Текст книги "Всё Что Есть Испытаем На Свете"

Автор книги: Анатолий Отян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Кощеев жил в Запорожье и всегда выступал за его команду. Но после того, как он перестал заниматься спортом и стал уделять больше внимания работе, пошёл на повышение. Его перевели на работу в

Днепропетровск и он занял кресло начальника связи всего Днепровского пароходства. Это большая должность, сравнимая с начальником главка республиканского министерства. Пользуясь служебным положением, он помогал парашютистам с установкой домашних телефонов.

В!980 году я приехал в командировку в Днепропетровск и поселился в одноименной гостинице на берегу Днепра, из которой открывался величественный вид на великую славянскую реку, воспетую Гоголем. У меня сохранилась, сделанная мной фотография ночного Днепра. Днепр совершенно чёрный, а над ним фонари, убегающие вдаль, на мосту и светящиеся фары автомобилей, переезжающих через мост. Вдалеке виднеются. огоньки левобережья.

В эту гостиницу я пригласил Кощеева. Мы с ним славно посидели часов до двух ночи, когда ехать домой ему уже не было чем. Он заночевал у меня в номере, а на утро попросил меня позвонить жене и сказать, что на сей раз он с другом а не… Я позвонил к нему домой и услышал от жены внушение в свой адрес, высказанное вполне вежливо, но довольно колючее. Думаю, что вечером Юре досталось больше, чем

"водой облили новый костюм"

В 2003 году я получил сообщение, что Кощеев Юра ушёл в мир иной.

Очень жаль.

Бессменным в течении многих лет членом сборной Украины был Володя

Бутов или Бутик, как мы его называли. Жил он в Киеве за зоопарком.

Работал рабочим на каком-то крупном киевском заводе. Его постоянно освобождали от работы, чтобы он свободно мог заниматься спортом.

Белобрысый, с высоким лбом, Володя был среднего роста, но длинное туловище, короткие ноги и широкие плечи и грудь делали его приземистым и твёрдо стоящим на земле как кнехт (Стальная или чугунная тумба к которой швартуются корабли).

Бутик был человеком с юмором, и даже с некоторой долей сарказма.

Он много не разговаривал, но давал такие едкие замечания или клички, что они припечатывались к человеку намертво. Поэтому вступать с ним в спор опасались. Но его незлобивый характер и ровное дружеское отношение ко всем, притягивали людей к нему магнитом.

Бутов служил в армии в правительственной эскадрильи, которая состояла из нескольких самолётов ИЛ-14, укладчиком парашютов для членов правительства и политбюро Украины. Летали эти члены без парашютов, которые всегда были в самолёте. Их инструктировали, как этими парашютами надо пользоваться во время аварии. Интересно, что у пилотов парашютов не было. Конечно, люди связанные с авиацией, понимали, что ни один из них воспользоваться парашютом не сумел бы.

Я думаю, что это придумали подхалимы, показывающие, как они дорожат жизнью своих любимых руководителей. О своей службе Бутик говорил с сарказмом вроде: "Одеваю я на этих пердунов парашюты, чтобы подогнать по росту каждого подвесную систему и вижу у них в глазах такой страх, что кажется, что он сейчас наделает в штаны. А ведь я это делаю на земле. Правда, запах от них исходит такой, хоть впору противогаз одевать".

Володя на всех соревнованиях показывал неплохие результаты. В

1953 году он стал инспектором-парашютистом при ЦК ДОСААФ Украины и сразу же закончил свою карьеру.. Но это произойдёт позже. Позже я ещё расскажу о многих, а сейчас я перейду сразу в год 1958, потому что в 1957 году соревнований не было.

Закончил 1957 год с 128 прыжками. Это были прыжки ночью. Они по своему очень интересны и романтичны.

За несколько дней до ночных прыжков мы поехали в медчасть лётного училища, где прошли проверку на адаптацию зрения к темноте и свету.

Наше зрение устроено так, что после яркого света некоторое время не видит предметов в полумраке, и проходит некоторое время, чтобы глаза привыкли и стали различать то, на что взгляд направлен. У разных людей время привыкания (адаптации) разное. У некоторых оно проходит так долго, что не вкладывается в норму установленную для лётчиков и их не допускают к ночным полётам.

