Текст книги "Ришелье"

Автор книги: Анатолий Левандовский

Соавторы: Франсуа Блюш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

ПРЕСТИЖ КОРОЛЕВСКОЙ ВЛАСТИ

Ибо несть власти не от Бога.

Святой Павел

Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как он него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, ибо такова есть воля Божия.

Святой Петр

Мы все являемся в некотором роде жертвами романтического представления о царствовании Людовика XIII и образе простоватого короля, находящегося под тиранией своего деспотичного кардинала-министра. Однако эти представления ошибочны, а с тех пор, как самой сложной задачей министра стала, по его собственному выражению, победа над рабочим кабинетом монарха, и неправомерны.

Людовику XIII могло недоставать физического обаяния, он мог противоречить самому себе, колебаться, мямлить, лепетать – он не был от этого менее уважаем народом и духовенством, обожаем солдатами и возвышаем знатью. Любой другой мог быть смешон своей чрезмерной стыдливостью, причудами, упрямством, жестокостью, двусмысленными привязанностями и ханжеством; кто угодно, но только не Людовик XIII. Французы не сказать чтобы знали, но чувствовали, что их король велик; что этот капризный ребенок имел твердый характер; что этот жестокий человек был чувствителен; что, будучи нерешительным, он способен был сделать правильный выбор; что этот лишенный харизмы глава государства являлся преданным слугой общества. Но прежде всего это был Король; король, наместник Господа (как все правители, правящие по божественному праву); король, служивший Франции (ибо он был «старшим сыном церкви»). Приводимая ниже таблица резюмирует французскую королевскую власть, иногда сравниваемую с неким мистическим телом:

Этот религиозный характер французской королевской власти, особенно подчеркивающийся при Людовике XIII, является личной убежденностью и повседневной реальностью той эпохи. За тщедушной, далеко не всегда заметной фигурой короля угадываются небесный свет и величие, которые представляются его уделом, подчеркивая власть и авторитет, вытекающие из божественного права.

Ришелье, изучивший и право и богословие, понимает это политическое воплощение королевского фактора. Его самого сделала кардиналом церковь; согласно христианским канонам, именно Бог сделал Людовика королем – точнее Королем. Служить ему, служить усердно, последовательно, верно, убежденно, посвятить ему жизнь, все свои силы – значит подчиниться Всемогущему и следовать наставлениям святого Петра. Претендовать на разделение с королем власти, коей он единственный является хранителем, было бы святотатством; кроме того, это было бы противоречием королевской традиции, здравому смыслу и самому разуму…

…Ибо не является царствованием, когда царствуют двое… (Корнель) [56]56
  «Смерть Помпея» (1643), трагедия, посвященная Мазарини.


[Закрыть]

Людовик XIII, несомненно, был лучше известен и лучше понят в эпоху романтизма. Можно вспомнить, например, о монументальном исследовании Пьера Шевалье «Людовик XIII, корнелевский король» [57]57
  Chevallier Pierre Louis XIII, roi cornélien. Paris: Fayard, 1979.


[Закрыть]. Но что любопытно: публика, полностью согласная с реабилитацией монарха, продолжает преувеличивать роль и реальную власть кардинала-герцога. Хлесткое суждение Вольтера – «Ему не хватало только короны» – еще находит своих почитателей, даже если эти последние не считают больше Людовика Справедливого «слугой священника». Лучше информированная часть общества, напротив, вынашивает идею или образ двоевластияили некоего дуумвирата.Говорящие термины, но в данном случае трудные для интерпретации и непонятные для теоретиков абсолютной власти. «Верховная власть не более делима, чем точка в геометрии» (Карден Ле Бре, 1632). Вот почему ученый Жозеф Бержен, избегая слов «двоевластие» и «дуумвират», предпочитал называть это «успешным сосуществованием». Это добродушное выражение прекрасно налагается на эксперимент практически уникальный в истории: «разделение власти между Людовиком XIII и его главным министром».

