Текст книги "Аврелион (СИ)"

Автор книги: Анатолий Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

− Не сомневаюсь, но ты не знаешь другого, большего зла, которое невольно можно принести ближнему своему. Я видел, как некоторые интеллакты и мегалоны, находясь вблизи таких мест, в злобе или в сердцах высказывали свои необдуманные мысли о человеке, чем-то обидевшим их. Эти люди почти всегда исчезали. Я говорю о распаленных гневом интеллактах и мегалонах. Ты понял?

− Да, Ваше Превосходство. Боги Лакки забирали тех, у кого степень допустимого сосуществования снизилась до критического порога.

− Верно… Не скажешь ли теперь, почему именно эти люди стали угодны богам Лакки?

− Я затрудняюсь, Ваше Превосходство, сказать наверняка, но думаю, что эти люди имели скрытое отклонение от норм, установленных в Священном Кодексе Законов, проявившихся в определенный момент их жизни.

− Ты прав… Богам Лакки нужны жители поселений, во всем следующим их законам. А, следовательно, боги Лакки, таким образом, полностью контролируют все жизненные цели и пути людей. Мне однажды пришло в голову, что одной из них может быть искусственная сепарация нашей численности. Исследовав статистические данные за много лет количества населения Аврелиона, я узнал, что уровень его всегда остается неизменным, несмотря на превышение уровня рождения младенцев, надобного для пополнения постоянного числа жителей Аврелиона, а также крепость здоровья должных уйти к богам Лакки людей по Священному Закону Медцентра. Людей, которые могли бы быть весьма полезны для всех. Память еще свежа, подсказывая недавний уход метрессы Адели…

Воспоминания взволновали Главного Жреца. Кашель, сухой и долгий выдавил из-под его покрасневших век несколько слезинок. Патриарх отстранил руку Берне, поспешно протянувшего ему свой платок. Главный Жрец достал из кармана свой серо-матовый платок и, приложив его к глазам, протянул Берне посох. Старший предикт, скрыв удивление, поспешил подхватить массивную трость с причудливой формы навершием. Он никогда не видел, чтобы Главный Жрец передавал даже во время Молений, при исполнении сложных по процедуре ритуалов кому-бы то ни было свой посох. Это было больше, чем доверие. Это был знак перехода одной Силы к другой, одного Знания к новому источнику Жизни.

Берне, приняв посох, вдруг почувствовал ладонями едва уловимую дрожь, как будто в жезле был заключен некий двигатель, сколь мощный, столь же и малый по размеру, если он смог уместиться в этой пятисантиметровой толщины стержне. Он невольно вопросительно взглянул на Главного Жреца. Тот, поймав вопросительный взгляда старшего предикта, качнул головой:

− Теперь ты понял, что все реальные предметы в нашей жизни начинены тайными артефактами великих богов Лакки. Просто в моем посохе мощь скрытого устройства такова, что невольно проявляется его присутствие. Оглянись, и ты увидишь множество священных предметов на стенах Храма Творения и в его помещениях. Все они находятся здесь с одной единственной целью, − незримо внушать всем жителям поселения Аврелион Волю и Желание богов Лакки. Вот эта мощная и внушающая трепет конструкция, перед которой мы стоим, есть главная машина, которая воспринимает все сигналы и импульсы, считанные с любого терминала или портала в Аврелионе, как главном поселении Южной Секвенции, так и в Ситарионе, Гериконе, и остальных ее поселениях…

Выговорив единым духом эту фразу, Главный Жрец снова закашлял. Берне, пораженный открывшейся истине, стоял в мрачном размышлении о своих, якобы тайных думах, но изначально ставших известными богам Лакки. Глядя на сотрясавшегося в непрерывных приступах кашля патриарха Берне совершенно отчетливо осознал, что сам Главных Жрец невольно стал такой же беспомощной жертвой своих кощунственных мыслей, как и любой интеллакт или мегалон. И то, что он до сих пор остается при исполнении самой главной миссии во всем Аврелионе, служит еще одним доказательством неисповедимости путей Высших Сил.

