Текст книги "Современный Декамерон комического и смешного. День первый"

Автор книги: Анатолий Вилинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

На экране изменения: маляр с кисточкой, но какой-то мужчина пытается взять лестницу.

– На следующий день, моего родственника принесли домой на носилках с забинтованными ногами, – продолжила Аничкина, – Жена в плач, горе, что случилось?! – Эти умалишенный таки умалишенные, жена. Один подбежал, когда я работал и бросил: «Мне нужна лестница, Моня, подержись пока за кисточку!.. – и вырвал из-под меня лестницу, – объяснил Моня. – Представляете?

– Ну, тут конечно, – вставил Левко в звуки общего смеха.

Теперь на экране мы видим девушку сидящую на скамье, мимо идет молодой человек. Девушка его спрашивает…

– Так, – выступает Вилин, – что она спрашивает?

– Молодой хороший, не хочешь получить удовольствие за три рубля? – смеется Вачнадзе.

– А он ей, – выступил Невелев и болезненным, гундосым голосом – Бляхотарю, я уже получшил…

– Подхватил, значит – отметил Левко. А если СПИД? Распутство… – сквозь смех послышался его голос.

На экране царский поручик даёт монету низшему чину, что-то говорит ему строго.

– А что тут говорить, товарищ соискатель… Видно, что времена еще царские…

– И всё же, что здесь может быть комическое или смешное?

– Поручик даёт рубль деньщику, – выступил Вилин. – И говорит: «Даю тебе рабль, сходи в публичку, да смотри, чтобы девка здоровая была!».

На экране поручик в кругу друзей играет в карты. Деньщик на подходе.

– Деньщик вернулся – поясняет Вилин, – поручик его спрашивает: «Ну, девка здоровая была?». Тот отвечает: «Так точно ваше благородие, здоровая, ваш рубль еле отнял!».

В сопровождении смеха на экране появляется очень худой, как скелет, обнаженный парень. Напротив него женщина указывает на него и, видно, говорит что-то двум малышам.

– Что бы это значило, что говорит женщина детям? – спрашивает Ивакин. – Надо полагать, что молодой человек – студент.

– Значит так, – выступил Вилин, – еще до этого женщина встретила его в одежде, конечно, и спросила: «Молодой человек, хотите заработать пять рублей?». Тот ей: «Конечно!». Пришли к женщине домой она говорит студенту: «Раздевайтесь» – И выходит. Тот, быстро разделся, ждет удовольствия. Женщина вводит в комнату детей и говорит: «Дети, смотрите, какой худой человек. Если не будете кушать манную кашку, вы тоже будете такими».

– Это старо! – выкрикнул кто-то из зала сквозь общий смех.

Левко серьезно, без смеха:

– Бывает и такое наглядное пособие…

– Но смешно же, товарищ. Студент думал, что получит удовольствие и заработает пять рублей к своей скудной стипендии, – поясняет Минина.

На экране часть приемной директора с секретаршей за столом с телефонами и пишущей машинкой. Другая часть экрана – кабинет директора с надписью: «Директор», в приемной парень в кепочке, блатного вида. На лице ухмылка, что-то вроде спрашивает.

– Итак, что можно сказать, глядя на это изображение? – спрашивает Ивакин.

– Парень жуликоватого вида, очевидно, посетитель… – говорит Аничкина. – Он говорит…

– Нет, он спрашивает, – включился Вилин. – А что, твой рогатик у себя?

– Вы по какому делу, товарищ, директор занят… – Аничкина говорит.

– Но посетитель открывает уже дверь и бросает ей: – Не выступай, кошечка, я по делу…

– Привет, папашака! Вам специалисты нужны? – включился Пятов.

– По каким специальностям? – спрашивает его Невелев.

– По – разным, – отвечает со смешком Пятов.

– У нас уже много по – разным специальностям, – Невелев ему.

– Ну тогда на какую-нибудь другую работенку берете?

– Нет, не берем.

– Ну тогда сосал бы ты…

– Как, как?!

– А вот так, – Пятов демонстрирует, как младенец сосет соску.

– Товарищи, попрошу без вульгаризмов!.. – встала Благова.

– И без намеков на них – вставила Бодрова.

На экране тем временем появилось изображение лежащего зайца, на спине с закинутой ногой на ногу. Над ним стоит лев.