Проверка на адаптацию проходит следующим образом. Проверяемый вставляет голову в тёмный ящик в котором на несколько секунд включают очень яркий экран. Затем экран гаснет и появляется в одном из углов еле видимый квадрат. Через сколько секунд проверяемый назовёт в каком углу находится квадрат, будет время его адаптации.

Сначала проверку проходили пилоты и инструктора. Я проходил последним и результат проверки удивил даже проверяющего врача. – адаптация моих глаз к темноте была мгновенной. Он несколько раз перепроверял меня., но результат был неизменный.

На аэродроме из фонарей называемых "Летучая мышь", работающих на керосине, выкладывают габариты взлёта и посадки, а также обозначают место приземления парашютистов.

Прыгали мы из самолёта По-2. Парашютист сидит в передней кабине и видит как из выхлопных патрубков двигателя выскакивают сначала красные и вонючие языки пламени, но по мере увеличения оборотов цвет изменяется до синего и языки, величиной с ладонь светятся впереди на протяжении всего полёта.

При взлёте ничего не видно кроме светящихся фосфорическим светом приборов, да нескольких фонарей впереди самолёта, но по мере подъёма появляется всё больше светящихся точек. Сначала видно огоньки близлежащего села Фёдоровка, а позже открывается вид на светящийся огнями Кировоград. Летом улицы города нагреваются от солнца так, что с наступлением темноты горячие городские улицы нагревают воздух, он поднимается вверх и искажает свет от освещения города и к самолёту он приходит в виде мелькающих, переливающихся огоньков, иногда разноцветных. Это зачаровывающее зрелище, Фата Моргана от которого я не могу никогда оторвать глаз, подлетая к большим городам. Потом, когда самолёт взял курс на выброску, необходимость заставляет смотреть только на площадку приземления и видишь одни только светящиеся точки фонарей.

Отделившись от самолёта в темноту, что само по себе вызывает чувство неизвестности, ждёшь раскрытия парашюта и наполнения купола воздухом. Пытаешься осмотреть купол, и если ночь лунная, его ещё можно увидеть, а в тёмную ночь вспоминаешь о карманном фонарике, являющимся атрибутом ночных прыжков и освещаешь ним купол.

Самое опасное в ночных прыжках – приземления. Если приземляешься рядом с фонарями, то нет ничего сложного приготовиться к приземлению, а если ошибся в расчёте и приземляешься далеко от огней, то земля приходит неожиданно и вовремя не приготовиться, то можно травмироваться и очень сильно. И ещё опасно то, что можешь приземлиться на какое-то препятствие. Я однажды приземлился на границе аэродрома рядом с пограничными, высотой сантиметров 30, заострёнными и покрашенными столбиками представил себе чтобы было бы, если бы я или кто другой приземлился на этот кол или упал бы на него грудью. По моему предложению начальник немедленно дал команду их убрать.

Ночные прыжки мне очень нравились. Они совмещались с тренировкой пилотов летать ночью и у нас появлялось время для отдых после рабочего дня и для того, чтобы пойти на бахчу за арбузами.

Сорвать. на колхозном поле или на бахче – баштане кукурузных початков – кочанов, как говорят на Украине, или несколько арбузов, не считалось в моральном смысле воровством. Вот и пошли мы с Таей

Пекарь, захватив парашютные сумки, на колхозный баштан, граничащий с аэродромом за арбузами. Выбирая на ощупь арбузы покрупнее, мы бродили по баштану, пока чуть не наступили на спящего сторожа. Он, наверное, был пьян, потому что мы вели себя не совсем осторожно, а после встречи с ним, вообще, перестали осторожничать и, включив фонарик, быстро выбрали самых спелых арбузов. В тот день мы сделали по одному прыжку, а на следующий день, 5 сентября!957 года, я задержался долго на работе и не успел к отправлению машины из аэроклуба и пошёл на городской автобус, который довёз меня до

Бобринецкого шоссе. Водители не останавливали ночью попутным пассажирам, но здесь начинался большой подъём и скорость заметно падала. Воспользовавшись этим, я догнал грузовик, ухватился за задний борт и залез в кузов. Проехав километров 15, машина повернула налево и остальные 6 или 7 километров я шёл пешком. Ночь была абсолютно тёмная и мне приходилось внимательно ступать, чтобы не очутиться в кювете. Когда я свернул на "военно-грузинскую" дорогу, названную так по имени работника клуба Георгия Новеича Гвамберидзе, или просто Новича, строившего эту дорогу, до аэродрома оставалось два с половиной километра и самолёт уже был слышен, я заметил, что стало чуть светлее, хотя луна не светила. Я увидел на небе красноватое свечение с синевато белесыми подёргивающимися полосами.

