Текст книги "Футболист"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– С удовольствием, – откликнулась Зоя и взяла протянутую ей бутылку портвейна.

Втроем они склонились над Олегом. Гоша зажал ему нос и сдавил челюстные мышцы, чтобы ротик открылся. Ротик открылся, в него, как в воронку, Зоенька налила портвейну. Но, видимо, воронка оказалась засоренной: портвейн внутрь не уходил.

– Пей, дурачок, а то захлебнешься, – посоветовал Гоша.

Олег сначала не внял его совету – держал марку, – но скоро понял: терпеть не было мочи, дернул кадыком, и портвейн, понижаясь в уровне, потек внутрь. Проглотив портвейн, Олег закашлялся.

Зоя, отпрянув, пожаловалась:

– Он мне платье брызгами испортит!

– Ничего, Зоенька, – успокоил ее Гоша, – давай новую порцию.

Зоя лила портвейн, а Гоша уговаривал Олега, как капризное дитятко:

– Пей, Алик, пей, родной, пей, борец за справедливость, пей, завязанный алкоголик.

Вылили бутылку. Зоя поставила посуду на пол и спросила:

– Все, Гоша?

– Да, пожалуй, нет. Тренированный, в отличной спортивной форме. И пил ведь раньше, как лошадь, ведрами. Давай для страховки еще. Чтоб в переводе на водяру пол-литра.

Он открыл вторую бутылку. Когда вылили половину, Гоша решил:

– Думаю, достаточно. Теперь пусть дозревает.

– Устала, – призналась Зоя.

– Сейчас отдохнем. – Гоша прошел к столу, отодвинул стул, но не сел, вспомнив важное, и сказал напарнику Альберта: – Извини, Юра, но у меня к тебе просьба. Мы тут расслабимся с устатку, а мало ли что... Будь добр, погуляй снаружи, посматривай, что и как. Договорились?

– Договорились, Георгий Станиславович. – Юра, как пионер, был всегда готов.

Гоша налил стакан коньяку, помазал бутерброд икоркой и протянул все это Юре. Юра споро опрокинул стакан и, на ходу закусывая, отправился на пост.

– Ну, а теперь посидим в семейном кругу, – решил Гоша и сел за стол.

Уселись и Зоя с Альбертом.

– С чего начнем? – деловито спросил у Гоши Альберт.

– С водочки, пожалуй, – выбрал Гоша и, взяв бутылку "Золотого кольца", вежливо обратился к даме: – А тебе чего налить, Зоенька?

– Я тоже водки выпью. Немного.

Гоша разлил по рюмкам, поднял свою и провозгласил:

– Со свиданьицем, дорогие мои.

Выпили и закусили. Жуя, сердобольный Альберт поинтересовался состоянием Олега:

– Ну, как ты там?

– Поневоле ловлю забытый кайф, – расслабленно сообщил Олег.

– Развяжем, Георгий Станиславович? – предложил Альберт.

– Куда спешить? К тому же человек кайф ловит. Зачем ему мешать?

– Руки затекли, – подал голос Олег. – Сними наручники, Альберт.

– Он что, еще в наручниках?! – удивился Гоша. – Варварство какое! Сними сейчас же, Альберт!

Альберт встал из-за стола, подошел к Олегу, посмотрел на него, запеленутого, и понял:

– Его все равно развязывать надо. Иначе наручники не снимешь.

– Что ж делать, развязывай тогда, – согласился Гоша.

Альберт развязал узел, смотал веревку, которой Олег был привязан к тахте, приподнял его и расстегнул наручники. Олег, охая, растирал свои кисти.

– А ноги развязать? – потребовал инструкций Альберт.

– Алик, у тебя ноги не затекли? – поинтересовался Гоша.

– Гоша, у меня ноги не затекли, – уже кривляясь, ответил Олег.

– Тогда не развязывай. Пусть так за столом сидит, – распорядился Гоша.

Альберт взял Олега на руки и понес к столу. Ногой отодвинул стул и на него посадил обезноженного.

– Что будешь пить, Алик? – осведомился любезный хозяин.

– Скорее всего то, что вы в меня вливали.

Альберт из ополовиненной бутылки тотчас налил в фужер, стоящий перед Олегом.

