Текст книги "Очерки истории охоты"

Автор книги: Анатолий Каледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Найденные на стенах пещер южной Франции и северной Испании живописные изображения (палеолитическая эпоха) так близко напоминают живопись бушменов, что опять явилось предположение не о случайном совпадении, а об известной генетической связи между населением Западной Европы и населением Африки – предположение, подкрепляемое тем фактом, что у человеческих фигур на картинах европейских пещер имеется ясно выраженная стеатопия (усиленное отложение жира в подкожной клетчатке ягодиц). Тем не менее, построить единую историю первобытной культуры до сих пор никому не удавалось. Всюду при разнообразии форм и фактов они не укладывались в рамки одной схемы развития. Характерным примером может служить сравнение эскимосов и австралийцев. И те, и другие одинаково живут в крайне неблагоприятной географической обстановке и ведут самую напряженную борьбу за существование, но культурное творчество у них шло различными путями. У эскимосов это творчество было сосредоточено полностью на облегчении условий борьбы за существование. У них имеется чрезвычайно развитая материальная культура. Их гарпуны, каяки (лодки), одежда, снежные дома в своем роде верх совершенства, и даже образованный европеец со своей развитой техникой вряд ли многое мог бы прибавить к материальной культуре эскимосов, если бы он был вынужден довольствоваться только теми ресурсами, которые дает им негостеприимная родина. В противоположность этому материальная культура австралийцев остановилась на самой низшей ступени развития. Их орудия не выше орудий древнейшего палеолитического периода (исключением является, конечно, бумеранг). Их жилище – наскоро построенный шалаш из ветвей или просто вырытая в земле яма. Одежда у одних племен совсем отсутствует, у других ограничивается шкурами или грубыми изделиями из лыка. Вместе с тем, религиозные верования австралийцев отличаются значительной сложностью и законченностью.

На более ранних ступенях развития преобладают черты сходства, как это и было видно из одинаковости древнейшей палеолитической культуры на всем земном шаре. По мере повышения культуры в целом или отдельных ее элементов создается все больше различий. Во всяком случае, распространенное в прежние времена деление всего человечества на бродячих охотников, кочевых скотоводов и оседлых земледельцев и установление между этими тремя формами быта преемственной связи должны считаться отпавшими. Среди охотников и тем более среди скотоводов есть немало племен, ведущих оседлую жизнь, и, наоборот, среди земледельцев Южной Америки есть кочевники. С другой стороны, если скотоводство действительно представляет высшую фазу хозяйственной жизни в сравнении с охотой, то этого отнюдь нельзя сказать про земледелие в его примитивной форме по сравнению со скотоводством. Такие земледельцы, как бакаири центральной Бразилии, несравненно хуже обеспечены в хозяйственном отношении, а их культурное развитие гораздо ниже, чем у скотоводов – арабов, киргизов или кафров. И, наконец, наличие широко распространенного земледелия в Америке и Океании с несомненностью устанавливает тот факт, что скотоводство отнюдь не является необходимым промежуточным моментом для перехода от охоты к земледелию.

Определенный интерес для нас представляют результаты определений костных остатков из слоев человеческих поселений в России с раннего палеолита до позднего средневековья для выяснения роли охоты. Наиболее ранние следы обнаружены в 1952 г. на Таманском полуострове в так называемом таманском фаунистическом комплексе. Это была, возможно, дошелльская эпоха, которая отстоит от наших дней на 400-450 тысячелетий.

В эпоху нижнего палеолита (шелльской, ашельской и мустьерской культуры кремня) первобытные охотники-собиратели уже добывали самых крупных зверей: слонов и мамонтов, носорогов, гигантских оленей, огромных бизонов, а в карстовых районах – и пещерных медведей.

Для этой эпохи, датируемой от 80 до 200 тыс. лет до нашей эры, у палеонтологов и археологов нет ясных представлений о способах охоты. Ашелльские, а отчасти и мустьерские кремневые остроконечники были еще очень грубы, чтобы их можно было использовать в качестве наконечников копий. Тем не менее, охотники-неандертальцы уже владели огнем и, безусловно, активно охотились на толстокожих и крупных хищных зверей, например, на пещерных медведей. В слоях мустьерских стоянок Староселье у Бахчисарая и Чокурча у Симферополя обнаружены останки нескольких сот ослов и десятков лошадей, бизонов и мамонтов, которых, очевидно, гнали к обрывам и заставляли сбрасываться с уступов в 15-20 метров высотой.

