Текст книги "Вечный шах"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

по сонной артерии  и  прорвался  к  воротцам.  Но  открыть  их  не  успел,

завозился с задвижкой, и этого было достаточно для того, чтобы  оставшиеся

трое набежали, сбившись в кучу, лишили маневра, и  со  слегка  запоздавшей

помощью только что поверженных, навалившись, скрутили его.

     Быстренько надели браслеты, скрутили ноги и поставили среди зала  под

мертвые неоновые фонари. Подошел Николай, обходя, оглядел  своего  бывшего

дружка со всех сторон, с грустью поинтересовался:

     – За что же ты меня так, Джон?

     – А ты меня за что? – в ответ спросил Джон.

     – За дело, – объяснил Николай и страшно ударил его ногой в пах.  Джон

согнулся вперед, потом его кинуло назад, и он упал на спину.

     Смирнов сзади положил руку на плечо Николаю и посоветовал:

     – Я понимаю твои эмоции, Англичанин, но все-таки будь  аккуратнее.  И

решите для начала один вопрос: вы его кончаете или перевербовываете?

     – Я раздавлю эту гниду, – пообещал Николай.

     – К сожалению, я не могу позволить тебе  получить  это  удовольствие,

Коляша, – подал голос Александр  Петрович.  Он  сидел  в  своем  "вольво",

спустив ноги на бетонный пол склада. –  Будем  перевербовывать,  Александр

Иванович.

     – Саша, он мой, – сказал Николай. – И я сделаю с ним, что хочу.

     – Коля, ты – мой, – откликнулся Александр Петрович. – И я сделаю, что

я хочу.

     Джон застонал, зашевелился. Смирнов присел на корточки рядом  с  ним,

объявил:

     – Я с ним поговорю.

     Джон открыл глаза и, увидев пронзительный неоновый свет, вновь закрыл

их. Веки вздрагивали – Джон вспомнил, только что случившееся и все понял.

     – Ты в оперативной группе полковника Голубева? – спросил Смирнов.

     Джон опять открыл глаза и, сильно напрягаясь, сел. Не  отвечал  пока,

осматривался, изучал обстановку. Встретился  взглядом  с  Коляшей.  Коляша

посоветовал:

     – Ты бы поговорил с нами, Джон.

     – Говори, не говори, все равно ты меня забьешь  до  смерти,  Коля.  -

Джон перевел взгляд на Смирнова. – Это ты, мент, их на меня вывел?

     – Я, – подтвердил Смирнов и сам задал вопрос. – Откуда  Голубев  меня

знает?

     – Он мне не докладывает. Сказал только, чтобы я остерегался тебя. А я

не остерегся.

     – Сколько вас в оперативной группе?

     – Не знаю я, – глухо сказал Джон, но тут же получил от  Николая  удар

башмаком в бок. Джон завалился на сторону, понял грустно. – Ребро  сломал,

скот.

     – А ты не отнекивайся, ты рассказывай, – посоветовал Николай.

     – Не знаю я, – упрямо повторил Джон, но тут же пояснил. – Откуда  мне

знать? Я – внедренный, общаюсь с шефом только напрямую.

     – Шеф – Семен Афанасьевич Голубев?

     – Вы же сами знаете, чего же спрашиваете?

     – Я не знал, я предполагал. Теперь знаю. Чем занимается у вас Удоев?

     – Командир опергруппы боевиков.

     – А Голубев, значит, общее руководство по всей Москве. Так? –  уловив

в  нейтральном  взгляде  Джона  подтверждение,  Смирнов   продолжил   свои

расспросы. – Сергей Воропаев перед смертью проговорился, что всех,  кто  у

вас служил, убирают. Как это понимать, Джон?

     – Мне трудно говорить, от говорения страшная боль  в  боку.  Если  вы

даете мне шанс, я говорю. Если же так  –  ля-ля-ля  перед  тем,  как  меня

кончить, то беседовать мне с вами – себе дороже. – Джон решил торговаться.

– Так даете мне шанс?

     Наконец-то и Александр Петрович  подошел,  встал  рядом  с  Николаем.

Смирнов тяжело поднялся с корточек. Втроем смотрели на Джона сверху.

     – Я даю тебе шанс, Джон, – сказал Александр Петрович. – Ты мне нужен.

     – Все расскажу и перестану быть нужным, – усомнился Джон.