Вилин прохаживается у экрана и говорит:

– Царь зверей собрал всех на субботник, так как лес замусорили туристы, – говорит он. – Все по приказу работают, чистят поляны…

А лисица с жалобой на зайца льву:

– Все работают, трудятся, господин лев, а косой лежит на полянке ж греется на солнышке, – выступила Грачева.

– Лев возмутился и к зайцу, – говорит Вилин. А ты косой, почему не работаешь?

– А у меня сейчас сексуальное настроение.

– Что это такое за настроение косой? – почесал гриву лев.

– А трахал я вашу работу…

На экране возле автомобиля стоит парень с девушкой и мужчина.

– Парень проект отца, – поясняет Вилин. – Папа, одолжи нам с девушкой автомобиль на вечер.

Выступил Пятов и сказал:

– Бери, но там нет бензина.

– А нам и не надо, – заключил Вилин.

На экране кабинет зубного врача. Медсестра. В дверях входящий врач со смеющимся лицом.

Грачева в белом халате медсестры спрашивает Невелева – врача:

– Чего вы так развеселились?

– Сейчас на прием придет автоинспектор, который утром меня оштрафовал.

– Вот уж тот отыграется своей бормашинкой! – продолжает хохотать Левко, после всеобщего смеха.

На свадьбе веселье, невеста, жених во фраке.

Вилин спрашивает Аничкину:

– Сколько вы можете положить в конверт молодым?

– А что, по вашему, один конверт уже ничего не стоит? – отвечает та, держа в руке почтовый конверт.

На экране сидит Сталин с неизменной трубкой во рту. Напротив – корреспондент с блокнотом и ручкой в руках.

– Как вы решаете еврейский вопрос? – спрашивает он вождя и друга всех народов. – задал вопрос Вилин.

– А просто, дорогой товарищ, в личный листок для кадров ввели пятую графу, – отвечает Вачнадзе.

На экране чекисты тридцатых годов. В кожанках, с маузерами на боку. Перед ними стоит старый еврей.

– Старший чекист ему говорит, – поясняет Вилин. – Ну, Абрам, отдавай свое золотце!..

– Сара, иди сюда, за тобой пришли!.. – подключился Невелев.

Снова на сцену выходит Чемерина с судками.

– Гражданка, я же сказала: – идет защита диссертации! – громко ей Бодрова.

– Ну и хай у тебе идет твоя диместрация. Фэдир мой дэ? Я питаю? – прошла артистка за кулисы.

Изображение: Повар в белоснежном колпаке, его ведет милиционер.

– Вы слышали? Шеф-повара посадили. – Говорит Вилин.

– Шеф-повара? За что?! – удивился Невелев.

– Недозволенным органом тела кашу мешал.

– Как это, как это? Грязной рукой, что-ли?

– Нижним органом, вот недогадливый, а?

Выставка картин. На экране.

– Вы абстракционист? – спрашивает Вилин Вачнадзе.

– Нет, педараст, дарагой…

– Это новое течение?

– Нет, это извращение. Так его называют… понимаешь, дарагой? Хочешь, пойдем со мной… – смеется Вачнадзе.

Пятов обнимает Аничкину.

– Нет, нет, нельзя, я девушка…

– Невинная?

– Да, это первое, а второе, у меня всегда после этого болит голова – Жалуется Грачева.

На экране бегущий заяц. Лиса на задних лапах, стоит скрестив передние на груди, рот открыт от удивления.

– От кого это ты убегаешь, косой? – спрашивает лисица зайца, говорит Вилин.

– А заяц ей, – поясняет Пятов, – кто-то изнасиловал слониху, так теперь всех хватают…

На экране паровоз.

– Ты знаешь, Циля, у моего Изи как паровозная труба.

– Что, такой толстый?!

– Такой черный.

– Заяц, почему разводишься с зайчихой? – спрашивает Вилин, указывая на экран, где заяц стоит перед медведем в судейской мантии.

– Она косит, господин судья, – отвечает Невелев.

На экране на берегу озера телега с одной оглоблей. Обнаженная девица держит другую оглоблю, которой замахивается на обнаженного мужчину в полускинутой рясе.

