Текст книги "История и антиистория. Критика «новой хронологии» академика А.Т. Фоменко"

Автор книги: Анатолий Фоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Очевидно, что материал брался из вторых рук, но какой и как остается неясным. Почему «рассматривалась» последовательность «авторов», а не текстов (как предполагалось бы «методикой»)? Какую информацию об истории Рима сообщает Софокл? Его, естественно, нет в указателе к «Очеркам» Низе, но, судя по словам авторов, «частотная матрица» составлялась при посредстве этого пособия. Что, однако, легло в ее основу: краткие источниковедческие введения к каждой главе пособия (они составлены не по «событиям», а по периодам и рассматривают не сохранившиеся источники в одном ряду с сохранившимися) или обычные сноски со ссылками на источники? В том и другом случае авторы «матрицы» имели дело не с текстами источников, а с их оценкой или использованием Б. Низе, т. е. либо с устанавливаемой им генеалогией источников, либо с его подборками глухих ссылок на источники, которые казались ему предпочтительными. Так или иначе основой проверки служили результаты старой работы, отразившей тогдашний уровень науки,[45]45
  По своим взглядам Б. Низе принадлежал к гиперкритическому направлению в историографии.


[Закрыть] который и «моделировался». Иными словами, мы вновь сталкиваемся с подменой.

Итак, оба «иллюстративно-проверочных» примера построены на произвольных моделях произвольной модели (так как авторы не обосновывают постулируемую ими связь моделей, примененных в примерах 2.2 и 2.3 с общей моделью 2.1), которые не могут служить проверке «методики».

Казалось бы, авторы должны были непосредственно столкнуться с материалом источников в параграфе 2.4 «Параллельные места библейских книг». Но и тут мы опять находим подмену основной (или упрощение «простейшей») модели. Поясним. Авторы брошюры пишут: «В результате многовековой деятельности теологов в Библии было обнаружено около 18 тыс. параллельных мест (они указаны на полях каждого полного издания Библии» (с. 18). Не будем останавливаться на том, что список этот не исчерпывающ даже для библейских книг (не говоря об отсутствии в нем апокрифических) и в отдельных случаях отражает субъективную направленность работы его составителей (то и другое можно было бы показать). Дело даже не в этом. Простой просмотр «указанных на полях» параллельных мест, например, к 1-й главе Апокалипсиса (ниже будет видно, почему мы выбрали эту книгу), показывает, что понятия «параллельных мест» и «цитаты» не совпадают. Наряду с действительными цитатами (например, из книг пророков) мы находим среди «параллельных мест» любые виды переклички: общие мотивы, словесные формулы, вообще устойчивые словосочетания (такие, как «верный свидетель»), – короче, «общие места». К тому же границы между цитатой и общим местом здесь настолько размыты, что очень часто без смыслового анализа нельзя понять (или вообще нельзя установить), имеем ли мы дело с заимствованиями или с элементами общего (для определенного круга памятников) языка. Поэтому и параллельные места Библии не могут быть механически связываемы ни с какой «моделью поведения цитаторов». Нетрудно также увидеть, что по объему «параллельное место», как правило, не совпадает со стихом, но составляет его часть, нередко небольшую (скажем, два слова). Между тем все изложение данного параграфа основывается на идентификации «параллельного места», во-первых, с цитатой и, во-вторых, с целым стихом.

«Из 77 книг библейского канона»[46]46
  Авторы нестрого употребляют слово «канон». Среди самих 77 библейских книг различаются канонические и неканонические.


[Закрыть] авторы брошюры выбирают 55, которые, как они полагают, имеют более или менее определенные датировки у «историков». Остальные 22 книги они отбрасывают. Итак, «расположив 55 библейских книг в их хронологической последовательности, Фоменко составил и изучил соответствующую частотную матрицу (размером 55x55). Оказалось, что почти все (а именно 50 из 55) библейских книг удовлетворяют принципу максимума…» (с. 18 cл.). Это-де «показывает, что традиционное упорядочение библейских книг в основном верно» (с. 19).