Приступы кашля, наконец, оставили измученного патриарха. Он отер с лица обильно выступивший пот и слезы. Опершись на посох, который Берне ему услужливо подставил, Главный Жрец с натугой произнес:

− Я хочу тебе еще многое сказать… А потому, ты должен все то, что услышишь, накрепко запомнить, как если бы мои слова были записаны в информационный блок памяти… Чего, как ты понимаешь, нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Еще раз хочу тебе повторить, − это место, где мы сейчас находимся, почти единственное во всем Аврелионе, где ни слово, ни мысли человека не доступны вниманию богов Лакки. Слушай и запоминай.

Эта решетчатая колонна есть телепортал перехода через подпространство нуль-вакуума. Не спрашивай меня, что это значит. Я все равно не смогу объяснить тебе смысла этих терминов. Одно я знаю определенно, − это устройство служит для переноса любого предмета или человека в мир богов Лакки. Как это происходит, ты видел. О ритуале, сопровождающего эту процедуру, я тебе уже рассказал. Все остальное, что необходимо будет тебе знать для перехода к богам Лакки, они проинформируют тебя сами. Об этом больше ни слова. Ты должен узнать нечто такое, что поможет тебе не блуждать во тьме незнания и не сделать ошибки, которые я совершил, идя вслепую к своей цели.

− Ваше Превосходство, я внимаю вам всеми, данными мне богами Лакки, возможностями. Все, что вы скажете, будет навсегда сохранено в моей личной памяти. Я сделаю все для того, чтобы ни одно слово из нее, даже во время Предстояния перед богами Лакки, не было извлечено.

− Хорошо, мой мальчик…

Как бы тихо ни произнес Главный Жрец эти слова, Берне на секунду усомнился в правильности услышанного. Как было понять их? Эти слова могли относиться лишь к тому, кто был сыном человеку, сказавшему их и никем более. Берне не мог принять эти слова на свой счет в их истинном значении. А потому они прозвучали для него как отвлеченное выражение надежды и любви этого старого человека, отдающего весь багаж своих знаний в его руки. Как последнее Моление перед самим собой, робкую попытку не исчезнуть из этого мира бесследно.

− …Когда ты предстанешь пред богами Лакки, помни: они не милостивы, не снисходительны, не великодушны и не справедливы. Этими качествами наделили их мы, люди, исходя из присущей нам природы. Боги Лакки есть сущности, которым наша жизнь служит лишь средством для их неведомых целей. Тебе представиться возможность в этом убедиться, но то, что я знаю, я поведаю со всей возможной проницательностью, на которую способен был мой разум.

Боги Лакки, также как и мы, нуждаются в пополнении своих интеллектуальных и физиологических ресурсов. Цепь рассуждений, приведшая меня к этой кощунственной мысли была долгой и противоречивой. Но результат стал для меня истинным откровением, отдернувшей завесу над сутью их природы. Он позволяет мне с большой долей истины сказать, что боги Лакки есть существа, невероятно выше стоящие по сравнению с нами в развитии своей эволюции, и, тем не менее, они такие же существа из той материи, что окружает нас. Я не могу сказать, кто они, откуда прибыли, или возникли, как они сумели стать нашими богами, но они не боги.

Трепет, охвативший все существо Берне от услышанного, была сродни озарению высокой идеей. Он мгновенно принял, даже не отрекаясь от мыслей о божественной сущности богов Лакки, слова патриарха. В голове Берне будто кто-то высветил ярким лучом лежащее перед ним необозримое пространство, о котором он и не подозревал. Оно в его ощущениях представлялось сродни свободе, такой, которая человека из раба делает личностью.

