Текст книги "Соседи"

Автор книги: Анатолий Тяпаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Машу возмущало поведение злой хозяйки. Какое право она имела бить беззащитную девчонку? Будь это в наше время, злюку сразу привели бы в сельский Совет. А то и в суд. Отвечай за свои злые дела! Но это ведь сказка. А что, разве не бывает бессовестных людей в жизни? Конечно, бывают. Хоть бы Сашкиного отца взять. Сына за уши дерет? Дерет. За Машей с прутом гнался? Гнался. Из-за своей несознательности и в больницу попал. Выпьет, и смотрите: «Я герой!» Полез на коровник и – бац оттуда. Жалко, конечно, особенно из-за Сашки. Как-никак отец он ему…

Спектакль закончился, и артисты, водившие кукол, появились на сцене. Зрители захлопали в ладоши. А Павлик даже ногами затопал. Чтобы больше шума было. Дед Митрий посмотрел на него неодобрительно. И вот уже все встают, уходят. А Павлику не хочется уходить. Он подошел к сцене и спросил артиста с голубым галстуком:

– Скажите, пожалуйста, а бабочки как летали? Они ведь не настоящие…

Это Павлик вспомнил, как на сцене Аннушка шла по лугу, а над ней летали красивые бабочки. Не только Павлик, но и Маша тогда подумала, как это они летают? Но спросить об этом артиста она бы никогда не посмела. А Павлик, вон он какой: «Скажите, пожалуйста…»

Артист с голубым галстуком взял со стола что-то невидимое и стал дергать рукой. Вверх тут же взлетели бабочки: красные, желтые, белые.

Сашка с Машей поняли: у артиста в руках ниточки, а к ним привязаны бабочки. Вот и летают. Перестал дергать ниточки – бабочки перестали летать.

– И я сделаю такие! – похвалился Павлик своим новым друзьям, когда они выходили из Дома культуры. – Пойдемте к нам. Я сейчас вам покажу.

Дед Митрий пошел куда-то по своим делам, а Сашка и Маша отправились с Павликом. День был в разгаре. Солнце еще не село на колодезный журавль. А вот когда оно по этому журавлю вниз покатится, тогда ребятам пора будет домой.

Шагая по улице, Маша с Сашкой глазели по сторонам – в Ковляе появилось много нового. Недалеко от колодезного журавля, что вскинул свое крыло вверх, стояла водопроводная колонка. Павлик нажал на железную ручку колонки, и из нее хлынула вода. Сашка не успел отойти в сторону, ботинки его сразу наполнились водой. Прошли немного – еще колонка. Первым подбежал к ней Сашка. Нажимая на ручку, он прикрыл ладонью отверстие, и струя воды через пальцы взметнулась вверх и окатила Павлика и Машу.

Маша надула губы. А Павлик ничего, отряхнулся, будто после купания, и сказал:

– А у нас перед домом тоже колонка есть. Недавно сделали. Как в городе.

И Павлик стал рассказывать о том, что в Ковляе скоро построят новые двухэтажные дома, в которых все будет по-городскому. И водопровод, и ванная, и всякое такое.

– Подумаешь, двухэтажные! А мой дядя в девятиэтажном живет! – объявила вдруг Маша и косо глянула на Сашку. – И лифт у них есть. Это кабина такая. Войдешь в нее, нажмешь кнопку и поднимет на любой этаж. И песик у него есть, такой маленький-маленький, лохматый-лохматый. А он – кандидат наук.

– Кто кандидат наук? Песик? – засмеялся Павлик.

– Мой дядя… Кто же еще?

– А что такое кандидат наук? – спросил Сашка и прибавил шагу, чтобы не отстать от товарищей.

У Маши еще не прошла обида на Сашку, но под горячими лучами солнца ее платье почти уже высохло, и она решила не дуться понапрасну.

– Кандидат наук… Ну, это, как бы тебе сказать… Ну, человек, у которого в квартире полно книг. И машинка на столе всегда. Пишущей называется. Сунешь в нее бумагу и – жми на клавиши. Печатными буквами настучит, что захочешь. Сама видела. Я в прошлом году у дяди была. С мамой.

– А стихотворение можно стучать? – допытывался Сашка, он всерьез заинтересовался дядей Маши и его чудесной машинкой.

– А почему нельзя! Сочиняй, только если ты поэт. А дядя мой – кандидат наук. Это такой человек, ну, как бы тебе сказать…

– Ученый… – подсказал Павлик.