Заметим, что слова «в основном» здесь могут иметь только количественное значение – мы вскоре увидим, что авторы «методик» отвергают как раз основу упомянутого ими упорядочения, а именно представление о ветхозаветных книгах как о предшествующих новозаветным. Уже то, что мы знаем о «модели» Мищенко и ее несоответствии материалу, указывает на очень высокую (по меньшей мере) вероятность ошибок в выводах из предлагаемых подсчетов. Отметим еще два фактора, которые могут влиять на подсчеты независимо от модели. Во-первых, в Библии есть группы книг, связанных между собой теснее, чем с остальными (это – Пятикнижие, хроники, книги изречений, пророки, в Новом завете – евангелия). Во-вторых, библейские книги (особенно более ранние) подвергались позднейшей обработке, так что многие из параллельных мест могли появиться в ходе этого (многовекового) редактирования.

Но возвратимся к выводу Фоменко. Из пяти «особых», т. е. не «удовлетворяющих принципу максимума», книг от трех авторы отделываются утверждением, что они-де «имеют малую амплитуду и их тип слабо выражен» (с. 19 – не будем доискиваться, что это значит), от одной (книги Даниила) – «сдвигом … к другим пророкам» (т. е. изменением датировки), и, наконец, о последней – Апокалипсисе – мы читаем: «Частотный график Апокалипсиса поразителен. Он … тождественен с графиками первых книг канона. Это может означать только одно: Апокалипсис стоит в традиционном списке не на своем месте; его истинное место – в начале списка» (с. 19). Но почему же «только одно»? Мы помним, как авторы брошюры тремя страницами выше писали: «Иное же поведение графиков будет указывать па неправильность либо модели, либо хронологии» (с. 16).[47]47
  Странная ошибка авторов в счете объясняется, видимо, тем, что к §2.4 они считают свою методику уже проверенной, а нужный им тезис (как заимствованный у Морозова) заранее верным.


[Закрыть] Все постепенно становится на свои места. Если даже считать график Апокалипсиса хоть сколько-нибудь связанным с «моделью поведения цитаторов», то ничто не может воспрепятствовать заключению: неправильна модель.

Авторы брошюры и сами ощущают недостаточность чисто формального обоснования для своего столь сенсационного вывода. «…Этот вывод Фоменко подкрепляет независимым наблюдением, касающимся характера цитирования Апокалипсиса новозаветными авторами» (с. 19). Предлагаемое «независимое наблюдение» являет нам такую примитивизованную логику, такое непонимание природы литературного произведения, роли цитаты (и вообще «чужого слова», по терминологии М. М. Бахтина) в литературе, что нам остается (в который раз) продемонстрировать все это читателю.

«Всего Апокалипсис, – читаем мы в брошюре, – содержит 394 стиха, а после вычеркивания повторений (?) остается 340 стихов. Из этих стихов другим книгам Библии параллельны 167 стихов. При этом 150 стихов цитируют предшественников (в основном, ветхозаветных авторов), 44 стиха цитируются более поздними авторами (новозаветными), а 27 стихов принадлежат обеим группам» (с. 19). Заметим, что единицей «измерения» цитат (этот термин, как мы помним, по смыслу неадекватен предмету) здесь служит стих, неадекватный «цитате» и по объему. Отсюда – утверждение, неверное фактически: «Таким образом, во-первых, почти половина Апокалипсиса заимствована из Ветхого запета…». Дальнейший вывод неверен логически: «…что очень странно, ибо трудно понять, почему столь несамостоятельная книга получила столь широкую известность». Самостоятельность или несамостоятельность произведения не определяется числом цитат, так как в новом контексте цитаты могут получать совсем иное звучание, а целое – иной смысл. Но можем ли мы вообще думать, что те, к кому обращен, был Апокалипсис, должны были ценить его за «самостоятельность» (авторы, кажется, опять сбиваются на «диссертантскую» модель)? Этот критерий в истории культуры очень молод. Читателей (или слушателей) Апокалипсиса интересовали не собственные мысли автора,[48]48
  О «принципиально неавторском слове» в Библии см. Аверинцев С. С. Греческая литература и ближневосточная «словесность». – В сб.: Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. М., 1971. С. 213 сл.


[Закрыть] не его художественные приемы, а то, в чем они видели божественное откровение, лишь переданное им через человека. Они ждали от книги не «самостоятельности», а того, что считали истиной, в чем видели весть о предстоящих (как им представлялось) событиях. Возвратимся к тексту брошюры: «Во-вторых, почти две трети новозаветных цитат из Апокалипсиса являются его заимствованиями из Ветхого завета. Казалось бы, это означает, что послеапокалиптические авторы пользовались Апокалипсисом, как сборником ветхозаветных цитат (почему? – Рец.). Однако этому противоречит то, что их прямые цитаты из Ветхого завета (минуя Апокалипсис) существенно многочисленны (порядка тысячи)» (с. 19 cл.).