Оно становилось всё ярче и переливаясь образовывало какой-то мифический занавес. На душе стало как-то тревожно и даже страх начал пробиваться под кожу. Страх порождала новизна и неизвестность этого явления. Пришли мысли об Хиросиме, атомной бомбе. Но постепенно страх прошёл, уступив место интересу, и я, задрав голову вверх, несколько раз спотыкался. Всё это продолжалось не мене полчаса. Но вдруг резко начало мелькать, задёргалось и враз погасло, выключенное чьей-то волшебной рукой.

В полной темноте я добрался до аэродрома, где все свободные от полётов обсуждали это явление. Приземлившийся на ПО-2 Боря Киркин говорил, что он пытался долететь до "светящегося" облака", но набрав высоту более двух тысяч метров, видел, что до него ещё далеко.

Через пару дней мы узнали из газет, что в средних широтах над

Украиной наблюдалось очень редкое в этих местах полярное сияние.

В июле 1958 года мы с женой, и тысячи других людей наблюдали такое же сияние, гуляя в городе. Нечто подобное я два раза наблюдал в Томске. Один раз зимой, а второй летом.

Я сейчас думаю о том, что подумав тогда о Хиросиме, я, наверное, был не далёк от истины. Тогда в СССР проводились многократные испытания атомного и водородного оружия в атмосфере, под водой, под землёй, и это могло вызвать дополнительную ионизацию окружающей среды, что и вызывало свечение. Но это только моя догадка, догадка не совсем грамотного человека.

В 1957 году Сократ Павлович Грачёв ушёл на пенсию и вместо него командиром звена стал Банников. На освободившуюся должность пилота инструктора – парашютиста, прислали только что окончившего ЦОЛШ

(Центральную лётную школу ДОСААФ) молодого, симпатичного парня

Бориса Александровича Киркина, сокращённо БэА.

Среднего роста, физически хорошо развит, шатен с хорошим умным лицом Боря обладал многими способностями. Он умел неплохо рисовать, играл на музыкальных инструментах и главное – был прекрасным лётчиком. Он был в полёте совершенно спокоен, никогда внешне не нервничал, что очень передаётся окружающим, а даже был несколько флегматичен. Боря обладал тонким чувством юмора, мог подметить в серьёзном долю смешного, причём всегда кстати. Он не хохотал как я, например, а тихонько смеялся. Мне нравилось с ним летать на прыжки, зная, что он хорошо рассчитывает точку выброски и не сердится, когда я его поправляю, даже неправильно. Он улыбнётся, повернёт ко мне голову, кивнёт с видом: "Ну делай как знаешь", – изменит курс по моему желанию. И если я ошибся, никогда не станет мне выговаривать или подначивать. Только улыбнётся, давая понять, что всё стало на свои места, и всё.

Нe мoгy сказать, что мы с Борисом стали большими друзьями, но между нами были хорошие доверительные отношения.

Работал у нас в тресте заведующий складом лесоматериалов Иван

Моисеевич, не помню сейчас фамилию. У него была дочь Лида, высокая красивая девушка, закончившая строительный техникум и они поженились. Боря организовал помолвку в ресторане "Центральный", правда, тогда и единственный в нашем городе. На помолвке были только его коллеги инструкторы и я. К тому времени инструктора приняли меня в свой коллектив на правах младшего товарища, и я участвовал почти во всех их мероприятиях.

Борис уверенно и хорошо прыгал на точность приземления, показывая на тренировках, результаты выше моих.

А со свободным падением у него не клеилось и не знаю почему.