Ученый! А может быть, кандидат наук выше ученого. В другое время Маша непременно стала бы доказывать это. Но теперь Павлик вел ее и Сашку к себе в гости, и она не стала спорить. Вот и конец улицы. Дорога сворачивает влево, невдалеке виднеется поле. Оттуда доносится рокот машин.

– А тут я живу! – Павлик повел друзей к дому с резными наличниками и карнизами.

Над каждым окном, на наличнике, разинув клюв, сидел деревянный дрозд. «Вот если бы механизм внутрь вставить, чтобы еще и пели эти деревянные птицы», – подумал Саша и, остановившись, прислушался – не запоют ли? А что? Дед Митрий мог бы и не такое смастерить!

Во дворе Павлик показал своих кроликов. Они смешно таращили на ребят свои любопытные глаза-пуговки. Войдя в большую светлую комнату, ребята увидели на тумбочке блестящий баян.

– Сыграй, – дружно запросили Сашка и Маша.

Павлик взял баян, склонил голову к мехам, и полилась веселая разудалая «барыня». Хорошо играл Павлик!

Потом принялись мастерить бабочек. Ребята делали их из бумаги, привязывали к ним ниточки, но, как Павлик ни дергал за эти ниточки, бабочки не взлетали. Тогда он поднял их вверх и просто выпустил. Бабочки стремительно полетели вниз, не проявляя ни малейшего желания удержаться в воздухе.

– Нужно из тонкой бумаги делать, а не на такой… – посоветовала Маша. – Видели, как легко поднимались бабочки, когда их артист дергал.

– Дергать-то и я дергаю, а какой толк?

– А может быть, не к ниточкам их привязывать надо, а к тонкой проволоке, – высказался и Сашка.

Павлик раздобыл на кухне бумагу и проволоку. Нарезав большими ножницами новых бабочек и привязав их к проволочкам, снова стал испытывать в полете. Бабочки, хоть плачь, не хотели взлетать. Но Павлик – парень упорный. Сложив в кучу всю бумагу и проволоку, он сказал:

– У нас дядя Егор летчиком был. На «илах» летал. Нужно его спросить, в чем тут секрет.

ГАДЮКА

Маша по глазам видела – мать довольна, что Сашка живет у них. Она заботится о нем, как о родном сыне. Новые брюки для него сшила. Только однажды мать нахмурилась. Это когда Сашка объявил, что отец скоро домой придет.

– Опять начнет из кожи лезть, скандалить, – в сердцах сказала тетя Анюта.

– Не будет! – возразил Сашка, и лицо его стало серьезным, даже веснушки на лбу сдвинулись ближе друг к другу. – А если будет вылазить, то обратно в свою кожу залезть заставлю.

Маша рассмеялась, потому что представила себе, как Сашкин отец влезает в свою кожу.

Мать задумалась о чем-то. А потом вдруг стряхнула с себя заботу и сказала весело:

– Пойдемте-ка, ребятишки, сегодня за грибами. Погода чудесная, а у меня выходной как раз.

И верно ведь. При такой погоде разве дома усидишь! Зовет к себе лес птичьими голосами, шорохом листьев, запахами трав и цветов. И белесые облака на дальнем горизонте, будто корабли, плывут куда-то. И хочется шагать за ними. А если идти долго-долго, то можно, наверное, и к Черному морю выйти, где настоящие корабли плавают. Маша не видела настоящих кораблей, знает о них только по картинкам и книгам. Может быть, когда-нибудь увидит. Но для этого нужно прежде всего видеть море. Лес – это тебе не море. Сколько ни ходи по лесу, корабля не встретишь. Но почему же так улыбается Сашка, неся за спиной корзину для грибов? Смотрит на вершины деревьев, на облака и улыбается. А может, он тоже о настоящих кораблях думает? И почудилось Маше, что Сашка не за грибами идет, а шагает в далекую даль, к синему морю. Йондол забегает сбоку и заглядывает в Сашкины глаза. Провожает. Далеко идти Сашке. К самому Черному морю. И еще почудилось, что Сашкина корзина не пустая, а аккуратно сложены в ней паруса. Дойдет он до моря, развернет их на корабле и скажет: «До свидания, Маша! Не поминай лихом. Вернусь не скоро».

– Пойдемте до Волчьего лога, там, говорят, белые грибы есть, – предложил Сашка, когда они вышли на широкую поляну.