Указав еще раз на неправомерность упрощающего отождествления параллельного текста с цитатой, заметим, что сам по себе описанный здесь характер цитирования совершенно естествен и не дает оснований говорить о «трудностях», как делают авторы брошюры. Их заключение оказывается совершенным паралогизмом: «Все эти трудности отпадут, если мы поместим Апокалипсис в начале списка: цитат в Апокалипсисе не будет, и, напротив (?), он окажется одним из самых цитируемых произведений» (с. 20). Думаем, что книгу без «цитат»,[49]49
  В самом широком смысле этого слова.


[Закрыть] т. е. книгу, никак не ориентированную в мире окружающей ее литературы (и вообще культуры), не обращающуюся к читателю на языке уже знакомых ему образов и «общих мест», вряд ли можно представить себе на месте Апокалипсиса. (Если вообще возможно: книг без «предшественников» и без контекста нет, хотя контекст может быть и неписьменным.)

Логика продемонстрированного «независимого наблюдения», впрочем, абсурдна не только применительно к древней религиозной литературе, но и к любым литературным произведениям, связанным «взаимными цитатами». По такой «логике» «Памятник» Пушкина должен быть сочтен написанным раньше «Памятника» Державина, так как иначе будет «трудно понять», почему первый «получил столь широкую известность»!

Итак, из того очевидного обстоятельства, что авторы брошюры, постоянно прибегая к подменам моделей или понятий, так и не смогли предъявить читателю ни одного примера прямого применения методики, основанной непосредственно на «модели поведения цитаторов», можно заключить, что такое применение ее практически неосуществимо, точно так же, как это было показано выше для методики «непредвзятого астрономического датирования». (Разумеется, неосуществимость методики не снимает остальных связанных с ней вопросов).

Последняя встреча с очередной модификацией «принципа максимума» предстоит нам в «предложенной и разработанной Мищенко и Фоменко» «методике ономастограмм» (п.3, с. 20–26). Она представляется нам самой прихотливой из «новых методик» и дает наиболее удивительный пример паралогизма, облеченного в наукообразную форму. Показать противоречие между ее априорными посылками и результатами ее применения оказывается до смешного легко, но сначала попытаемся дать ее краткое описание.

В основу применения этой «методики» кладется «конкретная шкала, построенная Фоменко», т. е. «некая последовательность текстов, покрывающих всю историю Византии (с IV по XV в. и. э.)». Шкала «содержит 51 текст» от Дексиппа Афинянина[50]50
  С фрагментов Дексиппа начинается сб.: Византийские историки, пер. с греч. С. Дестунисом. СПб., 1860, но, строго говоря, Дексиппа – не византийский историк, а грекоязычный римский: он писал в середине III в., до разделения империи.


[Закрыть] до Георгия Франдзы (с. 21). Для каждого текста авторы составляли список имен, занося в него каждое один раз, «сложные имена разбивались на составляющие». Число имен, общих каждому тексту и другим текстам, клалось в основу «соответствующих частотных графиков», которые авторы и именуют «ономастограммами». Авторы (основываясь на наблюдениях) главное значение придают «общему ходу» «ономастограмм», допуская их «сжатие или растяжение по вертикальной оси» (с. 22), т. е. не интересуясь абсолютным числом совпадающих имен или процентным соотношением совпадающих и не совпадающих (последние, таким образом, вообще устраняются из подсчетов). Вне поля зрения авторов остаются и частотность употребления одних и тех же имен, и всякая связь имен с конкретными лицами. Для «уточнения» датирования авторы предлагают брать три текста: А (датируемый), В (с такой же, как у А «ономастограммой»), X (из «шкалы»). Теперь, по мнению авторов, если «множество общих имен тройки А, В, Х мало, по сравнению с множеством общих имен пар А, Х и В, X, то текст A одновременен с текстом В. Тексты A и В, удовлетворяющие условиям этого критерия, – заключают авторы брошюры, – мы будем называть ономастоподобными» (с. 23).