Вилин прохаживается у экрана и говорит:

– Семинаристам было дано задание написать сочинение на вольную тему. Один семинарист написал – Отец Онфурий, отслуживши обедню, отобедавши, обходил окрестности Онежского озера, – читает Вилин на память. – Обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфурий обнаружил оголенную отроковицу Ольгу.

– О, Ольга, отдайся отцу Онуфрию!.. – вступил в роль Пятов. – Озолочу, окучу ожерельями!..

– Одумавшись, отроковица Ольга отдалась отцу Онуфрию… – произнесла Грачева.

– Отец Онуфрий обманул Ольгу, – констатирует Вилин.

– Озлившись, Ольга огрела отца Онуфрия оглоблей, – сообщила Грачева. – Отчего отец Онуфрий околел.

– Настоятель семинарии прочел это сочинение и написал… – подвел концовку Ивакин.

Вилин голосом возмущения:

– Охаянно, оклеветано омерзительно, – затем голосом одобрения: – Однако оригинально. Отлично!

– Как мы видим и слышим, все предложения начинаются на «О», этот вариант можно отнести как к теории повторения, так и к теории негативного качества, так и к теории деградации и отклонения от нормы, а все вместе к теории смешанного типа.

– Не согласен, товарищ соискатель! – встал Левко. – Скорее всего этот тип критики отношения мужика и девки. Покупная любовь, товарищи и только…

– А я считаю, что тут вопрос нравственности, – парирует Цилина.

– Разве можно, так просто поверить обещаниям за свою девственность? Которую потом не вернешь? – произнесла с сожалением Минина.

– А откуда известно, что персонаж была девственницей? – задал вопрос Волгин.

– Сочинитель об этом, умалчивает, – пояснил Ивакин. – Поэтому я склоняюсь к мнению, что это относится к смешанному типу теории.

– Продолжим, но экране новое изображение, – положила конец обсуждению Благова.

И все обратили свои взоры на экран, на котором изображен зал кинотеатра. На сидениях заднего ряда целуются парень и девушка. Над ними световой луч кинопроектора к экрану.

– У них был свой взгляд на искусство, – говорит Вилии. – Они предпочитали театру кино, там можно было весь сеанс целоваться.

– Шли бы домой, там бы и целовались, – произнес Левко.

– А там родителя, нельзя… – поясняет Невелев.

– Тогда в сад, в парк, где деревья, кусты, – советует Аничкина.

– А там прохожие, милиция…

– Тогда в такси, на заднем сидении…

– А они студенты, у них денег нет на такси…

– А на кино есть? – подал голос Левко.

– Оставим советы, товарищи, посочувствуем молодым и посмотрим следующую картину на нашем экране – помощники, – сказала Благова. На лестничной площадке человек, как видно, в гости пришел. Там в дверях огромный пес злого вида. Рядом – хозяин квартиры.

– Заходи, заходи, – гостем будешь, – говорит Вачнадзе. – Почему вчера не приходил? Шашлык кушал бы. А сейчас чай пить будем… Заходи!

– А пес не кусается? – спрашивает Пятов.

– Менэ самому ынтересно, понимаешь, он у нас первый день живет. Вчера на шашлык прибежал… Заходи, посмотрим…

– Не-ет, это не смешно, а опасно, – встал Левко. – Зачем же приглашать: «заходы», «заходи», когда такой злой кобель в дверях!..

– Но это же, дорогой товарищ… – хотел пояснить Вачнадзе.

– Хорошо, не надо комментариев, артисты и оппоненты, – произнесла Благова.

На экране медицинский кабинет. Кресло для пациентов. Врач в очках, медсестра за столом.

Вилин говорит Невелеву:

– Вот вы медик. Закончили медицинское, училище…

– Медицинский институт, – поправляет тот.

– Хорошо, институт. К вам пришла женщина, у неё болят зубы…

– Я гинеколог, а не зубной врач, – уточняет Невелев.

– Хорошо, вы сажаете женщину в кресло и говорите: «Откройте рот».

– Я не зубной врач, я гинеколог! – повысил голос Невелев.

– Хорошо. Значит, сказали: «Откройте»… И включайте бормашину.

– Я не зубной врач! Я гинеколог! – вскричал Невелев.

– А зачем вы посадили женщину в кресло?!

– Он что, дурной, не знает зачем? – возмутилась Цилина и голос её потонул в буре смеха.