Сен-Симон, великий поклонник монарха, сделавшего герцогом его отца, писал: «Любое из великих деяний, которые свершались тогда, происходило только после того, как было обсуждено королем и Ришелье в самой глубочайшей тайне». И добавил с редкостным для себя здравомыслием: «Кто бы мог сказать, не будучи там третьим, какую часть каждый из них имел в их задумывании, разработке, планировании того, кто будет ими руководить и осуществлять; который из двух присоединялся, приниженный и поправленный?»

Ответ скрыт в самом вопросе. Решает монарх, исполняет министр. Самое трудное для автора замысла заключается в убеждении лица, принимающего решения. Мы еще рассмотрим детально, что предпринимал Ришелье, чтобы добиться нужного ему решения Людовика.

ДОЛЖНОСТЬ РАСПЛЫВЧАТАЯ И СОМНИТЕЛЬНАЯ

Ришелье в принципе являлся человеком короля и был обязан проводить его политику, не имея какой-то определенной роли и обязанности.

Жозеф Бержен

Кардиналу-министру при исполнении своих обязанностей не хватало надежности, этой привилегии современного функционера. Король мог поймать своего излишне нервного министра на слове всякий раз, когда тот просил своей отставки. А ведь Ришелье делал это очень часто. В ноябре 1630 года, в «День одураченных», король мог бы предпочесть Арману дю Плесси Мишеля де Марильяка [58]58
  К счастью для Ришелье, королева-мать закрыла задвижку.


[Закрыть]. В 1642 году король во время заговора Сен-Мара мог бы предпочесть непреклонному министру своего милого друга [59]59
  Так Людовик XIII называл Сен-Мара.


[Закрыть].

В остальном слово «должность» не имеет большого смысла. Никогда выражение «первый министр» не означало при Людовике XIII всемогущества главного министра. В 1624 году, когда король, подталкиваемый матерью и сознающий всю посредственность своего окружения, призвал Ришелье к управлению страной, он не выказывал в его отношении ни малейших признаков симпатии. Хотя кардинала называли «главой Совета», он был им лишь благодаря своему положению князя церкви. Долгое время Ришелье был неприятен своему господину, находившему его слишком самоуверенным, надменным, тщеславным, не заслуживающим доверия. Доверие было завоевано лишь со взятием Ла-Рошели (1628), но и оно было эфемерным и относительным, как свидетельствуют первые часы «Дня одураченных».

Как нам кажется, большая часть авторов придают слишком большое значение грамоте от 21 ноября 1629 года, назначающей кардинала «первым министром государства». Капетингские институты королевской власти на самом деле не предусматривали никакого «первого министра». С другой стороны, «главный министр», как его называли в то время, имел гораздо более двойственное положение. «Ришелье, в принципе, являлся человеком короля и обязан был проводить его политику, не имея какой-то определенной роли и обязанностей» (Ж. Бержен). Главный министр может представляться «некоей частью самого короля… его советчиком и участником его трудов» (Флешье); но это не значит, что его немедленно не могут заменить на кого-то другого.

Следовательно, подобное странное сосуществование не является в полной мере всевластием. Ришелье мог копить почести и должности – попечитель Сорбонны, гроссмейстер навигации и торговли, губернатор Бретани, Бруажа и Гавра, начальник каторжных работ, аббат Клюни, Премонтре и тринадцати других аббатств; он мог с гордостью носить голубую ленту ордена Святого Духа, кичиться своим герцогством-пэрством, герб которого украшал его новенький дворец [60]60
  Дворец кардинала, будущий Пале-Рояль.


[Закрыть]; но ему было достаточно хоть немного не понравиться своему господину, чтобы оказаться удаленным от двора и управления и быть сосланным в какое-нибудь мрачное приорство.

