Текст книги "Ришелье"

Автор книги: Анатолий Левандовский

Франсуа Блюш
Ришелье

Памяти моего друга Жака Ингольда и воздавая должное г-ну Эдуару Балладюру

НЕОБЫЧНОЕ ЭССЕ

Свою объемистую книгу Франсуа Блюш окрестил «эссе». Что ж, каждый автор вправе называть свое детище, как ему вздумается. И все же под термином «эссе» обычно понимается литературное произведение малых форм – статья, очерк, этюд. Что же касается «Ришелье» Блюша, насчитывающего в оригинале почти пятьсот страниц, то это довольно необычное эссе, скорее напоминающее однотомную энциклопедию.

Действительно, труд Блюша – подлинный кладезь знаний, в котором можно обнаружить любую мелочь, касающуюся самого Ришелье, связанных с ним лиц и событий его времени – все это на протяжении семидесяти двух глав, или скорее отдельных очерков, каждый из которых вполне самостоятелен. За ними следуют семнадцать приложений, в числе которых обстоятельная хронология и глоссарий. Их дополняют множество таблиц в тексте, уточняющих детали сообщаемого материала.

При этом великий знаток описываемой эпохи, автор десятков книг (в том числе справочников) по истории Франции XVII–XVIII веков Франсуа Блюш беседует с читателем как с равным, на уровне своей эрудиции. Он сыплет словно из рога изобилия терминами и понятиями, с его точки зрения, общеизвестными, такими, например, как «Контрреформация», «тридентская система» или «места безопасности». Все это, разумеется, знакомо специалисту-историку, но вряд ли понятно рядовому читателю, держащему в руках русский перевод «Ришелье». К счастью, в книге, как уже указывалось, имеется глоссарий, помогающий расшифровать большинство неясных терминов. Здесь, правда, есть известное неудобство, поскольку поминутное лазанье в словарь, находящийся в конце книги, нарушает целостность восприятия прочитанного, но с этим можно примириться.

Гораздо существеннее другое. Подробнейшим образом освещая все, что относится к деятельности главного героя и его окружения, Блюш оставил без внимания важнейший этап истории Франции и Западной Европы, предшествующий появлению Ришелье, хотя это время сыграло весьма важную роль в его становлении как великого политического деятеля. Учитывая это, будет не лишним предпослать русскому переводу книги Блюша краткий очерк периода, называемого обычно эпохой Реформации и религиозных войн.

Это было весьма бурное, переломное время, когда менялись целые пласты жизни народов, пылали костры инквизиции и старый феодальный мир прилагал последние судорожные усилия, чтобы удержать господство, переходившее в руки другого хозяина и другого строя. В этой кровопролитной борьбе доминирующую роль сыграла религия, выступавшая в двух взаимно исключающих ипостасях – католицизме и протестантизме.

Католическая церковь, веками господствовавшая на Западе, была плотью от плоти феодального общества, которое ее породило и которое она, в качестве идеологии, верно обслуживала, утверждая его богоданность, закономерность и справедливость. Эта церковь, со всеми ее пышными атрибутами, была очень дорогостоящим учреждением. Но короли и феодалы охотно шли на затраты, получая взамен нечто неизмеримо большее – санкцию на свое безраздельное господство.

Однако сначала в Италии и Фландрии, а затем и повсюду в Западной Европе началось становление буржуазии, постепенно прибиравшей к рукам экономику, а затем устремившейся и к политической власти. Новому господину нужна была и новая идеология. Собственно, она была не такой уж и новой: буржуазия вовсе не собиралась отказываться от религии вообще и от христианства в частности. Но ей было нужно не то христианство, которое обслуживало старый мир, ей была нужна религия, которая бы санкционировала ее власть. Эта религия должна была отличаться от католицизма своей простотой и дешевизной – меркантильной буржуазии деньги были нужны не для того, чтобы строить дорогостоящие соборы и проводить пышные службы, а для того, чтобы вкладывать их в дело, создавая банки и фирмы. И в соответствии с этим становилась ненужной вся прежняя организация церкви, с ее папой, кардиналами, епископами, монастырями и земельной собственностью. Такова была отправная точка могучего духовного движения, охватившего Западную Европу на грани Средневековья и Нового времени и получившего название Реформации, поскольку смысл его сводился к коренной реформе Церкви.