Иногда он падал стабильно, но чаще срывался в штопор, что спортсмену с его опытом было недопустимо. Борис страдал от этого, но виду не подавал. Мне за него было обидно, он не был трусом, умел держать себя в руках, но что-то не срабатывало. Борис никогда не матерился, умел относиться ко всем вежливо. Девчата спортсменки в него влюблялись, но он улыбаясь им и давая повод на что-то надеяться, был верен Лиде. Может я чего-то не знаю, но если эта книжка попадёт ему в руки, пусть он не обижается, что я его здесь препарировал.

У Киркиных было двое детей, мальчик и девочка. Он гордился детьми и рассказывал об их успехах с удовольствием. Сын окончил лётное училище, а дочь, круглая отличница в школе и институте, стала врачом.. За лет девять-десять работы в аэроклубе, Борис, насколько я знаю не с кем не конфликтовал. Затем он работал много лет в

Аэрофлоте. Однажды я его встретил и он рассказал мне, как попал в грозу под Александрией, и как перед ним в двух или трёх метрах проскочила молния. Голубой столб толщиной сантиметров двадцать был весь в колючках. Он так натурально и красочно мне рассказал, что я себе с тех пор так и представляю молнию.

Боря страстно любил, а может и любит сейчас рыбалку, хотя кушать рыбу не любил. В свободное время он с удочкой уходил на ставок и часами там просиживал. Он не любил когда был обильный клёв и говорил, что у него в таких случаях пропадает интерес к рыбной ловле.

В восьмидесятых годах я встретил Бориса, который шёл после работы со своими коллегами лётчиками в сторону гаражей распить бутылку, что у нас было принято, как мужской закон Он тогда уже не летал, а работал начальником штаба эскадрильи. Я Бориса давно не видел и его вид удручил меня. В очках, сутулый и постаревший он напомнил мне о том. что и я уже далеко не тот Толя, который был в пору своей парашютной юности.

В июне 1958 года мы начали прыгать из самолета ЯK-I2. Это был прогресс по сравнению с ПО-2. Самолет брал на борт трех парашютистов и быстрее набирал высоту и мы стали чаще прыгать_ по 2 прыжка вдень. Этот год был для меня очень трудным и я не знаю, сумел бы я повторить и вынести ту нагрузку, которую выносил тогда. Распорядок дня у меня был такой. Подъем в половине четвертого утра, бегом в аэроклуб, погрузка парашютов, отъезд на аэродром, два прыжка с парашютом, что само по себе не легко,отправление на грузовике в город, работа до 6 – 7 вечера и сразу встреча с Эммой, продолжающаяся, как правило, до часа – двух ночи. Спал всего по 2-3

часа.

В то время не было мягких кругов приземления, не было специальных ботинок с мягкой подошвой, и я часто травмировал ноги. В основном это были растяжения связок и ушибы голеностопного сустава и ушиб пяточной кости (у нас говорили – отсушил пятку). Хромал, но прыжки не прекращал. Прыгал я в кедах, прообраз кроссовок. Я как мог, облегчал себе приземление, подкладывая под пятки губчатую резину, что немножко смягчало удар. Фёдоровский аэродром ранней весной и после дождей размягчал, но во время летней жары грунт пересыхал, трескался и становился твёрдым, как бетон. Приземление становилось очень жёстким и болезненным. Но жадность к прыжкам преодолевала и травмы, и боль, и недосыпание, и усталость. Но за месяц до соревнований, во время выполнения второго прыжка, я разогнал свой купол до максимальной скорости, чтобы попасть в цель, обозначенную крестом из двух белых полотнищ и, приземлившись прямо на полотнище, или как говорят в крест, я почувствовал жуткую боль в правом плече.

Я взялся за него левой рукой, но там где обычно мы чувствуем плечо, его не обнаружил.. Плечо переместилось вперёд и нестерпимо болело. Я вывихнул плечо. Врач, обслуживающий прыжки сказал, что нужно срочно ехать в больницу. При малейшем движении меня пронизывала жуткая боль. Банников, видя это, налил мне полный стакан водки, который я выпил без закуски, посадил в машину "скорая помощь", принадлежащую аэроклубу, и управляемую всё тем же Ваней Дубиной, и отправил меня в город. Я совершенно не захмелел, но боль несколько уменьшилась.

Привезли меня в заводскую больницу, расположенную возле вокзала.