Непостижимым образом (впрочем, об авторских обоснованиях см. ниже) авторы «методики» верят в ее датирующую силу. Они, правда, делают оговорку: «здесь, конечно, а приори предполагается, что текст А (т. е. датируемый текст. – Рец.) относится к интервалу III–XV вв.» (с. 21 cл.). Без этого априорного предположения «методика», по заверению ее авторов, «может установить лишь событийную одновременность (в пределах 1–2 столетий) данного текста с одним из текстов шкалы» (с. 22). Больше того, они берут на себя смелость утверждать, что «если … текст А уже имеет в исторической науке датировку, то расхождение ее с датировкой текста В будет указывать на ложность этой[51]51
  Грамматически неясно, к чему здесь относится слово «этой», но несомненно, что авторы говорят о «ложности» реальной датировки, предпочитая ей воображаемую.


[Закрыть] датировки» (с. 23).

Ну, а теперь познакомимся с образцами ономастографических[52]52
  Авторы брошюры называют такие датировки «ономастическими», но мы не следуем их примеру, так как это слово употребляется в научной литературе вне всякой связи с методиками, подобными рассматриваемой.


[Закрыть] датировок. Мы обойдем вниманием попытку передатировок нескольких церковных авторов (с. 23), так как диапазон большинства из них – лишь 3–4 века, а предполагаемые пределы точности «методики» – 1–2 столетия.[53]53
  Эти передатировки нужны авторам для подтверждения концепций Морозова. В число «церковных авторов» они включают и некоторые новозаветные тексты (датируемые ими VIII–IX вв. и позже).


[Закрыть] Рассмотрим лишь несколько примеров «датировок» античных текстов. «Греческую историю» Ксенофонта авторы брошюры датируют концом XII в. – она-де «ономастоподобна (и значит одновременна) текстам Никиты Хониата»; Плутархову биографию Агесилая – тоже XII в. («ономастоподобна» и «одновременна» «текстам Евматия Макремволита»), а его же биографию Александра – VI в. (сопоставляется с «текстами Прокопия Кесарийского»); Илиада «также ономастоподобна текстам Евматия Макремволита» (все датировки принадлежат Фоменко – с. 25).

Авторы брошюры с серьезным видом заключают: «Обратим внимание, что, таким образом, методика ономастограмм распределяет античных авторов по Средним векам по каким-то нетривиальным правилам …, а не относит их к эпохе Возрождения как это делал Морозов». Они странным образом забыли, что не «методика» относит датируемых ими авторов к Средневековью, а их собственное априорное предположение, ясно сформулированное ими на с. 21 cл. и цитированное нами чуть выше!

«Ономастограмма» «текстов Прокопия Кесарийского (VI в.)» упоминается авторами брошюры среди тех, которые послужили им критериями для датировок, а значит, датировку текстов самого Прокопия они считают надежной (ср. о тексте В на с. 23) и текст его аутентичным (иначе он не мог бы служить основой для датирующей «ономастограммы»). Между тем в «Воине с готами» Прокопий дважды цитирует Гомера. Правда, обе цитаты – из Одиссеи, а Фоменко датирует XII в. Илиаду. Но авторы брошюры, напомним, уже писали, что вопрос о принадлежности гомеровских поэм «одному лицу», как они слышали, «положительно решен … в Америке…» (с. 10). Благодаря намеренно слепому изложению брошюры мы не знаем имен большинства византийских авторов, включенных в «шкалу» Фоменко и, следовательно, считаемых им, «датированными надежно». Но сам факт такого использования 51 из них позволяет нам обратить внимание на то, как цитируют «передатированных» Фоменко античных авторов не только Прокопий, но и другие византийские историки. Продолжатель Прокопия Агафий (VI в.) цитирует Илиаду; Феофилакт Симокатта (VII в.) цитирует обе поэмы Гомера, упоминает и Фукидида, и Ксенофонта; Михаил Пселл (XI в.), рассматривая способы хронологического распределения материала, упоминает о Фукидиде (называя его просто Историком)[54]54
  Эти (и другие) примеры легко найти, пользуясь указателями хотя бы к изданиям русских переводов.


[Закрыть] и т. д. Таких примеров можно привести очень много и часть их, без сомнения, придется на авторов, включенных в «шкалу». Таким образом, если верить Фоменко, то византийские авторы систематически цитировали еще не написанные книги и знали писателей грядущих веков! Альтернатива этому абсурду одна: «методика» не выдерживает первого же столкновения с содержательной стороной используемого ею материала и дает фантастические результаты.[55]55
  А если предполагать позднейшие вставки в тексты «шкалы», то уже нельзя будет говорить о шкале «ономастограмм».


[Закрыть] Можно лишь удивляться: неужели авторы методики даже не читали «обрабатываемых» ими текстов?