– За что выпьем? – спросил Гоша.

– Каждый в этой компании пьет за свое, – ответил Олег и медленными глотками опустошил фужер. Гоша, с удовольствием понаблюдав за действиями Олега, опрокинул в себя рюмочку. Альберт и Зоя тоже засандалили. Трое закусывали, а Олег закусывать не стал. Было у него занятие – растирать запястья.

Закусив, Гоша откинулся на стуле. Побеседовать захотелось.

– Извини меня за бесцеремонность, Алик, но ужасно хочется получить ответ на такой вот вопрос: когда ты меня вычислил?

– Когда Гришку на люстре увидел. – Олег вытянул под столом связанные ноги, растекся по стулу, засунув руки в карманы джинсов. – Также имеется вопрос: меня Валерий тебе отдал?

– Не догадался на этот раз, – с удовлетворенным смешком заметил Гоша, – мимо...

– Значит, большой начальник Сева, – понял Олег. – Ты хорошо обставился, деятель.

– На том стоим.

– Валеру на этой роскошной женщине прихватил? – Олег мутно посмотрел на Зою.

– Хорошо говоришь, Олег, – одобрила его речи Зоя.

– Дешевка, подстилка, дрянь. – Олег был постоянен, но однообразен, за что и получил: через стол, резко вскинувшись, Зоя хлобыстнула его по мордасам. Хлобыстнув, руку не убрала и, показывая Олегу нечто на этой руке, сказала:

– Видишь перстень? Семь тысяч стоит. Валерий подарил.

– Следовательно, ему уже заплачено, Гоша? – спросил Олег, осторожно отводя ее руку. Гоша, подхватив в движении Зоину руку и благодарно поцеловав ее, ответил:

– Это задаток пока, Алик.

– Жаль, ужасно жаль паренька. – Олег битой щекой потерся о плечо. Дело делал, работал в удовольствие, гордился, что он единственный знает петушиное слово. Была жизнь. Пришли Гоша с Зоей – и нет ее. Ай да Гоша с Зоей! Альберт, наливай. За них выпьем.

Альберт с готовностью налил в Олегов фужер, опорожнив бутылку. Гоша налил в рюмки водочки, подтвердив тост:

– За нас с Зоенькой! – и, выпив, приступил к монологу: – Ты романтик, Алик. А я – реалист. Можно даже сказать – социалистический реалист. Где это было видано в нашей стране, чтобы дело – это главное в жизни? Ну да, Валера Марков – лучший тренер наш. А что его отличает от худшего? Ничего. Ты, когда-то великолепный футболист, умеешь сделать из сопливого мальчугана отличного игрока, умеешь, как никто не умеет. Что тебя отличает от бездельника, существующего под вывеской детского тренера? Ничего. А ты говоришь – жизнь! Вся ваша с Валерой жизнь – горькое и яростное сознание того, что ваши, так сказать, дарования никому не нужны. Один я оценил вас. Тебе предоставил возможность удовлетворить гордыню – по моей подставке ты на некоторое время стал вершителем судеб. С Валерой же проще: материальный эквивалент его деятельности – Зоенька и деньги, которыми удовлетворяются потребности той же Зоеньки.

– Налей-ка мне еще, Альберт, – попросил Олег.

– Портвейна больше нет, Олег, – с сожалением констатировал Альберт.

– Пиво кончилось, ресторан закрыт, – вспомнил старое присловье Олег. – Тогда коньяку налей.

Не жалея, Альберт налил коньяку и осторожно осведомился:

– Не частишь?

Олег рассматривал коньяк на просвет. За него ответил Гоша:

– Пусть себе. В кои веки.

– Зоенька, а какого хрена ты сюда заявилась? – выпив в одиночестве, вопросил Олег.

– Маленькое удовольствие себе справить, Олег. О тебя, пьяного, ножки вытереть.

– Ах ты, моя проказница! – Олег потянулся, чтобы похлопать ее по заднице, и упал со стула. Альберт встал, поднял его, усадил. Олег тут же объяснил свою неловкость: – Забыл, что ноги связаны.

Гоша сам взял бутылку коньяка и предложил:

– Еще, Алик?