Эти слова вернули Машу с берегов Черного моря в родные мордовские леса. А Сашка из капитана корабля превратился в обыкновенного мальчишку, которого можно даже подразнить:

– А ты и не знаешь, где Волчий лог.

– Я-то не знаю?! Как бы не так! Идите за мной!

Сашка свернул с дороги на узкую тропинку, уходящую в чащобу. Тетя Анюта несколько мгновений постояла в нерешительности, словно раздумывала – шагать за Сашкой или нет. Но шумбасовский сын, она это уже знала, не только настойчивый и упрямый, но и обидчивый, ничего не поделаешь, пришлось идти следом. Пусть ведет. А может, и вправду знает грибные места.

Сашке хотелось показать тете Анюте и ее дочери, что в лесу он как дома. До того же Волчьего лога по дороге, например, не меньше трех километров. А Сашка знает тропинку, по которой и двух километров не будет.

И вот они шагают то густыми зарослями, то оврагами, то вдруг выходят на ясные поляны, залитые солнцем. Тетя Анюта с дочкой еле поспевают за Сашкой и его собакой, которая то и дело бросается вперед или неожиданно выскакивает из-за кустов, пугая их. Устав, наконец, от такого марш-броска, тетя Анюта спросила:

– Ты, Сашка, случаем не на Кавказские горы нас ведешь?

– Нет, тетя Анюта, не на Кавказские.

– Где же твой Волчий лог?

– Скоро придем. Сейчас будет небольшой овражек. Потом – ельник. А там и Волчий лог.

– В поле и волки есть? – спросила встревоженно Маша.

– Это только так называется, – успокоил ее Сашка. – Волков там нет. Да и какой днем волк! Если только ночью…

Когда добрались, наконец, до урочища Волчий лог, поросшего белыми березами и могучими дубами, изрядно устали. Мать и дочь сели отдохнуть на лужайку, а Сашка с Йондолом отправились в разведку.

Первый белый гриб был найден совсем недалеко от места привала. Трудно сказать, кто увидел его сначала: Сашка или Йондол. Гриб стоял под ветвистой березой, как крепенький бочонок с коричневой шляпкой-крышкой. Собака и мальчишка бросились к нему одновременно. Сашка осторожно срезал ножку и бегом назад.

– Тетя Анюта, смотри, какой гриб!

Она взяла из Сашкиных рук находку и долго не могла на нее наглядеться. Прибежала Маша, увидела гриб и всплеснула руками.

– У-у… какой!

Теперь все двинулись в глубь леса. Шли на небольшом расстоянии друг от друга, а когда кто-нибудь терялся из виду, ему кричали. Чем дальше шли, тем больше попадалось белых грибов-бочонков. Попадались, конечно, и волнушки, и лисички, но Сашка их не брал. Белых хватает. Росли белые не скопом, как, например, грузди или волнушки, а по одному, на почтительном расстоянии друг от друга. Наверное, потому, что в кучке им было бы тесновато. Вон какие они толстенные!

Наткнувшись на очередной гриб, Сашка сначала любовался им, гладил шляпку и лишь после этого срезал. Корзина его уже заполнилась до половины. Но грибы то и дело выглядывали из-за деревьев, лезли в глаза – один краше другого.

Вдруг в лесу раздался пронзительный женский крик.

Сашка и Йондол бросились на голос. Когда прибежали, тетя Анюта махала руками и пятилась от чего-то, что привело ее в такой испуг. И тут Сашка увидел впереди черную гадюку. Змея лежала на траве, изогнутая и страшная, готовая в любой момент кинуться и ужалить. Сашка не растерялся, схватил рогатину, прижал голову гадюки к земле. Желая освободиться, змея извивалась и била хвостом. Йондол угрожающе зарычал.

К месту происшествия прибежала Маша:

– Что случилось?

Тетя Анюта, чуть оправившись от испуга, рассказала:

– Иду, ни о чем не думаю… и вдруг смотрю – прямо на меня ползет. Корзину даже уронила с грибами. А она ползет и ползет…

– Отбежать надо было, – сказал Сашка.

– Куда бежать, если с места не могла сдвинуться…

– А она может еще ужалить? – спросила Маша и брезгливо посмотрела на змею. – Представляешь, мама, что бы могло случиться, если бы не подоспели вовремя Сашка с Йондолом…

– Теперь не ужалит! – успокоил Сашка и, подцепив гадюку палкой, изо всех сил швырнул ее в овраг.