Главными идеологами Реформации, выступившими почти одновременно, оказались немец Лютер и француз Кальвин. Воодушевленная Лютером, с католицизмом порвала большая часть Германии (кстати, именно здесь и возник термин «протестантизм» в смысле протеста сторонников Реформации против католических епископов и князей), кальвинизм же совершил победное шествие по Северной Европе. Так или иначе, сторонники Реформации в течение XVI века одержали победу в значительной части европейских государств, включая Англию, Нидерланды, Швейцарию, Данию, Швецию, Норвегию и Восточную Прибалтику.

Феодальный мир попытался взять реванш. Под эгидой папства и реакционной Испании началось попятное движение, называемое обычно Контрреформацией или католической реакцией. Его главными «подвигами» стало создание ордена иезуитов (1540) – передового отряда католицизма, созыв Тридентского собора (1545–1563), провозгласившего тезис о «непогрешимости папы» и создание центрального инквизиционного трибунала в Риме (1542), который прославился лютой жестокостью в преследовании еретиков. Моральное и физическое истребление любых форм инакомыслия – будь то «запрещенные» книги, «крамольные» проповеди или сами носители «крамолы» – стало общей нормой. Все это вызвало в ряде стран массовые кровавые столкновения, известные под именем «религиозных войн» и завершившиеся только к середине следующего века общеевропейской Тридцатилетней войной (1618–1648), приведшей в итоге к более или менее устойчивому политическому и религиозному размежеванию.

Религиозных пертурбаций не избежала и Франция, но там они прошли на свой манер. В первой половине XVI века появились робкие ростки лютеранства, быстро задушенные правительством, а с 40-х годов стал бурно развиваться кальвинизм, сторонников которого окрестили «гугенотами». Однако если в большинстве других государств протестантизм приняла буржуазия, во Франции он оказался преимущественно достоянием провинциального дворянства. И этому была своя причина. Поскольку двор, аристократы и крупная буржуазия (из ее рядов, как известно, выходило «дворянство мантии», чиновное дворянство, кормившееся от государственного пирога) были ревностными приверженцами католицизма, который санкционировал их благополучие, провинциальному дворянству, оказавшемуся в оппозиции к правительству и элитарным слоям, не оставалось ничего другого, как поднять знамя протестантизма. Современники прекрасно понимали суть дела и отличали от гугенотов религиозных (то есть идейных) гугенотов политических – иначе говоря, тех, кто избрал протестантскую конфессию из чисто политических соображений, используя ее организационные формы для борьбы с аристократией.

Подспудная борьба привела к кровавым столкновениям, а затем и к подлинной гражданской войне, охватившей вторую половину XVI века и получившей обобщенное название «гугенотских войн». Их было в общей сложности десять, и шли они с переменным успехом, однако время показало, что потенциал католиков во Франции был все же выше того, чем располагали протестанты. Это стало ясно уже в результате кровавой Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 года), ставшей первым массовым избиением гугенотов. Для большинства населения Франции в конечном итоге протестантизм оказался неприемлемым – ей вплоть до наших дней суждено было остаться католической страной. На определенном этапе это понял даже «главный еретик» Генрих Наваррский – рассудив, что «Париж стоит мессы», он в очередной раз перешел в католичество, чем обеспечил себе корону Франции.

Однако, став французским королем (1589), Генрих IV совершил непростительную ошибку. Желая ублажить своих верных в прошлом союзников-гугенотов, он издал в 1598 году Нантский эдикт, который делал протестантизм не только дозволенной религией, но и давал протестантам в качестве гарантии их независимости 147 крепостей на юге Франции во главе с Ла-Рошелью (так называемые места безопасности), что создавало как бы государство в государстве. Этим актом, помимо всего прочего, король подписал себе смертный приговор – католики его не простили, и он был убит фанатиком Равальяком в 1610 году. Смерть Генриха IV вызвала новую волну сепаратизма в стране. Крупные феодалы вновь подняли головы, то тут, то там вспыхивали крестьянские восстания, и казалось, что вот-вот начнется вторая серия гугенотских войн. В таком виде получил наследство отца слабый Людовик XIII, в таком же виде он передал его своему первому министру.