– Наливай.

Гоша налил, и он сразу же выпил.

– Вот и все, – сказал Гоша.

– Нет, не все, – неожиданно жестко возразил Олег. – Бойся меня, Гоша!

– А почему я должен тебя бояться? Что ты можешь мне сделать? Донести на меня? Да нету у тебя никаких доказательств! Поломать мне мою игру? Поздно, Алик!

– Плохо ты, оказывается, меня знаешь! – хвастливо угрозил Олег.

– Может быть, может быть. Зато я очень хорошо знаю алкоголиков. Вскорости ты уйдешь в отключку, а утром, я полагаю, единственная мысль, которая будет тебя беспокоить – где бы найти опохмелку. Я ее тебе предоставлю, ты опохмелишься, еще раз опохмелишься, потом еще и еще. Так и пройдет для тебя день, в который я сорву хороший куш.

Олег размахнулся, чтобы ударить по ненавистной роже, и рухнул на стол. Рухнул – и не поднялся. Поднялся Гоша, жалеючи, погладил Олега по волосам:

– Мы пойдем, Альберт, а ты оставь у дверей Юру и тоже отдохни до утра. Пойдем, Зоя.

Зоя встала и, некрасиво раскорячившись, ударила Олега ногой.

– Пьяная скотина! – возвестила она с радостью.

...Она ударила голой пяткой по мокрому песку. Узкая ямка заполнилась водой. Вода в ямке была желтая, мутная; в ней вертелись песчинки.

Затем маленькая, влажная и прохладная нога наступила на его горячую спину и медленно погладила вдоль позвоночника, и песчинки скрипели под ее ступней, и песчинки корябали его спину. Он перевернулся и посмотрел на нее. Ее купальник был холодный-холодный, и он вздрогнул.

Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались; но бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.

Он надел шиповки, стараясь не рассматривать соперников. Свободно и изящно взмахивая ногами, они разминались перед стартом. Они поочередно делали рывки, каждый со своей дорожки – примеривались. Они бежали – мощно, резко, стремительно. Нет, он так не умел и вряд ли сумеет. Он тоже попробовал свою дорожку. Когда он выпрямился после пробного старта, то увидел впереди красную майку знаменитости.

"Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!" Мальчишки убегали и разбегались. Модный чубчик бил по бровям, а из-под бровей лил пот, лил в глаза. Наконец он увидел нужную спину: спина горбилась – встречный ветер раздувал полосатую рубашку. Спина ближе, ближе. Лишь бы не поскользнуться на траве. Теперь осалить, теперь увернуться, а теперь можно самому звонко и победно кричать: "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!"

Он снял брюки и свитер, сложил их на зеленой травке. Рядом раздевались они. Все одинаковые в тренировочных костюмах, они теперь выглядели по-разному. В разных майках, с различными прическами, с разноцветно загорелыми фигурами. "На старт!" – раздалась команда. Они шли впереди, и мышцы играли на их могучих ногах. Раздался выстрел, и разноцветные майки впереди помчались. Но они не удалялись, они стремительно стояли на месте, а мчался он. Нет, и он не мчался – ведь майки не приближались. Лишь когда скорость завалила его на вираже, он понял, что и он и они – бегут.

На прямой все сблизились и плотной группой важно побежали вдоль бровки. Коротким рывком обойдя одного, он пристроился в затылок знаменитости. У знаменитости была конопатая спина, а на правом плече небольшой красный прыщ. Прыщ успокоил его. И он, радуясь своему спокойствию, пробежал за знаменитостью весь первый круг.

Идти было некуда. А нужно было идти. Он шагнул вперед. Он шагнул вперед, а знаменитость осталась сзади. Метров сто продолжалось одиночество, но знаменитость снова вышла вперед, и конопатая спина стала медленно удаляться. "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!" Откуда-то из-под бровей лил крупными каплями пот, лил в глаза. Спина все ближе, ближе. И в последнем вираже он обошел знаменитость. Теперь можно звонко и победно кричать: "Салочка, дай колбаски! Салочка, дай колбаски!"

Он вышел на последнюю прямую. Он бежал один. Он бежал вдоль воды по песку. Бежать было трудно: ноги вязли и подворачивались, бежать было легко: ни полуфинальных, ни финальных забегов.