Но дело было не только в возможной опале. Людовик XIII, несмотря на свою физическую и умственную стойкость, мог внезапно умереть (и король и кардинал были слабы здоровьем). А ведь у него не было детей – по крайней мере до 1638 года. И ни для кого не было секретом при дворе и в городе, что, если королем станет Месье, «первый министр» тут же будет лишен всех своих почестей, должностей, титулов и доходов, возможно, даже призван на суд и осужден покинуть Францию.

Всем было известно, что кладбища полны незаменимыми людьми. Ришелье, невзирая на всю свою власть, считался заменимым. Именно это отличало его от Бэкингема и Оливареса, его собратьев и современников, validosанглийского и испанского королей. Правая рука Людовика XIII не имел с ними ничего общего. Он «пользовался расположением короля, но в этом расположении не было интимности, личного расположения», очевидного у Стюартов и у Филиппа IV Испанского. Людовик XIII – не такой добряк, как его отец Генрих IV, и менее доверчивый, чем его сын Людовик XIV, – хранил и навсегда сохранил дистанцию. Ришелье обладал важным запасом способностей, необходимых для должности министра,но ими обладали и другие. Не посещая частных особняков, замков и парламентов, король Франции имел под рукой канцлера, сюринтенданта, четырех опытных государственных секретарей, маршалов, компетентных государственных советников, полностью посвятивших себя королевской службе, введенных в курс дела всех пружин молодой административной монархии, которая пришла на смену былой патриархальности и беспорядку.

Вот почему Арман Жан дю Плесси, кардинал-герцог Ришелье, этот столь сильный и столь прочно закрепившийся у власти человек, будет до самой смерти так же уязвим, как Кончини или Робеспьер.

КОРОЛЬ И КАРДИНАЛ

Силы и возможности министра пугали и тревожили короля, в то время как со своей стороны министр страшился импульсивности своего суверена. Непрерывность управления зависела от способности Людовика XIII понимать и поддерживать замыслы Ришелье и, с другой стороны, от воли к власти Ришелье, целиком поставленной на службу королю.

Ив-Мари Берсе

Множеством факторов можно объяснить то согласие, которое среди бесконечных случайностей способствовало единству суверена и его министра на протяжении восемнадцати лет. Они оба отличались хрупким здоровьем. У короля были приступы эпилепсии; он умирал от туберкулеза; он переболел рядом тяжелых болезней. Ришелье всю свою жизнь мучился приступами мигрени; он болел малярией; он был покрыт гнойниками и страдал от ужасного геморроя. Да, их здоровье было хрупким, но железная воля давала им возможность терпеть боль. Воин, любитель псовой и соколиной охоты, Людовик дни, месяцы, можно даже сказать, годы проводил верхом; в военных кампаниях он разделял простую жизнь солдат; Ришелье выдавал свою хроническую усталость только подергиванием мускулов его аскетичного лица.

Они были патриотами по расчету, традициям, чувствам, которые разделяли со своей облеченной плотью родиной. Если они исполняли свою службу – службу короля и службу его помощника, – то не из любви к абстрактной власти, а из врожденного чувства долга. Дело было не в службе, дело было во Франции. Когда они пришли к управлению государством (они освятили, смягчили, очеловечили это понятие, чтобы государство, родина и Франция наложились друг на друга и пришли к согласию), они обновили великую страну. Они действовали совместно, стремясь закрепить в капетингском королевстве преданность власти, превратившуюся впоследствии в патриотизм. Они одновременно работали над десятком проектов, не испытывая нужды спорить или торговаться по их поводу. Они хотели, чтобы Франция стала великой, процветающей, грозной и блистательной. Они хотели, чтобы знать продолжала властвовать и командовать страной, но чтобы она в то же время служила преобразованной монархии. Они хотели, чтобы за неимением возможностей искоренения «ереси» законы обеспечивали королевству и королю религиозный мир. Они хотели, чтобы чиновники стали выразителями правительственной воли; чтобы «судейские крючки» не требовали больше своей независимости; чтобы епископы проявляли усердие; чтобы церковь не злоупотребляла своими законными привилегиями и так далее. Они не мечтали ни об Эльдорадо, ни об острове Утопия. Впрочем, они вообще не мечтали; они творили, сосредоточивая реальные или потенциальные силы старой монархии, чтобы сделать из Франции первое государство в Европе.