Отталкиваясь от этого факта, Франсуа Блюш и начинает свою незаурядную книгу. Ее ключевая глава – «Король и кардинал». Одиннадцать очерков, которые ей предшествуют, – это боковые ходы, призванные, по выражению автора, «развлечь» читателя и постепенно ввести его в ту атмосферу, в которой совершилось чудо – превращение скромного люсонского епископа во властелина Франции и крупнейшего политика Западной Европы. Путем подробнейшего и разветвленного анализа Блюш сумел ненавязчиво показать, как Ришелье справился со всеми поставленными перед ним задачами и привел вверенную ему Францию к славе и могуществу, превратив ее в доминирующую державу всего Запада. В этом прежде всего состоит, на наш взгляд, и глубинное содержание книги Блюша, и ее подлинное значение: изданная во Франции совсем недавно, в 2002 году, она стала последним словом французской и мировой «Ришельенианы».

Конечно, можно соглашаться или не соглашаться с теми или иными положениями автора, но при чтении книги среди спорных или неясных положений мы обнаружили только одно, требующее безусловной корректировки. Блюш мимоходом заметил, что абсолютная монархия во Франции ведет начало от Людовика Святого – иначе говоря, с XIII века. Согласиться с этим, при всем уважении к автору, совершенно невозможно. Общеизвестно, что абсолютная монархия как форма власти выросла из сословной монархии только на грани XV–XVI веков, и король Франциск I (1515–1547) впервые начал в своих актах утверждать: «ибо такова есть НАША воля».

Разумеется, это частное замечание ни в коей мере не может повлиять на высокие достоинства книги Блюша и ее общую оценку.

Анатолий Левандовский

ВВЕДЕНИЕ

 
Он сделал господина игрушкою своей,
Но кукла эта стала владыкой королей.
 

Анонимные стихи

Эта книга может удивить, да и сам ее замысел поначалу представлялся нам опасным. В самом деле, биография кардинала Ришелье – героя весьма противоречивого – заслужила не нескольких сотен, а многих тысяч страниц. Как можно в столь узких рамках нарисовать портрет столь выдающегося государственного мужа, единственного в своем роде? Да еще и связать его с историей Франции, которую он воплощал на протяжении двадцати лет? С Европой эпохи барокко? С Контрреформацией [1]1
  Здесь и далее непонятные слова поясняются в глоссарии.


[Закрыть], которую он трактовал на свой лад? С государством, которое он прославил и чьим слугой, руководителем и теоретиком был? С Людовиком XIII, наконец, которому он помогал безо всяких корыстных побуждений; с этим монархом, чьим неутомимым и преданным опекуном являлся Арман Жан дю Плесси?

У нас было два выхода: попытаться рассказать все, рискуя получить учебник, или совершить отбор, представляя малоизвестные черты характера нашего героя, вспомнив позабытые остроты или неправильно истолкованные анекдоты. Мы выбрали второй путь, стремясь заинтересовать образованного читателя, но не наскучить ему, познакомить его с некоторыми фактами, но не утомлять – короче говоря, «развлечь», как говорили авторы Великого века. И посему данное произведение ни в коей мере не является трактатом – это всего лишь эссе.

Подобный выбор предоставил автору некоторую свободу. Оправданно или нет, мы остановились лишь на некоторых деликатных пунктах, слишком упрощаемых историографией. Например, мы без колебаний углубились в нюансы христианства после Тридентского собора и в период зарождавшегося янсенизма. Нам также показалось более интересным проследить за первыми шагами Французской Академии или спорами по поводу «Сида», чем погружаться в детальное изучение Тридцатилетней войны – в большей степени немецкой, чем французской.

Чтобы дополнить наше произведение, касающееся Ришелье, его жизни, деяний и трудов, у нас возник замысел поместить в конце несколько – а именно семнадцать, – приложений, самая компактная часть которых (хронология и глоссарий), как нам кажется, обогатила и украсила основной текст.