Как он пробежал последние десять метров, он не понял. Он пересек финиш и упал.

Он упал там, на площади...

Сон алкоголика беспокоен и краток. Олег проснулся, увидел перед собой незнакомые обои и долго пялился на выцветший, с подтеками, нарисованный букетик. Видимо, вспомнил, что было, и застонал. Постонав, спустил с тахты ноги и сел, обхватив обеими руками голову. Заботливый Альберт раздел его до трусов и пледом накрыл.

Он встал и чуть не упал, запутавшись в пледе. Зло отшвырнув его, Олег осмотрелся в полутьме. Первое, что ему попалось на глаза – серый свет в щелях между досками, которыми были забиты окна. Потом – стол, на котором стояли две бутылки шампанского, две бутылки коньяка, бутылка водки, бутылка виски и два блюда – с яблоками и виноградом.

Он отвернулся и увидел свою одежду, аккуратно повешенную на стул у тахты. Покряхтывая, натянул джинсы, постанывая, влез в джемпер, куртку пока не стал надевать, с неимоверным трудом зашнуровал кроссовки.

Отдохнул самую малость, затем подошел к двери и дернул ее за ручку.

– Что надо? – еле слышно спросил из-за толстой двери Юра.

Олег не ответил и, не глядя на стол, прошел к умывальнику. Воды в кране не было, водопровод, вероятно, отключили, но рядом стояло полное ведро, на умывальнике – кружка. Поливая себе из кружки, он небрежно умылся.

Вернулся к двери, зажег противный желтый электрический свет и сел у стола. Долго сидел, разглядывая бутылки. Оторвал виноградный шарик, вяло пожевал и выплюнул в угол кожуру. И решился наконец. Мастерски придерживая пробку, почти без звука открыл бутылку шампанского, выпустил газ и, наклонив стакан, осторожно, по краю, стал наливать. Наливал малыми дозами, чтобы пена успевала оседать. Стакан был полон, и он поднял его.

Альберт взобрался на нужный этаж на мягких лапах, так, что даже Юра не слышал. Увидев Альберта в самый последний момент, он вскочил со ступеньки, на которой сидел.

– Проснулся? – деловито спросил Альберт. – Не ты, а он?

– Давно уже, – отрапортовал Юра.

– Ну, и как?

– Дернулся в дверь сначала, а потом притих. Минут через сорок песни петь начал.

– Какие песни пел?

– Из Окуджавы. "Синий троллейбус", "Вы слышите, грохочут сапоги" и еще что-то...

– Понятно. Я пойду к нему. Если ты понадобишься – позову.

Юра передал ему ключи. Альберт открыл дверь и проник в помещение.

Олег лежал на тахте лицом вниз, раскидав руки-ноги. Спал. Альберт подошел к столу – бутылка из-под шампанского была пуста, а в одной из коньячных оставалось на донышке.

Альберт щелкнул выключателем: больно уж противен днем желтый электрический свет. Но стало сумрачно и тоскливо – еще противней. Он снова включил электричество. Присел на тахту рядом с Олегом и слегка потрепал его за плечо. Олег не реагировал никак. Тогда Альберт перевернул его на спину и стал хлестать по щекам – довольно чувствительно.

– Почему дерешься? – плохо произнося слипающимися губами слова, промямлил Олег. В мутных его очах соображения не было.

– Как ты тут? – с брезгливой жалостью спросил Альберт.

– А, это ты, Альберт. – Олег, коротко дыша, присел на тахте, и его осенило: – Сдавай по-быстрому!

Желание выпить придало ему сил, и он, слегка пошатываясь, направился к столу и сел на стул.

Альберт устроился напротив и засомневался:

– Не много ли будет, Олег?

– В самый раз. Еще сто пятьдесят – и все.

– Как знаешь, – уступая, Альберт открыл непочатую бутылку коньяка, налил рюмку Олегу, налил рюмку себе и поднял свою: – За то, чтобы все это кончилось как можно скорее.