Два корпуса этой больницы были построены для рабочих завода

Эльворти. Я не видел на них охранных досок, говорящих о том, что они являются памятниками архитектуры. Но они настолько хороши и уникальны рисунком своей кирпичной кладки, что трудно подобрать слово для определения их красоты. Они несколько массивны и вычурны, как ожерелье на шее у купчихи.(Кстати там находится сейчас женская больница). Я не могу определить их архитектурный стиль, (наверное,

"Елисаветградский купеческий классицизм") но такими зданиями мог бы гордиться любой европейский город. Я не даром так назвал стиль. В городе несколько зданий с утолщёнными, как пузыри, колоннами образующие крыльца. В первую очередь здание бывшего коммерческого училища недалеко от этой больницы.

Взялся вправлять мне плечо врач Гольдберг или Гольденбег, коренастый крепкий человек.

Он сначала влил мне лошадиным шприцом в плечо грамм сто новокаина, затем тянул мне руку сначала один, потом позвал девушку

(я даже рассмотрел, что она красивая), наверное практикантку, и они вдвоём тянули изо всех сил, но у них ничего не получалось.

Я врачу сразу сказал, что выпил обезболивающий стакан водки и он бурчал, откуда, мол, водка утром на аэродроме, алкоголь нейтрализует новокаин поэтому мышцы не дают вправить руку. Он влил мне повторную порцию новокаина и опять тянул вместе с красивой девушкой, пот лился с нас всех, но плечо не поддавалось. Я терпел, молча, а на лице изображал гримасу наподобие улыбки. Красавица спросила меня почему я улыбаюсь. Я подумал о том, что красота н прибавляет ума, но ответил:

"Чтобы не плакать"

И врач решил применить метод рычага, которым была моя рука, но предупредил, что есть опасность отломить конец кости. Он взял меня за локоть и резко вывернул руку, я заорал так, что студентка отскочила от меня с перепуганным лицом. Боль вдруг стала затихать, и я понял, что мои кости на месте. Я спросил врача, когда я могу приступить к тренировкам, а он сказал, что выпишет мне больничный сначала на месяц, а потом продлит ещё. Мне привязали руку к шее, подложили трёхгранную призму из картона под руку и предупредили держать руку в покое.

А теперь, кто прочитает дальше, поймёт, насколько я был "умный" парень.

На следующий день я поехал на аэродром с повязкой, но когда подъехал к аэродрому и снял её, почувствовал сильную боль во время прыжка из кузова машины.

Можете себе представить с какой болью мне пришлось одевать парашют, прыгать и тянуть за лямки больной рукой, и особенно приземляться. Искры летели у меня из глаз каждый раз, когда я просто задевал чем-то больную руку. Но всё перетерпел и результаты мои с каждым днём улучшались.

Скажу, забегая наперёд, что эта травма окончательно не зажила и давала мне постоянно себя чувствовать При резких движениях в плече возникала резкая боль. Я как мог, пытался её беречь, но это не всегда получалось С 1959 года в соревнования парашютистов в стрельбе и кроссу, введенных раньше, добавили метание гранаты в цель. Я приспособился бросать её раскачивая руку с гранатой, как маятник и попадал в окоп на расстоянии сорок метров. Но плечо всё равно побаливало. Оно болело у меня всегда, а лет шесть назад я не мог уже поднимать руку. Я придумал разные упражнения для руки и сейчас могу нею бриться, но поднять на вытянутой руке два килограмма уже не в силах.

Тогда, в 1958 году нужно было подтянуться минимум восемь раз и я с больной рукой умудрился (от большого ума) подтянуться 18 раз.

В тот год мы получили два новых спортивных парашюта Т-2. Это был громадный шаг вперёд в парашютном спорте. С этими парашютами сборная

СССР стала чемпионом мира в Братиславе, было установлено не менее сотни мировых рекордов, но этот купол принёс и много жертв парашютистов самого высокого класса. Первой жертвой был в 1958 году

Сергей Митин. Я ещё к этому вернусь.

Купол этого парашюта был весь шёлковый, но у него был вырезан один сегмент, из которого выходил воздух, толкая парашют вперёд.