– А шо и не знает, вин шо, жинка, – вставил Левко.

На экране эмблема Парижа Эйфелева башня. Ресторан. За столом с меню в руках человек. Возле него склонив вежливо голову, кельнер.

Пятов, указывая на меню, говорит:

– Мне ля борщь, ля бифштекс, ля чай!

Пятов ему:

– Ля франсе, ты бы ля поел бы ля, если бы я, ля, не был бы, ля, из Одессы.

На экране человек с вытянутой, как у гусака, шеей тянется к цветку – розе.

Невелев Вилину:

– У меня шея тонкая, как бычий хвост!..

– Смотри, какая толстая…

– А что, тонкая тоже нехорошо.

На экране симфонический оркестр.

Вилин Невелеву:

– Вот вы музыкант. Закончили музыкальное училище.

– Консерваторию.

– Допустим. И играете на барабане.

– На виолончели.

– Допустим, на виолончели. И с барабаном…

– На виолончели, без барабана!

– Хорошо, тогда в оркестре, но с барабаном…

– Я играю на виолончели, и в оркестре, и без оркестра, без барабана!

– Так кто же тогда играет на барабане?

– На барабане играет ударник! И в симфоническом оркестре, и в джазовом оркестре, и в духовом оркестре!.. Понятно?!

– Значит, ударник? Играет на барабане? А вы играете на виолочели. И, конечно, поете?

– Я не пою!

– Как же вы закончили консерваторию и не поете!?

– Не пою!

– Странно. И только играете на виолончели без барабана? И кто же тогда поет? Из вашей консистории?

– Певицы, певцы, которые наделены голосом для пения!..

– Допустим. Но в хоре тоже поют без всякой вашей консистории? А вы мне со своей виолончелью, и без барабана…

На экране горные пейзажи Крыма, море.

Чемерина Грачевой:

– Ой, напутешествовались по Крыму!.

– Довольны?

– Путеводитель был такой неточный, такой неточный на удивление!

– А ну-ка дай посмотрю? Прошлым летом мы тоже ездили по Крыму.

– Посмотри, – протягивает брошюру та Грачевой. – Но он без обложки…

– Так это же путеводитель по Кавказу! – засмеялась Грачева.

На экране морской порт. Корабли у причала. Краны, стрелы их над судами. Товарные ж.д. составы у порта. Вереницы автофур.

Невелев спрашивает Вилина:

– Вы работаете в порту?

– В порту – отвечает тот.

– Крановщиков?

– Диспетчером.

– А кто же грузит и разгружает тогда корабли?

– Крановщики, докеры, стивидоры…

– Это что, англичане?

– Нет, местные портовые грузчики.

– Они что, знают иностранные языки?

– В какой-то степени да, – отвечает Вилин.

– А без степени, они могут работать?

– Могут, переводчики помогают, если надо.

– А вы что делаете?

– Указываю что разгружать, нагружать, куда отправлять, определяю кораблям место у причалов, одним словом командую подачей грузовых железнодорожных вагонов, автофургонов. Одним словом, командую…

– А нельзя и мне устроиться на такую работу? Или вашим помощником?

– Надо закончить кораблестроительный институт, или мореходную школу…

– И вы заканчивали эти два учебных заведения?

– Только кораблестроительный.

– И можете поплыть в другую страну?

– Могу, если туда меня командируют, – ответил портовик.

– И вам же надо будет писать биографию? – допытывается Невелев.

– Она уже написана при поступления в порт.

– И на вас не подействовала пятая графа в анкете?

– Не подействовала.

– Значит, вы не еврей тогда, – отметил Невелев. – А если я да, то меня не возьмут, конечно… разгружать… нагружать… командовать…

На экране лисица на задних лапах стоит на краю обрыва.

– А я стою на краюшке земли… – поет Аничкина нежным голосом.

На экране подкрадывающийся к лисице заяц, с протянутой к ней лапой. Затем, летящая с обрыва лиса, а на её месте стоит уже заяц и поет:

– Опустела без тебя земля… – грустно поет Невелев.

На экране пьяный мужчина упирается лбом в столб. Затем он ударяется в столб с другой стороны. Затем, с третьей стороны, рот его в крике.

– Караул! Окружили… – кричит за него Пятов.

Пьяный на экране уже лежит.

