Текст книги "Игра [Geim]"

Автор книги: Андерс де ла Мотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 09
I lost the Game [44]44
  Я проиграл ( англ.).


[Закрыть]

– Ну что ж, Ребекка, мы пару раз обсудили детали, но не могли бы вы рассказать поподробнее, что вы сами сейчас ощущаете?

Она едва удержалась от того, чтобы закатить глаза. Как она себя ощущает?!

Стандартная психологическая болтовня, уже столько раз слышанная ею прежде и никогда ни к чему позитивному не приводившая.

Он действительно хочет услышать, как обстоят дела? Узнать, что ей хреново?

И даже если бы она абсолютно честно и в полной мере рассказала все, вывернула бы наизнанку чувства, мысли, сомнения, неужели бы это помогло? Отменило бы все, что уже произошло? Едва ли, поэтому нужно надеть уже многократно проверенную маску.

– Спасибо, в целом все в порядке, – выдавила из себя Нурмен, изобразив нечто, призванное изобразить искреннюю улыбку.

Взглянув на часы, она отметила, что разбор полетов длится всего двадцать минут, а менее чем за полчаса ей точно никак не удастся от него отделаться.

Ребекка сама настояла на том, чтобы встретиться с Андербергом уже в восемь утра. Она хотела как можно быстрее разобраться с этой повинностью, а затем отправиться в переулок Мария-Траппгрэнд, чтобы прийти туда до того, как ее соня-братец протрет свои глазюки…

Андерберг, время от времени тихо хмыкая, листал бумажки.

– У вас была возможность с кем-то еще побеседовать о том, что произошло? С друзьями, родственниками, может быть, коллегами?

Он посмотрел на нее поверх узких очков для чтения.

– Нет, – как-то слишком поспешно ответила Ребекка и, немедленно осознав свою ошибку, тут же стала пытаться ее исправить. – Нет, я еще не успела, все же произошло накануне, я хотела сначала обсудить это с вами.

Андерберг подумал: «И милая улыбочка, чтобы закрепить результат. Хорошо сработано!»

Умная женщина, но не настолько хитрая, чтобы провести его. Во всяком случае, не на следующий день после столь ужасного происшествия, какое ей пришлось пережить. Искореженный автомобиль и коллега в реанимации – такое с себя не стряхнуть, просто пожав плечами.

С их последней встречи прошла всего пара недель, и его возникшее тогда беспокойство насчет Ребекки отнюдь не ослабло. Насколько он понимал, она и на этот раз вела себя безупречно, но уже отнюдь не так собранно.

Во время сегодняшней беседы, в отличие от предыдущих, Нурмен напоминала робота, как будто действовала на автопилоте. А это дурной знак. И если ему и на этот раз не удастся заставить ее немного раскрыться и показать какие-то чувства, то все предстанет уже в несколько ином свете и ему будет легче написать свой отчет. Он видел, как гораздо более крутые копы, чем Ребекка, ломались из-за того, что не могли переварить происшедшие с ними события, и ему совершенно не хотелось добавлять ее имя к этому длинному печальному списку.

– Но ведь у вас есть кто-то, с кем можно поговорить, если понадобится? Иногда проходит несколько дней после инцидента, и внезапно всплывает множество всяких переживаний. Конечно, я дам вам свой номер телефона для экстренной связи, но очень важно, чтобы вы могли пообщаться с другими людьми, прежде всего с близкими и друзьями, – продолжал он.

Она молча кивнула.

– Ведь у вас все в порядке на этом фронте? – Он вновь взглянул на нее поверх очков.

Глубоко вздохнув, Нурмен предприняла усилие, чтобы ответить собранно:

– Да, все в порядке.

Психолог кивнул и снова стал листать бумажки.

– Здесь в качестве ближайшего родственника указан некий Хенрик Петтерссон. Это ваш гражданский муж?

Она чуть не подпрыгнула до потолка! А Андерберг не идиот, это ясно. Немного пожужжал что-то безобидное – и бах, прямо ей в больное место. В ее обычной защите, по всей видимости, образовалась брешь, так что нужно взвешивать каждое слово…

Еще раз глубокий вдох. Спокойно, Нурмен!