     – У меня  ты  не  разговаривать,  действовать  будешь.  Разговаривать

Александр Иванович хочет. Вот и поговори с ним.

     – Я задал вопрос, Джон, – напомнил Смирнов.

     – Все,  у  кого  кончился  контракт,  подписывают  обязательство,  по

которому они не имеют права пять лет жить в Москве и упоминать  ни  единым

словом о службе в отряде. Убирают тех, кто нарушил контракт.  Насколько  я

знаю, Серега его нарушил.

     – Где основная база отряда? – спросил Смирнов.

     – В лесу.

     – В лесу еще медведи с волками. А в тропическом  –  еще  и  носороги,

обезьяны и попугаи. В  каком  лесу,  Джон?  Ты  же  там,  как  я  понимаю,

подготовку проходил?

     – Где-то на северо-западе, километрах в  двухстах.  Ехать  туда  часа

четыре.

     – Вас вывозили туда и привозили оттуда по ночам в закрытых  фургонах?

– догадался Смирнов. – Расскажи про базу подробнее.

     – А что рассказывать? База как база. База для  спецназа,  –  невольно

срифмовал Джон. – Три барака,  тренировочный  зал,  административный  зал,

полоса суперпрепятствий, стрельбище и высокий  забор  под  электричеством.

Все.

     – Вы могли оттуда с кем-либо переписываться?

     – Нет.

     – Он мне больше не нужен, – сказал Смирнов Александру Петровичу. –  А

с вами, Александр Петрович, хотелось бы еще немного пообщаться.

     – Ох, менты, менты! –  восхитился  Николай.  –  Высосал  и  выплюнул.

Теперь следующего подавай.

     – Мы с Александром Ивановичем побеседуем, а ты  пока,  Коляша,  здесь

Джона покарауль. Только не бей его,  очень  прошу  тебя,  мне  с  ним  еще

работать надо, – распорядился Александр Петрович  и  направился  к  двери.

Смирнов последовал за ним.

     Оторвав зад  от  радиатора  собственной  семерки,  двинулся  вслед  и

Виктор.

     В холле Смирнов обернулся и предложил ему:

     – Здесь побудь пока, Витя.

     Александр Петрович и Смирнов скрылись в гостиной. Виктор  пристроился

в  кресле,   съежившись   зябко:   вся   дневная   опохмелка   выветрилась

окончательно,  и  стало  очень,  очень  плохо.  Так   и   сидел,   пытаясь

задремывать. Задремывал иногда, но  дрема  сразу  же  прерывалась  ужасным

вздрагиванием. Сердце скакало и скатывалось к  желудку.  Промучился  минут

сорок, наверное. Как  спасение,  возник  жизнерадостный  Смирнов,  который

сразу же определил его состояние.  Обнял  за  плечи,  поднимая  с  кресла,

пообещал единственное, что могло все изменить:

     – Сейчас я тебя похмелю, Витя. Заработал.

     В кафе царил  бурный  оживляж.  Ребятки  Николая,  хорошо  поработав,

веселились от души. Виктор и Смирнов стояли у дверей, потому что свободных

столиков не было, и  слушали  оглушающего  Газманова,  который  неизвестно

откуда завывал  про  эскадрон  его  шальных  мыслей.  Виктора  тронули  за

локоток.  Он  нервно  обернулся.  Незнакомый  официант  улыбнулся  ему   и

пригласил обоих:

     – Прошу вас.

     За решетчатой перегородкой находились три стола для  избранных.  Они,

ныне избранные, устало устраивались, а официант ждал распоряжений.

     – Ты есть будешь? – спросил Смирнов  у  Виктора.  Тот  с  отвращением

замотал головой.  –  Выпьешь  и  захочешь.  Тогда  так,  дорогой,  зелень,

огурцы-помидоры, сыру хорошего и  горячего,  которое  полегче.  Осетринки,

допустим. И сто пятьдесят водочки. Ему.

     – Только коньяк, – огорчившись, сообщил официант.

     – Найдешь, – сказал за его спиной  возникший  неожиданно  Валерий  и,

подождав, когда удалится официант, доложил:  –  Все  выполнено,  Александр

Иванович.

     – Спасибо, Валерий, – не глядя на него, поблагодарил Смирнов.

     – Если что понадобится, я здесь,  неподалеку,  –  сделав  полупоклон,

Валерий удалился.

     Взамен прибыл официант с закусью и графинчиком.

