Текст книги "Кинокосмос. Псовые в мифах и легендах народов мира. Популярная энциклопедия"

Автор книги: Анатолий Терехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Геркулес

Французская овчарка (бриар), жившая в XIV веке. Прославилась тем, что нашла убийцу своего хозяина и расправилась с ним.

В одной старинной хронике рассказывается о смелом и благородном поступке пса по кличке Геркулес.

Он принадлежал славному племени бриаров. Эта старинная порода была выведена в средние века в провинции Шампань и является гордостью Франции.

Бриары – крупные овчарки с запоминающейся внешностью. Длинная взъерошенная шерсть придаёт им несколько неопрятный вид. Хотя на самом деле они чистюли каких поискать. Глаза их прячутся за густой чёлкой, которая длинными прядями падает на морду. Лохматый хвост опущен, но кончик его приподнят. Норов у этих сильных и трудолюбивых пастухов незлобивый и добродушный.

Вот такой пёс по кличке Геркулес был у шевалье Обри де Мондидье. Шевалье служил в Париже при дворе Карла V. Служил честно и добросовестно, рыцарем был храбрым и преданным и этим снискал благосклонность короля.

Однажды, а было это летом 1371 года, король решил отправиться на охоту. Эта весть взволновала и обрадовала де Мондидье. Ведь для него, заядлого охотника, каждая такая затея была настоящим праздником, и он с воодушевлением стал готовиться к предстоящим лесным приключениям. Правда, накануне радостного события произошла небольшая оказия, которая слегка омрачила приподнятое настроение шевалье.

Рано утром, отправляясь на охоту, он стал невольным участником происшествия, которое его, скорее, удивило, чем огорчило. Его лохматый Геркулес, пёс умный и послушный, прощаясь с хозяином, повёл себя неожиданно дерзко и вызывающе. Он беспокойно заметался по двору и принялся громко лаять, а когда хозяин сел на лошадь, стал хватать его за ноги и тащить на себя. Затем, не слушая команд, забежал наперёд и преградил путь испуганно захрапевшей лошади. Обри и придворные пытались его приструнить, но безуспешно. Наконец шевалье это надоело, и он велел поймать пса и удерживать его, пока хозяин со свитой не покинет усадьбу. С большим трудом поймали слуги разбушевавшегося Геркулеса, который одного из них даже тяпнул за руку. Отъехав от дома, удивлённый Обри ещё долго слышал отчаянный лай любимого бриара.

…Ах, эти люди! Какими же они бывают непонятливыми! Не мог по-другому сообщить Геркулес, что его сердце исполнено предчувствием страшной беды, не мог по-другому поведать, что над его самым близким другом нависла чёрная тень смерти. Но напрасны были старания бедного пса…

Обри де Мондидье, растеряв в лесу своих слуг, самозабвенно мчался за крупным оленем, чьё «зеркало»[103]103
  У оленей – большое светлоокрашенное пятно ниже хвоста.


[Закрыть] мелькало среди деревьев и кустов. Всё дальше и дальше углублялся охотник в лес, всё слабее и тише становились звуки охоты: лай собак, крики людей, ржание лошадей. Увлечённый азартом погони, Обри не заметил, что давно уже стал не только преследователем, но и преследуемым. За ним незримой тенью следовал шевалье Макэр.

Злопамятный неудачник, главными «достоинствами» которого были зависть, жадность и трусость, Макэр давно возненавидел де Мондидье. Возненавидел за ум, силу и пригожесть, за весёлый и лёгкий нрав, за отчаянную храбрость в бою, за то, что, оставаясь честным и справедливым, всегда был в фаворе у короля. Но больше всего ненавидел за то, что Обри оказался более счастливым соперником в любви. Безусловно, Макэр старался скрыть свои подлинные чувства, но это ему удавалось не всегда.

Утомлённый погоней олень завёл охотников в непроходимые дебри. Бурелом и густые ветви вынудили Обри спешиться. Он намотал поводья на сук и, стараясь не упустить зверя из виду, начал пробираться вперёд. Путь преграждали поваленные деревья. В глаза и нос лезли надоедливая мошкара и липкая паутина. Осыпая труху, Обри с трудом забрался на поваленный дуб и, держась за его сухие ветки, выпрямился. Недалеко от себя он увидел тяжело дышавшего оленя. Зверь пытался высвободить рога из густого переплетения ветвей.