– Эх, дарагой, – говорит Вачнадзе. – Чай пьешь, – орлом летаешь! Водку пьешь – свиньей лежишь.

На экране половодье. На коряге дерева устроились заяц и собака.

– Смотри! Лодка! – радостно кричит за зайца Невелев. – Наверное, это дед Мазай!

Пятов испуганно:

– А если это Герасим, который утопил мою Муму?.

На экране две разговаривающие между собой женщины.

– Как жизнь, соседка? – спрашивает Грачева Чемерину.

– Как в поезде: жестких мест больше, чем мягких, – отвечает та.

Изображаются два человека. Один держит раскрытый блокнот.

– Ты когда отдашь долг? – спрашивает Пятов у Невелева.

– Отдам, ты у меня в списке… отвечает тот, захлопывая блокнот.

Кредитор и должник расходятся, встречаются вновь.

– Ты когда отдашь долг? – снова спрашивает Пятов того.

– Да, да, ты в списке, – смотрит Невелев в свой блокнот.

Расходятся и вновь встречаются.

Пятов снова к Невелеву.

– Ты когда отдашь долг?

– Слушай, если будешь надоедать, – возмущается Невелев. – Я тебя вычеркну! – держит ручку над раскрытым блокнотом.

Граммофон. Играющая пластинка.

Чемерина Грачевой:

– У тебя лицо, как граммофонная пластинка, круглое и гладкое.

– Что, с множеством таких же канавок? – испуганно прикладывает ладони к лицу та.

– Нет, как пластинка, но еще без записи.

На экране красуется полотнище: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!».

Пятов стоит у двери. На ней надпись: «ЗАКРЫТО» Вход со двора».

– Вот ты писатель, – говорит Невелев Вилину. – Тебе верят на слово? – листает страницы книги.

– Не всегда – вздыхает тот.

– И как это вы пишите, писатели, как это вам удается?

– По – разному. У одних болезненного воображения хватает на повесть в десять больничных листов. У других – не хватает даже на поздравительную открытку…

– И вы не боитесь жесткой критики?

– Хороший писатель боится быть непонятным, плохой – опасается, что его поймут. Что он села не знает, что города не чувствует, и всё, что бы ее писал такой писатель, будет ни к селу, ни к городу.

– Так зачем же такие писатели пишут?!

– Зачем вы пишите? Спросили такого одного. «Не писать я не могу, рука со школьной скамьи привыкла выводить буквы», – ответил писатель-писака.

На экране газетный киоск. На его витрине выставлены открытки известных артистов.

К Аничкиной, которая в роли продавца, обращается Невелев:

– Почем ваши открытки? Смотрю: народные, заслуженные, знаменитые?

– По рублю штука, – отвечает Аничкина.

– Так дешево?

– Но это же открытки массового производства, товарищ.

– Хотелось бы их увидеть живыми, в натуральную величину, я бы и дороже заплатил… Натуральные, без грима и париков, они совсем другие.

– Вы так думаете? Оно конечно, артисты гримируются, притворяются, говорят совсем по-другому.

– Поэтому и хочется их увидеть в натуральную величину. Говорят, они очень бедные, бедствуют. И это в нашей богатой стране. Вот в загранице они имеют миллионы, автомобили, виллы и яхты имеют. И почему они у нас такие бедные и продают свои изображения по одному рублю? Мне рассказывали, что одному киноартисту, народному или заслуженному он не имел даже смены носков и носил рванные носки пятками наоборот. Разве это порядок? А когда кто-то подарил ему новые носки, так он, представляете, расплакался.

– Да, это печально, – соглашается Аничкина.

– Ой, подождите, сюда подходит знакомый артист… Он очень похожий на мою жену!..

Походит Пятов, услышав слова того, спрашивает:

– Как это на вашу жену? Я же мужчина.

– Да, вы очень похожи, если бы не ваши усы.

Изображается женщина с угрожающим пальцем перед лицом ребенка.

– Вот дядя заберет тебя! – говорит Грачева.

– А дяде не до чужих детей, он и своих бросил, – говорит, смеясь, Вилин.

– Он утверждает, – указывает на мужчину с круглым лицом на экране Грачева, что у него лицо, как белая булка с изюмом.

– Но кое-где изюминки выковыряны, – смеется Вилин.