– Хенрик – мой брат. Нурмен – девичья фамилия матери. Я взяла ее, когда… – Ребекка непроизвольно закусила губу, – … когда она умерла, – договорила она, изобразив нечто, по ее мнению, призванное выглядеть как печальная улыбка.

Психолог кивнул:

– Так вы с братом близки?

– Уже нет, – соскочило у нее с языка.

Вот черт, недосып и головные боли сделали свое дело, к тому же Андерберг не лыком шит. Сегодня сдерживать его натиск очень трудно, и прежде всего потому, что в мыслях она уже звонит в дверь Хенке. Нужно провести рекогносцировку и сменить тактику.

– А вы не хотите поподробнее об этом поговорить?

Андерберг, видимо, что-то почуял. Надо быть осторожной.

Ребекка пожала плечами, чтобы выиграть пару секунд на размышление. Что же, черт побери, ему ответить?

Нет, милый мозгоправ, у меня нет ни малейшего желания рассказывать тебе о моем мелком братце-уголовнике, которому наплевать на всех и вся и который испоганит все, что попадет к нему в руки, но которому я должна по гроб жизни.

– У нас было довольно тяжелое детство, – ответила она в надежде, что такая не слишком глубокая безобидная доверительность собьет его со следа.

Андерберг ободряюще кивнул, явно приготовившись услышать больше.

– В общем, сначала в основном папа… Но постепенно он втянул и мать, а затем она заболела.

Глубоко вздохнув, Ребекка продолжила:

– Папа, человек довольно странный, был уже зрелым, когда они с мамой поженились. Квартира была его, как и заведенный распорядок. Все должно было быть так, как хочет он, до мельчайших деталей, и он приходил в ярость из-за всяких мелочей. Ключи не на своем месте или пятно на зеркале в ванной – этого хватало, чтобы страшно его взбесить. Когда он был дома, мы все ходили на цыпочках, чтобы его не рассердить и не расстроить. Хенке, мой брат, младше меня тремя… на три года, – исправилась она. – Когда было совсем тяжко, мы держались вместе. Я его защищала, утешала или вела гулять, пока все не успокоится. В этой жизни мы могли положиться только друг на друга, можно так сказать.

Она неосознанно улыбнулась.

– Я таскала его везде с собой, боялась оставлять вдвоем с отцом. В любой момент могло что-то произойти, и если происходило, то почему-то все вымещалось именно на брате – наверное, потому что он был маленький и беззащитный. Отец распускал руки, особенно после пары рюмок, и хоть мама делала что могла, она не решалась идти ему наперекор и принимать нашу сторону, когда начинался скандал. Она сама от него натерпелась… А меня он почему-то никогда не бил. Как будто я была под какой-то защитой. У людей его поколения было не принято бить маленьких девочек. И, может быть, поэтому я стала всегда защищать Хенке. – Она пожала плечами, успев заметить, как Андерберг одобрительно кивает.

Видимо, он проглотил наживку. К тому же Ребекка, к собственному удивлению, обнаружила, что совсем не прочь продолжить свой рассказ…

– Хенке был очень терпелив, всегда шел со мной, никогда не ныл, хоть ему и приходилось играть в основном в девчачьи игры. Иногда ему приходилось выполнять роль куклы, которую мы с другими девочками одевали во дворе. Дочки-матери и все такое…

Ребекка вновь улыбнулась и задумчиво опустила голову. Психолог не трогал ее, при этом выглядел довольным. Какая ирония в том, что все, что она раньше с таким трудом старалась скрыть, теперь стало великолепной маскировкой. Новой линией защиты взамен прорванной старой. Она не говорила обо всем этом уже… лет тринадцать, и сейчас было очень здорово немного облегчить душу.

Мельком взглянула на часы – двадцать пять минут высидела. Теперь нужно завершить рассказ и прыгнуть в метро в сторону Сёдера. И снова сесть в седло.

– А когда вы выросли, стали меньше общаться?

Тон вполне дружелюбный, в нем больше поддержки, чем вопроса.

Ребекка утвердительно кивнула:

– Да, к сожалению, мы слегка отдалились после того, как я уехала из дома. Папа неожиданно умер годом раньше, а Хенке уже было шестнадцать, поэтому не так страшно было оставлять его жить с матерью. На тот момент она была тяжело больна и в основном лежала. А я познакомилась с парнем, и мы стали жить вместе. Первая любовь, сами знаете.