     – Вы водички заказать забыли. Я на всякий случай захватил. Открыть?

     – Боржом и две "Пепси", – конкретизировал, что открывать, Смирнов.

     Открыто, накрыто, расставлено, разложено. Виктор неверной рукой налил

себе первую и выпил под водичку. Смирнов с  коровьей  методичностью  жевал

зелень.

     – Вы вышли на них, Александр Иванович? – пережив первую дозу, спросил

Виктор.

     – Нет еще.

     – Но предполагаете, кто они?

     – Предполагаю. Но вряд ли следует тебе об этом говорить.

     – Почему?

     – Мешать будешь. Потому что захочешь помогать. А ни  хрена  не  зная,

мог бы помочь мне по-настоящему.

     – Но я уже кое-что знаю!

     – В том-то и беда, Витя.

     – Осетрину нести? – спросил подошедший официант.

     – Неси, – разрешил Смирнов и приступил к закуске. Виктор не ел  –  не

хотелось. Ему хотелось спрашивать.  Он  по-собачьи  смотрел  на  Смирнова,

которому это сильно мешало есть. – Кончай меня гипнотизировать!

     – Я должен все знать. Я это начал.

     – Ты не начал. Ты заварил.

     – Тем более! Иваныч, если бы ты знал, как мне хочется раздавить их!

     – Чего уж тут не знать. Гонор твой суперменский весь, как на ладони.

     – Ну так как?

     – Подумаю, Витя, – утихомирил  его  Смирнов  и  принял  от  официанта

тарелку с восхитительной жареной осетриной. Виктор недоуменно  заглянул  в

свою, которую официант поставил перед ним.  Смирнов  посоветовал:  –  Ешь,

дурачок.

     Дурачок ковырнул  вилкой  рыбку,  попробовал,  понравилось.  Зажевал.

Энергично  трескали,  когда  подошел  Александр  Петрович.  Он  без   слов

устроился за их столиком. Официант почтительно водрузил перед ним  высокий

стакан, в котором было нечто желтое со льдом.

     – Богатые люди – особые люди, – даванув  косяка  на  стакан,  заметил

Смирнов. – Ничего отечественного душа не принимает. Только виски, и только

со льдом!

     Александр Петрович рассмеялся и миролюбиво объяснил:

     – Просто меньше пахнет. Я ведь за рулем.

     – Ну и как? – спросил Смирнов. Осетрину прикончил, мог спрашивать.

     – Выход на вас у них был только через Алексея. А Алексея они вели уже

довольно долго, считая его информированность чрезвычайно опасной.

     – Но почему они так переполошились из-за  меня?  Ну,  приехал  старый

отставной хрен, ну, встретился с  давним  приятелем...  Какая  я  для  них

угроза? А они убирают Алексея, чтобы наша вторая встреча не состоялась.

     – Алексея они из-за меня убили, – подал голос Виктор.

     Смирнов и Александр  Петрович  разом  глянули  на  Виктора  и  тотчас

отвернулись: не до него было. Александр Петрович пригубил стакан и  сказал

Смирнову:

     – Он сказал, что не знает, почему. И скорее всего, это правда.

     – Ну, а как насчет масштабов? – поинтересовался Смирнов.

     – Общемосковские, Александр Иванович, общемосковские. Прихвачены  все

группировки.

     – Предполагает просто или аргументы имеются?

     – Ему предлагали внедрение на выбор. Выбрал нашу. Из-за Николая.

     – Чем помочь мне можешь, Саша?

     – Регулярной подробной информацией и техническим обеспечением.

     – Что ж, спасибо. А если мне люди понадобятся?

     – Нет, – твердо отказал Александр Петрович.

     Смирнов глянул сквозь решетчатую стену на зал,  где  веселились  все,

как один, накачанные мужественные молодые люди. Отвел взгляд, согласился:

     – Наверное, ты прав. – И, подумав: – Не кажется тебе, что надо с этим

кончать? Негоже солидному бизнесмену, занимающемуся серьезным  и  полезным

делом, тащить за собой криминальный хвост? Отруби его, Саша.

     – А как? – вдруг разволновался Александр  Петрович.  –  Ликвидировать

группировку и выпустить на волю диких зверей? Мало по Москве преступлений,

что ли?

     – У тебя они вязанием кружев занимаются?

     – Во всяком случае, я не позволяю им терроризировать обывателя.

