Текст книги "Эскадрилья наносит удар"

Автор книги: Анатолий Сурцуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Анатолий Сурцуков
ЭСКАДРИЛЬЯ НАНОСИТ УДАР
(Повести и рассказы)

ЭСКАДРИЛЬЯ НАНОСИТ УДАР

ОТ АВТОРА

Вашему вниманию предлагается описание подготовки и выполнения боевых задач в Афганистане одной вертолетной эскадрильей.

Автором предпринята попытка рассказать о событиях начала восьмидесятых годов прошлого столетия, увиденных глазами капитана советских ВВС.

Все события, факты, имена, диалоги, явления природы и ощущения, приведенные в данном издании, – ПОДЛИННЫЕ.

СТРАХ

На войне боится каждый. Не боится только дурак или псих. Особенно страшно поначалу, когда не знаешь, откуда ждать основной опасности. Потом чувство опасности притупляется, сознание получает возможность принимать осмысленные решения, но все равно в глубине души остается постоянное чувство настороженности чуткого зверя, знающего, что в любой момент по нему может грянуть выстрел. Это что касается лично твоей любимой шкуры…

Однако на войне у командиров есть и другие страхи – за действия своих подчиненных (справится – не справится), за действия взаимодействующих подразделений (поддержат – не поддержат), и самый Главный Страх – за правильность принятого тобой, отцом-командиром, РЕШЕНИЯ…

Однажды, в июле 1982 года, штабом 40А была задумана операция под Газни. Рядовая, в общем-то, «текущая» операция, коих было много. Достаточно сказать, что в тот год 50 осап [1]1
  Осап – отдельный смешанный авиационный полк.


[Закрыть]не вылезал из таких операций, как мужичок в средней полосе осенью не вытаскивал лаптей из чавкающей грязи. Всего-то и надо – к северо-западу от Газни в ущелье высадить десант, около двухсот человек. Ну, само собой, поддержать огоньком сверху, подвезти потом боеприпасы и харч, воду и после победной реляции вывезти десант обратно к едреной мамке в родные казармы к долгожданным полковым кухням. Правда, в ущелье этом, по данным ненаглядной разведки, духов ощущалось голов четыреста, исламских комитетов – с десяток, складов с оружием, из-за которых все это затевалось, – аж восемь, и прикрывался весь этот гадюшник ни много ни мало сорока зенитками, часть из которых наши старые знакомые – ДШК, [2]2
  ДШК – крупнокалиберный пулемет конструкции Дегтярева и Шпагина.


[Закрыть]а вот другая часть – вещь посерьезнее, ЗГУ, [3]3
  ЗГУ – зенитная горная установка.


[Закрыть]которые мы на своей шкуре попробовали в Панджшере. Эта хрень с двумя стволами (каждый калибром 14,5 мм) способна БТР расколоть, не то что хлипкую, лоскутную броню «восьмерок».

Раненько утром накануне операции пригнали мы свою стайку вертушек из родного Кабула в Газни и стали ждать прилета командующего ВВС 40А В. Г. Шканакина, который должен был поставить задачу.

Мы к тому времени были уже тертые волки – не слепые котята, прибывшие на войну десять месяцев назад.

Не успели остановиться винты, как мои ребята без напоминаний, по отработанной схеме побежали добывать данные о районе предстоящих действий – кто в ХАД, [4]4
  ХАД – органы госбезопасности Республики Афганистан.


[Закрыть]кто в Царандой, [5]5
  Царандой – органы внутренних дел Республики Афганистан.


[Закрыть]а кто и в «Каскад» с «Никелем». [6]6
  «Каскад», «Никель» – кодовое наименование спецназа ГРУ и МВД СССР во время афганской войны.


[Закрыть]Не то чтобы мы не доверяли нашей родной разведке, а так, на всякий случай, – уточнить, дополнить сведения о районе, где предстоит утром кувыркаться, – всегда нелишне.

Через час картиночка по крупицам, как из мозаики, была собрана. А тут и командующий подоспел, а с ним – свита из офицеров штаба, человек двадцать.