ЗАГАДКА РИШЕЛЬЕ

 
Ко мне был слишком добрым кардинал,
Дабы о нем сказал я злое слово,
И слишком много он мне сделал злого,
Дабы о нем я доброе сказал
 

Корнель

Слишком трудно узнать какого-то человека, о котором льстецы говорят столько хорошего, а враги – столько плохого.

Вольтер

Опросы общественного мнения со всей определенностью показывают, что наши современники помещают кардинала Ришелье в пятерку великих исторических персонажей Франции в компании Людовика Святого, Жанны д’Арк, Людовика XIV и Наполеона. При этом кардинал-министр, являясь памятником коллективных воспоминаний, остается человеком, достойным скорее восхищения, чем любви.

Во времена его длительного правления (1624–1642) – бурного, удивительного, блистательного, продуктивного – этого великого человека осыпали насмешками, клеветой, ненавистью. У него было больше врагов, чем у Людовика XI, которого обвиняли в садизме и жестокости. Его смерть послужила толчком к появлению многочисленных памфлетов, как справедливых, так и клеветнических. Тем не менее потомки довольно быстро осознали его правоту. Кольбер приводил его в пример Королю-Солнцу. Историки эпохи Просвещения, безжалостно нападавшие на бедного Людовика XIII, Ришелье, напротив, восхваляли. Ришелье больше не представал узурпатором королевской власти – его рассматривали как «ниспосланного Провидением заместителя» слабого правителя. Позднее якобинцы видели в нем завоевателя мнимых «естественных границ» Франции. Начиная с Третьей республики, официальные историки, ведомые Эрнестом Лависсом и его учениками, простили Ришелье его кардинальский сан и принадлежность к Святой церкви. Было забыто, что он ограничил льготы Нантского эдикта. Ссылаясь на известный отрывок «Политического завещания», большая часть авторов приветствует кардинала, изложившего простую и благотворную программу: уменьшение власти протестантов, знати и Австрийского дома.

Разумеется, школьники, учащиеся коллежей и лицеисты с легкостью пренебрегают содержимым классических книг и в первую очередь рассматривают помещенные там иллюстрации. Мы все помним Ришелье, руководящего осадой Ла-Рошели и наблюдающего за своими пушками, поставленными на знаменитой плотине, которую он приказал построить, чтобы закрыть с моря вход в крепость. Подобная отвага, которой тогда восхищались все – от простого французского солдата до знаменитого маркиза Спинолы, дает французам повод уважать кардинала. Но за уважением тут же следует критика: легенда бросает тень на этого слишком властного и скрытного прелата. Вслед за Лависсом описывать Ришелье берется Александр Дюма, который создает образ «человека в красном».

«Человек в красном» – это скорее отражение эмоций. Но историк обязан понимать, а не судить. Перед ним встает вопрос: был Ришелье красным из-за своего кардинальского одеяния или из-за пролитой крови?

Кардинал, каким мы привыкли видеть его благодаря роману «Три мушкетера», жесток, безжалостен, скрытен, лжив и лицемерен, полон предрассудков, упорен в своей ненависти. На него работают такие агенты, как Рошфор и дьявольская Миледи. «Вот как пишется История!» – восклицал Вольтер. В данном случае она пишется почти исключительно при помощи одного-единственного романа, к тому же не слишком правдивого и неверно понятого. В самом деле Дюма имел весьма своеобразную точку зрения. Если вы в этом сомневаетесь, перечитайте «Трех мушкетеров». Кардинал, «человек в красном», в общем-то является полупризраком, придуманным Атосом, Арамисом, Портосом и д ’Артаньяном. В конце произведения он собирается покарать д’Артаньяна, но вместо этого дарует ему прощение и указ о производстве в чин лейтенанта мушкетеров. И д’Артаньян тут же клянется преданно служить кардиналу.

А вот в романе «Двадцать лет спустя» (возможно, лучшем произведении Дюма), четверо друзей, оказавшихся по разные стороны баррикад, приходят к согласию, сожалея о Ришелье, восхваляя его и предпочитая Мазарини. Позднее, гораздо позднее, выйдет в свет «Красный сфинкс», он же «Граф де Море». Этот новый, несколько ходульный исторический роман Дюма-отца углубляет и расширяет черты характера Армана дю Плесси. В нем Ришелье изображен сердечным, чувствительным, сожалеющим о судебной ошибке, сочувствующим горю и стремящимся положить ему конец. К сожалению, некоторые специалисты полагают, что этот роман не принадлежит Дюма.