     – Ладно, твои проблемы и тебе их разрешать. Наша связь?

     – Целесообразнее всего, Валерий – Виктор.

     – Виктор у них под колпаком. Да  и  захочет  ли?  Захочешь,  Витя?  -

Смирнов подмигнул Виктору, который игривую вольность  общения  не  пожелал

поддерживать. Серьезен был и серьезным  делом  хотел  заниматься,  поэтому

обратился к Александру Петровичу:

     – Я к вашим услугам, Александр Петрович.

     – И к его тоже,  –  дополнил  Александр  Петрович.  –  Ну,  а  насчет

колпака...  С  завтрашнего  дня  все  их  внимание  переключится  на  вас,

Александр Иванович. Джон доложит о вашем сегодняшнем визите сюда.

     – Считаешь возможным с их стороны страховочный контроль? –  сообразил

Смирнов.

     – Не только возможным, но и  наиболее  вероятным.  А  поэтому  Джоном

рисковать не хочу.

     – Резонно. Но одно но. Виктор чаще всего будет со мной. Он мне нужен.

     – Не  мне  вас  учить,  как  безболезненно  разделяться.  Первый  ваш

контакт, Виктор Ильич, по телефонному звонку ночному. А далее определитесь

сами. У меня все, Александр Иванович. – Александр Петрович допил виски,  с

сожалением посмотрел на пустой стакан и встал. – Как говорится, раздельный

старт. Я уезжаю первым.

     Он ушел. Виктор добил остатки и вопросительно посмотрел на Смирнова.

     – Подожди  меня  здесь.  Мне  позвонить  надо,  –  сказал  Смирнов  и

направился в служебные  закоулки.  Отсутствовал  пару  минут,  вернулся  и

предложил: – Пошли.

     В  складском  помещении  –  одна  под  неоновым  светом  –  ждала  их

сиротливая "семерка". Открыли дверцы, стали усаживаться.

     – Что это? – спросил Виктор, увидев на  заднем  сидении  запечатанный

картонный ящик. Смирнов тоже посмотрел, ответил равнодушно:

     – Подарок, наверное. Дома посмотрим. Поехали.

     Когда въехали в Мещанскую, Виктор глянул на часы.

     – Десять! – удивился он. – Всего-то десять вечера. Ну и денек сегодня

был.

     – Он не был. Он есть. – Смирнов загнал "семерку" в ночное стойло – на

тротуар – и поставил на ручной тормоз. – В половине  одиннадцатого  у  нас

гости. А пока давай к бабушке зайдем за фотографиями.

     Анна Сергеевна, видимо, уже укладывалась, в связи с чем  и  встретила

их суровым вопросом:

     – Позднее не могли?

     – Уж вы извините нас, мамаша! – бодро оправдался Смирнов.

     – Какая я тебе мамаша? В крайнем случае,  сестра.  И  то  неизвестно,

старшая или младшая, –  отбрила  развязного  старичка  Анна  Сергеевна  и,

оставив их у двери, ушла в комнату и вернулась с конвертом. Сказала вполне

вежливо – отошла: – Держи, Витя.

     Картинки смотрели сообща, как семейный альбом.  Смирнов  задумчиво  и

всесторонне разглядывал каждый снимок, а Виктор  комментировал.  От  этого

дела их отвлек дверной звонок.

     Как только Роман и Алик уселись на тахту, Смирнов встал со стула:

     –  Я  пригласил  вас,  господа,  чтобы  сообщить  вам   пренеприятное

известие: к вам приехал ревизор.

     – Ревизор – это ты? – догадался Казарян, а Алик схватился за голову:

     – Господи, он опять лезет на рожон!

     Смирнов, первой фразой выпустив весь свой иронический пар,  заговорил

серьезно:

     – Вот что, ребята. Совсем недавно, на излете жизни,  я  вдруг  понял,

кто я. Я считал себя раньше рядовым  членом  общества,  составной  некоего

человеческого объединения, представителем определенной прослойки, одним из

шеренги борцов за всеобщее счастье. Всю свою жизнь я был  частью  чего-то,

то есть меня, как отдельной личности, не существовало.  Я  –  из  овечьего

стада, которое вели неведомые мне, но априорно  безгрешные  и  прозорливые

бараны, по очереди много лет возглавлявшие стадо. С ужасом на  склоне  лет

осознав это, я пытаюсь теперь вырваться  из  всеобщего.  Я  пытаюсь  стать

частным лицом, для которого единственной мерой жизни являются  собственные

представления о чести, о совести, о добре и зле, о справедливости. Мерой и

способом существования.