Хотя все уже ясно и так, посмотрим все-таки, что за автор Евматий Макремволит[56]56
  Его сочинение переведено С. В. Поляковой (в сб.: Византийская любовная проза. М.-Л., 1965), которой принадлежит и специальная монография о нем: Из истории византийского романа. Опыт интерпретации «Повести об Исминии и Исмине» Евмафия Макремволита. М., 1979 (где очень интересно исследуются, между прочим, параллельные места, смысловым анализом которых и обосновывается датировка романа XII веком).


[Закрыть] и какие имена мы находим в его «текстах». Автор этот действительно датируется XII в. Напомним, однако, что, по условию, под «текстом» авторы брошюры обещали понимать отдельное сочинение (или отрывок сочинения), освещающее некоторый отрезок истории Византии длительностью не менее столетия (с. 20 сл.). Более того, текст В должен быть найден «среди текстов шкалы» (с. 23), а «шкала текстов», как мы помним, по замыслу авторов должна покрывать «всю историю Византии». Сочинение Евматия этому условию не отвечает. Это – аллегорический роман, действие которого протекает где-то в античности, но вне конкретного времени и пространства (см. Полякова. Ук. соч., с. 96–98). Мы попытались выписать из романа все имена – их более 60.[57]57
  Число указывается приблизительно не только потому, что просчет производился один раз, но и потому, что не всегда ясно, какие имена считать. Например, в романе упоминаются персонифицированные Стыдливость, Целомудрие и т. д. Это – имена? Аид в романе упоминается как местопребывание мертвых. Но это и имя бога.


[Закрыть] Из них к действующим лицам относятся всего 11, из которых 10 встречаются у античных писателей того или иного периода (от классического до римского), но ни одно – у Гомера![58]58
  Проверка производилась по IV т. словаря Папе. По поводу имен из романа см. также Полякова. Указ. соч. С. 65 и 92.


[Закрыть] 50 имен – мифологические (из них 30 – имена богов). Совпадения с гомеровской ономастикой несомненны именно в этой – самой многочисленной – группе имен. Упоминаются (и цитируются) в романе и сам Гомер, наряду с Гесиодом, и отдельные литературные или исторические персонажи, чьи имена употреблены нарицательно (Сократ, Крез и Абрадат). Что же могут сказать такие совпадения имен (какова бы ни была конфигурация «ономастограммы»)? Что время деятельности Зевса, Афины и других богов приходится на XII в. н.э.?!

Мы попытались выписать все имена также из Плутарховой биографии Агесилая. Из 97[59]59
  Или 94–95 (ср. прим. 40).


[Закрыть] имен в ней всего 10, общих с Евматием (7 имен богов, 3 имени гомеровских героев). И вот, столь смехотворный материал предлагается нам как основа для графиков, конфигурация которых должна механически переводиться в сенсационно-паралогические выводы!

На этом можно было бы и покончить с «методикой ономастограмм», «простой, надежной и наглядной», как рекламируют ее авторы брошюры (с. 20). Но из любопытства (возможно, праздного) попробуем посмотреть, на каком основании авторы вообще предполагают за ней датирующее значение (это – самое непонятное), и есть ли какое-нибудь реальное содержание у графиков-«ономастограмм».

Авторы «методики» связывают ее с тем же пресловутым «принципом максимума». «Естественно полагать, – пишут они, – что автор текста Х использует имена соответствующей эпохи, употребляя имена других эпох тем реже, чем они дальше от эпохи X» (с. 21). Это, с их точки зрения, – опять-таки «простейшая ономастическая модель». Опять же очевидно, что она не может быть универсальной (вспомним «Руслана и Людуилу» или «Маленькие трагедии» Пушкина, значащие имена в литературе классицизма и т. д., вплоть до имен в произведениях А. Грина и И. Ефремова). Да и к какой вообще эпохе отнести такие имена, как Алексей, Александр, Андрей, Эдуард и сотни других? Срок их жизни исчисляется столетиями и тысячелетиями. Многие из них могут встречаться и в виде образованных от них фамилий и т. д. Все это не значит, что датировка по именам невозможна,[60]60
  Так, датировке римских надписей по содержащимся в них именам и титулатуре императорских рабов и отпущенников посвящены объемистая монография Г. Шантрена (1967) и значительная часть монографии П. Вивера (1972).