Последние веяния, – поскольку в истории тоже есть своя мода, – считают Ришелье великим богословом или, во всяком случае, добрым христианином Контрреформации и добрым священником. Но если принять это на веру, то как же тогда быть с жертвами этого «добряка»: Марией Медичи, хранителем печати Марильяком, маршалами д’Орнано, другим Марильяком, Монморанси, Бассомпьером и Витри, приором Вандомским, герцогом Пюилораном, графом Бутвилем, господами де Сен-Прейлем, де Лестранжем и де Капестаном, командором де Жаром, графом де Шале, Луи Дезей де Корменаном, графом де Капель и другими, не считая Сен-Мара, сделавшего все возможное, чтобы заслужить свою участь? Они просто перевернутся в своих могилах.

Понятно, что невозможно предпочесть тот или иной образ этого двуликого Януса, не рискуя ввести читателя в заблуждение. Ришелье если и был гением, то совершенно нетипичным.

ПОСМЕРТНЫЕ ЭПИТАФИИ РИШЕЛЬЕ

 
Сонет
Бессильны короли, и зов земных богов
Не слышен небесам, молчащим одиноко.
Ни лавры доблести, ни мудрости покров
Не отдалят приход назначенного срока.
Свидетельство тому для будущих веков —
Министр, что покой нашел в могиле этой.
Быть может, сохранят лишь несколько стихов
Молву о том, кто был известен всему свету.
Величием до звезд превознестись готов,
Он пышностью затмил полдневное светило
 И отдавал приказ движению ветров.
Но весь его апломб могила поглотила,
И, душу вырвав из земных оков,
Величия лишь тень в надгробье сохранила [2]2
  Пер. В. Эрлихмана.


[Закрыть].
Эпитафия
Солдатом был почиющий здесь муж,
Прелатом и купчиною к тому ж,
И в каждом деле был он молодчина:
 
 
Всю жизнь имущих грабил как солдат,
Святую церковь предал как прелат
И государство продал как мужчина.
Еще одна эпитафия
Всех смертных разделив судьбу,
Здесь Ришелье лежит в гробу.
Я слезы лью, я удручен:
Ведь с ним лежит мой пенсион [3]3
  Пер. В. Васильева.


[Закрыть].
 

СЕМЬЯ ДЮ ПЛЕССИ

Арман Жан дю Плесси родился 9 сентября 1585 года в Париже в семье мелких дворян с границ Пуату и Анжу.

Франсуаза Гильдехаймер

Отец кардинала Ришелье был очень достойным человеком.

Таллеман де Рео

Образ Ришелье вызывает множество воспоминаний. Например, его замаранное грязьюепископство в Люсоне; впрочем, это общепризнанная ошибка кардинала. Все время назойливо повторяется версия о скромном происхождениисемьи дю Плесси – заставлявшая, вероятно, не раз переворачиваться Ришелье в его могиле, отвергнутая господами Тапье и Муснье, но все еще присутствующая у некоторых авторов [4]4
  Например, у Марейоля, Пьера Шевалье, Мишеля Кармона и даже Жозефа Бержена.


[Закрыть]. Сегодня признано, что «фамилия Ришелье была очень известной при дворе Генриха III» (M. Кармона); но наблюдается расхождение мнений в том, что касается древности и благородства рода [5]5
  Ролан Муснье пишет о «настоящих дворянах, происходящих от военной знати». Виктор Тапье упоминает «то среднее дворянство, которое надеялось закрепиться при дворе».


[Закрыть].

Отметая мнение о происхождении из «малой аристократии», историограф Андре Дю Шен в 1631 году [6]6
  Год, когда король произвел кардинала в герцоги и пэры.


[Закрыть]опубликовал генеалогическое древо, возводившее «доказательства» знатности министра аж к 1201 году. Дю Плесси считали уроженцами Пуату, принадлежащими к старинному рыцарскому роду. К несчастью, Дю Шен не имел ни образованности, ни чутья Шерена, хотя даже Шерен не смог бы гарантировать родственную связь, угодную тогдашней власти. На самом деле о дворянстве можно уверенно говорить, лишь начиная с шестого предка, некоего Соважа [7]7
  Соваж (sauvage) – «дикарь» (фр.).