Сходная ситуация была и в верхнем палеолите. Эта эпоха отстоит от наших дней на 10-60 тыс. лет. Именно в это время в Якутии и на Аляске были широко распространены мамонт, лошадь, волосатый носорог, бизон, овцебык, сайгак, благородный и северный олени, из хищных – волк, песец, росомаха, степной хорь, пещерная гиена, пещерный лев, из зайцеобразных – заяц-беляк и степная пищуха, из грызунов – сурки, суслики, лемминги, узкочерепная полевка. Все это были очень тепло одетые звери с мощным меховым покровом.

На Русской равнине эти охотники 9-22 тыс. лет назад добывали, по крайней мере, 20 видов зверей (заяц-беляк, лошадь, волк, песец, мамонт, носорог, северный олень и др.), 12 тыс. лет назад – не менее 15-16 в предгорьях Северного Урала, до десятка видов в тундровых степях севера Якутии и около 25 видов – в Приморье. Такое разнообразие добываемых видов свидетельствует об изобретении и широком применении самоловов для ловли зайцев и песцов, об использовании дротиков и копий, снабженных плоскими кремневыми или роговыми наконечниками, для охоты на лошадей, ослов, оленей, бизонов.

12-10 тыс. лет тому назад в Евразии и Северной Америке произошло потепление, резко уменьшились льды Арктики, стали исчезать равнинные европейские ледники. Толщи вековой мерзлоты тундростепей с накопленными массами подземных (жильных) льдов стали таять, разъедаться так называемым термокарством. Степи, лугостепи, тундростепи превращались в пространства осоково-моховых тундр и бесконечных мелководных озер. Теплое одеяние мамонтов, бизонов, овцебыков, столь надежное на сухом холоде, оказалось вредным, оно намокало в условиях сырых снежных бурь. Крупные травоядные стали гибнуть при миграциях в поисках кормов от голода и непогоды.

Лишь недавно совместными усилиями мерзлотоведов и биологов были, наконец, раскрыты загадки гибели мамонтовой фауны. Раскрыты именно на крайнем северо-востоке Сибири, после полуторастолетней дискуссии.

Палеолитические племена, добравшиеся с юга по долинам рек до арктических тундростепей, столкнулись с этим обеднением фауны. Несколько ранее они сумели также расселиться в Америке, по одним данным – 25-28 тысяч, по другим – 10 тыс. лет назад, продвигаясь центральной и южной частями Берингийской суши. Эти племена оказались способны выжить в условиях резкого обеднения наземной фауны.

В помойках мезолитических и неолитических поселений, датируемых 8, 6 и 4 тысячелетиями до наших дней, мы уже нигде не находим костных остатков мамонта, волосатого носорога, пещерных медведей, львов и пещерных гиен. Совершился великий фаунистический перелом.

Первобытные племена нового каменного века, также селившиеся по долинам степных рек и берегам озер, переключились с мамонтов на добывание куланов, тарпанов, уцелевших туров, благородных оленей, бобров. В лесной зоне основными мясными зверями оказались кабан, лось и медведь. Здесь же стал быстро развиваться промысел пушных видов: куницы, бобра, зайца. Началось также освоение рыбных ресурсов. Племена, селившиеся в свайных и иных постройках на крупных озерах и на побережье Черного, Балтийского и Белого морей, сооружали лодки и начинали добывать морского зверя: тюленей и дельфинов.

Нижнепалеолитический этап с каменной индустрией культуры ашель-мустье прослежен на юге Украины, в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии и на Алтае. В эту эпоху первобытные охотники уже добывали для пропитания любых крупных животных – от слона и мамонта до пещерного льва и медведя, используя для охоты на массовых копытных и хоботных загонный способ на обрывы.