Йондол вслед сердито тявкнул, словно хотел сказать: «Так ее, так!»

РУЖЬЕ

Летние дни летят незаметно, и вот уже Сашка готовится к возвращению отца из больницы. В первую очередь он навел порядок в доме, выбросил из шкафа бутылку, из которой отец выпил в то утро, когда с крыши коровника свалился. Потом на тележке привез от соседей телевизор. Разобрал и по частям вместе с Машей перетащил обратно свою кровать.

Он нес за спиной отцовское ружье, когда на тропинке заметил Павлика. Тот шел, весело подпрыгивая и подсекая на ходу палкой лопухи. Павлик так был занят этим делом, что чуть не врезался в Сашку. Увидев его, удивился, будто встретил самого Штирлица – смелого героя из телефильма «Семнадцать мгновений весны».

– О-о-о, у тебя ружье!

Сашка поправил на плече ремень, покрепче прижал ружье к себе.

– Стрелять умеешь? – спросил Павлик.

– А то как же! Отец научил. Он скоро из больницы выписывается.

– Патроны есть?

– Тридцать штук, дробью заряжены, – сказал шепотом Сашка и почему-то оглянулся по сторонам.

Пошарил по карманам и тут же спохватился: патроны остались у тети Анюты.

– А ты хоть раз стрелял из ружья? – спросил он Павлика.

– Нет, ни разу…

Ему стало жаль своего товарища. Ростом выше его, руки вон какие длинные, ноги тоже, а порохового дыма не нюхал. Такого и в армию не примут.

– На, держи, – протянул Павлику ружье, – а я сейчас… – и побежал к соседям.

Павлик держал в руках ружье так осторожно, будто оно было стеклянным. Погладил ложе. Прищурив один глаз и затаив дыхание, осмотрел ствол. Блестит! Перекинул ружье через плечо – настоящий охотник!

– Вот они, патроны! – вернувшись к Павлику, крикнул Сашка и показал оттопыренные карманы. – Пойдем бабахнем!

Он взял из рук товарища ружье и повел Павлика по лесной тропинке.

На дне большого оврага, где голоса перекатываются эхом, Сашка подошел к громадному чурбаку. Обросший мхом, он походил на лежащего медведя. Но самым примечательным был срез чурбака, напоминавший большой гладкий блин с черными прожилками годовых колец. Лучшей мишени ищи – не найдешь. Отмерив от чурбака шагов двадцать, Сашка остановился.

– Отсюда и стрелять будем, – сказал он и, деловито сняв с плеча ружье, загнал в него патрон.

Павлик смотрел на товарища с замиранием сердца, с завистью. Как умело обращается Сашка с оружием, как ловко заряжает его! Павлик с тайной надеждой ждал, что Сашка первым даст выстрелить ему. Но тот, видимо, решил вначале попробовать сам. Вот он опустился напротив чурбака на одно колено, приставил ружье к плечу, прицелился…

Павлик пальцами заткнул уши.

Из ствола грохнул огонь.

Голова у Павлика загудела. Он вынул из ушей пальцы – ничего не слышит. Только постепенно стал различать: где-то невдалеке хлопнула крыльями птица. Над головой зашумели листья деревьев.

– Теперь дай я стрельну, – попросил Павлик, протягивая руку за ружьем.

Сашка не торопился вручать Павлику оружие. Он повел его к чурбаку. Они осмотрели круглый срез и обнаружили там три дробинки. Это не очень обрадовало Сашку. Он сказал, что может поразить цель лучше, что однажды всадил в мишень девятнадцать штук. Правду говорил Сашка или нет, это Павлика, признаться, мало сейчас интересовало. Ему хотелось самому поскорей выстрелить. Что же Сашка медлит, что так долго толкует о своем умении стрелять?

Сашка, наверное, понял нетерпение товарища и отдал ему ружье.

Павлик тоже хотел стрелять с колена, но Сашка сказал, что с колена ему пока нельзя. Опыта нет. Может задрожать нога – и все смажется. Тоже ведь скажет – задрожит нога. Как бы не так! И все же Павлику пришлось лечь на живот. А под ружье Сашка подсунул ему для упора обломок дерева.

Стараясь унять волнение, Павлик долго целился. Наконец, не выдержал и резко нажал на спусковой крючок.