Выстроили нас прямо на стоянке, развернули с десяток схем, нарисованных на ватмане (наверное, не одну ночь солдатики мучились, чертили), и начал «оператор» (офицер оперативного отдела) унылым, занудливым голосом, как пономарь, зачитывать РЕШЕНИЕ.

Только смотрю я, как другой офицерик под аккомпанемент этого гундежа в карту указкой тычет, и начинаю медленно холодеть, несмотря на июльскую жару. Мамочки, да они же нам маршрут десантирования назначают аккурат через самое скопище этих самых ДШК и ЗГУ! Это по нашим, «уточненным» данным, о которых, похоже, в штабе-то не догадываются…

Тут Шканакин заметил мои невнятные телодвижения и, обращаясь персонально (ну как же, старый знакомый по Панджшеру, Мазари-Шарифу, Миттерламу и другим не менее знойным заварушкам), спросил: «Тебе что-то непонятно?!» Откуда только наглость у меня взялась? Обычно я человек почти застенчивый, а тут брякнул: «Товарищ командующий, дык ведь костей не соберем по этому варианту!»

В. Г. (так его за глаза звали, т. к. Владимир Геннадьевич и есть имя-отчество командующего) сурово насупил брови и, надвигаясь взглядом, как танк на окоп, спросил: «А что ТЫ предлагаешь?!»

Суетливо и сбивчиво, опасаясь, что перебьют, заткнут, не дадут сказать самого главного, жизненно важного, стал я излагать свой вариант: как просунуться в это злосчастное ущелье. И тут, конечно, перебили. Вскинулся навстречу моему словесному потоку оператор и возопил:

«Товарищ командующий, да что этот комэска себе позволяет, мы всем штабом думали, отрабатывали, схемы по ночам чертили, а он…»

Ну, думаю, все, куда нам, знай свое место, получил по сопаткам, молчи, хрящ, и не чирикай. И тут происходит нечто странное. Командующий жестом останавливает этого блудоверта и произносит пугающую фразу: «Тебе, комэска, выполнять основную задачу; как ты скажешь, так и будем работать, а вам (это он обратился вновь к свите) за ночь все схемы переделать, как он говорит».

Немая сцена, занавес пополз было, закрывая застывшую «группу товарищей», но тут я опять встрял, ухватившись с отчаянием обреченного за его концы:

«Там еще пара укрепрайонов мне мешаться будут на заходе, да и прикрытие не мешало бы…»

В. Г. задумался, посмотрел куда-то вглубь себя и изрек:

«…Завтра в восемь утра этих объектов не будет… А что касается прикрытия… Восемь Су 25-х и 12 МиГов 21-х тебе хватит?»

Я мысленно поперхнулся и, с трудом сохраняя невозмутимый вид, выдавил из себя: «Хватит».

«Ну, тогда вперед, командир», – захлопнул дверь всех сомнений командующий и исчез в вихре подхвативших его дел…

И наступило утро. Не знаю, что там думали стрельцы в ночь перед соответствующей казнью, но мне довелось до утра передумать немало.

Утреннюю благость мгновенно разрушили десятки одновременно раскручиваемых винтов. Неуклюже подскакивая на неровностях, вертушки одна за другой подрулили к взлетке и, набычась, угрожающе задрав хвосты, ввинтились в серый туманный воздух. ПОШЛИ!..

И все. Там, внизу, остались сомнения, раздумья, прочая лирика. Идет ПОЛЕТ, и тебе уже не до чего, кроме того, что с тобой в полете еще стая волков, которых ты обязан вывести на цель; выждав момент, подать знак, когда вцепляться в горло врагу, не дать им устроить бестолковую свалку при этом и, обдурив соперников, обойдя капканы, привести всю стаю в целости и сохранности обратно к восторженно и с надеждой ожидающим самкам и детенышам…