После очередного антракта, когда шум в зале начал затихать, Благова сказала:

– Продолжим слушание соискателя ученой степени по теме комическое и смешное. Диссертант Ивакин, какими сценами вы заинтересуете ученый совет и зрителей в зале?

– Моими содокладчиками – артистами подготовлена комедия из жизни этого театра, где мы находимся, – сообщил Ивакин.

Вдруг в зале и на сцене погас свет.

– Это еще что?! – взволновано спросила Благова. – К чему это затемнение, соискатель?

– И телеэкран не светится!.. – бросил Волгин.

– Уважаемые члены ученого совета, – вышел на сцену Вилин. – Театру отключили электроэнергию… за неуплату…

– Как это отключили?! – взволновалась Благова. Как же мы можем вести защиту?

– Шож, в потемках може и зручнише, – захохотал Левко. – Как молодые в кинотеатре на заднем ряду…

– Господин режиссер малой сцены, вы срываете нам защиту!

Вилин подошел к столу комиссии и ответил:

– Наш администратор решает сейчас вопрос включение в райэнерго, – пояснил Вилин. – А сейчас наши друзья-телевизионщики включат местное освещение… аккумуляторное…

– А в зале открываются все окна и двери, господа ученые… _ заверил Невелев.

– Мда-а… несправедливо… – со вздохом произнес Ивакин.

– А когда наступит вечер, так совсем будет темень. – проговорил Жадов.

– Думаю, что к вечеру и даже раньше свет включат, – заверил Вилин.

– Как же быть? Как же быть без света? – волнуется Ивакин.

Телевизионщики вынесли несколько аккумуляторных фонарей. На сцене стало светлее, но полумрачно.

– Нет, это не решение… – произнесла Благова. – Может, сделаем перерыв? До выяснения?

– Придется…

– Надо подождать.

– А если не включат? – раздались голоса ученых и оппонентов.

– Да, нам играть в темноте, как-то непривычно, – хором ответили артисты-содокладчики. – Не увидим партнера… – добавил Пятов громко.

– Может в процессе ожидания, я займу ваше внимание другим? – спросил Вилин, после паузы.

– Чем это другим, господин режиссер малой сцены? – поинтересовалась Благова.

– Чтением книги… например…

Раздались аплодисменты и голоса одобрения. Прозвучал вопрос:

– А как называется эта книга?

– «Возвращение Остапа Бендера».

– А кто автор?

– Ваш покорный слуга… – поклонился Вилин.

– А что! – послышались голоса отовсюду. – Читайте! Послушаем, пока света нет.

Вилин взошел на трибуну, которую осветил фонарь, поставленный одним из телевизионщиков, раскрыл книгу и громко произнес:

– Государственную границу нарушать нельзя. Тайный переход государственной границы или попытка перейти ее карается законом.

– Ясное дело… – вставил Левко.

– И несмотря на это только с начала тридцатых годов пограничники задержали более 12-ти тысяч нарушителей на советско-румынской границе.

– Ого! – голос из зала.

– Поясняю, речь идет о тридцатых годах, а не теперешних, – прервался чтец и продолжил:

– А сколько родилось небылиц смешных и горестных о тайном переходе границы! Вот одна из них. Двое влезли в чучело коровы и пошли к границе. Вдруг смотрящий из-под хвоста чучела кричит: – Ой, мы пропали! – Гонится пограничник? – замер передний. – Хуже, бык! А вот другой случай. Ночь. К границе крадется человек. Пограничник: – Стой! Кто идет? Нарушитель: – Ша, ша, что вы кричите, уже никто ни куда не идет. И еще. На нарушителя границы напала собака. Он от нее, она за ним, он от нее, она за ним. Он проваливается в зловонную яму. Собака у ямы победоносно рычит. Нарушитель: – Ну что, добегалась, сука?

Переждав многоголосый смех, Вилин продолжал:

– Это, конечно, анекдоты, а вот история горестная, но похожая на правду. Один человек, накупил много золотых ценностей, влез в дорогую шубу, водрузил на голову бобровую шапку и ночью ранней весной пошел через пограничный Днестр. Когда, идя по льду, падал, то вся золотая начинка его одежды издавала бряканье и звяканье, вызывая испуг нарушителя, вдруг услышат пограничники.