Спрыгнуть шевалье не успел. Свистящая стрела впилась ему в спину, следом – другая. Обри пронзила жгучая боль. Он резко дёрнулся, но устоял. Стрелы не давали дышать, не давали двигаться. Перед глазами всё поплыло. Собрав последние силы, шевалье обернулся. Шагах в двадцати от себя он увидел Макэра. В его руках был натянутый лук, а на потном лице застыло выражение напряжённого ожидания и страха. Поняв, что де Мондидье обречён, злодей злорадно ощерился и опустил оружие. «Макэр?!» – удивлённо прохрипел Обри и, ломая сучья, рухнул вниз.

Немного выждав, трусливый убийца вытащил меч и медленно приблизился к шевалье. Убедившись, что ненавистный соперник мёртв, он начал лихорадочно рыть мечом могилу. Но густая сеть крепких корней вынудила его отказаться от этой затеи. Тогда Макэр забросал тело шевалье валежником и, тяжело дыша, поспешил к своей лошади…

Когда после полудня рог протрубил большой сбор, к поляне, на которой находился король, со всех сторон потянулись усталые участники охоты. Вскоре вся поляна была запружена людьми, лошадьми, собаками и охотничьими трофеями. Отовсюду слышались громкие голоса, смех и восклицания. Разгорячённые охотники оживлённо обсуждали подробности закончившейся охоты. Вскоре выяснилось, что собрались не все – отсутствовал шевалье де Мондидье. Расспросили его слуг, но они ничего вразумительного сказать не смогли.

Шло время. Продолжал призывно звучать рог. Но шевалье не появлялся. Тогда встревоженный король велел всем рассыпаться по лесу и искать пропавшего рыцаря.

Вечером, когда малиновое солнце собиралось нырнуть в потемневший лес, люди вновь собрались на поляне. Новости были неутешительные. Единственным результатом поисков была найденная в лесу лошадь, принадлежавшая исчезнувшему шевалье. Стало ясно: с Обри де Мондидье стряслась беда.

Осиротевшая свита Обри, ведя в поводу его лошадь, вернулась домой и сообщила всем горькую весть. Геркулес встретил охотников отчаянным лаем. Он то подбегал к лошади шевалье и тщательно её обнюхивал, то, не переставая лаять, бросался к воротам и всем своим видом показывал, что готов немедленно бежать на розыски своего господина. Но на дворе быстро темнело, и было решено отложить поиски до утра.

Всю ночь обитателей замка тревожил тоскливый вой Геркулеса.

А рано утром, лишь только рассвело, из ворот замка выехала кавалькада всадников. Впереди всех мчался Геркулес. Попетляв по опушке, он уверенно нырнул в лес. Всадники с трудом поспевали за псом, и если бы не его голос, давно бы его потеряли. Всё дальше и дальше углублялись придворные де Мондидье в лесную чащу, всё труднее и труднее становился их путь. Когда же начались непролазные дебри, им пришлось спешиться. Дальше они пробирались пешком, оставив лошадей на одного из слуг. В сумрачном лесу люди медленно продвигались вперёд, часто окликая пса. Вдруг раздался его тревожный лай, сменившийся душераздирающим воем, и все поспешили на эти жуткие звуки. Подойдя поближе, придворные заметили у поваленного дерева кучу валежника, а рядом с нею Геркулеса. Пёс с рычанием пытался растащить эту кучу. Люди лихорадочно разбросали сухие ветки и увидели лежавшего ничком человека. В его спине торчали две стрелы. Вытащив стрелы, придворные перевернули убитого на спину и в страхе отпрянули: перед ними лежал их мёртвый господин.

После похорон шевалье де Мондидье Геркулес стал часто убегать из дому. и никто не знал, где он пропадает. Однако вскоре выяснилось, что Макэра начал преследовать некий пёс, бриар, в котором многие признали овчарку покойного шевалье. Настойчивость, с которой пёс нападал на Макэра, удивляла: где бы шевалье ни появлялся – на улице, за городом, во дворе королевского замка, – на него с рычанием и громким лаем набрасывался Геркулес. Макэр люто возненавидел пса и старался не попадаться ему на глаза, но открыто убить его не решался, ведь Геркулес не был безродным бродяжкой, а принадлежал семье рыцаря.