− Да, Ваше Превосходство, я понимаю, я чувствую в ваших словах истину и великую правду! Мы должны принести эту правду истины людям и…

− Мой мальчик! Ты это сделаешь за меня… У меня не хватило сил и мудрости совместить эти великие задачи, чтобы преодолеть свои заблуждения и пройти весь путь борьбы до конца. Но ты, вооруженный знанием, сможешь сделать это за меня. Я вижу свет победы и с этой мыслью мне не так больно и горько уходить в небытие.

Главный Жрец дышал тяжело и неровно. Усилия от долгого стояния на ногах забрали у него последние силы. Берне чувствовал, как трясется мелкой дрожью его рука. Он не знал, что ему предпринять. Но Главный Жрец сам распорядился своими последними мгновениями жизни:

− Прежде, чем я умолкну, ты должен дать мне слово, что не отступишься, не ослабеешь духом от многотрудности в достижении твоей цели…

− Вы могли бы и не говорить этого! – воскликнул Берне. − Я положу все свои силы в борьбе за свободу!

Патриарх еле заметно кивнул головой и, как бы собравшись с силами, взглянул в глаза Берне:

− Ну, что ж, мне пора… Но я еще хочу что-то тебе сказать, пока остались силы. Это важно… Служки, которые подают мазь и натирают тело, − они не жители Аврелиона. Они вообще не люди… Это очень похожие на людей машины и отличить их от нас очень трудно. Их боги Лакки определили ко мне в качестве хранителей-надзирателей. Прими это к сведению… Будь очень осторожен… А теперь… отведи меня к той скамье… и оставь…

Берне стоял за дальней колонной и слезы, горькие и неудержимые, катились из глаз. Он видел лежащего патриарха на жесткой скамье, распластанного на ней так, будто его тело потеряло объем и слилось с его последним ложем. Берне дождался служек, засуетившихся около тела патриарха, повернулся и двинулся в глубь длинного, укрытого непроницаемой тьмой, коридора.

Дождавшись, когда жемчужно-голубая завеса транспортной камеры нуль-перехода плавно истаяла, милинер Магденборг шагнул вперед. Он был готов к процедуре реинкарнации. Полная замена интеллектуального носителя была ему не внове, но сейчас он почему-то воспринимал свое состояние, как уровень тревожного ощущения. Верховный Правитель не опасался за полную идентификацию прежнего конструктива интеллектуальной базы и накопленных за предыдущие трансформации градаций чувственной парадигмы его личности. Но за период последней эувенизации, когда всего лишь обновлялись некоторые вспомогательные биологические компоненты конструктива, милинер Магденборг с течением времени понял, что в его парадигме ощущений возникло свойство, доселе не познанное.

Определить его милинер не мог. Оно было слишком неуловимо. Его присутствие он ощущал по тому состоянию, которое охватывало биосенсоры только во время неких, очень приятных для него воспоминаний. Потом это ощущение охватило большее чувственное пространство и Верховный Правитель, вопреки попыткам воздействия на него, все чаще погружался в состояние желанной ауры. Он вспомнил свое бюро, этот столик с множеством ящичков, изящной работы резных украшений. Магденборг никак не мог понять, отчего в его конструктиве при виде этого предмета возникает чувство приятного томления, непреодолимое желание сидеть и смотреть на плавные изгибы крышек и боковинок этой, в общем-то, неудобной и непрактичной вещи.

Магденборг никогда не информировал медперсонал на плановых коррекционных процедурах об этом загадочном свойстве своей биосистемы. Он не хотел, чтобы оно попало в список паразитных флуктуаций, иногда проявляющихся в такой сложной материи, как живая плоть. По своему статусу он имел право на определенную квоту параметров, допущенных к процедуре обследования медперсоналом его конструктива. Больше всего это касалось личных блоков памяти, которые содержали сверхсекретную информацию государственной важности. В этот же реестр включались и личные мнения милинера о любом сверхгумане.