Она с деланым безразличием пожала плечами.

– Весь дом на мне, к тому же я была сиделкой при матери, поэтому решила, что теперь после смерти отца настала очередь Хенке взять на себя какую-то ответственность… Мы с моим парнем обустроили им квартиру на площади Мариаторьет. Меньше метров, зато ближе к больнице. Наняли домработницу, чтобы как-то облегчить им жизнь. А я была влюблена и спешила скорее уйти из дома, убежать от постоянных забот о всех и вся. Я целиком погрузилась в наши с Дагом отношения, и наверняка Хенке почувствовал себя лишним. Как будто бы я его бросила. Он ведь так привык, что я всегда рядом. Он и я – против всего остального мира. К тому же он не очень-то ладил с моим мужчиной…

Тут она остановилась. Это уже минное поле, и лучше будет не влезать в кучу всякой необязательной лжи.

– Так или иначе, любовь моя продлилась всего пару лет, потом от рака умерла мама. Хенке по-прежнему живет в той квартире, но наши с ним отношения так и не вернулись на прежний уровень… Но, можно сказать, мы над этим работаем, – резюмировала она с собранным выражением лица.

Большая часть того, что она рассказала, вообще-то была правдой. Чисто технически она даже ни разу не соврала, просто кое о чем умолчала. Вопрос в том, прокатит ли такая история?

Андерберг сочувственно кивнул, очевидно довольный тем доверием, которое ему удалось-таки вызвать.

– Так вы иногда общаетесь с Хенриком?

– Конечно, – ответила она и с облегчением улыбнулась. – Вообще я собираюсь с ним встретиться, как только мы закончим.

«И свернуть ему шею», – добавила она, но уже про себя.

* * *

Кто бы ни звонил сейчас в дверь, это явно очень упрямый придурок. Подушку на голову, сделать вид, что его нет дома, пока эта сволочь не свалит. Сволочь оказалась настойчивей свидетелей Иеговы. Он или она давит на звонок с мучительными, пыточными интервалами и делает это уже минут десять. У Эйч Пи достало времени сосчитать.

Первые десять секунд звонок длинный, дзззззззыыыыыыннннь!

Десятисекундная пауза.

Затем снова это дзззззззыыыыыыннннь!

От этого ехала крыша. В итого не оставалось ничего другого, кроме как встать с постели и открыть.

С красной рожей, в одних трениках, подхваченных со стула по пути, он в ярости распахнул дверь, чтобы как следует дать этой твари в морду. В следующее мгновение, не совсем осознавая, как это вышло, он уже лежал на спине на коврике в прихожей.

* * *

Андерберг с потрохами купился на ее новую тактику защиты… Именно история о тяжелом детстве – лучшее средство ввести в заблуждение любого мозгоправа. Докторишка прямо размяк из-за того, какой неожиданный поворот приняла их беседа. Похвалил ее за то, что она такой откровенный и сильный человек, а также согласился, чтобы она начала работать уже на следующей неделе. Пару деньков отдыха – то, что нужно, будет время кое-что выяснить…

Понадобилось десять минут на то, чтобы вытащить его из койки. Достаточно было аккуратно заглянуть в щель для почты, прислушаться – и стало понятно, что он дома. Хоть спальня и располагалась в дальнем конце квартиры, расстояние недостаточное, чтобы не услышать его храп.

Нурмен воспользовалась старым полицейским приемом. Трюк с дверным звонком: десять секунд звонишь – десять секунд пауза.

Никто пока не выдерживал.

Ребекка услышала, как он шлепает через прихожую, поэтому отодвинулась в сторону, чтобы он не увидел ее в глазок. Как она догадалась, братец собирался резко распахнуть дверь, а поскольку она уже держалась за ручку, достаточно было, как только он тоже возьмется за нее изнутри, хорошенько дернуть дверь на себя, – и он вылетит на площадку. Остальное дело техники. Как только он попытается восстановить равновесие – слегка толкнуть его в грудь, чтобы заставить растянуться на полу в прихожей. Быстро войти и захлопнуть за собой дверь.

Основы полицейской тактики, упражнение 1А.