[Закрыть]дю Плесси, сеньора Вервольера, жившего в 1388 году, супруга Изабо Ле Груа де Беларб. Ранее 1400 года дворянские корни не прослеживаются; хотя в XVIII веке подобное происхождение позволит пользоваться придворными почестями [8]8
  Придворные почести позволяли садиться в королевские экипажи и сопровождать Его Величества на охоте.


[Закрыть].

Сын этого Соважа, Жоффруа, женился на девице Перрин де Клерамбо, знатной даме и наследнице сеньории Ришелье; таким образом, Ришелье вошло в состав фамилии как родовое имя. Это был маленький феод, в 1631 году ставший герцогством и весьма расширившийся к этому времени. Дю Плесси-Ришелье не отказываются от протекции обладающих властью соотечественников – герцогов Монпансье и Рошешуар – и заключают весьма выгодные и почетные браки. Три из них очень важны: в 1489 году заключается союз с прославленным домом Монморанси [9]9
  Монморанси возводят свой род к 955 году.


[Закрыть]– Франсуа II дю Плесси женится на Гийонне де Лаваль. В 1542 году заключается брак между Луи дю Плесси, дедом кардинала, и Франсуазой де Рошешуар [10]10
  Род Рошешуаров ведет свое начало с 980 года.


[Закрыть]. В 1565 году заключен брачный союз между Луизой дю Плесси, тетей министра, и Франсуа де Камбу. Эти несколько деталей поясняют слова Таллемана де Рео: «Отец кардинала Ришелье был очень достойным человеком», а также еще более определенную фразу кардинала де Реца: «Ришелье был благородного происхождения».

Древность рода и заключенные брачные союзы являлись при монархии двумя важными пунктами, позволявшими семье занять место в аристократической иерархии. Не следует забывать и о ценности службы и вознаграждении за нее. Дед министра-кардинала Луи I дю Плесси († 1551) умер «во цвете лет», «честно отслужив королям Франциску I и Генриху И» (отец Ансельм); его брат Жак был епископом Люсона; другие его братья прославились как неутомимые вояки. Один из них, Франсуа, по прозвищу Деревянная Нога († 1563), специализировавшийся на осадных войнах и рубивший гугенотов, являлся губернатором Гавра. Другой, Антуан († 1567), также обладавший искусством ведения осады и бившийся с гугенотами, был губернатором Тура. Военная служба этих неустрашимых дю Плесси способствовала карьере Франсуа III де Ришелье (1548–1590), отца кардинала.

Этот персонаж окружен тайной. Преждевременная кончина на пике почестей и подъема по служебной лестнице (главный прево Франции, государственный советник, капитан королевских гвардейцев), он фигурирует в списке награжденных орденом Святого Духа – голубая лента – 31 декабря 1585 года. Это почти безупречный cursus honorum [11]11
  Карьерный рост (лат.).


[Закрыть]. Главный прево не числился среди высших должностных лиц, состоявших при короле, но, будучи главой учреждения и высшим должностным лицом при дворе, он пользовался почти всеми привилегиями, принадлежавшими высшей знати [12]12
  Если король случайно назначал простолюдина высшим должностным лицом при короле или при дворе, этот простолюдин тут же безоговорочно становился дворянином.


[Закрыть]. Обязанности его считались очень важными: он был судьей, подобно королевскому прево, но судьей военным. Он также был полицейским, следившим за безопасностью не только королевского семейства, но и всего двора, когда он сопровождал государя в поездках, и его полицейские полномочия не имели границ. Генрих III доверял ему: Франсуа Ришелье, довольно враждебно настроенный по отношению к протестантам, был в лагере «добрых французов» и в 1588 году, после убийства герцога де Гиза, не испытывал ни малейших угрызений совести, арестовав главу Лиги – Ла Капель-Марто, городского прево. Однако никто не посмел упрекнуть его в том, что он не смог защитить Генриха III, ставшего жертвой монаха Клемана. Генрих IV не только оставил его на должности главного прево, но и сделал капитаном королевской гвардии. В поворотный момент смены двух царствований главный прево рискнул и принял правителя-протестанта; кардинал, его сын, проклянет протестантизм, но будет любезно вести переговоры с протестантом Тюренном. Если бы мы не боялись оказаться обвиненными в беспочвенных домыслах, то могли бы выдвинуть такую гипотезу: Генрих IV способствовал карьере главного прево, и последний (хотя и взявший себе жену из среды буржуазии и по уши залезший в долги) обладал всеми необходимыми достоинствами, чтобы стать герцогом. Его назначение, вероятно, уже лежало на столе короля.