И тут, прервав сумасшедший ритм полета на ПМВ (предельно малой высоте), буквально под брюхом, подбросив вертушку вверх, раздается взрыв. Что это? Теряюсь в догадках, судорожно, в доли секунды перебирая возможные варианты. Подбили кого-то, столкновение со склоном, подорвался какой-нибудь БТР? Крутим башкой на 360 градусов и видим – вразвалку, вальяжно из-за склона появляется пара «двадцатьчетверок» Буренского, командира звена соседней эскадрильи, которые нас на заходе должны прикрывать. Суматошно вращая винтами, они спешат освободить нам путь. Оказывается, вертушки, расчищая нам заход, любезно уронили на мешающий при заходе укрепрайон пару «соточек» (бомба ОФАБ-100, калибром 100 кг), но при этом шамканули, гады, по времени… Ну, благо, разорвавшиеся под нашим брюхом бомбы веером осколков вокруг брызнули, а то бы, как говорится, вся задница была в шрамах. Ладно, не до переживаний сейчас, за вечерним «чаем» обсудим.

Вот и ущелье…

Мрачное, с серыми насупившимися склонами, узкое и зубастое, как пасть дракона. Я ныряю туда первым, как с трамплина в холодную воду, и за мной, засасываемые в водоворот его изгибов, суются остальные. Каждый пилот в этот момент – туго натянутый лук, готовый к мгновенному выстрелу, но в эфире – тишина, мы давно привыкли действовать молча, оставляя радиосвязь в девственной чистоте для непредвиденного,да и подарки врагу (он ловко использовал результаты радиоперехвата) надоело делать.

С ходу, не размазывая траекторию захода, сразу после четвертого разворота, развернув против ветра машины, по одному приземляемся, и не успевают еще мелькнуть над обрезом двери пятки крайнего десантника, резко взлетаем, переводя машины сразу в набор высоты и, маневрируя, уходя от возможных трасс сзади и спереди (потому что, когда ты ее, трассу, увидишь, будет поздно), вылезаем из ущелья.

Уф, теперь можно выдохнуть. Только можно ли? До аэродрома – минут двадцать, всякое может приключиться…

Однако в эфире по-прежнему тишина, только периодически борттехник по СПУ (переговорному устройству между членами экипажа) талдычит о нормальной работе аппарата.

После посадки все по условному рефлексу, выработанному в эскадрилье, собираются у машины ведущего.

Щупаю взглядом всех, зная насквозь каждого пилотягу, пытаясь понять, все ли в порядке, и тут замечаю заруливающую крайнюю нашу «восьмерку».

Боже милостивый, что за вид, сказала бы княгиня после бала поручику. Вертушка, жалобно подвывая движками, мостилась на стоянку, всем своим видом показывая, как ей досталось. И было отчего ее пожалеть: стабилизатор растерзан в клочья, бока иссечены отметинами от крупнокалиберных пуль, тросы антенны, перебитые у основания, бессильно свисают…

Мчимся к ней, из кабины вылезает обескураженный Васька Хозяинов, замыкающий нашей группы, имевший меньше всех опыт в десантировании, самой «сладкой» из наших задач. Оказалось, он позволил себе чуть размазать четвертый разворот, чтобы половчее, как ему казалось, выйти на посадочную прямую, и чуток, совсем немного, выскочил по тому направлению, которое нам «обязывали».

Здесь-то духи, которые, как псы на поводке, сидели и не могли нас достать, обрадовались и со всей дури его «постригли»…

И вот тут стало мне страшно, да так, как давно уже на этой войне страшно не было. Господи, а если бы он еще немного дальше «заступил», а если бы мы шли ТЕМ маршрутом, а если бы последствия ЭТОГО вылета были серьезнее, то в РЕШЕНИИ, которое я лично навязал, я был бы ВИНОВАТ?!!.. А ГЛАВНОЕ… СКОЛЬКО РЕБЯТ ПОЛОЖИЛИ БЫ?!!

Противная, стылая склизь забралась внутрь, вольготно раскинулась и не покидала меня всякий раз, когда впоследствии приходилось неоднократно принимать на войне одной (потом другой, потом третьей, четвертой) РЕШЕНИЕ…

«Ты помнишь, как все начиналось», – пел в те времена Макаревич.