Но это вновь приобретенное свойство было ему очень дорого. Скоро он просто не мог обходиться без него. Иногда, в редкие минуты отдыха, милинер Магденборг оставаясь наедине, погружался в базу комплементарных блоков данных. В безбрежном пространстве виртуальной информации его сознание, словно частица светового потока, пересекало невероятные расстояния в поисках чего-то такого, что могло бы дать ему возможность испытать вновь и вновь сладкое ощущение наслаждения от извлеченного из глубин накопленных знаний артефакта.

Милинер Магденборг знал, что эти вещи прежде назывались «искусством». Сам термин был не очень ему понятен. Многое из того, что Магденборгу доставляло удовольствие, касалось слишком разнородных предметов. Среди них были плоские, небольшого размера изображения, были куски информации, имевших характер звуковых упорядоченных колебаний, потоки цифр, воплощавшихся в образы текстовых фрагментов, явно имевших начало и продолжение. Но чаще всего, эти потоки информации, которые он перегонял через хост-серверы, вылавливали из всего гигантского массива доступных знаний лишь куцые обрывки цифровых кластеров, указывающих на когда-то существовавшую, но старательно уничтоженную информацию. Используя все эвристические программы восстановления утерянных данных, милинер Магденборг никогда не мог достичь хоть мало-мальски удовлетворительного результата. Все его усилия заканчивались кодом бесконечного реверса.

Некоторое время назад, до предыдущей реинкарнации, его заинтриговал случайно обнаруженный термин «культура». У него не было никакой информации по определению значения этого слова. Сколько бы милинер Магденборг ни рылся в неисчислимых базах данных, ничего, ассоциированного с термином «культура» он не находил. Магденборг, словно запрограммированный робот, использовал все свои немалые возможности, чтобы узнать значение столь загадочного термина. В своих поисках он даже предпринял несколько проникновений в базы архивных данных нескольких поселений. Он знал, что в них иногда можно обнаружить нечто совершенно уникальное, но и там он не добился ничего положительного. Все было напрасно. Это виртуальное слово «культура» осталось в его представлении всплывшей химерой доисторического знания.

У дверей транспортной камеры Верховного Правителя ждали милинер Скаретти и милинер Костакис. Они, выказав свою радость лицезреть высокого гостя, предложили ему пройти к массивному аппарату, на котором уже стоял будущий конструктив милинера Магденборга. Он не стал знакомиться с конфигурацией конструктива. Все они изготавливались по нескольким стандартным образцам, соответствующих рангу и статусу их будущего владельца. Его больше интересовали допустимые уровни сохраненных свойств личных данных биосистемы.

− Вся карта состояния ваших биосистем, милинер Магденборг, с учетом всех пожеланий, сублимирована в точном соответствии. Возможны эвентуальные потери данных, но качественная сторона текущей сенсорики зафиксирована полностью.

− Благодарю вас, милинер Скаретти. Сейчас для меня это важная помощь с вашей стороны. Я ценю ваши усилия. На ближайшей структурной реорганизации кадрового состава Медцентра я смогу дать вам положительный балл. Милинер Костакис также может рассчитывать на более успешные дивиденды, чем полагается по нынешнему должностному статусу.

− Реальных благ вам, милинер Магденборг, − склонили головы оба милинера.

− Если у вас все готово, приступим к процедуре, милинеры.

Магденборг направился к ложементу главного сканера. Сбросив просторную, серо-стального с голубым отливом мантию, он остался в обтягивающем его конструктив, трико из такого же, что и мантия, материала. Свисавшие с консолей манипуляторы немедленно освободили милинера от последних покровов. Обнажившийся конструктив Магденборга другие манипуляторы тут же обвесили множеством датчиков. Хотя этот конструктив еще находился в превосходном состоянии, личные медицинские кураторы Скаретти и Костакис настояли в последний момент на полной смене его замене, не обходясь полумерами, обновив, как планировалось, донорский мозг, пищеварительную и кровеносную системы.