Перебравшись через реку, странный человек был встречен румынскими пограничниками. И на его радостное приветствие по-румынски один из пограничников вместо ответа сдернул с головы нарушителя меховую шапку.

– Но, но, но, я буду жаловаться! – закричал перебежчик и попытался возвратить ее.

Но не тут-то было. Последовал удар другого пограничника, третьего… А когда из карманов шубы посыпались золотые изделия, началось настоящее потрошение одежды нарушителя с избиением его со всех сторон. Защищая свои ценности, человек сражался, как лев, но силы были не равные.

Избитый до потери сознания он опомнился на льду реки, с одним сапогом на ноге, без шубы, шапки и без ценностей.

– Буржуи проклятые! – прокричал, пострадавший с трудом вставая. – Грабители трудового народа! Сигуранца проклятая!

С высокого берега реки вражеский офицер-пограничник угрожал ему пистолетом. Сгибаясь, ограбленный заковылял туда, откуда пришел. Вдруг под его ногами лед закачался, послышался оглушительный треск, скрежет и в ноги хлюпнула вода. На реке начинался ледоход. Как только мог, нарушитель побежал к спасительному берегу, который он совсем недавно так самоуверенно покинул.

Выбравшись на берег, пострадавший нарушитель громко произнес: – Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.

Звали этого литературного героя Остап Бендер. Но он часто расширял свое имя словами Остап Сулейман Ибрагим Берта Мария Бендер – сын турецкого поданного.

Вот такая история, рассказанная словами автора, произошла с героем из бессмертного романа «Золотой теленок» великих писателей Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Персонажи этого романа и далее будут встречаться на страницах этой книги. И чтобы была ясность кто они и что они, советую почитать внимательно роман «Золотой теленок».

В свое время книги Ильфа и Петрова были настольными всех студентов литфака, журфака, филфака и других факультетов. А также всех культурных людей, не обделенных чувством юмора.

Дальше мы встречаемся с нашим героем уже на пограничной заставе.

Старший пограничного поста сидел за столом и при свете керосиновой лампы, цокая пером в ученическую чернильницу, составлял докладную о задержанных за сутки нарушителях границы.

– Где взял? – спросил он, мельком взглянув, на вошедшего пограничника с задержанным.

– А на берегу Днестровского лимана, Иван Акимович.

– Контрабанда? – не отрывал глаз от своего письма старший.

– Ничего не обнаружил. Вот разве в другом сапоге могло что-то быть, – предположил пограничник, указав на ногу в одном носке задержанного, дрожащего от холода.

– Да, я… – промямлили Остап, так как задержанный был никто иной как великий комбинатор, недавний миллионер-одиночка, так жестоко ограбленный румынскими пограничниками – сигуранцей проклятой, как он их назвал.

– Ясно… – дописывал сосредоточенно докладную старший. – Утопил, гад, улики?

– Да я… я свято чту уголовный кодекс, товарищи! – взмолился горячо Остап.

– Документы? – оставив ручку в чернильнице, складывал листки с написанным старший.

– Утонули, нет у меня документов, товарищ начальник, – трагическим голосом ответил Бендер. Нагнулся, растирая ногу в носке, и незаметно потрогал вшитый в штанину карман со своим паспортом.

– Врешь, контра, – презрительно взглянул на задержанного тот, складывая докладную в конверт. – К румынам шел или к нам?

– Да я… – веселого и самоуверенного до наглости Остапа Бендера было не узнать. Он сник, не только после того, как графа Монте-Кристо из него не вышло, но еще больше был потерян сейчас, осознавая в какую передрягу попал.

– Я чуть не утонул, товарищи пограничники… – плаксивым голосом протянул Остап.

– Фамилия, имя, год рождения? Пиши допрос, Сидоров, а я на кухню за компотом и кашей схожу.

– Так я сейчас принесу, Иван Акимович, чего там…

– Лакеев с семнадцатого нет, Сидоров, – встал и с котелком пошел к выходу старший. – Пиши, я сказал… – приказал он, выходя.

– Товарищ пограничник, это недоразумение, поверьте, я всегда чту… – взмолился Остап, воспылав надеждой положительно повлиять на Сидорова.

– Заткнись, контра! – заорал на него тот. – Сядь и отвечай на вопросы, кому говорят! Фамилия, имя, отчество? Ну? – сел за стол пограничник, пододвигая к себе бумагу и чернильницу с ручкой.