Управлялся купол легко двумя стропами и благодаря его аэродинамическим качествам гораздо легче было попасть в круг диаметром 50-60 метров. Но мы ещё не знали методики обработки цели на небольших высотах и попасть в крест было довольно трудно. Кроме того мне не часто приходилось с ним прыгать, так как инструктора его, как правило, забирали для себя и я решил, что на соревнованиях на точность приземления буду прыгать с круглым куполом,

Неожиданностью для меня стало изменение квалификационных норм для получения звания мастера спорта. Они усложнились в несколько раз.

Точность приземления с 1000 метров стала 15 метров вместо бывших 50.

В свободном падении необходимо было выполнять спирали, а на всесоюзных соревнованиях и сальто, которого не мог ещё на Украине делать никто. Но я несмотря ни на что надежду не терял. Выехали мы на соревнования

18 августа мы выехали в Киев. Мы, это Павел Алексеевич Банников,

Георгий Николаевич Курылёв, Борис Александрович Киркин, Таисия

Пекарь и Анатолий Отян.

Тая Пекарь начал прыгать!956 году. Она закончила ремесленное училище и работала токарем на заводе. Когда я в шутку говорил

Пекарь-Токарь, она обижалась. Она жила с отцом и мачехой. Девочка она была мягкая, покладистая, но какая-то неухоженная и весь её облик говорил о том, что жила она без мамы, нелюбимой. Была она всегда с налётом грусти, даже когда веселилась. Её эмоции никогда не переливались через край. Она параллельно с парашютным спортом занялось обучением летать на самолёте, а потом поступила в ЦОЛШ и вернулась уже в аэроклуб Мастером спорта, инструктором но с другой фамилией – Салтанова..

Был такой случай. После нас должны были летать планеристы. У них летала спортсменка по фамилии Недзельская. Она долго не могла вылететь самостоятельно, но с ней возились потому что на соревнования нужна была девушка. Кто-то из наших инструкторов подначил командира планерного звена Ивана Ивановича Тарнавского:

– Когда твоя Недзельская рекорд установит?

– Тогда, Когда твоя Пекарь станет Мастером спорта, – ответил

Тарнавский.

Не подумайте, что я это придумал, но в 1960 или 61 году, будучи в армии, я прочитал в газете "Советский патриот" следующее:

" На соревнованиях парашютистов в Саранске победительницей в многоборье стала Таисия Пекарь. Она стала чемпионкой трёх республик, выполнив при этом нормативы Мастера спорта".

Второе сообщение в этой же газете:

"В Кировограде на украинских республиканских соревнованиях по планеризму, в упражнении на продолжительность парения,

Кировоградская планеристка Недзельская сумела подняться на высоту более 5000 тысяч метров, что превышает мировой рекорд".

Вспомнив давнюю перепалку инструкторов, я был поражён.

С Недзельской случилось следующее. Она со своим планером попала в мощную кучёвку, когда та начала преобразовываться в грозовое облако.

Все участники, увидев в этом надвигающуюся опасность, пошли на посадку, наша "героиня".сдуру влезла в это облако, и Бог оказался к ней более чем милостив. Она не только не погибла, но и установила мировой рекорд. На следующий день ситуация повторилась. Недзельская залезла в грозовое облако, но мощными турбулентными воздушными потоками её планер разломило на части, но она осталась жива, выпрыгнув с парашютом.

Ещё есть свидетели тех событий, и если я ошибаюсь в деталях, меня поправят.

Пишу свои воспоминания не для широкой публики, но тем не менее хотелось бы, чтобы они читались с интересом. Одни сухие констатации фактов мало кому интересны, поэтому нужно приводить всевозможные события, произошедшие с людьми. Причём события не должны только показывать людей, как образцы для подражания, а нужно изображать их со всех сторон. Все без исключения люди имеют свои недостатки, имеют что скрывать Имею ли я право рассказывать о них всё что знаю? Этот вопрос всегда будет стоять перед людьми "взявшимися за перо". Перьев давно нет, и я сижу, как и многие другие за компьютером, а вопрос остался. Каждый человек решает этот вопрос по своему.

Небольшое отступление. В прошлом году я был на экскурсии в городе Эссене, до которого от Франкфурта 250 км. И если нет штау -пробок на дороге, ехать часа три с остановкой для разминки и перекура.