* * *

– Бекка, ты что, сдурела? – завыл брат, вставая с пола и уже поняв, кто к нему вторгся.

– Вообще-то это я у тебя должна спросить, – отрезала она и пальцем указала в сторону кухни. – Кофе есть или ты тратишь все бабло на другие растительные продукты?

Уже стоя под дверью, она почувствовала доносившийся из квартиры сладковатый запах травки.

Хенрик не ответил, а пошел впереди нее на кухню и начал греметь грязной посудой.

– Растворимый пьешь? – пробормотал он, помахав коричневой стеклянной банкой.

– Вообще нет, но так и быть, – ответила Ребекка, отпихнув от себя кипу старых номеров «Метро».

«В квартире полный бардак», – констатировала она. Повсюду валяется одежда и всякое барахло. Старые газеты, полные пепельницы и грязные стаканы, куда ни глянь. Стены и потолок – желтые и жирные от сигаретного дыма, а в мойке – гора грязной посуды, к которой никто не прикасался минимум неделю. Это похуже, чем в последние дни перед маминой смертью. Короче, бомжатник, если не считать плазменного телевизора и компьютера, замеченных ею в гостиной.

И как он только может жить в таком свинарнике?

– Ну, как твои дела, сеструха? – пришибленно, но гораздо менее сонно спросил Хенрик после того, как поставил на стол две разные чашки с растворимым кофе.

– Смотря что ты имеешь в виду, – хмыкнула она. – Жизнь в целом или общее состояние здоровья?

– Ну, э-э-э, сама знаешь. – Он бросил взгляд на ее залепленную пластырем голову. – После аварии.

Ребекка вздохнула:

– Спасибо, что спросил. Голова побаливает, гематомы кое-где, больничный на несколько дней – ну, в общем, и все.

– А твой коллега?

Она слегка прищурилась, но в его вопросе явно прозвучали нотки неравнодушия. Похоже, переживает почти по-настоящему.

– Полегче. Звонила туда утром, ему немного лучше. Похоже, оклемается.

– Супер!

И жесты, и тон свидетельствовали о том, что он говорит искренне.

Вопрос в том, кого касалось это чувство облегчения. Она не сомневалась, что не Крузе.

– Так, ну а теперь, когда с любезностями покончено, не будешь ли ты так добр разъяснить мне, что это была вчера за фигня? Я позвонила из-за тебя в три изолятора, а в ответ надо мной посмеялись, где-то более, где-то менее зло.

Хенрик тут же отвел глаза.

– Ничего, – промямлил он.

– Ничего? – переспросила она максимально язвительно.

– Просто по пьяни… Пара пива в «Мельнице», потом покурил дома у одного кореша. Увидел это дело в новостях, узнал, что это ты. А когда ребята услышали, что у меня сеструха коп, стали ржать и заставлять позвонить и сказать, что это я камень бросил и все такое… Думали, я застремаюсь и не стану, и, конечно, не надо было… Сорри, – добавил он с глупой улыбкой. – Очень глупо и по-детски, я знаю.

Он сделал жест руками, призванный изобразить раскаяние.

Ребекка пару секунд молча смотрела на него.

Хенке всегда был мастером запутывать, водить за нос, пускать пыль в глаза и просто врать на голубом глазу. Сначала родителям, когда брат с сестрой были маленькие, – в основном отцу, конечно: « Папочка, я понятия не имею, куда ты положил бумажник…»Затем учителям в школе и постепенно – всем окружающим, за одним исключением. Вообще-то ей он начал врать только после того, как все случилось и он вышел из тюрьмы, что в целом, если подумать, совсем неудивительно. Как правило, получалось у него хорошо, так хорошо, что лишь через пару дней до Ребекки доходило, что она повелась на очередной его обман. Но не сегодня.

Сегодня чего-то недоставало.

Для начала в этом вранье порядком не хватало деталей, слишком все как-то незатейливо придумано. Взять хотя бы тот факт, что СЭПО никогда в жизни не слила бы в СМИ, как ее зовут, то есть Хенке, увидев аварию по телику, никак не мог знать, что там именно его сестра. Кроме того, она сильно сомневалась, что компания курильщиков гашиша будет сидеть и смотреть новости…

Как ни парадоксально, его паршивый рассказ еще сильнее ее разозлил. Как будто он хотел и обмануть, и объявить ее идиоткой одновременно. Но затем она поняла, что детали здесь имеют второстепенное значение.