Когда люди соглашаются по стольким пунктам, тесное сотрудничество становится если не приятным, то по крайней мере логичным. Достаточно, чтобы каждый из двух актеров занимал свое место: чтобы Ришелье никогда не повторял ошибок Кончини или Люиня и не стремился поучать короля или доминировать над ним. Чтобы король был достаточно терпеливым, смиряясь с интеллектуальным превосходством своего подчиненного; в нашем случае королевская набожность и его естественная осторожность по отношению к кардиналу-священнику сыграет заслуживающую внимания роль, особенно когда им в разгар Контрреформации понадобится осуществлять парадоксальную внешнюю политику.

Историки часто сожалеют, что не могут участвовать в тайных встречах и слушать секретные переговоры; например, узнать, как кардиналу удавалось добиваться одобрения королем своих планов. К счастью, публикация бумаг Ришелье помогает нам встать на верный путь. В своих «сообщениях» королю или в докладных записках Ришелье то приводит убедительную совокупность аргументов, то составляет план проекта, чтобы его господин решил пункт за пунктом, делая пометки на полях. Можно было бы восстановить хронологическую последовательность этих бесконечных политических дискуссий. Пример 1629 года кажется нам довольно типичным, чтобы проанализировать весь механизм.

«Сообщение, составленное королю после взятия Ла-Рошели для пользы его дел», занимает свое место среди важных политических дел. Ришелье назначено выступить с этим сообщением не с глазу на глаз вечером, а на важном Совете, проводимом 13 января. Он торжественно начинает: «Теперь, когда Ла-Рошель взята, если король желает показать себя самым могущественным монархом мира и самым уважаемым государем, он должен обдумать перед Богом и тщательно и в полной тайне изучить вместе со своими верными креатурами, что желаемо его персоне и что следует преобразовать в его государстве». «Касаемо внутренней политики» необходимо, чтобы король «окончательно разрушил гнездо ереси», взяв Кастр, Монтобан и Ним. Следует «снести с лица земли те замки, которые не являются пограничными», и «как следует укрепить те, что являются пограничными». Следует помешать парламентам угрожать «так называемым суверенитетом», противоречащим «благу королевства». Король должен проявить свою власть; ему обязаны «безоговорочно подчиняться и большие, и малые»; он назначит хороших епископов; он выкупит земли, отчужденные от домена, и тому подобное. Программа реформ во внешней политике также составлена: «Еще остаются беспорядки, которые следует урегулировать, но для первого раза довольно исправления основных».

Вторая часть сообщения королю, изложенная уже не с таким пафосом и страстью, является частным ударом, как говорят игроки. Если король ее подписывает, она становится декларацией тихой войны, началом знаменитой «тайнойвойны» против чрезмерных экспансионистских устремлений Австрийского дома: «Следует принять в качестве постоянного плана противодействие быстрому продвижению Испании.Ввиду того что эта нация имеет целью увеличить свое господство и расширить свои границы, Франция должна думать только об укреплении собственных границ, и строить порты,чтобы иметь сообщение со всеми соседними государствами, и помогать им защищаться от притеснений Испании, когда на то представится случай». Откуда для короля вытекает необходимость «обрести могущество на море»; «укрепиться в Меце и продвинуться до Страсбурга, если возможно, чтобы обеспечить входв Германию»; иметь также «открытый выход» в швейцарские кантоны и т. п. Стараться избегать «разжигания открытойвойны с Испанией», но не бояться «быть признанными благодаря силе в Италии», а также «думать о Наварре и Франш-Конте, как о принадлежащих нам землях, поскольку они прилегают к Франции».

Словом, на двух страницах текста кардиналом-министром изложена вся внутренняя и внешняя политика. Король может оспаривать некоторые пункты, но 13 января 1629 года положение Ришелье беспроигрышное: он не боится потенциальной отставки.