Когда Франсуа дю Плесси стал рыцарем ордена Святого Духа 31 декабря 1585 года (будущий кардинал-министр уже родился, но еще не был крещен), во Франции было – вернее осталось – всего лишь сто сорок рыцарей этого ордена, представлявших девяносто фамилий. Отныне дю Плесси не упоминаются в числе мелких дворян. Их место при дворе, и они прекрасно там устраиваются. Еще немного – и они стали бы герцогами. При Людовике XIII герцогства раздаются с легкостью: пять за шесть лет регентства [13]13
  Регентство и правление королевы-матери.


[Закрыть](1610–1616), затем восемь за семь лет совместного правления матери и сына (1617–1624) и, наконец, одиннадцать – из которых три для семьи Ришелье и одно для Пюилоранов – за восемнадцать лет правления министра. Если бы Франсуа III Ришелье не умер так рано, монархия не стала бы ждать 1631 года, чтобы ввести домРишелье в привилегированный клуб герцогов и пэров.

Что же происходит с кланом Ришелье между 1590-м – годом для семьи убийственным и 1622-м – годом получения кардинальского звания одним из ее представителей, удачливым и сверходаренным? О них забыли, забыли на целое поколение. Дело в том, что наш герой обладал всем необходимым, за исключением привилегии рождения. В этот период ему едва ли исполнилось пять лет, и место главы семьи заняли сперва вдова главного прево, затем ее старший сын Анри, родившийся в 1580 году. Он провозглашает себя главой семьи и «маркизом де Ришелье» – такова мода, – стремясь сохранить «скорее дорогостоящее, чем приносящее выгоды» наследство Франсуа III, заставляя признать себя в армии и при дворе и завоевывая доверие Марии Медичи. Ловкий человек, действующий наверняка!

После смерти главного прево у его вдовы Сюзанны де Ла Порт осталось пятеро детей: Франсуаза(род. в 1578 г.); Анри,так называемый маркиз Ришелье (род. в 1580 г.); Альфонс Луи(род. в 1582 г.); Арман Жан(1585–1642), герой нашей книги; Николъ(род. в 1586 г.). У нее нет ни малейшего повода стыдиться их происхождения. Ее отец, адвокат Франсуа де Ла Порт († 1572), служил интересам Мальтийского ордена, который в благодарность произвел в рыцари его сына Амадора, сводного брата г-жи Ришелье. Амадор, деятельный и удачливый, сменил одного из Бурбон-Вандомов на посту главного приора, и его карьера возвысила клан Ла Портов. В любом случае госпожа де Ришелье, урожденная Ла Порт, хотя и не имевшая состояния, не осталась без поддержки. К тому же положение вдовы кавалера ордена Святого Духа обеспечивало ей определенный вес в обществе.

Начиная с 1586 года Ришелье практически избавляются от своей провинциальности; свою роль здесь сыграло и пожалование голубой ленты, отмечающее их положение при дворе и знаменующее их восхождение. Крещение их третьего сына Армана выглядит знаковым. Мальчик родился в Париже, в приходе Сент-Эсташ, на улице Булуа (или Булуар), 9 сентября 1585 года. Очевидно, он был окрещен сразу же после рождения, но «дополнительное крещение», торжественная церемония, состоится в церкви Сент-Эсташ только 5 мая 1586 года. Причиной подобной задержки явилось «здоровье новорожденного, тщедушного, болезненного, подверженного детским недомоганиям» (Р. Муснье). Столь долгая отсрочка позволила ребенку укрепить здоровье, а его отцу, не так давно представленному к награде и «гордому обретенной славой», достойно подчеркнуть свое положение. В честь этого события дом главного прево, особняк Лосе, украшается настоящей триумфальной аркой – огромным, сколоченным плотниками портиком с геральдическими и символическими панно. Четыре больших полотна, каждое со своим латинским девизом, посвящаются маленькому Арману и иллюстрируют семейную религиозную и роялистскую традицию. В разгар войны с Лигой это двукратное подтверждение лояльности конечно же имеет глубокий смысл.