Потому что больше всего не хватало его обычной убеждающей улыбки и блеска в глазах, которые так легко заставляли ее попадать на его удочку. Братишкины глазки, так она это называла. А нынче в Хенке совсем нет его обычной самоуверенности, это она очень точно заметила. И на лице у него – что-то помимо следов недосыпа. Под глазом – здоровый фингал, на переносице – пластырь, теперь-то она все это увидела, взглянув на него повнимательнее.

«Били», – констатировала полицейская интуиция, но старшая сестра в ней надеялась, что, может, все-таки он упал с лестницы, получил дверью по лбу или что-то еще в этом роде, совершенно безобидное. Так или иначе, Хенке выглядел измочаленным, нервным, как будто на самом деле что-то очень его беспокоило. А это как минимум весьма нетипично для него. Так неужели он чего-то… боится?!

– Не ври мне, Хенрик, – спокойно произнесла Ребекка и попыталась поймать его бегающий взгляд.

– Да что ты, я не вру!

Он поднял руки, словно защищаясь, и прибегнул к своей обычной жестикуляции. Но на этот раз она выглядела совсем неубедительно.

* * *

Эйч Пи сам чувствовал, как неестественно все это звучит. А что ему, на фиг, делать? Рассказать правду?

Он и так уже однажды нарушил правило номер один, а сделать это дважды за одни сутки – совсем плохая идея.

К тому же какова вероятность того, что она ему поверит?

Я играл в реалити-гейм, они меня проверяли, а я спекся. А ты попалась под руку, сорри, мой косяк…

Ни малейшего шанса!

Как-то неудачно вышло, что он случайно вырубил именно ее. Из всех коповских тачек, что колесят по городу, он попал именно в ту, в которой ехала сестра. А какова вообще вероятность такого совпадения?

Или, может быть…

Черт, какой же ты кретин! Какой же ты идиот, до которого не доперло!.. Невезение здесь совершенно ни при чем!

Эйч Пи вскочил, схватил ее за локоть и попытался подтащить к двери.

– Уходи! – решительно процедил он, пока Ребекка упиралась.

– Хенке, прекрати! Что ты делаешь?

– Пожалуйста, – умолял он, поняв, что она слишком сильная и ему с ней не справиться. – Пожалуйста, Бекка, уходи! Давай!

Она стряхнула его с себя. Да что же это с ним такое? Взяло вдруг и переклинило. Сколько он выкурил? Или, может быть, уже перешел на более тяжелую дурь?

– Бекка, милая, умоляю. Уходи. У меня сейчас проблемы, но все образуется, обещаю. А если ты не уйдешь… они меня… Прошу, уходи, сейчас же!

Он слышал свой испуганный голос, но не сделал ничего, чтобы как-то изменить тон. На самом деле он смертельно напуган. Они использовали Ребекку, чтобы его испытать. Так его обработали, что он чуть не убил собственную сестру, единственного человека, которого… да… любил.

И только ради прикола!!!

Чем больше Эйч Пи об этом думал, тем яснее это становилось. Вчера все было как в тумане, но, поспав, он допер до того, как обстоит дело. Кем он стал. Просто маленькой фишкой в Игре, не больше и не меньше. Он – чертова игральная фишка!

Воображавший себя суперзвездой, в реальности он – один из многих. Вонючая пешка, которой можно с легкостью пожертвовать ради продолжения Игры. И именно это они и сделали. Ясно, что кадры его рыданий на допросе у липового следака Болина уже выложены на всеобщее обозрение.

Этот идиот чуть не убил собственную сестру, а потом сознался во всем какому-то левому дядьке!

Вот хладнокровные подонки!

А что они могут сделать теперь, если он продолжит нарушать правила? Если вопреки предупреждению не будет соблюдать правило номер один?

– Бекка, милая! Уходи, пожалуйста, немедленно! – кричал он.