Опустившись в ложемент, немедленно подстроившийся под параметры его конструктива, Верховный Правитель перед тем, как отключить оптику, взглянул туда, где в оплетении разноцветного облака проводов, трубчатых подводок, сверкающих датчиков и истекающих полупрозрачными струйками испарений, емкостей, стояло будущее обиталище его могучего, вместившего в себя накопленные за прошедшие века научные и технические знания и изощренного в политических баталиях, интеллекта. Он отключил оптику, снял все потоки с сенсорных блоков, дал себе три секунды, чтобы произнести, как заклинание: «Я, милинер Магденборг, Верховный Правитель и член Совета Западноевропейского Консорциума, был, есть и буду…», и погрузился в состояние глубокой гибернации…

Тяжкий гулкий удар всколыхнул сознание Пэра. Казалось, вся Вселенная сдвинулась с места и, набирая ход, начала стремительно уходить из-под него. Пэр чувствовал, как некая гигантская воронка где-то в невероятной дали раскрыла свой зев, и весь его Мир неотвратимо скользит в неведомую пропасть. Он ясно ощущал, что характер этих изменений абсолютно не похож на все, что было до сих пор. Вся физика, на которой был основан его Мир, стремительно трансформировалась в чуждую, недоступную его пониманию. Вряд ли за все годы своих занятий в Репетитории, Пэр смог бы найти нечто эквивалентное происходящим изменениям. Вокруг него, соединяясь с его сознанием, воздвигалась громада другого интеллекта.

Его собственный интеллект будто разбухал от стремительного напора океана цифровой информации. Сознание Пэра был раздавлено этим потоком, втиснуто в пространство, невозможное в обычном состоянии. Пэр даже и не делал попыток что-либо изменить или хотя бы понять в бешеной стремнине вливающихся данных. Они были настолько отличны от привычных ему систем обработки информации, что невозможно было различить в этом гигантском потоке ни начального, либо завершающего кодового знака. Пэр принял единственное, еще возможное для него в этой ситуации решение, − собрав всю волю, он ушел в ментальность.

Когда он очнулся, все было кончено. Тьмы, ставшей уже привычной, больше не было. Пэр плавал в ярко светящейся сфере льющегося ниоткуда сияния. Куда бы он ни взглянул, везде он видел монолитные струи, переливающихся всевозможными оттенками цветов радуги. Они свивались в плотные жгуты, которые, в свою очередь образовывали бесконечную структуру сети, простиравшуюся на все видимое пространство. Их ясно различимая фрактальность, тем не менее, воспринималась, как единая субстанция.

 В этих струях Пэр ощутил мощь чужого присутствия. Ему сначала показалось, что от него, от личности, которой он был до этого, осталась только мельчайшая искорка сознания. Страх цепкой лапой сдавил его чувственное «Я», выбивая последнюю опору, подвластную его разуму. Пэр невероятным усилием воли удержался на краю пропасти забвения. На последних остатках инстинкта он смог успокоить безумную нервическую дрожь. Он жив и достаточен, как и прежде – это главное. Просто ему нужно понять, − что же теперь он такое, если в нем, нераздельной ипостасью сосуществует по всем признакам другое сознание, другая личность, которая, быть может, намного мощнее сочетанием разума и знаний, чем он сам. Первой мыслью, которая принесла ему некоторое спокойствие, была мысль о том, что их миры, интеллектуальные пространства и знания пока не соприкасаются друг с другом. Как это было возможно, Пэр не стал даже додумывать. Достаточно было существующего положения. То, что он опять остался невидим для существ, манипулирующих с его мозгом, окончательно вернуло ему прежнее равновесие. Пэр подумал, что сейчас первым делом нужно проверить совокупность всех параметров его единого «Я».