[Закрыть] но она не может быть механической. Имя должно рассматриваться в связи с системой антропонимии, с просопографией, с социальным звучанием имен, с историей религий и многим другим. Для имен, встречаемых в литературных произведениях, существен контекст: имеем ли мы дело с именем конкретного реального лица, с именем, бытующим в литературе, с историческим или литературным примером, с нарицательным употреблением имени и т. д. Изолированные от связей и контекста подсчеты имен ничего датировать не могут.

Непосредственную связь имени (не персонажа) с конкретной эпохой можно постулировать далеко не всегда. Имена, встречающиеся в византийских источниках, будут делиться на греческие и «варварские». Среди первых окажутся: часть крестильных имен, родовые и индивидуальные прозвища, а также античные имена, приводимые для сравнения, для исторического примера, как нарицательные. Византийские прозвища не похожи на античные имена. Среди крестильных имен уже окажется некоторая часть античных (принадлежавших лицам, канонизированным впоследствии церковью). Но наибольшее число имен, общих для византийских и античных текстов, будет, конечно, попадать в «ономастограммы» за счет приводимых у византийских авторов цитат, примеров или просто нарицательного употребления античных имен (вспомним о романе Евматия; такое же словоупотребление можно встретить и у историков – ср. вступительные разделы сочинения Феофилакта Симокатты и т. и.). Поэтому совпадения имен у византийских и античных авторов и общий ход «ономастограмм» (если они основаны на реальных списках имен) должны отражать прежде всего характер и колебания популярности античных авторов в разные периоды истории Византии (недаром, видимо, на двух разных «ономастограммах», приведенных на с. 24 брошюры, горбы и падения графиков античных имен приходятся в большинстве на те же номера византийских авторов). Но, конечно, нет смысла выяснять столь громоздким путем то, что и так общеизвестно.[61]61
  О реальном (а не воображаемом) соотношении античной и византийской литератур можно прочитать в любом пособии или исследовании.


[Закрыть]

Почему математизированные «методики» §2 и 3 оказались не поддающимися подтверждению или явно несостоятельными? Вернемся к цитированной уже статье И. Грековой. «В изобилии появляются, – пишет она (с. 225), – работы, где применяется математический аппарат, а науки нет и в помине. Порок этих работ – отсутствие доматематического, качественного анализа явления, подлинной постановки задачи» (курсив наш. – Рец.). Этот аппарат оказывается приложен «к решению вздорной, надуманной, уродливо поставленной задачи, не имеющей никакого отношения ни к чему. Подобного рода научные пустоцветы чаще всего растут на почве новых … отраслей знания, где пока нет установившихся традиций» (там же). Конечно, историческая наука к таким отраслям знания не относится, но ведь для авторов брошюры она не то что «нова», она им по существу незнакома. Традиций ее они знать не хотят, материалом ее не владеют.

III

Остается еще одна «методика», описанная в §4 «Династические параллелизмы». Мы не располагаем местом для столь же подробного ее рассмотрения, да оно и не представляется нам необходимым. Авторы тут полностью зависят от Н. А. Морозова, о чьих взглядах нам, наконец, придется кратко сказать. На их собственную долю приходится лишь (выполненная Фоменко) попытка формализации и некоторого расширения сферы применения одного из морозовских «наблюдений».

Поэтому на сей раз мы начнем не с изложения методики, а с препаровки материала Морозовым: с «обнаруженных» им «среди древних династий „параллельных” (изоморфных) пар» (с. 26). Составленные Морозовым и лишь слегка подправленные таблицы воспроизведены в брошюре (две из трех). О прочих «параллелизмах» лишь сообщается (см. ниже). Рассмотрим лишь первую из этих таблиц: «Сравнение Римских империи II и III. Струи, найденные Морозовым» (с. 30).[62]62
  Соответствующую таблицу Морозова см. в кн. Морозов Н. А. Христос. Т. I, изд. 2. М., 1927; табл. XXII между с. 402 и 403.


[Закрыть] Будем только говорить не о неизвестных истории «империях II и III», а просто о левом и правом рядах таблицы. В левом перечислены «императоры» («династы», «правители») Рима от Суллы до Каракаллы, в правом – от Аврелиана до… Теодориха с указанием для каждого числа лет правления. Ряды, по Морозову – Фоменко, должны демонстрировать полную симметрию. Какими же средствами она достигается?