* * *

О’кей, сейчас Хенрик, по крайней мере, абсолютно честен, насколько она могла понять. К тому же страшно боится, вопрос только: чего? Кто эти «они», с которыми у него такие проблемы? Ребекка открыла было рот, чтобы спросить, но не успела, потому что он сказал это.

* * *

– Бекка, ты мне должна, – произнес он на этот раз более собранно, посмотрев сестре прямо в глаза. – Ты знаешь, почему, – добавил он затем.

При этом сердце его, словно камень, упало за ту границу, через которую он только что перешел.

Через пару секунд он услышал, как захлопнулась входная дверь. В первый раз за много лет он чуть не…

* * *

Плакать! Да, именно так, ей хотелось плакать. Ей, не проронившей ни слезинки со дня похорон матери.

Чертов подонок Хенке!

Даже когда все это произошло, и тогда она не заплакала; но теперь чувствовала, как защипало в глазах, и заморгала изо всех сил, чтобы вернуть контроль над ситуацией. Нет уж, хрен ему, плакать она не будет!

Они так никогда и не поговорили о том, что случилось в Багармоссене. Оба старались обойти эту тему стороной, а сегодня он ни с того ни с сего внезапно бросил ей это в лицо. Напомнил, что долг ее отнюдь не погашен и что тринадцать лет – совсем не срок, чтобы считать эту тему окончательно забытой.

Как она могла быть такой дурой, чтобы воображать, будто это не так?

Ведь он прав: вина ее, а последствия расхлебывал он. Она перед ним в долгу, всегда будет в долгу.

Потому что она – сучка-убийца!

* * *

Несмотря на то что было уже почти десять утра, Эйч Пи улегся снова в постель и зарылся головой в подушки. Уставший как собака, измученный, совершенно изможденный, он все равно никак не мог заснуть.

В голове, как в барабане огромной сушильной машины, стоявшей в прачечной в подвале его дома, крутились мысли. Медленно, круг за кругом.

Игра, задания, рейтинг, деньги, затем площадь Линдхагенсплан, липовые копы, сестра… Так, барабан прокрутился, а он снова там, где все началось.

Игра.

Они обманули его, заставив поверить, будто он что-то собой представляет, с единственной целью: чтобы потом загнать обратно под ковер, как таракана. Болин с гориллами, видимо, просто нанятые актеры, сделавшие все по сценарию. Или, того хуже, другие игроки, получившие задание выбить его из колеи! И им это отлично удалось… Вот черт, на какую подставу он нарвался!

Но самое невероятное: невзирая на то что его капитально опустили, превратив в этой игре в натурального козла, он по-прежнему не мог отделаться от мысли…

А вдруг все еще можно исправить? Попросить прощения, загладить вину – и «номер сто двадцать восемь» снова в строю?

Get back in the Game. [45]45
  Вернуться в Игру ( англ.).


[Закрыть]

Даже когда «в полиции» погас свет и он чуть не наложил в штаны, какая-то часть его отказывалась верить, что все пропало, что он спекся как последний придурок. Вот почему Эйч Пи не оставил там мобильник.

Ведь он забрал его с собой?

Пришлось встать и проверить.

Да, именно там, где он его оставил – на столике в прихожей, – лежал маленький серебристый прямоугольник. Лампочка не горела, а чего он ожидал? Теперь он – никто.

Тоже мне, Фредо Корлеоне [46]46
  Персонаж культовой криминальной саги М. Пьюзо о клане Корлеоне, предавший интересы семьи.


[Закрыть] выискался!

Он стал со злостью рыться в карманах всех своих курток и, наконец, достал скомканную пачку «Мальборо».

Сидя за кухонным столом, Эйч Пи выкурил три сигареты подряд, а в башке продолжал вертеться барабан с мыслями.

И что ему теперь делать?

Позднее он очнулся от шороха в отверстии для почты.

Так, который час, мать их?

На будильнике у кровати были цифры 15.36. Он продрых почти целый день.

Очевидно, барабан в итоге замедлился настолько, чтобы он смог снова заснуть и проспать несколько столь необходимых ему часов.

Шуршание в щели для почты продолжалось. Либо там пришла куча счетов, либо новый каталог из ИКЕА никак не влезал.

Перевернувшись, Эйч Пи положил на голову подушку. Шуршание продолжилось еще пару секунд, но затем все затихло.