     – Не поздно ли, Саня? – грустно спросил Алик.

     – Не поздно! – заорал Смирнов. – Кто-то распорядился  жизнью  Алексея

Борзова,   кто-то   распоряжается   жизнью   Виктора,   кто-то    пытается

распорядиться моей. И я – не правоохранительные органы, не  государство  -

только я в этой ситуации обязан по требованию своей совести отомстить, да,

да,  отомстить  за  Алексея,  защитить  честь  Виктора  и  отстоять   свое

собственное человеческое достоинство.

     – Плевако, а, может  быть,  даже  и  Собчак.  –  Отметил  смирновское

красноречие  Казарян.  Он  встал  с  тахты,  постучал  носком  ботинка  по

картонному ящику (тяжелый ящик не сдвинулся с места), спросил:

     – Что тут?

     – Игрушки, – ответил Смирнов. Открывать ящик он пока не собирался.

     – Понятно. – Казарян вернулся на тахту, полуприлег, сцепив ладони  на

затылке. – Попылил, павлиний свой хвост пораспускал, оправдался перед нами

и собой, ну, и ладушки. Теперь о деле давай.

     – О каком деле? – влез в разговор Алик. – Дела пока никакого нет. Это

вы его хотите затеять.

     – Дело есть, Алик. И очень страшное дело. И чтобы разобраться в  нем,

мне понадобится ваша помощь. Конечно, если у вас будет желание оказать эту

помощь.

     – Желания у меня особого нет, – признался Алик. – Но деваться некуда.

Ты – влез, мы – за тобой.

     – Излагай, Саня, – опять потребовал Казарян.

     – Ну, что ж. Начну. – Смирнов все  прохаживался,  ковылял  на  хромой

ноге.

     – Да сядь ты! – заорал Алик. – В глазах рябит!

     – И то, – согласился Смирнов. – Нервишки, братцы, стали никуда. –  Он

сел в кресло. – Сведения у меня, будет вам известно, из  трех  источников.

По  порядку  поступления:  от  Алексея,  от  Виктора,   от   руководителей

ховринской группировки. Рассказ Виктора  вы  слышали.  Алексей  успел  мне

сообщить самую малость, надеясь  в  дальнейшем  вместе  со  мной  подробно

пройтись по всем фактам, известным  ему.  Но  по  понятным  причинам  наша

вторая встреча не могла состояться. И, наконец, серьезнейшая информация от

Александра Петровича, которая во многом помогла составить общую  картинку.

Три источника разной степени достоверности...

     – Три источника, три составных части марксизма!  –  перебив,  проявил

свой армянский темперамент Казарян. – Общую картинку давай!

     – Общая картинка, Рома, составлена мной из кусочков в реальности, как

законченная, представлена быть не может. Общая картинка у меня в башке еще

колышется, не находя завершенной  формы,  потому  что  окончательной  цели

странной этой организации, появившейся на Москве, до  сих  пор  понять  не

могу. Буду идти по хронологии  известных  мне  акций.  Три  месяца  назад,

где-то в  середине  мая,  против  московских  мафиозных  группировок  была

проведена   крупномасштабная   молниеносная   всеохватывающая    операция,

проведена подразделениями неизвестного спецназа. Я не  оговорился:  именно

спецназа.  Безукоризненно,  как  регулярные  части   вооруженные   отряды,

обеспеченные военным транспортом, почти одновременно захватили главарей  и

их окружение,  как  я  полагаю,  всех  сравнительно  серьезных  преступных

формирований,  которым  был  предъявлен  ультиматум.  От  них  потребовали

прекращения  чисто  уголовных  деяний:  грабежей,  квартирных  краж,  краж

госимущества, запугивания населения, оставляя за группировками контроль за

рынками и рэкет против кооператоров и малых предприятий.

     – Робин Гуд! – восхитился Казарян. – Рота Робин Гудов! И что же Робин

Гуды потребовали от группировок?

     – Дани, Рома, ежемесячной дани. И весьма значительной.

     – Камень на камень, кирпич на кирпич... – продекламировал Казарян.  -

Значит,  рэкет  на  рэкет?  И  крутые  ребятки  из  группировок   послушно

согласились?