1. Верхняя и нижняя границы этих рядов произвольны. Если «империей» считать территориальную державу римлян, то ее возникновение надо относить ко времени после I Пунической войны (III в. до н.э.), если – форму правления, то надо начинать с Августа.[63]63
  См. Утченко С. Л. Юлий Цезарь. М., 1976. С. 26 и 344.


[Закрыть] (Деятельность Суллы и даже Цезаря принадлежит предыстории, империи.) Если же считать «императором» всякого человека, получившего на время исключительное влияние или чрезвычайные полномочия в римском государстве, то и Сулла отнюдь не был первым. Одоакр и Теодорих не были ни императорами (как бы их ни характеризовали византийские авторы), ни даже римлянами. Это были германские завоеватели – варварские короли, деятели сложной переломной эпохи, последовавшей за падением Западной Римской империи. Произволен и обрыв левого ряда на Каракалле. На нем не прекратилась даже династия Северов, к которой относятся также недолгое правление Элагабала (218–222) и долгое – Александра Севера (222–235).

2. Сам характер используемого материала таков, что предоставляет Морозову, а за ним и Фоменко широкие возможности подбора угодных им вариантов при определении длительности правлений. С какого, например, года начинать «правление» Суллы? С 88 г. до н.э. (взятие Рима его войсками)? С 83 г. (высадка в Италии после войны с Митридатом)? С конца 82 г. (провозглашение диктатором)? Каким годом его кончать? 79 г. (сложение полномочий) или 78 (смерть)? Морозов и Фоменко отводят «правлению» Суллы четыре года. Варианты – от 10–11 до трех! Серторий в качестве римского династа придуман, видимо, Фоменко (у Морозова здесь сказано просто «сдвиг в 8 лет»). Серторий не правил Римом и дня. При господстве Цинны и Мария в Риме (87–83 гг. до н.э.) он был в рядах их сторонников. При Сулле и после Суллы находился вне Рима на положении политического изгнанника и в течение нескольких лет с группой своих приверженцев и в союзе с местными племенами вел в Испании партизанскую войну против римских войск. 21 год, отводимый на «правление» Помпея, – явная натяжка: Помпей в этот период действительно принадлежал к самым влиятельным политикам Рима и не раз получал чрезвычайные командования за пределами Италии и чрезвычайные полномочия в Риме.[64]64
  Утверждая, что период правления Помпея «так и называется „принципат Помпея”», авторы брошюры наивно повторяют нестрогое употребление этого слова немецким историком Эд. Мейером.


[Закрыть] На «правление» Цезаря, который перешел Рубикон в 49 г. до н.э. (с этого года его сторонники держали в руках Италию) и погиб в 44 г., Морозов и Фоменко отводят один год. На правление триумвиров (II триумвират) Фоменко – 17 лет (у Морозова здесь «сдвиг в 21 год»), но один из них – Лепид – был отстранен от власти уже через 6 лет после создания триумвирата, который так и распался. Уже с этого времени Октавиан (будущий император Август) остался властителем Запада (Антоний был на Востоке), так что и его время правления растяжимо. (Отметим еще две неточности в левом ряду: пропущены два эфемерных императора 69 г. Отон и Вителлий, а два других – Веспасиан и Тит – объединены в одном «правлении».) Что касается правого ряда, то система соправлений, развившаяся в Поздней империи, предоставляет еще больший простор для произвольного подбора «параллелизмов». Некоторые императоры вообще выпадают из списка – в их числе непосредственный преемник Диоклетиана Галерий (293–311), Лициний (308–324), Констант (337–350). В других же случаях императоры, правившие совместно или одновременно, включаются в ряд последовательных правителей, как Валентиниан I (364–375) и Валент (364–378), как Гонорий (395–423) и Аркадий (395–408), причем Гонорий был правителем Западной Римской империи, а Аркадий – Восточной (единственный восточный император, включенный в этот ряд!). Иногда «соправитель», включаемый в ряд, – вообще не император, как полководец Аэций, который помещен перед Валентинианом III. Далее следует еще один полководец-временщик Рецимер (Рици-мер), на чье время деятельности приходятся несколько императоров, выпадающих из ряда. Об Одоакре и Теодорихе уже говорилось. В результате подобного подбора появляется «смутный период» в 4 года между Диоклетианом и Констанцием Хлором, хотя разрыва в датах между этими императорами нет (более того, их правления частью перекрываются): между Констанцием Хлором и Константином появляется 18-летний период «тетрархов» (у Морозова отсутствует), хотя и между этими императорами нет разрыва в датах. Несомненно, что вариантность при таких подборах столь же велика, сколь и возможность подгонки цифр.[65]65
  Заметим, что в другой таблице (на с. 32) фигурируют некоторые их тех же императоров, но уже с несколько иными цифрами.