– Измиров Богдан Османович, – назвался Остап вымышленным именем, потрогав в носке на ноге без сапога единственную ценность оставшуюся чудом после ограбления. Это был орден Золотого Руна, который он успел сунуть туда, когда его брали пограничники.

– Год рождения и место? – макнул ручку в чернильницу Сидоров.

– 1898-й, Одесса…

– Национальность?

– Отец турок, мать украинка, – помедлив, ответил Бендер, утаив свое обычное: «я сын турецко-подданного».

– Украинец, значит? Или турком писать? – воззрился на Остапа пограничник.

– Украинец, украинец, по матери надо, – поспешил заверить Бендер, растирая ногу без сапога. – Какой там турок? Я и турецкого не знаю, – пожал плечами потомок Янычаров.

Вошел начальник погранпоста. С котелком в одной руке и с парующей кружкой – в другой.

– Компота нет, чай дала, – пояснил он, усаживаясь на свое место. – Ну что, контра?

Сидоров протянул ему первый листок протокола. Тот пробежал его глазами и скривился.

– С каким заданием шелк нам или от нас? – возвратил он бумагу подчиненному. – Пиши. – А сам начал сосредоточенно есть кашу и запивать чаем.

– Да с каким там заданием, товарищи! – взмолился Бендер. – Не шел я ни к румынам, ни… – запнулся он. – Я художник, поэт, служитель искусств, – начал выдавать себя за кого угодно Остап, лишь бы выйти сухим из такого угрожающего его судьбе обстоятельства.

– Художник, говоришь? А где же твои краски… приспособления? Как это… – взглянул за подсказкой на Сидорова старший.

– А-а, – понял Остап. – Мольберт, кисти, краски, вы имеете в виду? – и, горько вздохнув, пояснил: – Утонули в лимане, с сапогом вместе, – поднял он ногу в носке. – Я на лимане рисовал пейзаж… лед проломился и я чудом выбрался на берег, поверьте, товарищи…

– Молчать, контра! – заорал на это раз и старший, оторвавшись от каши и чая. И уже тише: – Вот поставят тебя к стенке, сразу скажешь, куда шел и с каким заданием, – снова вперил свой взгляд в котелок старший пограничник, старательно выгребая кашу.

– Так что писать, Иван Акимович? – зацокал пером в чернильнице Сидоров.

– Вот и пиши, задержанный признался, что боясь разоблачения, все улики утопил в лимане… – заскреб ложкой в котелке тот, не глядя ни на писаря, ни на задержанного.

– Так утонули же мольберт, краски, кисти, сапог! – взмолился убеждающее Бендер. – И шуба… пальто, – заменил он тут же шубу на пальто. – Я всегда чтил и чту уголовный кодекс, товарищи! – приложил молитвенно руки к груди он.

– Если б чтил, то не околачивался в погранзоне, – усмехнулся Сидоров, записывая то, что указал старший.

– Товарищи, но почему вы мне не верите, ведь я… – чуть не плача взмолился Бендер.

– А как тебе верить, если ты говоришь, что ночью у нас рисовал картину, – прикурил старший самокрутку над лампой.

– Кто же ночью рисует? – пустил смешок Сидоров.

– Говори, как на духу, что делал ночью в погранзоне, контра? – затянулся махорочным дымом старший.

В голове Остапа замелькали мысли в поисках доказуемого оправдания и такое нашлось:

– Так я же и говорю, дорогие товарищи. Я художник, поэт по заказу музея рисовал картину «Лунная ночь на Днестре» – назвал он творение великого Куинджи, заменив Днепр на Днестр. – Вы, наверное, видели в одесском музее мою картину «Лунная ночь на Днепре». Вот музей и заказал мне картину такую же, но на Днестре. Такие картины рисуют только ночью, дорогие товарищи, при луне… – пояснил «великий художник». – Лунная ночь как раз и была…

– А где ты живешь в Одессе? – спросил вдруг старший.

– Малая Касательная, шестнадцать, – без малейшего промедления выпалил Остап, вспомнив адрес Корейко. И для большей убедительности добавил: – Рядом с кинотеатром «Капитолий», – пришла ему на ум мысль так сказать, вспомнив место расположения его конторы по заготовке рогов и копыт.