А начиналось все это в далекие теперь уж времена начала восьмидесятых годов двадцатого века от Рождества Христова…

ЭСКАДРИЛЬЯ «ЗЕЛЕНЫХ»

Я давно замечал, что тип аппарата, на котором летаешь, накладывает отпечаток на выработавшийся характер, привычки, традиции внутри каждого «клана». Например, истребители – ребята, как правило, чванливые, эгоцентричные, привыкшие, что они в центре внимания многочисленных обеспечивающих служб. Они – лидеры по определению, из них вырастают хорошие Командующие, но общаться с ними можно, если в основном работаешь «на прием».

Бомберы – ребята компанейские, но себе на уме и привыкли темнить; так их система воспитала, много у них там всяких ну очень военных тайн, как же – «ядроносцы».

Транспортники – коллективисты, у них в экипаже все расписано и отработано за множество поколений: кому после посадки добро пробивать, кому самолет заправлять и обихаживать, кому за водкой бежать, кому гостиницу и баб для экипажа обеспечивать.

Ну а вертолетчики (это мы, стало быть) – народ простой, без особых затей, привыкший друг за дружку держаться, «пахари войны», не вылезающие из этого состояния больше четверти века, да и в периоды краткого затишья между очередными войнушками – то тебе Чернобыль, то Спитак, то еще какая-нибудь напасть, где без нас – никуда… Ну не может истребитель в самое жерло реактора сунуться, чтобы запихнуть в его изрыгающую огонь и радиацию пасть очередную порцию песка, свинца или еще какой гадости, придуманной химиками.

Не может он и в окоп врага заглянуть, чтобы разобраться с ним в «прямом контакте», да и в обнимку с нашими бойцами в атаку ходить, прикрывая их в прямом смысле сверху собой, тоже не может. И уж ни одному транспортнику в кошмарном сне не приснится на ладошке подать пехоте-матушке, задвинутой судьбой в горы, ущелье или еще куда-нибудь, где черт ногу сломит, боеприпасы, харч, воду и письма от любимой матрены, без коих воевать невозможно, а для нас это – повседневная работа.

Я уж не говорю о сомлевших раненых бойцах, которые, ожидая вывоза вертушками с поля боя, считают оставшиеся минуты своей жизни, молясь на командира экипажа вертолета, как на Господа Бога.

Для каждой такой работенки есть специализированные машины. Например, Ми-24 – это летающий танк, вооруженный до зубов, бронированный, даже по своему внешнему виду наглый и угрожающий.

Летающие мастодонты, транспортные Ми-6, или их «сыночки» Ми-26 – воздушные амбары, вмещающие столько и стольких, что этого иногда даже экипаж не знает.

Ну а Ми-8, «восьмерка», настоящий универсал, может все, что делают остальные вертушки в отдельности, только еще много больше.

Кто на ней начал летать, на другую машину уже, как правило, не пересаживается, если только в познавательном плане, для пополнения коллекции освоенных аппаратов, но при этом никогда не изменяет основному пристрастию, такая это машина умница.

По непонятному, укоренившемуся у военных коду для запутывания врага в эфире было принято именовать в открытых радиопереговорах Ми-24 «полосатым», Ми-6 – «большим», а Ми-8 – «зеленым».

* * *

Наша эскадрилья («эскадра», как это принято несколько залихватски произносить в авиации) – часть большого коллектива, именуемого вертолетным полком. Базировалась она вместе с этим полком соответственно в далеком (смотря от чего, впрочем), забытом Богом и центральным военным руководством местечке под труднопроизносимым названием Магдагачи.

Получив туда назначение, я два дня учил это милое наименование. В просторах бескрайнего Дальневосточного военного округа этот п.г.т. находится (именно находится, т. е. с трудом находит себя на карте) наискосок от Благовещенска, верстах в пятистах, что по здешним меркам не является гигантским расстоянием. Гарнизон там считался «ссыльным» – туда, как в наказание, могли отправить тянуть служебную лямку офицеров из других, более комфортабельных районов. Названием этого «теплого» местечка, где не растут даже вишни, пугали впечатлительных мамочек выпускников училища лихие кадровики, делая при этом выразительную паузу и пристально глядя в глаза.