Разом маханули. У Олега не пошло: кашель с одновременным позывом к рвоте выбросил, разбрызгал коньяк. Откашлявшись и вытерев слезы, он сказал извинительно:

– Жестковат мне коньяк для начала. Шампузея лучше пойдет, – взял в руки откупоренную бутылку шампанского, посмотрел на просвет – была пуста, поставил ее на пол и занялся второй, закупоренной. На этот раз открыл варварски: с громом, взрывом, пеной. Налил себе стакан, а Альберту предложил: – Ты себе коньяку наливай, – и, проследив за тем, как наливал себе Альберт, поддержал его тост: – Ну, за что, чтобы все кончилось.

Альберт откинулся, принимая дозу, и в этот момент Олег, выхватив бутылку из-под стола, стремительно нанес ему удар по темени. С мягким стуком Альберт упал на пол.

– А, черт! – громко заговорил Олег. – Сверзился! Ну, ничего, встану. Вот и встал. А теперь мы с тобой, Альберт, споем, что-нибудь из Окуджавы.

Говоря, он наклонился над Альбертом и быстро прощупал его. Из внутренних карманов извлек ключ от двери, кнопочный нож и короткую дубинку. Кончив говорить, поднялся с колен и запел:

– "Из конца в конец апреля путь держу я. Стали ночи и теплее, и добрее. Мама, мама, это я дежурю, я дежурю по апрелю", – прервал пение для реплики: – Да ты сиди, сиди, я его позову, – и опять запел: – "Может быть, она тебя забыла, знать не хочет, знать не хочет!" – подошел к двери, приоткрыл ее, крикнул Юре, сидевшему на ступеньках: – Юра, шеф кличет! – и пьяно засмеялся.

Юра шагнул в помещение и тут же получил жесткий удар дубинкой по голове. Рухнул. Олег подтащил его к Альберту. Вчерашняя веревка валялась в углу. Отрезав кнопочным ножом два куска, Олег тщательно связал каждому руки-ноги. Встал на колени, приложил ухо к груди Альберта, приложил ухо к груди Юры. Вроде бы в порядке. Живы. Поднялся с колен, влез в рукава куртки. По тяжести понял, что в кармане имеется нечто. Вчерашние деньги. Он усмехнулся, надорвал упаковку, выдернул две пятидесятирублевки, а пачку кинул на пол. Поближе к ребятам. Вышел из помещения и закрыл дверь на ключ.

Вырвавшись на волю через дыру в заборе, он сначала не понял, где он. Но, увидев в конце переулка здание бывшего кинотеатра "Колизей", вмиг сориентировался.

Перейдя Сретенку, он дворами вышел на Рождественский бульвар и пересек его у дома, где некогда жил пролетарский поэт Демьян Бедный. Было глухое время – где-то около одиннадцати, – и он легко поймал такси. Посмотрев на табличку за ветровым стеклом, на которой значилось 20.00, он уселся рядом с водителем.

– Куда? – спросил таксист.

– Подожди, – сказал Олег и вынул из кармана пятидесятирублевку, – вот тебе для начала пятьдесят, и до шести часов ты в полном моем распоряжении. После шести – еще пятьдесят. Договорились?

– Договорились, – весело согласился таксист. – Так куда?

– За город. По Ярославке, – обозначил первый маршрут Олег.

С Ярославки свернули налево, в дачный поселок, и, проехав немного, остановились у больших деревянных ворот с эмблемой футбольного клуба.

– Минут через двадцать я вернусь, – сказал Олег таксисту, вышел из машины и открыл калитку.

– Лелька! – увидев его, безмерно возликовал усатый сторож. – Сколько лет, сколько зим!

– Здорово, Степаныч, – приветствовал его Олег и тут же приступил к делу: – У меня к тебе просьба – проведи меня к главному так, чтобы ребята не заметили.

– Будет сделано! – Сторож продолжал радоваться, – Лелька, Лелька, сколько же лет прошло!..

Валерий Марков лежал, закинув руки за голову, на диване. Лежал и смотрел в потолок. Когда раздался шум – кто-то открыл дверь, – он опустил глаза и увидел в дверном проеме Олега.

– Откуда ты, Олег? – удивился Марков.

– Мы же вчера договорились о встрече.

– А мне сказали, что ты заболел.

– Я вылечился, Валера.