Верхнепалеолитический этап, 60-10 тыс. лет до нашей эры, соответствует западноевропейским культурам кремня: ориньяк, солютре, мадлен и азиль. Это была эпоха расселения различных палеолитических племен по долинам рек и освоения ими при помощи самоловов, облавных и индивидуальных охот огромных ресурсов животного белка в виде сотенных стад мамонтов, тысячных стад лошадей, бизонов, северных оленей. Характерно быстрое усовершенствование копья и особенно дротика, как основного оружия боя на дистанции.

На рубеже плейстоцена и голоцена, т.е. в конце последней ледниковой эпохи, 12-10 тыс. лет назад, частично вымирает мамонтовая группировка – вымирают мамонт, волосатый носорог, пещерная гиена, пещерный медведь, пещерный лев, резко сужаются ареалы и падает численность массовых видов копытных: лошадей, бизонов, овцебыков, сайгаков. Изменение климата привело к резкой смене ландшафтов, исчезновению широчайшей зоны тундростепи, развитию таежных ландшафтов. В этом надо рассматривать главную причину вымирания мамонтов и других животных. Наряду с этим быстро возрастает численность таежного зверя – бурого медведя, лося, кабана и лесных пушных зверей – в условиях новых ландшафтов.

В мезолите и неолите, около 8-3 тыс. лет тому назад, первобытные племена осваивают при помощи самоловов, луков, лыж, лодок, гарпунов таежную, степную и даже морскую группировки зверей, птиц и рыб. Основой мясной продукции на неолитическом этапе становятся бурый медведь, кабан, лось, бобр. Приморские племена Балтийского и Белого морей добывали морского зверя (дельфинов, тюленей), рыбу, большой набор водоплавающих птиц уже в V-IV тысячелетии до нашей эры. Кроме остатков диких животных, слои неолитических стоянок Русской равнины содержат и остатки домашних: очень мелких коров, овец, свиней и собак типа торфяного шпица.

В век металлов и в историческую эпоху быстро растет удельный вес примитивного животноводства в хозяйстве племен лесной и степной зон территории современной России. Однако использование пушных и мясных зверей, боровой и водоплавающей птицы, а также рыбы продолжает усиливаться. Это известно по исследованиям В.И. Цалкина, В.И. Бибиковой, И.Е. Кузьминой и других авторов. Широкое использование самоловов, собак и железного топора для устройства засек, пастей, кулем обеспечивало успех добычи пушного и копытного зверя.

В средние века нашей эры кочевавшие по степной зоне хазары, половцы, славяне и монголы осваивали при помощи конных облав все еще довольно богатую группировку крупных степных зверей, о чем свидетельствуют и печатные источники.

Заслуживает также отдельного рассмотрения вопрос о значении охоты, скотоводства и земледелия.

В конце XX века изучение памятников материальной культуры позволило более правильно оценить роль охоты, скотоводства и земледелия в хозяйстве восточноевропейских славян. Считалось, что у племен конца I тысячелетия до нашей эры – начала нашей эры охота представляется хотя и распространенной, но совершенно прикладной отраслью хозяйства и должна рассматриваться преимущественно как источник пищи. А.В. Арциховский отмечает, что из костей, найденных при раскопках Каширского, Бородинского и некоторых других городищ того же типа, свыше 80% экземпляров принадлежат домашним животным, и приходит к выводу, что «уже в первом тысячелетии до нашей эры скотоводство имело в средней части СССР большее значение, чем охота». В ряде работ П.Н. Третьякова при описании хозяйства населения городища Красный холм (III-V вв. н.э.) и констатации небольшого процента костей диких животных в остатках из этого памятника автор указывает, что «скотоводство решительно преобладало над охотой». В.В. Мавридин допускает, что у антов и славян «большую, а в некоторых местах даже главную роль, играли рыбная ловля, охота и бортничество».

В.И. Цалкин, соединяя костные остатки из всех перечисленных выше памятников и устраняя тем самым возможность влияния случайных обстоятельств, установил, что из 625 обнаруженных особей 445, или 71,2%, составляют домашние и 180, или 28,8%, – дикие млекопитающие.