     – Сила солому ломит. Главари – граждане битые, умные и  ушлые,  сразу

же  поняли,  что  имеют  дело  с  организацией   на   порядок   мощнее   и

дисциплинированнее, чем их группировки, и после недолгих раздумий  приняли

ультиматум, оговорив еще и покровительство этой организации.  Что  и  было

обещано.

     – Каким образом эта акция корреспондируется со злоключениями  Виктора

и смертью Алексея? – спросил Алик.

     – С Виктором  ясно  –  выплыл  общий  фигурант  –  Семен  Афанасьевич

Голубев,  который  был  полномочным  представителем   на   переговорах   с

ховринской группировкой. И с Алексеем вроде  бы  просто:  много  знал  про

акцию, пытался рассказать о ней. Но одна существеннейшая заковыка для меня

здесь имеется.

     – Как ты объяснишь, Саня, солидную, высокопрофессиональную проработку

их  операций  с  опереточным  судилищем  над  Виктором?  Меня  приводит  в

недоумение полная несостыковка двух слоев, – сказал Казарян.

     – Не двух. Трех, – поправил его Смирнов. – Несостыковка не  только  с

опереттой. Несостыковка и в двух известных нам  операциях.  Вся  Викторова

история – это цепь мелких акций, весьма характерных для  секретных  служб.

Как обязательное условие – полная тайна, неизбежные провокации,  множество

запутанных  фальшивых  ходов,  действие  через   вторые-третьи   лица.   А

подавление группировок проводилось  совершенно  по-другому.  Исчерпывающие

агентурные сведения о них, точно выбранный  момент  для  нанесения  удара,

решительное и почти открытое осуществление этого удара. ОМОН, чистый ОМОН!

В связи с этим моя заковыка на причине убийства Алексея.

     – Какая тут заковыка, Алексея убили из-за меня! – встрял Виктор.

     – Нужен ты им! – небрежно отпарировал Смирнов.

     – Нужен, коли за мной охотились! – обиделся Виктор.

     – Они за тобой не охотились, они тебя  садистски  пугали,  –  уточнил

Смирнов.

     – Я все думаю, Александр Иванович, – отвлекся  в  сторону  Виктор,  -

почему они меня запугивали, но не убили? Ведь я вышел на их концы.

     – Во-первых, тебя убивать – дело хлопотное. Худо-бедно, ты –  человек

известный, и расследовать убийство милиция бы стала дотошно и широко.

     – Но ведь убили и Серегу, и паренька этого, конюха!

     – Они – бомжи. Они есть, и их как бы нет. Их не стало, и их вроде  бы

не было. Никто, включая государство, их не хватится.

     – Тебе радоваться бы, что живой, – ворчливо укорил Виктора Казарян, -

а ты все вроде бы даже обижаешься на этих граждан за то, что они  тебя  не

ухлопали.

     – Надеешься их сбороть, Саня? – вдруг спросил Алик.

     Все посмотрели на него. Менее всего подходило сейчас к  нему  детское

имечко  Алик.  Усталость  прожитых  лет  долгой  жизни   и   безнадежность

сегодняшнего дня читались в неподвижных глазах на тяжелом немолодом  лице.

Он указательным и большим пальцами небрежно растер набрякшие веки и в свою

очередь оглядел всех. Смирнов поймал его взгляд и, не  отрываясь,  ответил

ему:

     – Я не надеюсь, что мы их сборем, Алик. – Смирнов  отчетливо  надавил

на обязывающее всех "мы". – Я надеюсь, что нам удастся их разоблачить.

     – Они – миф, Саня, они пока  существуют  в  твоем  воображении,  –  с

горечью констатировал Алик. –  Ты  становишься  маньяком,  которому  всюду

чудятся заговоры.

     – Убийство Алексея – миф? – яростно вопросил Смирнов.

     – Убийство Алексея – это может быть ревность,  конкуренция,  сведение

старых счетов... Мало ли что это может быть!

     – Ты будешь мне помогать? – совсем спокойно осведомился Смирнов.

     – Буду, – Алик с улыбкой  глянул  на  Смирнова,  как  на  шаловливого

ребенка. – Куда я от тебя, старый хрыч, денусь?

     – Их, судя по всему,  много.  Нас  –  раз-два  и  обчелся,  –  сказал

Казарян. – Они шуруют почти в открытую, нам придется действовать тайно, со

всей мыслимой осторожностью. Наша тактика, Саня?