Поначалу придворные беззлобно подшучивали над Макэром. Однако то упорство, с каким пёс нападал на шевалье, стало вызывать у них недоумение, переросшее затем в подозрение. Окружающие принялись задавать Макэру вопросы, которые его явно раздражали и приводили в замешательство. Например, где он пропадал во время охоты? Никто не мог припомнить, что видел в лесу Макэра – он так же, как и шевалье де Мондидье, исчез в начале охоты. Позже всплыла ещё одна улика: перед тем, как скрыться в лесной глуши, Макэр под благовидным предлогом избавился от своего окружения и остался один. Не было тайной и его истинное отношение к убитому рыцарю – все знали, что под маской благородного шевалье прячется чёрная душа завистника, для которого удачливый де Мондидье был словно кость в горле.

Вскоре по Парижу поползли слухи, что несчастного шевалье де Мондидье убил шевалье Макэр. Слухи дошли до короля. Король собрал совет и потребовал от Макэра объяснений. Подозреваемый всё отрицал. Он был уверен: улик, доказывающих его вину, нет. Тогда брат убитого предъявил высокому суду две стрелы, которые оборвали жизнь де Мондидье. Это были стрелы Макэра. Уличённый во лжи преступник побелел и покрылся холодной испариной, но после минутного замешательства заявил, что эти стрелы у него украли. Он с упорством обречённого продолжал твердить о своей невиновности. Мнения присутствующих разделились. Большинство считало вину Макэра доказанной. Остальные в этом уверены не были. Выслушав советников, король глубоко задумался. Все, затаив дыхание, ждали его решения. Наступившую тишину нарушали лишь потрескивание светильников да тяжёлое дыхание Макэра. Наконец король встал с трона и объявил свою волю: «Я тоже склонен считать шевалье Макэра виновником смерти шевалье де Мондидье. Но твёрдой уверенности у меня нет. Слишком мало доказательств. И брать на себя кровь человека, чья вина полностью не доказана, я не хочу. Дело очень запутанное. Поэтому я решил предать Макэра Божьему суду. Завтра в полдень на острове Нотр-Дам он должен в честном поединке сразиться с псом покойного шевалье. Согласно древнему обычаю, проигравший будет считаться виновным и понесёт заслуженную кару. Такова моя воля».

На следующий день с утра на остров, омываемый водами Сены, устремился простой люд: на лодках, плотах и просто вплавь. Ближе к полудню со своими семьями и приближёнными явились бароны. Последним на остров в окружении многочисленной свиты прибыл король.

Небольшую зелёную поляну – арену сражения человека с псом – обступило множество народу. Все оживлённо обсуждали предвкушаемое зрелище. Но вот прозвучали фанфары, и на высокий помост поднялся герольд. Он объявил о предстоящем поединке и назвал имена соперников. А в конце, набрав полную грудь воздуха, громко провозгласил: «Да свершится Божья воля!» Затем герольд покинул помост и, убедившись, что ни у Макэра, ни у Геркулеса никакого оружия нет, доложил королю о готовности соперников к Божьему суду. Все замерли в ожидании поединка. На одной стороне поляны стоял дрожавший от страха шевалье, на другой – рвался с поводка рычащий, оскаленный пёс. Но вот по знаку короля раздался короткий сигнал фанфар, и поединок начался!

Был он коротким. Отпущенный на свободу пёс серой молнией бросился на врага. Едва шевалье успел сделать несколько шагов и принять боевую стойку, как Геркулес мощным броском сбил его с ног. Человек и животное, сцепившись в смертельной схватке, покатились по полю. Острые клыки Геркулеса впились в левое плечо Макэра. Французы не зря прозвали бриаров «собаками-ростовщиками» – редкий зверь мог похвастаться такой мёртвой хваткой. Обросшая морда пса окрасилась кровью. Казалось, ещё чуть-чуть – и он в бешенстве перегрызёт врагу руку. И вдруг, заглушая рычание пса, раздался душераздирающий крик: «Заберите собаку! Я виновен, виновен! Спасите!» Подбежавшие воины с трудом оторвали Геркулеса от истошно вопившего шевалье.

Божий суд свершился! Макэр признался в убийстве Обри де Мондидье. Король приговорил преступника к смерти. И здесь же, на поляне, палач отрубил ему голову. Справедливость восторжествовала!

В память об этом событии на портале церкви Мондидье установили каменный щит, на котором была изображена голова бриара – преданного и отважного пса, отомстившего за гибель своего господина.

К сожалению, церковь была разрушена в годы Первой мировой войны. Но память о благородном Геркулесе жива до сих пор.