Видовой состав диких млекопитающих, обнаруженных в дьяконовских городищах, довольно разнообразен (15 видов). Из копытных чаще всего встречается лось, на долю которого приходится 24% общего количества диких млекопитающих. Гораздо реже попадается северный олень (Старшее Каширское, Мамоновское, Красный холм и городище у с. Городище), очень редки благородный олень (только Огубское городище), косуля (только Старшее Каширское городище) и кабан (только Мамоновское городище). В целом копытные составляют 30% общего количества особей диких млекопитающих. Из хищных обычны медведь, лисица и куница, в меньшей степени – барсук и волк, и лишь в одном городище (Пекуновском) обнаружены хорек и песец. Бобр найден во всех без исключения городищах и в большом количестве; он составляет 35% общего количества особей диких млекопитающих. В 6 городищах найдены костные остатки зайца, но всего лишь в трех – белки. Исходя из этих данных, основными объектами охоты населения дьконовских городищ представляются, прежде всего, бобр и лось, а также медведь, лисица, куница и заяц.

Особенно богато костными остатками диких животных Чаплинское городище. В нем найдено 11 видов, среди которых очень многочисленны копытные (благородный олень, лось, косуля, зубр, кабан), составляющие более 70% всех особей диких млекопитающих. Довольно многочислен также бобр (18,3% общего количества особей). В общем итоге из 139 особей, обнаруженных в этом памятнике, лишь 68, или 48,9%, принадлежат к домашним и 71, или 51,1%, – к диким млекопитающим. В костных остатках из рассматриваемого городища дикие животные преобладают над домашними.

Следует указать, что в других памятниках лесной полосы Восточной Европы, относящихся к I тысячелетию до нашей эры, роль диких животных в хозяйстве населения оказывается более высокой.

Еще выше процент диких млекопитающих в костных остатках из раскопок ветлужских городищ, изученных А.Н. Формозовым.

Городища Одоевское  Чортово Богородское

Общее кол-во особей   195  41  67

Домашние животные, % 37  32  54

Дикие животные, % 63  68  46

Таким образом, не только памятники последних веков до нашей эры, но и всего I тысячелетия нашей эры характеризуются значительно более высоким процентом диких млекопитающих в костных остатках, чем это предполагали А.В. Арциховский и П.Н. Третьяков. Примерно от одной четверти до половины (а иногда и более) всего количества особей приходится в этих памятниках на долю диких животных; уже одно это обстоятельство позволяет расценивать экономическое значение охоты выше, чем это делалось историками до сих пор.

Для правильного суждения об истинном экономическом значении охоты в жизни древнего населения страны необходимо рассмотреть вопрос о том, какие именно виды служили в то время объектами промысла и для какой цели они добывались.

Обнаруживаемые в памятниках материальной культуры кости диких животных принадлежат довольно широкому кругу видов. Мы встречаем среди них копытных (зубр, тур, лось, благородный олень, северный олень, косуля, сайгак, кабан), хищных (медведь, рысь, дикая кошка, волк, лисица, барсук, куница, выдра, хорек), грызунов (заяц, бобр, белка, сурок, хомяк, водяная крыса) и даже насекомоядных (еж). Лишь немногие из них, как, например, еж, водяная крыса, может быть, хомяк, – представляют собой случайный элемент. Совершенно несомненно, что основная масса костей млекопитающих происходит от видов, специально добывающихся человеком, и является конкретным свидетельством его охотничьей деятельности.

Отдельные памятники существенно отличаются друг от друга по составу обнаруженных в них диких видов. В одних случаях это объясняется ограниченностью и неполнотой остеологических данных, в других – местными природными условиями, в различной степени благоприятствовавшими охоте на диких животных.

Такие виды, как лось, бобр, медведь, заяц, встречаются в костных остатках из памятников очень часто; другие, наоборот, редки (тур, зубр, дикая кошка, рысь, белка). Это обусловливается многими причинами. Прежде всего, некоторые виды имеют в пределах лесной полосы Восточной Европы весьма ограниченное распространение; остатки их, довольно обычные и даже многочисленные в памятниках, находившихся в пределах ареалов этих видов, по понятным причинам отсутствуют в других памятниках, которые расположены вне пределов указанных ареалов. Различна, конечно, и численность отдельных видов: если одни образуют многочисленные популяции, то другие всегда довольно редки и уже по одной этой причине не могут занимать видного места в костяных остатках. Неодинакова была и степень трудности добывания различных видов в условиях охотничьей техники того времени. Многое определялось также хозяйственным значением отдельных видов, побуждавшим уделять охоте на них большее или меньшее внимание. Все эти обстоятельства отражались, естественно, на размерах и формах охоты населения древней Руси в различных районах и в разное время.