По оврагу прокатился гром.

Павлик еще некоторое время лежал на земле, словно не верил, что выстрелил, потом тихо встал, взялся за плечо.

– Вдарило? – спросил сочувственно Сашка. – Нужно было покрепче прижать ружье к плечу. Эх, ты! Это ведь ружье, а не какой-нибудь пугач.

Лишь одна дробинка Павлика врезалась в мишень, и то сбоку. Но Павлик не унывал, он был рад и такой удаче. Сашка дал ему еще один патрон.

– Когда целишься, не шевелись, – объяснял он. – На спусковой крючок нажимай плавно. Понял?

Павлик выстрелил еще раз и достиг цели уже четырьмя дробинками. Это вселило в него такую уверенность, что он захотел тут же получить третий патрон. Но Сашка сказал, что подряд три раза не положено. Сам стрельнул – дай пострелять товарищу.

Когда оба выстрелили ровно по четыре раза и срез чурбака сплошь стал рябым, Сашка объявил:

– Хватит! Всего пять патронов осталось. Это – для отца. Ребята, довольные стрельбой, хотели уж уходить из оврага, но тут Павлик нашел большую консервную банку, и глаза его загорелись. Павлик повертел в руках пустую банку, показал Сашке. И сердце Сашки словно раскололось пополам. Одна половина тянет домой, а другая – назад, к мишени. Что делать? Если израсходовать все патроны, попадет от отца. Оставить ему? Но что он будет с ними делать? Соседскую скотину пугать? И Сашка зарядил ружье.

Овраг опять наполнился бешеным громом. При каждом выстреле консервная банка с грохотом летела с чурбака куда-то в кусты. Ее находили и ставили на свое место. Когда был истрачен последний патрон, банка стала такой дырявой, что можно было прикрепить ее к лейке и поливать через нее огурцы.

ОТЕЦ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ

Павлик, уходя от Сашки, сообщил, что на новой улице Ковляя заканчивают строить два дома. Кирпичные. Двухэтажные. Если забраться на крыши этих домов, то можно за семь километров все вокруг увидеть. И даже дальше. А бригада дедушки в новых домах настилает полы и вставляет оконцы рамы с резными наличниками.

Сашка уж хотел пойти в Ковляй вместе с Павликом, но тут вдруг из-под отцовой кровати, еле держась на слабеньких ножках, стали выходить желторотые цыплята. Малюсенькие, пушистые, забавные. Они пытались бежать, падали, вставали и снова падали. Разве их оставишь одних!

Вспомнилось, как мать кормила маленьких цыплят. Она стелила на пол тряпку и на нее насыпала пшено, чтобы клювики свои слабенькие цыплята об пол не повредили. Сашка сделал так же. Но цыплята почему-то не подходили к пшену. Тогда Сашка стал ловить их, чтобы поднести ближе к еде.

Тут наседка как выскочит из-под кровати да как набросится на Сашку! Так клюнула в ногу, что он чуть не упал. Отбиваясь руками и ногами, стремительно забрался на печь и оттуда погрозил кулаком. Разъяренная курица встревоженно кружилась перед своими цыплятами, зло поглядывала на мальчишку. Несколько раз клюнула пшено, будто пробуя, можно ли его есть.

На печке Сашка обулся в старые валенки, надел отцовский полушубок, на голову напялил малахай. Так дедом-морозом и спустился на пол. Попробуй клюнь! Наседка, наверное, поняла, что против Сашки бороться теперь трудно, и, недовольная, отошла в сторону. Она взобралась на подоконник, постучала клювом по стеклу. Воспользовавшись этим, Сашка заглянул в корзину с оставшимися яйцами. То, что он там увидел, сильно взволновало его. Один желтенький цыпленок, наполовину выбравшись из скорлупы, вытягивал головку, трепетал, пытаясь освободиться совсем. «Помоги!» – будто просил он. Сашка осторожно снял оставшуюся скорлупу с цыпленка и взял в руки хрупкое существо. Цыпленок был еще мокрый и очень слабенький. Сашка стал дуть на него, а немного погодя сунул новорожденного в теплую печурку и прикрыл малахаем.

– Обсохни, а потом накормлю…

Через два дня вернулся домой отец. Когда он с палкой перешагнул через порог, Сашке показалось, что отец будто стал ниже ростом. Сашка в эту минуту помогал освободиться от скорлупы еще одному, последнему цыпленку.