* * *

От волка бежал, да на медведя попал.

Богат Мирошка, а животов – собака да кошка.

Волк овец не соберёт.

Вильнёт умом, как пёс хвостом.

Не ступай, собака, на волчий след: оглянется – съест.

Слышу лиса про твои чудеса.

Гинфорт

Гинефорт (искажённое «Кинофор», от греч. слов кион- «собака» и форос – «несущий»). Пёс, безвинно погибший в XIII веке во Франции от руки своего хозяина-рыцаря. Несмотря на запреты церковников, почитался простыми людьми как местночтимый святой. В конце концов церковь была вынуждена его канонизировать в образе бургундского святого Гинфорта (Кинофора).

Драматичная судьба Гинфорта перекликается с судьбой Гелерта и лежит в русле известного сюжета о трагической смерти животного-спасителя от руки человека.

История эта произошла в средневековой Франции, в одном из рыцарских замков, неподалёку от Лиона.

Владелец замка, имя которого не сохранилось, вернулся с охоты и зашёл в детскую проведать годовалого сына, которого он оставил на попечение грейхаунда Гинфорта. То, что рыцарь увидел, повергло его в ужас: на полу валялась опрокинутая пустая колыбель, малютки нигде не было видно, а посреди комнаты с окровавленной пастью стоял тяжело дышавший пёс. Кровь горячей волной ударила рыцарю в голову: его кроху-сына загрыз Гинфорт, любимый пёс, которому он доверял как самому себе! В ярости рыцарь выхватил меч и зарубил пса.

Ещё не успел затихнуть предсмертный визг грейхаунда, как на полу из-под вороха пелёнок раздался детский плач. Рыцарь торопливо подхватил малыша и, осмотрев его, убедился, что он цел и невредим. Волна облегчения и радости окатила счастливого отца, и он, воздав хвалу Господу, начал осыпать сына горячими поцелуями. Вдруг рыцарь увидел у своих ног змею! Крепко прижав к себе притихшего сына, он отпрыгнул в сторону. Когда первый страх прошёл, он внимательно присмотрелся и понял: змея мертва. Её тёмное, покрытое пёстрым узором тело, вытянувшееся в луже крови, было обезображено рваными ранами. «Так вот отчего у пса окровавлена пасть, – мелькнуло в голове рыцаря. – На нём кровь змеи, которую он загрыз, защищая малыша!»

Открывшаяся истина потрясла его до глубины души. По его щекам заструились непрошеные слёзы, к горлу подкатил горячий ком, а в груди бешено застучало сердце. Когда приступ отчаяния прошёл, он, превозмогая боль утраты, прошептал: «Боже милосердный! Прости мне этот тяжкий грех. Я в горячке погубил безвинного пса, смелого и преданного друга, который спас моего сына. Никогда мне не забыть этого страшного часа. Ничем мне не искупить этой вины». Затем он подошёл к мёртвому грейхаунду. Пёс лежал на боку. Из его глубокой раны ещё сочилась кровь – тёмно-красная лужа медленно растекалась по каменному полу. Его ноги были вытянуты, словно он мчался в стремительном беге, в котором ему не было равных. Рыцарь, как в заклятье, замер над телом пса. Затем из его груди вырвался подобный вою стон, и прозвучали горькие слова: «Бедный Гинфорт! Что я натворил! Нет мне теперь покоя ни на земле, ни на небе. Прощай, мой верный друг!»

На следующий день Гинфорта похоронили со всеми почестями. По приказу рыцаря на его могиле установили памятный камень, а вокруг посадили клёны. Рыцарь часто посещал могилу своего друга. Непреходящее чувство вины не покидало его до самой смерти. А погиб он в одном из сражений, пережив Гинфорта всего лишь на несколько лет.

Весть о трагической гибели пса, спасшего жизнь ребёнку, разлетелась по окрестным селениям. Передаваясь из уст в уста, она обрастала фантастическими подробностями, нелепыми измышлениями и суеверными выдумками. Вскоре прошёл слух, что покоящийся под могильным камнем пёс исцеляет недужных детей, утешает скорбящих и страждущих, дарит бездетным женщинам счастье материнства. Молва не уставала твердить о случаях чудесного исцеления людей, давно страдавших тяжкими хворями. И народ потянулся к одинокой могиле, вокруг которой на ветру шумели молодые клёны.