В ментальном пространстве по-прежнему ничего не изменилось. Вселенная его Разума все так же была рассыпана знакомыми очертаниями разноцветных контуров. Их спокойное мерцание успокаивало Пэра своей привычной картиной. Мощный, внезапный удар как раз застал Пэра за одной из многочисленных попыток сотворить нечто сверхъестественное для его сил и возможностей − прорваться с помощью ментального удара, сосредоточенного в одной-единственной точке его ауры, с тем, чтобы посыл энергии импульса за счет тончайшей молекулярного прорыва, приобрел невероятную силу.

Пэр надеялся, что благодаря этому он сможет прорвать замкнутую сферу чужой воли и материи в пространство своего мира. Там была Мисса, Крит и мать. Пэр был уверен, что, соединившись с их аурой, ему легче будет выстоять, продержаться до того момента, пока он не сможет познать этот враждебный мир настолько, чтобы можно было найти способ вырваться из его мучительного плена.

                                                                   Глава 8

«…всем звеньям распределиться по назначенным орбитальным трассам… Замыкающим закрывать нуль-переходы с допуском в три-пять микроимпульсов… Шлейфы стробирования гасить по норме экстренной посадки…».

Десантные «планеры», поспешно сбрасывая фантомные маскировочные оболочки, выпрыгивали из подпространства нуль-вакуума почти рядом, всего в десятке километров от трансферов. Сброшенные оболочки продолжали движение по траектории, уносясь в глубины космоса как призрачные облака пыли.

− Ну что, все? Доложите о наличии …. Времени на раскачку уже нет!

Шеф-генерал был в состоянии повышенного возбуждения. Его просьба звучала как приказ, что командору Мэрриоту наверняка не понравиться. Самонадеянный тип! Была бы его воля, шеф-генерал отправил бы конструктив командора в штат долгосрочного резерва. Но выбирать не приходится. Что есть, с тем и надо работать. Впрочем, командор откликнулся сразу:

− Милинер Барнсуотт! − Шеф-генерал отметил, что командор намеренно опустил обычное обращение к высшим командным чинам, − называть по званию, а не употреблять светское «милинер». – Старший офицер опознавательной службы зафиксировал нашими сканерами полное соответствие контрольных сумм отправленных единиц с прибывшим в расположение трансферов количеством планеров.

− Командор, как ты понимаешь, повторно использовать каналы нуль-перехода для десантирования дивизии невозможно. Противник наверняка зафиксировал интенсивный поток вещества в подпространстве нуль-вакуума. Потому «планеры» будут совершать посадку в открытом режиме. Пока ситуация находится под контролем. Узкоглазые еще не пронюхали о таком варианте.

− Не проблема, шеф-генерал. У нас для этих целей приготовлена парочка сюрпризов. Узкоглазые будут довольны. Я буду у тебя в расчетное время. У меня к тебе существенная просьба, − отключить в шлюзе нуль-перехода все встроенные блоки темпорального реклонирования. Я хочу пройти канал под контролем своей аппаратуры.

− Принято, командор, − сухо отозвался шеф-генерал. – Можешь не беспокоиться, дублирования не будет. Разбивать твою уникальную личность на несколько низкоресурсных было бы неосмотрительно. Нам нужна вся мощь твоей интеллектуальной базы, так что без опаски можешь пребывать в единственном числе.

− Благодарю, шеф-генерал, за понимание. Осмотрительность в нашем деле – залог успеха.

− Так точно, милинер Мэрриот! – подпустил ответную шпильку шеф-генерал. – Не забудь оставить свою аппаратуру на дежурном режиме. Все-таки здесь район боевых действий. В любой момент может потребоваться экстренная эвакуация.

− Вот видишь, стоит иногда уточнить некоторые, в общем, очевидные детали, как план оперативных действий становиться простым набором инструкций. Я учел это обстоятельство. Реальных благ тебе, шеф-генерал.  Приступаю к аккомодации контингента дивизии. Погрузку и десантирование начну через тысячу двести эксмаркерных секунд.