[Закрыть]

Такой подход к материалу и его результаты были подвергнуты уничтожающей критике уже в 1925 г.[66]66
  См. Никольский Д. М. Астрономический переворот в исторической науке. – Новый мир. 1925. № 1. С. 157–175. Ср. также Преображенский П. Ф. Николай Морозов и наука о человеке. – Антирелигиозник. 1926. № 11. С. 41–47 (в этом же журнале за 1933 г. были напечатаны также рецензии Н. М. Никольского, А. Б. Равовича, Е. Беляева и др.); Мишулин А. В. История с астрономией или астрономия против истории. – Революция и культура. 1930. № 23. С. 69–80.


[Закрыть] Авторы брошюры полагают, однако, что Фоменко (при участии Мищенко), «развив и формализовав» методы Морозова, получил «объективную методику» (с. 26). В чем же ее преимущества перед морозовской?

Уже Морозов указал-де и на «определенный событийный … параллелизм» «струй» (т. е. в нашем случае – двух рядов таблицы), Фоменко же проследил его «более последовательно (и на базе некоего полуформального алгорифма) …) Оказалось, что он распространяется очень глубоко, доходя иногда до полного тождества биографий (соответствующим образом формализованных)» (с. 31). Можно только спросить, до какой степени отвлечения от смысла должна была дойти «формализация», чтобы предположить тождество биографий, скажем, Сертория, который никогда не правил Римом, и Проба, который правил; Помпея – сына видного полководца и политика – и Диоклетиана – сына безвестного вольноотпущенника (добавим, что первый был прирезан на чужбине во время бегства, а второй спокойно умер в собственном дворце); полубезумного эротомана Калигулы и умудренного философией аскета-неоплатоника Юлиана и т. д. и т. п.?

В противоположность «не владевшему общей методикой» Морозову, Фоменко начинает с терминологии, придумывая новое значение для слова «династия», под которым он понимает «последовательность фактических правителей какой-нибудь страны безотносительно к их титулатуре и родственным связям» (с. 26). «Последовательность чисел, выражающих длительности правлений династии, Фоменко называет династическим потоком, а ее подпоследовательности, получающиеся отбрасыванием тех или иных соправителей, – династическими струями» (с. 26–27). Итак, исторический материал рассматривается абстрактно в виде ряда чисел, причем главным приемом выстраивания этого ряда оказывается «отбрасывание» материала (реального и конкретного), не ведущего к угодным результатам. Далее авторы брошюры сами перечисляют применяемые в «методике» приемы подгонки материала (на с. 27)[67]67
  Авторы объясняют эти приемы наивно описываемыми возможными ошибками «хрониста». Но ошибки и вообще особенности изложения древних авторов надо изучать конкретно, а не конструировать.


[Закрыть] и заботятся об «ограничении произвола» (собственного), хотя проще было бы его избегать. Но главное в том, что сами «струи» суть построение (а не материал), причем построение ни математическое и не историческое (оно не основано на историческом осмыслении источников). И если фактически поздняя Империя была системой[68]68
  Слово «система» мы употребляем (здесь и ниже) не в математическом, а в естественнонаучном значении.


[Закрыть] соправлений, то на каком основании не считаясь с фактами, преобразуют сложную реальность в линейный ряд?[69]69
  Не учитывая, кстати сказать, и того, что, кроме «рядов» императоров, можно выстроить и множество «рядов» местных властей (в провинциях, городах и т. п.), которые тоже нельзя было бы «отбрасывать».


[Закрыть] Систематизация принципов «методики» оказывается здесь всего лишь попыткой упорядочения произвольных приемов трактовки материала ее автором.

Авторы брошюры перечисляют еще девять «династических параллелизмов», добавленных Фоменко и морозовским. Они обещают, что после некоторых формальных операций над их материалом «восстановится исходная схема» истории Средиземноморья и смежных стран, и заканчивают свою брошюру вопросом: «… В чем причина такого устройства хронологической схемы (и других описанных в этой статье феноменов)?» (с. 35). Чтобы понять, в какую сторону этот вопрос нас обращает и на какую направленность методики он указывает, пора, наконец, перейти к «известным концепциям Морозова», которые многими позабылись и которые брошюра оставляет в тени.