Вопреки запретам церкви, простой люд причислил пса к местночтимым святым, и с тех пор ручеёк почитателей святого Гинфорта не иссякал многие столетия.

Церковники не могли примириться с тем, что католики поклоняются собаке, и всеми силами боролись с новоявленной ересью. Они гневно обличали святотатцев с амвонов и предавали их анафеме. Они распускали чудовищные слухи о том, что уверовавшие в святость пса устраивают на его могиле кровавые оргии и приносят ему в жертву невинных младенцев… В конце концов святоши выкопали труп несчастного пса, сожгли его, а пепел развеяли по ветру.

Справедливости ради следует признать: повод для подобных обвинений давали сами почитатели святого Гинфорта. Обряды, которые они совершали, не всегда были безобидными, а порой – просто опасными. Например, они ставили у собачьей могилы обнажённого ребёнка, зажигали у его ног множество свечей и уходили, оставив испуганного малыша среди языков пламени. Это нередко приводило к тому, что несчастные дети получали ожоги, а иногда и погибали. Впрочем, бывали и случаи выздоровления – вера, как известно, лечит.

Завидное упорство клириков в битве за людские души и кошельки понять можно. Однако, если справедливо утверждение, что в основе святости лежит Любовь, то право на святость у собак, пожалуй, ничуть не меньше, чем у многих людей. Во всяком случае, на святость низшего ранга – местночтимую.

В конце концов церковь пошла на уступки. «Имя Гинефорт было присвоено одному бургундскому святому, и церковь объявила, что на самом деле святой пёс был превращён в человека. Бог, как было сказано, обладает силой одарить животное душой, если оно выкажет доброту и героизм, придав ему человеческое обличье. Но, предостерегала церковь, Господь может так же и превращать людей в животных, если поведение их будет греховным или похотливым. Таким образом, Гинефорт стал известен всей Франции как «собачий святой», блаженный, непосредственно произошедший от собаки»[104]104
  Каррен… С. 42.


[Закрыть].

Народное почитание святого Гинфорта длилось почти восемь веков и угасло лишь в начале XX столетия.

Однако память о собаке-святом продолжает жить и в наши дни.

В 1987 г. на экраны вышла французская кинолента «Монах и колдун», в которой отображены споры вокруг святого Гинфорта, увиденные глазами брата Этьена, доминиканца-инквизитора.

Легенда о святом Гинфорте стала также одним из источников повести Кита Донахью «Похищенное дитя» (2006 г.).

В заключение отметим, что наделение пса Гинфорта человеческой душой – случай редкий, но не исключительный. Подобной благодати, например, удостоились пёс Гелерт и безымянная собака, спасшая от голодной смерти святого Роша из Монпелье (см.: Спасители).

Гифр («шумный, крикун») И Гери («жадный»)

В скандинавской мифологии псы богини смерти Хель.

Гифр и Гери охраняли повелительницу царства мёртвых ужасную Хель. В её царстве обитал ещё один пёс –Гарм. Он, подобно Керберу, сторожил вход в её владения.

У Гери в мире асов проживал тёзка – личный волк Одина (наряду с другим волком – Фреки, см.: Гери и Фреки).

В «Младшей Эдде» Гифр и Гери не упоминаются. О них известно из «Речей Фьёльсвина»[105]105
  Конвей… С. 151.


[Закрыть].

С принятием христианства Хель превратилась в предводительницу Дикой охоты (или в злую колдунью), а её хвостатые охранники – в адских псов (см.: Собаки Дикой охоты). Среди простого народа существовало поверье, что адские гончие преследуют души грешников и загоняют их в преисподнюю. Вид и норов у этих собак тоже были адскими: по ночному небу с громким лаем проносились чёрные злобные псы с острыми клыками и горящими красными глазами.

Гончая Диармайда

В ирландском эпосе любимая собака Диармайда, воина-фения из отряда Финна.

Имя этой собаки затерялось в веках. Но печальная история, в которой её судьба переплелась с судьбами близких ей людей, дошла до наших дней[106]106
  Изложено по кн.: Кельтские мифы: Валлийские сказания. Ирландские сказания. Екатеринбург. 2006.


[Закрыть].