В сфере в десять километров, где сосредоточились трансферы и облепившие их туши узкорылых, с удлиненными телами, похожими на свободно выросшие кристаллы скарана, космоботов, в армейской среде имевшие прозвище «планеры», внешне все выглядело спокойно. Опознавательные и маневровые огни «планеров» и трансферов едва проглядывали сквозь фильтры маскировочных бленд.

Тусклый свет Фобоса высвечивал ряды планеров, в стройном порядке подходившие к причальным шлюзам трансферов. Из их разверстых, овальных пастей торчали штанги конвейеров, другим своим концом скрываясь в приемных шлюзах планеров. По конвейерам непрерывно проносились прямоугольные коробки индивидуальных контейнеров с полным комплектом боевых десантных единиц.

Командор Мэрриот следил за разгрузкой, отслеживая одновременно с десяток параметров. Пока все шло по стандартной программе, установленной для случаев экстренного десантирования больших войсковых контингентов. Ему уже не раз приходилось командовать разгрузкой столь значительных армейских соединений. Вот и сейчас в потоке проходит целая дивизия, в штатной комплектации которой он с удивлением обнаружил две бригады, оснащенных нейропсихотронным вооружением. Что-то тут не так…

Шеф-генерал Барнсуотт, конечно, имеет право затребовать в свое распоряжение любое тактическое, и даже стратегическое вооружение, типа мобильных батарей вакуумных установок. Что же могло случиться, если Генеральный штаб отдал в распоряжение обычной войсковой операции свой стратегический резерв, которая, по точным данным, известным командору, должна быть в подчинении исключительно штаба Вооруженных сил Корпорации! Неужели Барнсуотт играет на два фронта? И вся его возня с ними только лишь отвлекающий маневр в какой-то другой его игре?

Командор Мэрриот снял с пальца кольцо и надел на стержень личного канала связи:

− Реальных благ тебе, милинер Йохансон. Как у тебя идет разгрузка?

Командор Йохансон несколько мгновений смотрел на Мэрриота и чуть приглушенным тоном спросил:

− Что-то случилось?

− Нет, но если мое предположение верно, то может случиться.

− Понятно. Раз ты на связи, то я так понимаю, что нужен тебе?

− Командор, кто из штабных офицеров, по твоему предположению, готов к сотрудничеству?

− Из нескольких конструктивов можно выделить двух-трех. Но их личные параметры еще не определены как девяносто к десяти процентов.

− На сколько можно рассчитывать?

− Семьдесят на тридцать…

− Положение складывается таким образом, что придется пойти на непросчитанный риск. Как только закончится цикл разгрузки на твоем трансфере, не дожидаясь нас, уходи назад. Но не на Главную лунную базу, а на орбиту Земли, к Северо-Западному разгрузочному лифту. Там наши операторы смогут обеспечить тебе скрытный проезд. Как только сможешь быстро подготовить встречу с нужным нам штабником, постарайся выяснить, зачем штатной комплектации пятой дивизии приданы две бригады нейропсихотронников.

− Вот даже как… Теперь я понимаю твою озабоченность. Сколько времени у меня в распоряжении?

− Тридцать восемь минут до начала разговора с Барнсуоттом и двадцать плюс-минус пять минут до его окончания. Я постараюсь нагрузить информацией нашу беседу еще минут на десять. Это максимум. Ты должен уложиться в пределах сорока эксмаркерных минут, чтобы я мог знать результат твоего разговора. Сделай для этого все возможное. Можешь предложить штабнику любые условия и гарантии. Потом переиграем. У меня все. Реальных благ тебе, командор Йохансон.

− Командор Мэрриот, приложу все усилия. Реальных благ и тебе. Связь закрыта…

Мэрриот включил интерком отдела суперкарго:

− Суперкарго Бертран! Немедленно направить половину наших конвейерно-разгрузочных единиц с персоналом на трансфер TjZU-22 до окончания полной его разгрузки. Задействованные, при нехватке необходимого оборудования лифтовые конвейеры немедленно освободить. Выполнять приказ.

