героя на туловище обезьяны!

Саймон словно с горки скользнул вниз ногами с высокой кровати, сожалея только о том, что пришедший вынужден будет снизу заглядывать ему в глаза. Но Корис отступил на шаг и с кошачьей ловкостью вскочил на каменный карниз под узкой прорезью окна, так что глаза его оказались на уровне глаз Трегарта. С изяществом, неожиданным для столь длинной руки, он указал на ближайший сундук и стопку одежды на нем.

Нетрудно было догадаться, его ждал отнюдь не твидовый костюм, который он сбросил, забираясь в кровать. Но небольшая деталь прояснила его положение здесь. Все содержимое его карманов, в том числе и автоматический пистолет, с педантичной аккуратностью было выложено рядом с новой одеждой. Что бы ни ожидало его в дальнейшем, пока он здесь не пленник.

Сперва он натянул на ноги брюки из мягкой кожи, похожие на те, что были на Корисе. Темно-синие брюки обтягивали ноги словно перчатки. За ними последовала пара невысоких, до голени, сапог из какой-то серебристо-серой кожи… быть может, из шкуры какого-нибудь здешнего крокодила. Одевшись до пояса, он повернулся к молчаливому офицеру и жестами намекнул на желание умыться.

Красиво очерченный рот Кориса впервые тронула улыбка, и он указал в альков. Каким бы древним ни казался замок Эсткарпа снаружи, но взгляды его обитателей на сантехнические вопросы, в чем Саймон сразу же убедился, мало отличались от современных. Из торчавшей в стене трубки потекла теплая вода, а в кувшинчике оказалась слабо пахнущая ароматная мазь, удалявшая щетину на лице. Из умывания получился урок языка, и Корис терпеливо повторял слова, пока Саймон не стал выговаривать их правильно.

Офицер гвардии держался подчеркнуто нейтрально и никаких проявлений приязни себе не позволял, разве что кроме обучения языку. Не реагировал он и на попытки Саймона как-нибудь повыспросить его. Едва Трегарт натянул на себя тот предмет одежды, что служил здесь и рубашкой и курткой, как Корис, полуобернувшись к окну, принялся рассматривать дневное небо.

Саймон взвесил пистолет в руке. Похоже, гвардейцу было безразлично, вооружен этот незнакомец или нет. Наконец Трегарт засунул его за пояс поверх стройного теперь и, увы, пустого живота и жестом показал, что готов идти.

За дверью был коридор, а через несколько шагов – в стене лестница, уходящая вниз. Впечатление неизмеримой древности усилилось еще больше, когда Саймон ощутил под ногами в ступеньках углубления, вытертые подошвами спускавшихся, а пальцы его нащупали бороздку, протертую в стене их пальцами, словно не столетия – вечность ходили здесь люди. Бледным светом над головой светились какие-то шары в металлических корзинах, но природа свечения осталась ему неизвестной.

Лестница привела их в широкий зал, где расхаживали люди. Часовые были в чешуйчатой броне, прочие были одеты полегче, как Саймон. Они отсалютовали Корису, а на спутника его поглядывали с любопытством, которое слегка смущало Трегарта, но никто не проронил ни слова. Корис прикоснулся к руке Трегарта, показал на занавешенный дверной проход, отогнул край портьеры, приглашая его пройти.

Там был другой зал. Но здесь голый камень стен был прикрыт драпировками, украшенными теми же знаками, что и полог кровати, а значит, уже наполовину знакомыми ему. Часовой взял на караул, подняв рукоятку меча к губам. Корис сделал ответный жест и поманил Саймона за собой.

Комната казалась больше, чем была на самом деле: вверх над их головами взмывал стрельчатый потолок. Шары здесь светились сильнее и прекрасно освещали зал, оставляя уютные тени.

Там находились две женщины… В крепости он еще не видел женщин. И в той, что стояла, положив правую руку на спинку высокого кресла, где сидела другая, постарше, он едва смог узнать свою спутницу, с которой они бежали от охотников Ализона. Волосы, что свисали тогда длинными влажными прядями, были строго убраны под серебряную сетку, от головы до лодыжек ее покрывало теперь одеяние того же туманного цвета. Единственным украшением на ней был овальный дымчатый кристалл, похожий на тот, в браслете. Но этот свисал на цепочке так, что камень покоился между маленькими холмиками грудей.

– Саймон Трегарт! – позвала его сидящая женщина, он глянул на нее и почувствовал, что не смеет отвести взгляд.

У нее было такое же треугольное лицо, те же испытующие глаза, те же черные кудри под сеткой. Но исходившая от нее сила буквально разила наповал. Ее возраст определить было невозможно, казалось, будто это перед ее глазами закладывали первые камни башен и стен Эсткарпа. Легким движением руки она бросила ему какой-то шарик, должно быть, из того же дымчатого камня, что и она и ее помощница носили как украшение. Саймон поймал его. На ощупь шарик не был прохладен, как следовало бы камню, скорее тепловат. Инстинктивно он охватил его ладонями как чашкой – ведь руки обеих женщин лежали теперь на кристаллах.