Однажды, когда подоспело время, гончая Диармайда ощенилась тремя славными щенками. Заботливая сука согревала их своим теплом, кормила молоком, тщательно вылизывала и берегла. Её собачье сердце было полно нежности и любви к своим малышам. Не мог нарадоваться появлению долгожданных щенков и Диармайд – как настоящий охотник он знал истинную цену хорошей гончей. (О Диармайде см. также: Ядовитые собаки, Бран; Собаки.) Но это была не единственная его радость. Совсем недавно он обрёл красавицу-жену и большой уютный дом, красовавшийся на холме среди густых лесов. А случилось это вот как.

Как-то раз, на исходе зимы, когда валил мокрый снег и дул сырой ветер, уставшие фении вернулись с охоты, поужинали и легли спать. Вдруг раздался стук в дверь, и на пороге появилась уродливая старуха. Её давно нечёсаные космы спускались до пят, а из запавшего рта торчал гнилой зуб. Дрожа от холода, она подошла к Финну и прошамкала: «Позволь мне лечь рядом с тобой». Но Финн брезгливо поморщился и отказал ей. Старуха заплакала и подошла к Ойсину. Но и он ей отказал. Опять заплакала старуха и обратилась к Диармайду. Красавец-воин никогда не отказывал жёнам и, тяжко вздохнув, приподнял край медвежьей шкуры, под которой спал холодными ночами. Нырнув под косматое покрывало и немного полежав, старуха со вздохом произнесла: «Ох, Диармайд, семь лет я брожу по белу свету и ни разу не спала у очага. Отнеси меня к нему». Недовольно буркнув, воин отнёс её к очагу, от которого сразу же сбежали гревшиеся там фении. Посидела привередливая старуха у огня и говорит: «А теперь, Диармайд, согрей меня своим телом». Поперхнулся воин от возмущения, но, когда увидел в слезящихся глазах старухи мольбу и отчаяние, не посмел ей отказать и уложил рядом с собой. А перед тем, как смежить веки, ещё раз украдкой на неё поглядел и не поверил своим глазам: рядом с ним безмятежно спала прекраснейшая из жён на земле! И прежде чем забыться коротким сном, потрясённый воин ещё долго любовался её неземной красотой.

Утром красавица его спросила: «О, Диармайд, скажи мне, где бы ты построил дом?» – «На зелёном холме, будь моя воля», – ответил ей Диармайд. Выйдя наружу, воин с изумлением увидел на холме большой красивый дом. «Иди же, – сказала ему ночная гостья, – это твой дом». – «Без тебя я не пойду», – заявил Диармайд. «Хорошо, я пойду с тобой, но обещай, что никогда не напомнишь мне, какой я была прежде». – «Обещаю», – произнёс воин и, крепко обняв деву, сладко её поцеловал. Затем взял её за руку и повёл к своему дому.

И потекли для возлюбленных блаженные ночи и дни, полные неги и любви!

Но всё чаще и чаще вспоминал Диармайд о своих товарищах. И однажды, заметив в его глазах грусть, супруга ему сказала: «Ты, верно, соскучился по своим друзьям. Иди к ним». – «А кто присмотрит за моей гончей с тремя щенками?» – «Ничего с ними не случится». И Диармайд ушёл к фениям.

А его жена, увидав приближавшегося к дому Финна, вышла на порог и приветливо поздоровалась с ним. «Ты, очевидно, гневаешься на меня?» – спросил её Финн. «Нет, – ответила хозяйка дома. – Войди в дом, и я угощу тебя старым вином». – «Я войду, если ты исполнишь мою просьбу». – «Чего же ты хочешь?» – «Щенка от любимой гончей Диармайда». – «Бери любого».

Вечером, когда Диармайд вернулся домой, его у порога встретила взволнованная сука и один раз громко пролаяла. Встревоженный Диармайд пошёл за собакой и увидел, что одного щенка нет. Разгневанный воин крикнул жене: «Зачем ты отдала щенка? Разве ты забыла, какой ты была, когда я тебя приютил?» – «Ах, – воскликнула жена, – ты не должен так говорить!» Остывший Диармайд попросил у неё прощения, и они помирились.

На следующий день Диармайд вновь ушёл к фениям. А к молодой хозяйке пришёл Ойсин. Его она тоже радушно пригласила в дом, чтобы угостить вином. Но он ей сказал, что примет приглашение лишь тогда, когда в подарок получит щенка. Жена Диармайда дала ему щенка.

А вечером Диармайда у порога родного дома встретила гончая и два раза тревожно пролаяла. Проследовавший за нею охотник убедился, что исчез и второй щенок. Обида и злость овладели его сердцем, и он, глядя на поникшую суку, громко произнёс: «Если бы она помнила, какой была прежде, она бы не отдала щенка!»