– Ты чего так оделся? Или замерз летом-то? – спросил Семен сына. – Полушубок, валенки. Не по сезону.

– Попробуй не оденься! Так накинется!..

– Кто накинется?

Сердитый голос Семена, наверное, не понравился наседке, она выскочила из-за голландки и, растопырив крылья, прикрыла своих цыплят: не подходите!

Семен, прихрамывая, прошел к столу. Садясь на скамейку, спросил:

– Сколько вывела?

– Пятнадцать.

– А яиц сколько клал?

– Двадцать, как ты говорил.

– А почему не все высидела?

– Три яйца испорченные были, а два склевала сама наседка.

Семен нахмурился. Ему захотелось схватить дрянную курицу и выбросить на улицу. Но рядом стоял сын. И Семен обратил свой гнев на него:

– Это ты во всем виноват! Небось голодной держал наседку. Потому и слопала яйца. Что я тебе говорил? Сиди дома, занимайся хозяйством. А ты, поди, и не показывался домой-то. Шатался где ни попадя. Обрадовался: отца нету, некому уши надрать. Обожди, возьмусь за тебя!

– Отец! – громко сказал Сашка и сам не узнал своего голоса, он стал каким-то другим, твердым и решительным.

Глаза Семена от неожиданности расширились.

– Ну, говори!

У Сашки дрогнули губы, но он не заплакал. Сказал, сдерживая обиду:

– Отец, ты только ругать умеешь, а больше ничего!

Семен оторопел. Глядя исподлобья на сына, он не узнавал его. Так разговаривать с отцом! Или забыл, как доставалось на орехи? Можно напомнить. И вдруг Семен Шумбасов увидел в глазах сына два яростных, непримиримых огонька. И горели эти огоньки, и жгли сердце Семена. Уже хотел было схватиться за ремень, чтобы потушить их, да что-то вдруг дрогнуло в душе. Жалость пронзила, и рука не дотронулась до ремня. Семен почему-то даже обрадовался этому. И посмотрел на Сашку совсем не зло. Встал со скамейки, подошел к сыну, тронул за плечо.

– Ну, ладно… ладно… Я разве ругаю? Я учу тебя. Отцовская учеба, любая, только впрок идет. Слыхал: за одного битого двух небитых дают. То-то… Да сними полушубок-то. И валенки тоже. Не бойся, не набросится наседка. Теперь-то мы вдвоем с тобой.

Отец, Сашка и Йондол пошли осматривать хозяйство. Сашка показывал, что сделано. Семен обо всем расспрашивал. Понравился ему домик, который Сашка соорудил для собаки. А когда зашли в огород и Шумбасов-старший увидел увесистые огурцы, даже похвалил сына:

– Молодец! Сам поливал?

– Поливал-то сам, а вот пропололи марсиане.

Семен непонимающе заморгал, покачал головой.

– Начитался своих книжек. Жди, прополют марсиане твои грядки, если сам руки не приложишь! Ты лучше бы поумнее книжки брал. Ну, хоть бы про агрономию. А то – марсиане… – Отец тронул палкой свисающий с грядки огурец. – Я когда лежал в больнице, радио наслушался. Знаешь, о чем рассказывали? О том, чего люди вскорости достигнут. Ну, например, посеешь пшеницу. И вырастет на каждом стебле, как в сказке, не один колос, а семь или десять. Да, да, так и сказали: семь или десять. Столько зерна будет, что элеваторов не хватит ссыпать. То-то. А в твоей голове – марсиане. Никаких марсиан нет, я точно тебе говорю. Это писатели выдумали. На Венере, может быть, еще кто-нибудь и живет. Слыхал ведь, недавно новый спутник туда запустили. Вот он и разведает, что там имеется.

– На Венере очень жарко, – сказал Сашка и погладил Йондола по спине. – На Венере зажаришься.

– Там, конечно, изжаришься, – согласился отец. – Железную рубашку надо надевать или другую какую особую, тогда, может, ничего…

Побывав в мечтах на Марсе и Венере, отец и Сашка спустились на землю, а если сказать точнее, подошли к тому месту, где у Шумбасовых была посажена картошка. Семен посмотрел вокруг на голые гряды и остолбенел.

– Кто скосил ботву?

– Я, – ответил Сашка.

– Кто тебя научил?

– Никто. Я сам. Картошка не росла – сорняки заели. А где ботва, где сорняк, узнать было невозможно, все заросло. Вот я и скосил все вместе.