     – А почему ты решил, что  мы  будем  действовать  тайно?!  –  с  ходу

азартно завелся Смирнов – работа началась, работа. – Официальная афишка не

нужна в первую очередь им. Они – тайная  организация,  а  мы  –  свободные

граждане правового государства...

     – Нет такого, – перебил Алик.

     – А мы будем считать, что есть! – Смирнов опять встал. –  Терять  нам

нечего, они нас знают, так к чему же прятаться? Действовать будем открыто,

нагло и непредсказуемо для них. Нам нечего бояться, мы  можем  замазаться,

открыться, по мелочи  нарушить  общественный  порядок,  и  чем  больше  мы

наследим, тем рискованнее для них любая попытка нас ликвидировать.

     – Думаешь, такие попытки будут? – осторожно спросил Алик.

     – Будут, если мы загоним  их  в  угол,  –  бодро  ответил  Смирнов  и

склонился над картонным ящиком. – Разделим подарки, пацаны.

     Сорвал широкую ленту  скотча,  раскинул  на  две  стороны  две  части

крышки, вынул пенопластовую  прокладку  и  стал  выгружать  на  журнальный

столик  подарки  заботливого  Александра  Петровича:   три   пистолета   с

наплечными сбруями, три пачки  патронов,  четыре  ножа  в  чехлах,  четыре

изящных кастета, десяток баллончиков в  упаковке  с  нервно-паралитическим

газом, два миниатюрных японских фотоаппарата.

     – Больших денег все это хозяйство стоит, – задумчиво  оценил  подарки

Казарян. – За что нам такие подарки?

     – За дружеские услуги, которые мы  оказали  и  еще  окажем  любезному

бизнесмену Александру Петровичу, – объяснил Смирнов и вновь  предложил:  -

Выбирайте, кому что нравится, дорогие мои мальчишки.

     В  каждом  мужике  сидит  противоестественное   восхищение   орудиями

убийства  и  детский  восторг  от  обладания   ими.   Перезревшие   пацаны

примерялись к оружию: Виктор тотчас  нацепил  и  стал  подгонять  сбрую  с

пистолетом, Казарян проверял свою машинку,  выщелкнув  обойму,  попробовал

спуск, Алик, вытянув из  чехла  широкий  десантный  нож,  любовался  своим

отражением на поверхности сверкающего металла.

     Смирнов нырнул в ящик последний  раз  и  вытащил  нечто  в  фабричной

упаковке, на блестящих боках которой были  яркие  надписи  на  иностранном

языке.  Варварски,  не  желая  заморского  изящного  дизайна,   раскурочил

упаковку  и  извлек  из  нее  по  очереди  пять  радиопереговорников.   Не

милицейские  грубые  черные  кирпичи,  а   элегантные,   как   французские

пудреницы, умещающиеся  в  ладони,  безукоризненные  устройства  японского

производства. Разложил их на столике, полюбовался и поинтересовался:

     – Разобрались, что к чему?

     – Я пистолет не возьму, – сказал Алик. –  Стреляю  я  скверно,  да  и

таскать его под пиджаком одна морока. Лучше лишний баллончик прихвачу.

     – Бери, – разрешил Смирнов и взглядом обвел свое  воинство.  –  Будем

считать, что мы полностью экипированы.

     – И в блестящей сей экипировке завтра полным  парадом  проследуем  по

Красной площади, – с невинным видом завершил за него фразу Казарян.

     – Нет, Ромочка, – нежно  возразил  Смирнов.  –  Завтра  праздника  не

будет. Начинаются суровые будни. Итак, намечаю  основную  нашу  задачу.  В

первую  очередь  определить   смысловую   направленность   организации   и

окончательные ее цели. Во-вторых – выявить  фактическое  руководство  этой

организации.

     – Только-то? – удивился  Казарян.  –  Два  пальца  об  асфальт!  Счас

сделаем!

     – Не дури, – попросил Смирнов. – Первое время, пока мы всерьез их  не

зацепим, они нас убивать не будут – себе дороже. И за это время  нам  надо

как можно тщательнее отработать косвенные к ним подходы. Да, черт,  совсем

забыл! Давайте-ка переговорники опробуем. – Он встал, забрал  одну  штучку

со стола. – Я в сортир, Виктор  на  кухню,  Алик  остается  здесь,  а  ты,

Казарян хренов, иди в ванную.