Соответственно и народ подбирался здесь лихой. Если в течение первого года пребывания в этом краю вечнозеленых помидоров (не успевают вызреть) персонаж от тоски из-за чувства максимальной удаленности от цивилизации не сходил с ума по пьяни, то приживался, как-то приноравливался, находил себе хобби или еще какое-либо занятие и, забывшись в проходящей мимо череде лет, приобретал задумчиво-философский вид, с характерным взглядом, устремленным в бесконечность.

Мне была удостоена честь занимать в этой эскадре пост заместителя командира эскадрильи, или иначе – замкомэска.

Кто это и чем он занимается? У, это серьезно… Ну, вы, наверное, видели дирижера, суматошно размахивающего палочкой перед оркестром, располагаясь спиной к публике? Так вот, замкомэска – тот тип, который расписывает партитуру предстоящих полетов в виде плановой таблицы, составить которую – большое искусство. По правде говоря, дано это не всем.

Он должен знать качества каждого пилота и десятки умных инструкций (ошибись в их применении – и встреча с прокурором неизбежна). Только он и вышестоящие авиабоссы могут дать летчикам ряд экзотических допусков (право на выполнение определенных, редких видов полетов). Ему принадлежат право и обязанность определять готовность к самостоятельному выполнению молодым летчиком освоенных упражнений, проверять командиров звеньев (к. з.), которые в основном «инструкторят» своих пилотов, и многое, многое другое…

Нет, никто не говорит, замполит (к примеру, в эскадре) тоже важен и нужен, но вот он ушел в отпуск, и вроде ничего, никто за это время Родину не продал, а замкомэска, если вдруг слегонца (заболеет, мало ли, простуда, допустим, в понедельник обнаружится) – то все, кранты. Сразу в эскадре невроз, комэска бегает, кричит, потные к. з. сидят с унылыми рожами над своими кусками плановой таблицы, а свести вместе эти лоскуты несведующему – все равно что одновременно пытаться дуть в несколько саксофонов, или параллельно сшивать пиджак и брюки.

Надо сказать, что с начала учебного года (да-да, в войсках тоже ведется такой отсчет) боевой расчет нашей эскадры имеет одну весьма важную особенность, а именно – к нам свели всех вновь назначенных молодых командиров экипажей с полка, и она мгновенно стала «молодежной», процентов на восемьдесят состоящей из хороших, способных ребят, но с командирской чашки (сиденья командира экипажа) еще ничего не умеющих, зеленых…

Ну что ж, «не можешь – научим», такова, видно, наша, пилотов постарше, судьбинушка.

ВАРЯГИ

В начале афганской эпопеи в Союзе мало кто представлял, что это такое – «оказание интернациональной помощи».

Отрывочные публикации в газетах рисовали радужные картинки раздачи муки и хлеба местному населению, на фотографиях фигурировали жизнерадостные лица советских солдат, помогающих возделывать поля сомлевшим от счастья дехканам, и уж, видно, чтобы войска совсем не потеряли навыки, иногда «проводились учения», в которых условный «противник» непременно бывал разгромлен. При этом отличились какой-нибудь рядовой Пупкин и лейтенант Шмыгло.

Обязательным было именование противника в кавычках, а также ритуальные фразы типа: «наращивая темпы боевой учебы… воодушевленные решениями N съезда партии… проникнувшись чувством высокой ответственности…» и т. д. и т. п.

Однако прошло несколько месяцев, и в застоявшуюся болотную монотонную повседневность гарнизонной жизни начали просачиваться первые слухи о столкновениях с реальным, а не кавычным противником, о потерях, о первых героях и совершенных подвигах, о, мягко говоря, небезупречном поведении в боевых условиях имеющегося у нас вооружения.

От всех этих слухов исходил запах потаенной романтики, будоражащей воображение. Слухи ложились на почву, давно и мощно унавоженную самой эффективной в мире советской пропагандой, в сознание войска, застоявшегося без настоящего Дела.