Три месяца спустя Людовик XIII, отныне уже «признанный благодаря силе в Италии», готовится уехать из Сузы – 28 апреля он направлялся в Лангедок, – оставляя командование армией своему «кузену», кардиналу Ришелье. Накануне их расставания кардинал определяет свое положение. С одной стороны, сохраняются проблемы в Италии; с другой стороны, продолжается война с протестантами. Министр представляет своему господину меморандум из восьми статей: «Пункты, которые облегчат королю решение накануне его отъезда» (иными словами: указания, данные кардиналом по его просьбе). Шесть первых касаются позиции в отношении наблюдения за герцогом Савойским, столь же ненадежной, сколь и возможной. Вероятно, король не слишком в курсе событий, и поэтому вопросы помогают руководить ответами. Но в этом и заключается мастерство Ришелье.

I. Кардинал пишет: «Знать, что делать в случае, если месье Савойский откажет в необходимых поставках продовольствия королевской армии или исподтишка помешает его доставке». Примечание короля: «Взять силой то, что не хотят дать добровольно, вступив в государство герцога». Далее Ришелье пишет: «II. Если не получено продовольствие из Казале, как то, которое должно поставляться, так и то, которое привозят из Прованса?» Людовик XIII еще более уверен в себе: «В этом случае я разрываю договор, и мы вступаем в войну». Остальное соответственно.

Взамен кардинал-министр, похоже, отвечая на «запрос» короля, вручает ему «Сообщение» о том, что он «должен сделать по прибытии в Лангедок». Он советует ему остановиться в Балансе и сгруппировать там свои войска (28 000 человек, которые до конца года необходимо увеличить до 50 000); осадить Прива, захватив множество городишек, таких как Ле-Виган, Барьяк, Лагорс, Але, Шанж, Сюмен и т. п. Он просит его «опустошатьвсе города, которые невозможно захватить»: Ним, Кастр, Монтобан. «Сообщение» заканчивается так: «Ваше Величество не должно, по моему мнению, испытывать никаких трудностей при получении всех городов, которые пожелает. Все условия, которые они предложат, будут хороши, лишь бы они выказали абсолютное подчинение Вашему Величеству, так чтобы их укрепления были разрушены, и чтобы они оставались в тех же границах, как все другие города Франции».

Обратите внимание на это «по моему мнению»,смягчающее советы, которые больше смахивают на приказы. В начале «Сообщения», из учтивости и осторожности, кардинал прежде всего пишет следующую фразу: «Невозможно подать достоверное сообщение Его Величеству о том, что он должен делать по прибытии в Лангедок, поскольку, возможно, ему будут предложены другие диспозиции, которые оно не может себе представить, и такие – в некоторых мятежных городах, – что оно будет вынуждено начать свое наступление на них».

Мораль этих трех примеров проста: Ришелье приходилось быть весьма убедительным, чтобы вызвать у короля подобное послушание. Монарх должен был питать к нему большое доверие, чтобы согласиться послушно следовать советам, иногда больше напоминающим приказы. Однако, размышляя над пометками короля, можно быть уверенными, что Людовик XIII не был «свадебным» королем. Никогда еще в истории исключительный культ государства не объединял столь прочно двух людей.

КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ

Способный государь является для государства большим сокровищем. Рассудительный Совет, каким он и должен быть, является сокровищем не меньшим, но согласие обеих сторон особенно драгоценно, поскольку от него зависит процветание государства.

Ришелье. Политическое завещание

Издавна известно или подразумевается, что король не осуществляет власть в одиночку – «своей головой» и согласно «своей благодати». Несмотря на абсолютную власть, «он во многом полагается на свой Совет, – пишет Ришелье, – и ничего не делает, не выслушав его мнения» («Политическое завещание»). Вплоть до революции знаменитая формулировка «Король и его Совет» или «Король, будучи на своем Совете» будет отмечать тысячи королевских решений. Похоже, Франция эксклюзивно обладала подобными коллегиальными отношениями, предохранительной мерой против тирании или деспотизма. Ришелье был не только привлечен в Совет благодаря убеждениям и политическому складу ума, но и нашел там свою выгоду: если ему необходимо было одолеть короля, он должен был заполучить в союзники самых важных членов Совета. Таким образом, он постепенно становился руководителем и наставником государя.