     Все послушно разбрелись по названным помещениям.  Смирнов  уселся  на

стульчак, включил переговорное устройство и тихим голосом заговорил:

     – Погода  на  завтра.  Задание  славному  журналисту  Спиридонову:  в

редакции газеты, где работал Олег, обстоятельно понюхать, что и как. О чем

были  его  последние  статьи,  что  новенького  хотел  написать,   с   кем

контактировал, с кем  собирался  контактировать.  Виктор  будет  со  мной.

Казарян получит конфиденциальные установки. Все. Прием.

     Смирнов переключил переговорник на прием и услышал то, что  и  должен

был услышать, подставляясь по простодушию. Казаряновский голос был  громок

и ядовит:

     –  Потешилось  игрушкой,  хромое  дитя  на  пенсии?  Вам,   отставным

полковникам,  только  бы  покомандовать   подразделением.   Подразделение,

правда, жидковато: двое пузатых старичков и нервический алкоголик, но  оно

с готовностью рапортует: есть! Да, кстати,  когда  со  стульчака  вставать

будешь, задницу не забудь подтереть.

     Утро было что надо, замечательное утро. Они вышли из  подъезда  и  на

мгновение остановились, потому что пришлось  закрыть  глаза  от  жестокого

светового удара низкого солнца.

     Смирнов, ночевавший у Виктора, безжалостно разбудил литератора в дико

раннее для того время, не дал ему горевать по поводу похмелья,  не  дал  и

похмелиться.  Напоил  крепчайшим  чаем,  обругал  крепчайшим  матом  и   -

укрощенного – начал приспосабливать к делу.

     Смирнов сел за  руль  "семерки",  и  они  поехали.  У  Уголка  Дурова

вывернули на Самотеку, пересекли Садовое, по Цветному  бульвару  добрались

до  Трубной,  вскарабкавшись  по  Рождественскому  и  миновав  Сретенский,

покатили по улице Кирова. Делая поворот в Кривоколенный, Смирнов спросил:

     – Ну, ведут или не ведут?

     – Ведут, – уверенно сказал Виктор. – Все тот же "Запорожец".

     – Ах вы, мои милашки! – неизвестно чему обрадовался Смирнов.

     Кривоколенный, Телеграфный,  Потаповский,  Сверчков.  Повертелись  по

родным до слез переулкам  и  остановились  у  обширного  предреволюционной

постройки доходного  дома.  Вылезли  из  машины  и  огляделись.  Метрах  в

тридцати от них  приткнулся  скромный  "Запорожец".  Мирно  здесь  было  и

пустынно.

     – Что и требовалось доказать. Точно мы все с тобой рассчитали,  Витя,

– самодовольно отметил Смирнов. – Пошли.

     Они поднялись по когда-то роскошной  лестнице  на  третий  этаж  и  у

изысканной модернистской формы грязного окна расположились для наблюдения.

     В "Запорожце" все спокойно было, пассажиры его смирно сидели на своих

местах. Смирнов извлек из подмышки парабеллум, навинтил на него  глушитель

и засунул в  левый  боковой  карман  пиджака.  Вынул  из  правого  кожаную

перчатку и, натягивая ее на правую же руку, объяснил Виктору ее, перчатки,

появление:

     – Я ее у тебя на вешалке позаимствовал. Не возражаешь?

     – Не возражаю, – усмехнулся – еще бы возражать! – Виктор.

     – Ну, тогда за работу. Выйдешь из  подъезда,  осмотрись  лениво,  для

понта можешь потянуться, а то и зевнуть. Как я начну подходи  и  действуй.

Они сявые, они Москвы не знают, они за тобой наблюдать будут, а я тут  как

тут.

     Смирнов поднялся на этаж выше, соединительным черным коридором прошел

в  другой  подъезд,  спустился  вниз  и  вышел  в  переулок   чуть   сзади

"Запорожца". Граждане в микролитражке не замечали  его,  заняты  были,  за

литератором следили. Смирнов склонился у приоткрытого  бокового  оконца  и

спросил:

     – Очень интересно?

     И со страшной силой ударил кастетом, надетым на руку в  перчатке,  по

ветровому стеклу. Стекло треснуло, лопнуло, осыпалось.  Двое  на  переднем

сидении в страхе отпрянули. Тогда Смирнов через карман выстрелил  с  левой

руки в правый баллон. Звук был слабым,  как  старичок  пукнул.  Машина  на