Он подумал, не встать ли, но так и не придумал достойного повода. После вчерашнего болели голова и рука, денег не было совсем, а поскольку Игра закончилась, причин вылезать из постели не было никаких.

Какой все-таки фантастической жизнью он успел пожить!

И все, что теперь происходит, очень печально…

И тут Эйч Пи почуял запах. Слабый, но совершенно явный запах гари.

«Плита пригорела», – подумал он. Наверное, забыл выключить конфорку, когда грел воду для кофе. Так это с ним не в первый раз.

Ладно, твою мать, искал повод, чтобы встать? Вот тебе повод!

Нехотя выползя из постели, почесав отросшую щетину и еще два стратегически важных места, Эйч Пи притащился на кухню. С плитой все в порядке, никаких зажженных конфорок.

Он наморщил лоб.

Запах стал сильнее – так что же, черт подери, горит?

Пару секунд спустя синапсы в мозгу Эйч Пи выстроились в правильной последовательности, и он рванул в прихожую.

Из-за угла на него пахнуло густым и едким дымом.

Драный пластиковый коврик, тот самый, на котором он растянулся пару часов назад, вовсю пылал, а пламя высотой в метр уже лизало стены и входную дверь. Ему обожгло глаза, и он инстинктивно отступил на пару шагов назад.

«Беги! – кричал ему мозг. – Все пылает, беги скорее, короткий номер „сто двенадцать“, беги, кретин!»

Но вид пламени, поднимавшегося все выше и уже начавшего пожирать паркет, словно парализовал его. Несмотря на опасность, было во всем этом что-то красивое, почти завораживающее. Оранжевые языки, черный дым, потрескивание огня, сжиравшего его имущество. В этом было ощущение какого-то освобождения.

Как если бы ему самому хотелось все это уничтожить…

Вдруг послышался громкий стук в дверь.

– Пожар! – кричал кто-то на лестничной площадке. – Слышь, ты, там твоя квартира горит, мать твою!

Чары мгновенно разрушились, а мозг и тело вновь синхронизировались.

«Спасать, вызывать пожарных, тушить!» – звучал в голове голос еще из детства. О’кей, спасаться уже не получится, бежать некуда, если не прыгать с третьего этажа на тротуар.

Проехали!

Бежать сквозь пламя тоже немыслимо, к тому же дверь заперта; он сгорит, пока будет возиться с замком.

Проехали!

Вызывать пожарных?

Это тоже отпадает, потому что у него нет телефона. Хотя…

Эйч Пи рванул обратно на кухню, нашел мобильник и дотронулся до дисплея. Тот мгновенно ожил.

«Только экстренные вызовы», – сказал ему дисплей.

– Ну надо же! – прошипел Эйч Пи сквозь зубы и нажал на кнопку.

– Служба спасения, что у вас случилось?

– Пожар в квартире, переулок Мария-Траппгрэнд, дом семь, человек в квартире, – только и успел он выпалить, прежде чем разговор был прерван.

Он хотел было позвонить снова, но заметил, что замигала красная лампочка.

Дрожащим пальцем дотронулся до дисплея, и тот вновь ожил.

Помни правило номер один, Эйч Пи!

Гейм-мастер

Эйч Пи несколько мгновений смотрел на телефон не в состоянии понять, что произошло. Затем, отбросив его от себя, выдернул обеими руками мойку, в которой лежала грязная посуда, и в два пряжка оказался в прихожей, где вылил все это в огонь.

«Туши, туши, туши!» – пел в голове какой-то веселый голос, когда он с грохотом обрушивал на пол прихожей накопленную за неделю посуду и литры грязной воды.

Пламя, шипя и отплевываясь, выдало облако белого дыма, но Эйч Пи этого не видел. Он уже вернулся на кухню и лихорадочно наполнял водой из-под крана таз.

Еще одна порция воды на пол, затем еще, и теперь он уже ясно видел, что пламя стало меньше.

В глазах щипало, в легких жгло, дышать было все труднее, но сдаваться он не собирался. Когда был вылит пятый таз, с треском открылась входная дверь, и в тот же момент вся прихожая заполнилась пеной и светлым дымом, которые хлынули на него так, что ему пришлось закрыть руками лицо.