Совет являлся органом, от которого монарх получал информацию, у которого он мог навести справки, с которым мог подискутировать и которому, наконец, мог объявить свое решение. Во французском праве Совет единственен в своем роде – это аксиома. На практике он разделяется на заседания или сессии – их состав и компетенция часто меняются, – предназначенные для нужд финансов, юстиции, решения спорных вопросов и королевской администрации. Такие сессии также для удобства назывались «советами»; они были не менее авторитетными, чем единый Совет.

Примером «идеального» Совета всегда являлся Совет регламента 1661 года – величественный, благородный, рациональный, символически отмеченный присутствием Декарта и реально – Кольбера. Он был отмечен сессиями «правления» и частным Советом; это учреждение, которому завидовали все канцлеры Европы, представляло собой настоящий каркас административной монархии. Увы, этот Версаль государственного права еще не существовал при Людовике XIII, этот прекрасный классический Совет еще не был создан. Во времена Ришелье мы видим будущий институт власти еще в зачаточном состоянии. Размытость структур, некоторая неразбериха, конфликты полномочий могут использоваться дальновидным политиком – а кардинал-министр был именно таким, – но в самой природе великого государственного мужа заложено если не постоянное преобразование, то по крайней мере постоянное действие. В 1616 году «Совет является толпой» (Ж. Барбей) и хаосом. В 1630 году тот же самый Совет, подретушированный главным министром, становится почти гармоничным. Это Кольбер еще до Кольбера.

Постановление от 18 января 1630 года ставит на первое место Совет дел и депеш.Именно его имеют в виду, говоря о совершенном Совете. Говорят также об узком или кабинетном совете, или о совете министров. Его члены называются министрами (или государственными министрами). Совет дел и депеш собирался по вторникам и был верховной инстанцией, прямым предшественником Верховного Совета Людовика XIV.

Совет государства и финансовсобирался утром в четверг. Наряду с королем и королевой он объединял в недавнем прошлом принцев, кардиналов, герцогов-пэров, офицеров короны. Во времена Ришелье его состав разбавляют государственные секретари, государственные советники и несколько следователей. Эта сессия Совета еще сохраняет обширный и разнообразный круг обязанностей: духовенство, судебные споры, службы, ренты, домен, налоги, публичные работы и т. п. Среда предназначалась для более специализированного Совета по финансам.Это малый предшественник Королевского Совета, развившегося позднее по указанию Кольбера. Наконец, в субботу проходил частный Совет,предок советов партий 1661 года.

Это перечисление, неточное и неполное, дает лишь слабое представление о запутанности подобных структур. Мне известны лишь два ученых, способных не потеряться в этом лабиринте: покойный Ролан Муснье, автор положения по «Постановлениям Королевского Совета при Людовике XIII», и мой коллега и друг Мишель Антуан, единственный специалист по Совету.

Новое постановление от 1630 года, подготовленное еще 3 января 1628 года «в поле перед Ла-Рошелью», заботится об отделении настоящих специалистов (государственных советников, назначенных королевской грамотой) от любителей (государственных советников, назначенных патентами), а также о распределении следователей по кварталам.

Ни Людовик XIII, ни Его Высокопреосвященство не хотят отныне видеть в Совете бестолковых принцев, амбициозных герцогов, некомпетентных дворян, прелатов, не имеющих административных навыков. По воле Ришелье, юриста без диплома, хитрого, несмотря на свою горячность, вынужденного лавировать («День одураченных» еще впереди), общая структура Совета неустанно уточняется, упорядочивается и совершенствуется.