– Ну, раз вылечился – говори. Ведь ты мне сказать что-то хочешь?

Они не меняли позиций. Так и вели разговор. Валерий – на диване, Олег – в дверях.

– Ее подставил тебе Гошка.

– А какое это имеет значение?

– Она – дешевка, подстилка, дрянь.

– Уходи отсюда, Олег.

– Я еще не кончил, Валера. Перстенек, который ты в порыве страсти преподнес любимой, вернулся в их общий котел. Ты им ничего не должен, Валера.

– Пошел вон! – заорал Валерий, но с дивана не встал.

– Последнее, Валера: если ты сегодня сделаешь так, как они хотят, жизни у тебя не будет. Каждый раз при виде меня, а я постараюсь, чтобы ты видел меня как можно чаще, ты будешь сознавать себя продажным подонком и предателем. Все, Валера.

Он шагнул в коридор и с треском захлопнул за собой дверь.

– Быстро вы управились! – восхитился таксист, включая мотор.

– Долго ли умеючи! – ответил Олег. – В город давай.

У ВДНХ он распорядился:

– Налево. Через Сокольники.

У Ширяева поля приказал:

– Остановись-ка.

За редким забором шла двусторонняя тренировка. Но мальчишки не тренировались – играли. Азартно, яростно, забыв все на свете.

По Кропоткинской пересекли Зубовскую площадь и с улицы Бурденко въехали в Неопалимовские. Мать сидела в кресле у телефона:

– Слава богу, явился! Ну, как у твоего друга с сердцем? Я ужасно волновалась.

– Я думаю, мать, оклемается, – ответил Олег и пошел бриться.

Таксист его поначалу и не узнал: в машину лез иностранец из деловых кругов. Узнав, покрутил головой и восхитился:

– Ну, вы даете! Теперь куда?

– В Проточный переулок.

Олег позвонил в тридцать четвертую квартиру.

– Кто там? – осведомились через некоторое время из-за двери поставленным басом.

– К твоему огорчению, это я, Гоша.

Дверь открылась, и одетый также с иголочки Гоша предстал на пороге. Он ждал. Олег протянул ему ключ:

– Езжай туда и развяжи ребят. Не дай бог, случится что.

Гоша взял старомодный ключ, оглядел его внимательно и дунул в дырочку. Раздался жалкий свист. Гоша поморщился, спросил:

– Почему ты обыграл меня, Алик?

– Потому что ты держал меня за мелкое дерьмо.

– Я пожалел тебя, Алик.

– И это тоже. Так сказать, рудименты былого спортивного братства. Но не беспокойся, это скоро пройдет. Навсегда.

– Ты успел, Алик?

– Я успел, Гоша.

– Если ты не блефуешь, то я – несостоятельный должник.

– Как Гришка, – согласился с ним Олег, развернулся и стал спускаться по длинной лестнице.

Завершая причудливую петлю, такси остановилось у пиццерии на Рождественском бульваре. Олег спустился на несколько ступенек вниз и подошел к стойке.

– Три фужера шампанского, – сказал он буфетчице и добавил после того, как она исполнила указания: – Один – ваш. Выпейте со мной за удачу.

– Нельзя, мне не положено, – испугалась буфетчица.

– А мы незаметно. Сделайте мне такое одолжение.

Они незаметно выпили. Потом Олег выпил второй фужер.

Из такси он вышел под метромостом и через калитку проник в Лужники. На этот раз он шел не один, он шел вместе с болельщиками, которые ждали игры.

Страж у служебного входа весело его приветствовал:

– Здравствуйте, Олег Александрович!

Опять он принимал парад. Проходящие мимо него футболисты почтительно здоровались:

– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, – и вдруг радостное, громкое: – Оказывается, я сегодня играю, Олег Александрович?!

– Играй, Игорек, играй по-настоящему, и все будет в порядке.

В ложе для привилегированных он, вежливо раскланиваясь по ходу, через разрыв в барьере прошел в ту ее часть, где не было пластиковых кресел. Расстелив на досках вчерашний "Советский спорт", он уселся на серый куб.

В поле бодро выбежали элегантные, как вороны, судьи.

Кто же сейчас лежит там, на площади?