Что случилось потом, Трегарт не мог объяснить даже себе. Странным образом ему представилась вся последовательность событий, приведших его в Эсткарп, и он чувствовал, что женщины тоже видят все это и даже в какой-то мере разделяют его чувства. Когда он закончил свой «рассказ», настал их черед делиться информацией.

Он был теперь в главной крепости земли, окруженной со всех сторон врагами, даже, может быть, уже обреченной. Древней многовековой стране угрожали и с севера, и с юга, и даже с запада, со стороны моря. Только потому, что темноволосые люди ее деревень и городов были наследниками древних таинственных знаний, могли они еще выдерживать постоянный натиск. Быть может, они все уже обречены на смерть, но народ этот будет биться, пока не рухнет под ударами мечей последний гвардеец, пока самострел не выпадет из руки последней женщины Эсткарпа.

И в сердце его вновь пробудилось стремление, что привело его сюда, в этот мир, властно притянувшее Трегарта сюда сквозь грубую каменную арку во дворе Петрониуса. Женщины ни о чем не просили его, гордость этого народа не допускала просьб. Но властительнице, что сидела перед ним, он присягнул всем сердцем с мальчишеским рвением и решимостью. И хотя никто не произнес даже слова, Саймон поступил на службу Эсткарпа.

4. Крепость сулкаров просит о помощи

Саймон поднес тяжелую кружку к губам, глядя вокруг над ободком сосуда. Сперва ему показалось было, что в древней стране царят покой и трезвость, что тяжкий гнет столетий давно раздавил последних потомков умирающей расы Эсткарпа и что живут они лишь снами давно прошедших дней. Но чем дальше, тем больше он убеждался в том, сколь поверхностным и ошибочным было это суждение. Теперь среди обступивших его гвардейцев он с одобрением и не впервые примечал тех, с кем делил обязанности и досуг.

Конечно, их оружие было незнакомо ему. Пришлось учиться владеть мечом в рукопашной, но самострелы с короткими стрелками не так уж отличались от его пистолета. Воинскому умению Кориса он мог только позавидовать, и его уважение к мастерству юноши было безграничным. И все-таки Саймон знал тактику, пусть и иных войн и других армий, так что предложения бывшего полковника Трегарта ценил даже его гордый командир.

Саймону хотелось бы знать, как относятся к нему гвардейцы, ведь страна была в кольце врагов и любой чужеземец мог оказаться предателем, брешью в стене обороны Эсткарпа. Не знал он обычаев этой страны! На всем континенте лишь Эсткарп охотно принимал на службу любого пришельца, сколь бы диким и невероятным ни оказался его рассказ о себе. Ведь сила этой древней страны зиждилась на… магии!

Смакуя языком и небом вино, Саймон предавался научным размышлениям о магии. В его мире это слово могло прикрывать ловкость рук, могло обозначать полное суеверий мумбо-юмбо… могло быть и намеком на известное могущество. Магия Эсткарпа основывалась на воле, воображении и вере. Конечно, они умели усиливать или фокусировать и то, и другое, и третье. И потому были откровенны в том, что нельзя было увидеть, почувствовать, ощутить.

Так что и причину ненависти и страха соседей следовало искать в том же самом – в магии. И в Ализоне на севере и в Карстене на юге сила Ведьм Эсткарпа считалась злом. «Да не оставишь ведьму среди живых». Сколько раз в его собственном мире звучали эти слова, приговором виноватым и невинным, и уж без таких оснований, как здесь.

Ведь царящий в Эсткарпе матриархат… Женщины, правящие здесь, обладали силой, что выходила за пределы его воображения, и пользовались ею при нужде, не сдерживая всей своей мощи. Он помог ведьме бежать из Ализона, где она была глазами и ушами своего народа.

Ведьма… Саймон приложился к фляжке еще раз. Не каждой женщине Эсткарпа была дарована эта сила. Дар этот произвольно переходил от поколения к поколению, от семьи к семье. Отмеченных им девочек привозили в главную крепость, где была школа, и посвящали в орден. Даже имена их исчезали, ведь знать чье-то имя, значило владеть какой-то частью его личности, а значит, и получить власть над этим человеком. Теперь Саймон прекрасно понимал, сколь немыслим был его вопрос об имени женщины, с которой бежал он из Ализона.

Сила к тому же не была постоянной. Превышать допустимые пределы не смела ни одна ведьма. И не всегда силой можно было воспользоваться по желанию. Случалось, она и отказывала в какой-нибудь критический момент. Поэтому вместе со всеми ведьмами и их познаниями Эсткарп хранили и закованные в броню гвардейцы, и цепи фортов по границам… Мечам не приходилось скучать в ножнах.