Генетически в памяти солдат и офицеров звенели победные марши парадов победителей старших поколений. Призывные трубы рождали желание немедленно защищать «интересы Родины, партии, государства», а ощущение невероятной мощи военной машины рождало у каждого служивого уверенность в выполнимости любой поставленной задачи…

Эскадра продолжала натаскивать в полетах молодых, «зеленых», вновь назначенных командиров и их таких же сопливых пока «праваков» (так именуют в экипажах летчиков-штурманов, сидящих в кабине справа от командира вертолета).

В те времена еще не было проблем с топливом, запчастями, другими потребностями, необходимыми для содержания государством дамы капризной и дорогой во всех отношениях, имя которой – Авиация. Строевые полки летали в две смены по три-четыре дня в неделю, а уж училищные только по воскресеньям и праздникам могли себе позволить перевести дух.

Календарь монотонно, но неумолимо отматывал день за днем.

Дни смыкались в недели и месяцы. Шла Боевая Учеба, и все увереннее становилась в воздухе поступь пацанов, все более азартными и дерзкими смотрелись на полигоне их маневры, все более точными – ракетные залпы и бомбы, выпущенные с их вертолетов. Даже внешне они изменились, стали «увесистей», погрузнели лицом, походка и движения стали неторопливыми, вальяжными, тембр голоса приобрел баритонально-басистый благородный оттенок. В общем, начал происходить процесс, который в авиации называется «появилось в заднице перо…».

И вот тут объявились в полку вернувшиеся из командировки в Афганистан два первых славных экипажа, снаряженные туда в незапамятные времена, – Федора Степанова и Юры Костюкова.

Когда-то, провожая варягов в неизведанные дали, те, кто оставались на родном берегу, не чаяли увидеть воинов снова. Так и в полку не думали, что сможем увидеть посланные на усиление экипажи обратно. Была уверенность, что уж героев, первыми нюхнувших пороха, непременно переведут в какое-нибудь элитное подразделение, дислоцируемое, само собой, в престижном месте. Мысли о более трагичных вариантах старательно изгонялись из сознания по причине суеверности, присущей всему летно-техническому составу.

Поэтому возвращение героических персонажей на давно сформировавшиеся подмостки нашего театра гарнизонной жизни по степени произведенного эффекта походило на появление тени отца Гамлета.

Они смотрелись благородными странствующими рыцарями, прибывшими из чужой и загадочной страны усталыми, покрытыми дорожной пылью и неувядаемой славой, в доспехах, несущих следы вражеских стрел, дротиков, копий. Их чело несло печать приобщенности к вселенской тайне бытия.

Мгновенно наша молодежь утратила приобретенный было пафос, снова превратилась в милых щеночков, подобострастно махающих хвостиками, тихо поскуливающих от нестерпимого желания увидеть: а что там, за дверью?

По такому случаю объявили офицерское собрание. Обычно это было скучное протокольное мероприятие из разряда «обязаловок», с которого всеми правдами и неправдами стараются «свалить».

В этом случае оказался полный аншлаг.

Варяги сидели в президиуме, негромкими голосами вещали «Откровение».

Выглядели они живописно. Федя Степанов в кителе, который смотрелся чужеродно на его высокой, угловатой, худой фигуре, привыкшей к летному комбинезону, возвышался над остальными. Его скуластое лицо, обрамленное сверху копной курчавых черных волос, никогда не поддававшихся расческе, сохраняло невозмутимость сфинкса.

Из темных, глубоко запавших глаз, холодно взиравших на окружающее пространство, как из жерла вулкана периодически вырывались протуберанцы огня, испепеляющего душу изнутри, – того самого неумолимого огня страсти самоутверждения, что поднимает на немыслимую высоту человека, чья душа подготовлена к этому, коли промыслом Божьим отведена ему данная роль. И не дай Бог, если кто-то подсунется в уготованные другому сани незрелым, нахально натянув на себя тогу бессмертного супермена. Мысли эти возникали спонтанно, но кто знал, чем это обернется в дальнейшем…

Юра Костюков, обыкновенный по виду белокурый русич, представлял собою внешне полную противоположность Федору. При взгляде на него вспоминалось неспешное течение широкой русской реки, вольготно раскинувшей свое русло среди бескрайних степей. Китель сидел на нем как влитой, на груди таинственно и завораживающе мерцал боевой орденКРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ, который нам до этого доводилось видеть только в музеях.