Сильно закашлявшись, Эйч Пи снова ушел на кухню и, вовсю моргая от слез, открыл окно, после чего рухнул на пол. Судорожно хватая ртом воздух, он не мог вдохнуть, потому что просвет в горле стал шириной с соломинку для коктейля.

В глазах потемнело.

Снизу с улицы доносились вой сирен и громкие команды. «Короткий номер „сто двенадцать“», – напевал детский голосок у него в голове, пока Эйч Пи не потерял сознание.

– Вам повезло, Хенрик, – сказала врач, пребывая в неведении относительно того, что дословно повторила слова, сказанные ее коллегой из больницы Святого Йорана сутки назад другой пациентке. – Вы наглотались дыма, и еще у вас небольшой ожог на левой руке, а так – всё.

Он молча кивнул ей с кушетки. Дышать теперь гораздо легче – конечно, благодаря кислородной маске.

– Мы еще раз промоем вам глаза, потому что вам досталось пены, но это пустяки. Возможно, в ближайшие дни вы будете видеть слегка расплывчато, но это пройдет.

Эйч Пи снова кивнул. А смысл пытаться общаться с маской на лице? К тому же, а что он может сказать?

– Ну, тогда все, – произнесла врач, поднимаясь. – Если у вас нет вопросов, мне нужно идти. Даже если вы чувствуете себя нормально, не снимайте маску, пока не придет сестра промыть вам глаза. Вам нужно сейчас подышать чистым кислородом, чтобы вывести углекислый газ, которым вы надышались. Всего доброго, Хенрик!

Эйч Пи в третий раз кивнул в знак согласия и одновременно прощаясь.

Наконец-то он один.

И барабан закрутился снова, на этот раз по более сложной программе. Но прежде чем программа прокрутилась до конца, в дверь постучали и в палату вошли двое полицейских в форме.

Отлично, как раз этого ему сейчас и не хватало! Здрасте вам, Танго и Кэш [47]47
  Персонажи одноименного полицейского кинобоевика (реж. А. Кончаловский, 1989) в исполнении С. Сталлоне и К. Рассела.


[Закрыть]хреновы, явились не запылились. Вот черт!

Инспектор Паульссон и инспектор Вёль, так их звали, хоть и были в форме, показали по его просьбе свои удостоверения, которые он тщательно изучил. Затем сообщили, что хотят задать несколько вопросов.

Есть ли у него враги? Нет, офицер, никаких врагов.

Может ли он назвать причину, по которой кому-то могло прийти в голову влить керосин в щель для почты в его двери и поджечь прихожую?

Конечно, он легко может назвать эту причину, но совершенно не собирается сообщать о ней каким-то тупорылым легавым и вообще кому бы то ни было. Ему вовсе не нужно еще раз напоминать правила, благодарим покорно!

– Нет, офицер, к сожалению, не могу назвать, – ответил он, мотнув головой и честно-пречестно взглянув на них своими голубыми глазами.

Ни тот ни другой явно на это не купились, да и какая разница!

Помимо того, что он уже сообщил о возникновении пожара, может ли он дополнить еще что-то, имеющее отношение к делу?

В третий раз тот же ответ: нет, ничегошеньки! Легавые обменялись многозначительными взглядами и уставились в свои блокноты, затем, сказав напоследок несколько дежурных фраз, наконец удалились.

«Дело будет расследовать полиция округа Сёдермальм». Да, отлично, привет семье!

Он отлично знал результат. Ни хрена не найдут!

* * *

– Привет, это я… Микке… – Он назвался, подумав, что она не сразу узнала его голос.

– Привет, – коротко ответила Ребекка, осознав при этом, что вообще-то очень рада его звонку.

– Как твои дела?

Голос звучал как-то неуверенно, как будто он не знал, что сказать. Потому что обычно звонила она.

– Все нормально. Только на работе много всего, – выскочило само собой, и Ребекка удивилась своей внезапной откровенности.

– А, понятно, э-э… А может, увидимся?

Пару секунд она не знала, что ответить. Головные боли еще не прошли, ребра по-прежнему ныли, а в голове стучали слова Хенрика. Пожалуй, нет!

– Да, конечно, могу приехать через полчаса, – ответила она, во второй раз за время беседы удивившись самой себе.