– Мало я тебя драл, – сказал отец и, покачав головой, пошел скорыми шагами с пустого картофельного участка.

НА НОВОЙ УЛИЦЕ

Она, эта Новая улица, проходит в Ковляе вдоль Парцы. Здесь же, недалеко от крайних домов, и Черный омут находится. Рассказывают, что в том омуте видели пребольшущего сома. Усы – по метру длиной, а голова – что тот чурбак на дне оврага. Видел его будто один мальчишка лет десяти и, удирая, удочки от страха оставил. А когда вернулся со старшим братом – ни сома, ни удочек. Одни говорят – какой-то пацан их утащил, а другие – это, мол, великан сом пустил удочки по течению.

Вот в каком страшном месте застраивается Новая улица в Ковляе!

Кроме пребольшущего сома, в Парце водится и мелкая рыба: окунь, пескарь, ерш. А вечерами купаются в реке звезды и луна. Если кто-то запоет на Новой улице песню, то голос его по воде так и несется, так и несется. Когда очень тихо, в другой деревне даже слышат.

Вот в каком веселом месте застраивается Новая улица в Ковляе!

Сюда, на берег Парцы, в новые дома переедут жить колхозники из маленьких селений колхоза «Заря».

Здесь, на Новой улице, в один из дней встретил Сашка Павлика. Павлик вертелся среди строителей: подавал, подносил, словом, помогал, как мог.

– Смотри, какие дворцы строим! – воскликнул он. – Пойдем, покажу… – И повел Сашку к двухэтажному кирпичному дому, перед которым виднелась гора свежеоструганных досок. Дворец не дворец, а дом был хороший, кирпичный.

Митрий Петрович вставлял в оконный проем раму. Он стоял на скамейке, осторожно постукивал молотком, подгоняя раму. Заметив ребят, слез со скамейки, посмотрел еще раз на дело рук своих и, убедившись, что сработано добротно, поздоровался.

– Ну, как отец? – обратился он к Сашке.

– Немного еще хромает, дед Митрий.

– Немного, говоришь? Ну, это пройдет. Выздоровеет.

Пока дед разговаривал с Сашкой, Павлик взял гвоздь и стал вбивать его, укрепляя раму.

– Ты что там делаешь? А ну-ка слезь! – приказал Митрий Петрович.

– Обожди, дед. Гвоздь вколочу. А то упадет рама.

– Ах ты, неслух! – закипятился Митрий Петрович. – Разве в кирпич загонишь гвоздь? Мало тебе – давеча стекло разбил. Еще хочешь? Слезай, тебе говорю!

Павлик нехотя слез со скамейки, насупился. А дед, положив в карман несколько длинных гвоздей, занялся своим делом. Но ему, наверное, не хотелось, чтобы в такое солнечное утро, когда так хорошо работается, внук его был чем-то недоволен. Старик посмотрел на веселое солнце и миролюбиво сказал мальчишкам:

– Не обижайтесь, и для вас дело найдется. А ну-ка берите плинтуса и тащите на второй этаж. Помогите плотникам!

Сашка не знал, что такое плинтусы. Но Павлик тут же нашел их за кучей досок. Это были гладкие трехгранные рейки, красиво выточенные по краям.

Ухватив по нескольку реек, Павлик и Сашка внесли их на второй этаж. Там работали плотники. В одной из квартир они настилали полы, а соседняя была уже готова. Туда и велели занести плинтусы. Один из плотников сразу узнал Сашку и дружески хлопнул его по плечу.

Это был рыжеголовый плотник, с которым Сашка познакомился на строительстве коровника.

– Опять работать пришел? – спросил он.

Сашка утвердительно кивнул головой и стал с Павликом прилаживать плинтус вдоль стены. Вначале дело не клеилось, но рыжеголовый помог приложить рейку так ровно и плотно, что мальчишкам осталось лишь приколотить ее. Они до того увлеклись этой работой, что даже не заметили, как вошел высокий человек в шляпе. Вытерев пот со лба, он поздоровался таким громким голосом, что комната загудела.

– Здравствуй, Иван Семеныч! – ответили плотники дружно. – Проходи, садись.

– Долго сидеть некогда, – ответил человек в шляпе. – В поле направляюсь. Да вот решил по дороге вас проведать.

Сашка и Павлик молча слушали разговор взрослых.