Утром Диармайд отправился к фениям. А к его жене пришёл Каойлте и отказался пить вино, пока не получит в дар щенка. И он получил его.

На исходе дня вернувшегося Диармайда встретила гончая. Её печальные глаза были полны слёз. Трижды пролаяла она, и в её голосе было столько отчаяния и боли, что не выдержал Диармайд и гневно сказал жене: «Если бы ты помнила, какой ты была, когда я пустил тебя к себе на ложе, ты бы не отдала последнего щенка!» – «Ох, Диармайд, – воскликнула жена, – не надо было тебе так говорить!»

Два шага успел сделать к ней огорчённый воин, чтобы попросить прощения, и застыл поражённый: не было ни любимой жены, ни уютного дома – всё исчезло! И только одинокая гончая понуро стояла на пустом холме.

Проведя ночь на голой земле, утром опечаленный Диармайд решил обойти всю землю, но найти свою возлюбленную, и, быстро собравшись, отправился в путь. Рядом бежала гончая.

Вскоре они вышли к морю и увидели у берега корабль. Долго они плыли на нём, пока не пристали к незнакомому острову. Выйдя на берег, воин и его собака пошли дальше. Долгим и утомительным было их путешествие. Всё больше и больше слабела гончая в тоске по своим щенкам. И однажды её сердце не выдержало горькой разлуки, и она умерла. Диармайд взял остывающее тело гончей на руки и в глубокой печали побрёл дальше. Вдруг он увидел у себя под ногами каплю свежей крови. Это была кровь его умершей собаки. Поднял он каплю и спрятал в тряпицу. Чуть погодя он заметил вторую капельку крови, затем третью. Их он тоже спрятал в тряпицу. Вскоре Диармайд повстречал на своём пути поросший полевыми цветами высокий холм. Оплакав любимую гончую, он похоронил её на вершине холма.

Наконец, дорога привела его к стенам королевского дворца. Здесь он узнал, что совсем недавно вернулась дочь короля, пропадавшая по злой воле колдуна целых семь лет. Вернулась и тяжко захворала. Много перебывало у её постели лекарей, много было перепробовано снадобий и лекарств. Но ничто не помогало – королевна таяла на глазах. Сердцем почуял Диармайд: он у желанной цели! И не ошибся. Пробравшись ночью в опочивальню королевской дочери, он увидел на ложе свою супругу и кинулся к ней.

Никаким пером не описать радость этой встречи: поцелуи и слёзы, вздохи и объятия и снова поцелуи! Наконец, придя в себя и вытерев слёзы счастья, королевская дочь тяжко вздохнула и произнесла: «О мой милый Диармайд! Я никогда не буду здоровой, потому что каждый раз, когда я думала о тебе, я теряла по капельке крови из своего сердца». – «Не беда, – отвечал ей Диармайд. – Я собрал живую кровь моей гончей, и она спасёт тебя». – «Увы, – печально вздохнула королевна, – кровь мне поможет лишь в том случае, если я её разбавлю родниковой водой и выпью из чаши короля Чудесной равнины. Но тебе не достать этой чаши – ни один человек не пил из неё и никогда не будет пить». – «О радость моя, клянусь, я её достану даже из-под земли! Скажи только, как попасть в то королевство?»

И Диармайд отправился на поиски волшебной чаши. Однако прежде чем она оказалась в его руках, ему довелось испытать жестокие битвы с чудовищами и великанами, злые колдовские чары, мучительный холод, испепеляющий зной и многие другие смертельные опасности.

Но вот, преодолев все преграды, Диармайд вернулся к возлюбленной. Он наполнил заветную чашу родниковой водой, добавил в неё три капельки крови гончей и поднёс к губам жены. Испив целебного напитка из волшебной чаши, королевская дочь исцелилась!

По такому случаю во дворце заиграла весёлая музыка и был устроен богатый пир. За пиршественным столом Диармайд и его вновь обретённая супруга сидели возле короля и королевы. Остальные места занимали родовитые бароны, храбрые рыцари, прелестные дамы и прочий люд. А среди многочисленных слуг, музыкантов и шутов то тут, то там мелькали собаки. Им тоже перепало славное угощение!

Но не было среди них гончей Диармайда. И это печалило его сердце.