Боевой орден не вручался в советские времена спортсменам, знатным хлеборобам, строителям и т. д. Боевыморденом награждались лишь воины за подвиги на поле брани. От него веяло историей, славной историей побед всех предыдущих поколений воинов Советскойармии, которыми мы столько лет были напитаны усилиями всей мощи партполитпропаганды.

Солнечно улыбаясь, он говорил о противозенитных маневрах, о комплексном огневом воздействии по противнику, о взаимном прикрытии при действиях в паре и прочих хитростях, необходимых для выживания в бою.

Мы недоумевали. Какое, на хрен, выживание? Что, разве доисторические пуштуны не разбегаются при одном лишь виде незнакомых им до этого «шайтан-арбы» (как называют они вертолеты, причем лучшие в мире)? Оказалось, далеко не так…

Далеко за полночь продолжалось это неординарное офицерское собрание, град вопросов, казалось, не иссякал. Но «всему есьм начало, всему должно и конца бысть»…

В эту ночь заснуть скоро удалось немногим. В сознании рисовались рельефные картины сражений, лихих атак, лунные пейзажи невиданной страны, совершенные тобою лично и твоими товарищами подвиги и, чего уж там, сияющий новенький орден на младой груди по возвращении домой, к любимой, глаза которой выражают при этом ну полный восторг и безграничное восхищение… Да-а-а… Это что-то…

Наверное, в этом основная суть всех деяний мужиков – удивить и восхитить любимую женщину, а все остальные мотивации – это пыль цивилизации, оболочка…

О плохом не думалось, вернее – не хотелось думать. Да и черт возьми наконец, нас для ЭТОГО столько лет готовили, нам за ЭТО деньги платят, на то мы и АРМИЯ, обеспеченная всем необходимым благодаря нашему полунищему НАРОДУ!

Вот и постоим за его интерес.Ну, а почему он, этот интерес,так далеко распростерся, разберемся попозже, на месте, когда Родина позовет…

КОМАНДА

Ну вот и раздалась она, эта самая команда…В часть пришло распоряжение о подготовке одной эскадрильи на вертолетах Ми-8 («зеленых») к сентябрю месяцу для выполнения интернационального долга в республике Афганистан.

Так пафосно это звучало в документе, хотя не очень было понятно, кто к кому и почему влез в кабалу с этим самым интернациональным долгом.

Срочно были уточнены планы подготовки, намечены сроки переучивания на новейшую модификацию «восьмерки» – Ми-8МТ.

Эта модификация сделала машину в полтора раза более мощной, дав ей новое качество универсала для выполнения многих задач в суровых горных условиях.

Полеты стали еще более интенсивными. Летать стали не менее четырех раз в неделю, и уже более никто не скулил, что ему мало полетать досталось.

Мы, руководство эскадрильей, стали как-то ближе друг другу, объединенные одной Большой Целью – подготовить вовремя эскадру, да и самим успеть подготовиться. А в руководство-то входили всего пять человек.

Возглавлял нашу команду,естественно, командир эскадрильи, иначе – комэска. А это – Сергей Михайлович Гусев, бывший замполит (это его предыдущая должность) – высокий, красивый, статный парень. Он знал о том, что красив, и делал все, чтобы не соскочить с достигнутого пьедестала, выделяясь всегда идеальным пробором, начищенными до блеска ботинками, режущими глаз стрелками на обычном летном комбинезоне, да и манерами. Но при этом не «выделывался», как бы это ни было удивительно, удерживая балансир поведения между понятием «своего в доску» парня и «требовательного командира». Летчик он очень даже неплохой, за что его народ, в общем-то, уважал. Ну а то, что ни одной плановой таблицы не составил, так для этого у него есть я, да и не царское это дело… Зато как говорит! Заслушаешься. Нет, недаром все-таки наших замполитов учат, кое-что и они могут…

Штатный замполит у нас – Саня Садохин. Среднего роста крепыш с курчавыми черными волосами, приятно улыбчивый, с простым лицом деревенского парня из средней полосы. Он нравился народу в эскадре своей ненавязчивостью, отсутствием профессионального занудства, присущего другим замполитам, своей дружелюбной открытостью и внешней простотой. Но простота была только снаружи. На самом деле в этой курчавой голове постоянно шла работа ума, направленная на анализ «политико-морального состояния подразделения». Надо сказать, что замполиты в авиации занимают летные должности. В отличие от некоторых, Саня отменно летал, был неплохим инструктором, а уж стрелял неуправляемыми ракетами лучше всех в эскадрилье. Да и мне он нравился чисто по-человечески, и поэтому мы, как говорится, «дружили семьями».