На это указывают не только данные, заимствованные из области этнографии, но и литературные источники конца I тысячелетия – начала II тысячелетия нашей эры.

Поэтому не следует считать, что охота на всех этих животных имела значение лишь как средство добывания мяса, которое население употребляло в пищу. Экономическое значение охоты было в действительности гораздо более глубоким и разносторонним.

Виды диких млекопитающих добывались в значительной степени или даже исключительно (например, большинство куньих) для получения пушнины. В большом количестве добывались также виды животных, служившие источником пушнины. Судя по масштабам охоты, эти виды животных не только удовлетворяли потребность самого населения в пушнине, но могли быть крупным источником меновых ценностей. Представляется правомерным предположение, что пушнина, стекавшаяся путем обменных операций в города античного Причерноморья, происходила не только из Прикамья и Средней Волги, но и с территорий, населявшихся дьяковскими и северными славянскими племенами.

Известно, что вывозились меха бобров, соболей, горностаев, ласок, куниц, зайцев и белок. Очень была распространена в древней Руси охота на зайцев. Малое количество костей белок, зайцев и некоторых других млекопитающих в остатках из раскопок, в известной мере, может объясняется тем, что они легко уничтожаются собаками.

Если животное добывалось для получения от него мяса и использовалось в пищу, то кости его неизбежно должны встречаться в остатках из раскопок. Но когда речь идет о видах животных, добывавшихся только ради пушнины или преимущественно для этой цели, то тушки животных, особенно добытых в более или менее значительном отдалении от городища, могли оставляться на месте охоты.

Таким образом, есть все основания предполагать существование в конце I тысячелетия до нашей эры – в I тысячелетии нашей эры охоты на пушного зверя, не оставлявшей заметного следа в кухонных остатках.

Изучение костных остатков позволяет судить преимущественно о значении «мясной» охоты в питании населения и лишь в ограниченной степени – об охоте «пушной», продукция которой давала материал для одежды, обуви, предметов домашнего обихода и создавала меновые ценности. Результаты изучения костных остатков дают явно преуменьшенное представление о роли охоты в экономике племен раннего железа и более позднего времени.

Но до сих пор, говоря об охоте, мы касались лишь млекопитающих; однако, несомненно, она не ограничивалась только ими, и в больших количествах добывались различные дикие птицы. Лишь В.И. Бибикова упоминает, что в Пекуновском городище ею обнаружены кости диких уток, глухаря, тетерева. В городищах и селищах 2-й половины I тысячелетия до нашей эры – I тысячелетия нашей эры учеными встречены кости глухаря, тетерева, рябчика, диких гусей и уток, лебедя, журавля, ястреба, совы и других видов. В древнерусских литературных источниках также упоминаются «орлы, лебеди, журавли, гуси, утки, чернеди, гоголи, тетерева, рябчики или рябы, крастели или перепелки».

Большую роль играла добыча птицы и в жизни древних славян. Известно, например, сообщение о принадлежавших княгине Ольге перевесах, предназначенных, как и в гораздо более поздние времена, для ловли диких птиц: «И по Днепру перевесища и по Десне», – сообщает Лаврентьевская летопись. Насколько серьезное значение придавалось охоте на дичь, можно судить и по свидетельствам других древних литературных источников. Так, в 1150 г. смоленский князь Ростислав Мстиславич дал епископу Мануилу «за рекою тетеревник». В 1192-1207 гг. старец Варлаам подарил Хутынскому монастырю селение Волховское и «ловища гоголиныя». После 1356 г. Олег Иванович и ранее его Юрий и Ингварь дали монастырю Ольгову село Арестовское «и с озеры и с бобры и с перевесищами да пять погостов; все они с бобрами и перевесищами». «Чему еси отъял Волхов гоголиными ловцы», – упрекали князя Ярослава новгородцы.