Около трансфера-матки наметилось некоторое оживление. Несколько лифтовых конвейеров, сбросив упаковки с контейнерами десантников, спешно стали втягиваться внутрь. Через несколько мгновений цепочки их модульных звеньев стали разворачиваться в линию по направлению одного из тройки вспомогательных трансферов. Один за другим модули, набирая ход, уменьшаясь в размерах, стали отдаляться от главного трансфера.

Командор отвернулся от видеопласта и включил общий комплекс дальнего обзора. Огромный, во всю стену экран вместо исчезнувшей стены, выдал командору грандиозную панораму ближнего космоса. Огромная планета, освещенная далеким светилом, отсвечивала красноватыми сполохами разыгравшихся песчаных бурь. Они, несмотря на свою протяженность и плотность, не смогли заслонить сверкание разрядов импульсных установок. Сквозь густую пелену песчаной завесы вполне отчетливо высвечивались четкими контурами зигзагов, длинные шнуры барического огня.

Вспухающие вверх протуберанцы залпов импульсников перемежались с колыханием выброшенных масс песка и грунта, безжалостно выбитых вакуумными дезинтеграторами. Их шлейфы опадали с высоты двух-трех километров, размазываясь у поверхности сильными потоками ветра, сглаживая картину разрушений. Мэрриот знал, что скарановые монолиты, из которых сложены практически все защитные укрепления региона Берион-два, могли выдерживать самые мощные удары вакуумников при условии целостности экранов нуль-вакуума. Он видел, что некоторые из таких редутов имели плачевный вид. Монолитные скарановые блоки были разбросаны на многие километры вокруг первоначальных контуров укреплений. Результатом такого разрушения практически неуязвимых оборонительных укреплений было удачное сочетание физических параметров нескольких установок, что само по себе говорило о высоком мастерстве их операторов. «Эти узкоглазые кое-что соображают в навигационных полях нуль-вакуума. Иначе ничего подобного они сделать не смогли. Если это так, то Берион-два придется пережить не одну такую потерю…».

Командор бросил взгляд в сторону трансфера Йохансона. Там дело было уже закончено. Трансфер, закрывший все разгрузочные шлюзы, неповоротливо разворачивался на маневровой тяге, готовясь к броску через подпространство нуль-вакуума. Мэрриот ощутил чувство удовлетворения. Бросок через подпространство занимал несколько эксмаркерных секунд, так что в следующее мгновение, трансфер, легкой пушинкой пропорхнет до Северо-Западного разгрузочного лифта. «Пора побеседовать с шеф-генералом… Хм, пока он еще им является, надо успеть воспользоваться его положением в штабном реестре. Кто знает, получит ли кто-то из наших штабных протеже такие же полномочия». Командор притушил оптику, снял еще одно кольцо с сустава другого пальца, надел кольцо на черный продолговатый цилиндрик и вставил его в одно из отверстий блока  связи.

− Еще раз приветствую тебя, милинер Барнсуотт, − нарочитым тоном превосходства бросил Мэрриот, едва тот показался на сфере видеопласта. – Я готов прибыть.

− Реальных благ тебе, командор, − грузить не перегрузить! – в тон ему ответил шеф-генерал. – Я с большим удовольствием жду нашей беседы. Надеюсь, все будет, как запланировано, например, обещанный сюрприз для «узкоглазых». Не мешало бы развлечь этих микробов чем-нибудь несъедобным.

− Я отдал распоряжение об этой акции. Через десять минут ты сможешь оценить мой подарочек. Это я к тому, чтобы ничего не помешало моему нуль-переходу в твои апартаменты. Страховка, − она и на Марсе страховка. Распорядись, чтобы все твои вояки заблаговременно спустились в бункера укрытия. «Бум» будет очень громким, да и тряхнет порядком. Не забудь коды экранов подтвердить. Сигнал уже пошел на пульты торсионных генераторов. На борту трансфера есть еще кое-что, но об этом скажу лично. До встречи.