Инженер эскадрильи (если правильно называть, получится гораздо более тяжеловесно – заместитель командира эскадрильи по инженерно-авиационной службе) – Витя Ковлагин. Высокий жердина, ростом под два метра, и при этом худой, как велосипед, скуластый, с резко очерченным ртом и колючими злыми глазами, обладающий стремительностью движений застигнутого врасплох таракана, он не очень-то стремился быть популярным у подчиненных и начальников, это у него получалось само собой. Дело в том, что, несмотря на жесткость характера и предельный пофигизм в манере общения, Витюша – специалист от бога, таких раз-два и обчелся. А уж если стоит конкретная задача, то у него включается «ЧР» (чрезвычайный режим), и нет той стены, которая могла бы устоять под бешеным напором Витькиной энергии. Авторитета Ковлагину добавляло еще и его злостное браконьерство, в чем не было ему равных. Не вспомнить случая, чтобы из «лесного магазина» (так наши бабы, измученные беспросветной продуктовой немощью военторгов, называли тайгу) вернулся он без добычи.

Умение добыть, достать, выбить, найти, добиться высоко ценилось в совковой Руси…

Старший штурман эскадры – Кузьминов Вячеслав Григорьевич. Пожилой человек, страшно сказать, уже сорок лет. Он всех старше, опытней, и поэтому постепенно начал подготовку к заслуженному дембелю. У него был вид человека, за плечами которого тяжелая и не всегда усыпанная розами прожитая жизнь. Многочисленные морщины избороздили его лицо. Такому лицу на вид можно дать и пятьдесят, и шестьдесят, и сто шестьдесят лет. Он, Григорьевич, уже вне возраста, вне времени, вне нашего мира и его страстей…

Ну и, наконец, начальник штаба Вовочка Григорьев. Широколицый, с глубоко посаженными маленькими глазками и остреньким тонким носом, плотно сжатыми в ниточку губами, он напоминал росомаху, чутко и настороженно вынюхивающую только ей известную добычу. Работа НШ (начальника штаба) трудна и многогранна, забот всегда немерено, другой бы шизанулся на ней, ан нет, у Вовочки всегда стабильное настроение, и в перетрудившемся состоянии застать мне его ни разу не удалось.

А уж по пьяни – и вовсе сибарит. Блаженно прищурясь, со смаком отхлебывая из граненого стакана, зажатого в левой руке, случайное пойло с видом, каким потягивают виски на великосветском рауте, другой рукой держа сигарету, Вова мурлычет песенку: «Сигарета, сигарета, только ты об этом знаешь…» И все, нирвана достигнута. Счастливый человек, как ему мало надо от жизни для кайфа.

Да, еще замкомэска остался, то бишь я, но о нем пусть другие напишут, если сочтут необходимым.

В синем месяце апреле, как пелось в одной песенке, пришла в полк разнарядка для поступления в академию.

Надо понимать, что ее ценность для Дальнего Востока во сто крат выше, чем где-нибудь в Александрии, гарнизоне-мечте всех служивых в армейской авиации.

Разнарядка – это путевка в Большой мир, мир цивилизации, это выигрышный счастливый билет лотереи, призом которой является перспектива служебного роста, возможность вырваться из дикого, незаменяемого места службы, где до конца жизни можно прослужить капитаном, это возможность обеспечить проживание своей семьи в достойных условиях, в общем – это Рио-де-Жанейро глазами шайки О. Бендера. «Интересно, кому в этом году такой билетик в настоящую жизньдостанется?» – подумали мы.