Появился дед Митрий. Иван Семенович стал спрашивать, как дела, что еще нужно сделать, чем помочь, чтобы люди поскорее вселились в новый дом. Он сиял с головы шляпу, поискал глазами, куда бы ее повесить, и, не найдя ничего, улыбнулся.

– Смотрю, у вас еще и вешалок нет. А без них как новоселье справлять?

– За вешалками дело не станет, Иван Семеныч, – сказал дед Митрий. – Вешалки сделаем…

Мужчина, все еще держа в руке шляпу, поговорил с плотниками, затем подошел к мальчишкам, придирчиво осмотрел их работу.

– Митрий Петрович, – обратился он к бригадиру, – а помощники твои не испортят пол?

Дед Митрий улыбчиво глянул на Сашку и Павлика:

– Так ведь под нашим надзором работают, Иван Семеныч. Подскажем, если что не так, поможем.

– Ну-ну…

Высокий мужчина надел шляпу и, кивнув головой, вышел.

Павлик толкнул в бок Сашку.

– Знаешь, кто это был? Сам председатель колхоза Иван Семеныч! Да ты не бойся его. Иван Семеныч только спервоначалу кажется сердитым, а так добрый. Сердится, когда увидит, что работаешь спустя рукава. А так засучишь да дело ладом пойдет, добрее его нет. На прошлой неделе на «Волге» меня прокатил до колхозного тока.

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ

После работы Павлик зазвал Сашку к себе домой, угостил вишневым вареньем. А потом ребята взяли удочки и пошли на реку рыбачить.

На берегу Парцы Павлик нашел тихую заводь. Сели на старый внушительный чурбак, закинули удочки. Сначала на наживку стали попадаться ерши. А потом и пескари один за одним засверкали над головами мальчишек. Каждую рыбешку они клали в кувшин с водой. Плавай, рыбка, большая и маленькая, в кувшине!

Павлик, оставив свои удочки, неожиданно куда-то исчез. Сашка уже было забеспокоился, как вдруг видит: его товарищ плывет к нему на плоту. Откуда он взял плот?!

– Садись на «Альбатроса»! – Павлик ловко подгонял плот к заводи. – Давай на тот берег переправимся. Там у обрыва окуни хорошо ловятся.

«Альбатрос» был сбит из бревен и наскоро перевязан проволокой. Сооружение шаткое и небезопасное. Павлик, стоя на нем, клонился то в одну сторону, то в другую.

Но Сашка долго не раздумывал. Взял кувшин с рыбой. Удилища привязал к деревянной перекладине плота. Вместо весла в руках у Павлика была длинная палка. Когда его товарищ уселся, он оттолкнулся ею от берега.

Плыли вначале медленно. Но на середине реки шест не стал доставать до дна, и их понесло течением. Павлик изо всех сил старался держать равновесие и направлять «Альбатроса» точно по маршруту, но «корабль» повиновался плохо.

Павлик на миг отпустил шест – наверно, устали руки, и вдруг плот завертело.

– Дай я! – крикнул Сашка и уж хотел было отдать товарищу кувшин с рыбой, чтобы взять у него шест. Но нога не удержалась, соскользнула на край плота, и конец их посудины оказался вместе с Сашкой в воде. Не устоял и Павлик, тоже плюхнулся в воду.

Плот перевернулся и, освободившись от груза, стремительно понесся вниз по течению.

Ребята отчаянно барахтались в воде, правя к берегу. Вот он вроде совсем недалеко, но плыть неудобно: мокрая одежда прилипла к телу, мешала движениям, ботинки тянули вниз, будто гири. Временами казалось: не доплывут. Ребята напрягали последние силы, и берег потихоньку приближался.

Когда они наконец, тяжело дыша, вышли из воды, «Альбатрос» был уже далеко. Беги не беги – не догонишь. Да и в мокрой одежде далеко не убежишь. Солнце то выглядывало из-за туч, то опять надолго скрывалось. Задувал холодный ветер, становилось зябко. Ребята разделись, выжали и повесили одежду на кустах.

И только теперь Сашка обнаружил, что, упав с плота в воду, он выронил кувшин с рыбой. Где теперь его искать? Наверное, утонул. Павлик так жалел кувшин: ведь он бабушкин. Еще, чего доброго, попадет ему за пропажу. А рыб, которые утонули вместе с кувшином, мальчишки не жалели. В свою родную водную стихию попали пескари и ерши – пусть плавают!