Крестными отцами Армана Жана стали два маршала Франции, Арман де Гонто-Бирон и Жан д’Омон; крестной матерью – его бабка Франсуаза де Ришелье, урожденная Рошешуар. Из особняка Лосе к огромной, вечно недостроенной церкви Сент-Эсташ двинулся настоящий княжеский кортеж. Во главе кортежа – благородная крестная, вся в черном, но украшенная диадемой с драгоценными камнями. Следом идут два маршала, отец ребенка, его друзья, двоюродные братья и соратники, капитан-лейтенанты гвардии, множество рыцарей Мальтийского ордена и голубой ленты и, наконец, полевая жандармерия с алебардами в руках. Из особняка Суассон следит за процессией королевская семья: Екатерина Медичи, Генрих III, Жуайез и д’Эпернон. Король выглядит восхищенным. Он пожаловал своему главному прево 118 000 экю. Почему же Франсуа Ришелье, столь любимый, столь привечаемый при дворе, так бездарно распорядился этими деньгами?

Прежде чем проследить за удивительной карьерой нашего героя, следует упомянуть о судьбе братьев и сестер министра. Старшая, Франсуаза (1578–1615), первым браком по бывала замужем за Бово – дворянином-пуатевинцем. Второй раз она выйдет замуж в 1603 году за другого уроженца Пуату, дворянина средней руки Рене де Виньеро († 1625), сеньора дю Пон де Курле, рядового дворянина парламента. Второго ребенка главного прево, «маркиза» Анри (1580–1619), мы вскоре обнаружим среди подданных и приближенных Марии Медичи. Он будет способствовать восхождению своего младшего брата. Альфонс Луи (1582–1653) прославится под именем архиепископа Эксан-Прованса, архиепископа Лиона (1625), кардинала (1629) и духовника короля. Последний отпрыск великого Прево, дочь Николь (1586–1635), в 1617 году выйдет замуж за Урбена де Майе из старинного туренского дворянского рода [14]14
  Род известен с XII века, проявил себя в XIII веке.


[Закрыть], маркиза де Брезе и с 1632 года маршала Франции – полководца не слишком успешного, но преданного кардиналу-министру, своему шурину и покровителю. Их сын Арман де Майе, герцог Брезе [15]15
  Известный в основном как Майе-Брезе, он был одной из основополагающих фигур в истории военно-морского флота Франции.


[Закрыть](1619–1646), станет знаменитым моряком; дочь Клер Клеманс де Майе-Брезе в 1641 году выйдет замуж за герцога д’Энгиена [16]16
  Будущий Великий Конде, победитель при Рокруа, женившийся против своего желания.


[Закрыть].

Семья дю Плесси, по крайней мере после Франциска I, никогда не была рядовой. Здесь хватало сильных личностей: Франсуа Деревянная Нога, главный прево и даже Анри-«маркиз», который довольно рано начал надеяться на маршальский жезл. С другой стороны, в истории редко встречалось такое количество злобы и клеветы, направленной на одного человека – кардинала-герцога. Соедините эти два пункта – и поймете, почему семью Ришелье считали безумцами.

Конечно, французы эпохи барокко, мало сведущие в медицине, еще меньше разбирались в психиатрии. Они не знали – да и мы до нашего времени не знаем, – передается ли безумие по наследству. А ведь четыре члена семьи Ришелье были признаны полупомешанными, включая самого кардинала-министра – если верить Таллеману де Рео, он иногда воображал себя конем. Кардинал Лионский периодически мнил себя Богом Отцом. Остается еще маршалыыа Брезе – говорят, Николь де Ришелье отказывалась садиться на публике, опасаясь разбить свое «седалище» [17]17
  Сиречь свой зад.


[Закрыть], поскольку считала его стеклянным.