Главная цель нашей поездки: знакомство с выставкой основателя направления в искусстве "стиля модерн" Поля Сезанна. На выставке было представлено 60 его работ, и сорок работ его последователей:

Писсаро, Пикассо, Гогена, Ван Гога и других. Выставка интересная, но мне особенно понравился портрет женщины кисти Пикассо, голубого периода, когда его картины были более-менее реалистичны. А в постоянной экспозиции музея была прекрасная картина Ренуара – женщина в белом и его же бронзовая скульптура купальщицы. Были несколько замечательных картин других художников и несколько скульптур Родена.

Я не очень хорошо знаю работы Поля Сезанна, но его работу с

Арлекином знают все.

Но главное, о чём я хочу сейчас рассказать, это о том, что когда

Сезанн, сын не крупного банкира учился в престижной школе, к ним в класс прибыл новый ученик, небольшого роста еврейский мальчик. Его поначалу все обижали, ему не давалась математика и рисование, и

Сезанн взял его под своё покровительство, помог в учёбе. Но этот мальчик преуспевал в изучении языков, прекрасно разбирался в литературе, писал небольшие сочинения. Когда стал взрослым, открылся миру как писатель Эмиль Золя. Он и Сезанн много лет были дружны. Но когда Золя опубликовал роман о художнике, и хотя это было художественное произведение со значительной долей фантазии, Сезанн в герое романа узнал себя и страшно обиделся на автора. Он написал гневное письмо Эмилю Золя, и они больше никогда не встречались.

Я не вправе давать оценку великим людям, но сам для себя решил, что ради того, чтобы понравиться читателям, я не могу, не имею права раскрывать известные мне факты из жизни моих друзей, знакомых, которые бы они сами не хотели бы придавать огласке. Многие из парашютистов имели всевозможные любовные истории, по несколько раз, иногда меняли супругов, делали не совсем хорошие поступки и вообще имели секреты, которые я в силу дружбы или близкого знакомства с ними, знал. Большинство из них живы, и я не хочу причинить им неприятность и может даже боль.

Но о мёртвых, уважаемых мною людях, я позволю себе рассказать больше, если знаю, что их близким это не будет неприятно.

Я мало знал мужа Таи, Славу Салтанова. Он работал в аэрофлоте и иногда приезжал в Фёдоровку. Но потом уехал на работу, кажется, в

Иваново. Они снимали квартиру на Черёмушках, а когда Слава уехал, хозяева предложили Тае освободить квартиру, и она с дочкой, симпатичной беленькой трёхлетней девочкой, осталась на улице. Моя мама тогда гостила у моей сестры Валентины в Литве, и я предложил

Тае на недельку-вторую, пока она найдёт жильё, пожить в маминой квартире, но освободить её, как только я попрошу её об этом и главное, не оставить следа о своём присутствии.

Когда мама дала телеграмму о своём приезде, я предупредил Таю, и она пообещала немедленно освободить квартиру. Но когда я привёз маму из аэропорта или вокзала домой, то застал её в квартире вместе с дочерью. В квартире был полнейший тарарам и даже материна постельное быльё было перепачкано. Мать была в шоке, а Тая, хлопая глазами не могла ничего объяснить, и только при нас стала собираться. Мать моя была разъярена, но скандал мне учинять не стала, и жене моей об этом не сказала, думая, наверное, что это моя любовница. Я и по сей день не знаю, знает ли Эмма об этом и что она мне скажет сегодня по прочтению этой страницы.

Во время выброски парашютистов с самолёта АН-2, который аэроклуб заимел уже после моего прихода из армии, в самолёте должен был присутствовать выпускающий, который выпустивший парашютистов, должен был затянуть в самолёт чехлы или фалы. На этом его миссия заканчивалась. Выпускающими были инструкторы Лебедев или Мурзенко, от вынужденного безделья во время набора высоты и посадки научились управлять самолётом, чего по закону права не имели. Однажды Тая вместе с Мурзенко вывозила на выброску парашютистов и уже когда самолёт набрал необходимую высоту, Анатолий Владимирович вдруг увидел, что Тая потеряла сознание. На борту кроме них десять человек молодых парней. Обычно осторожный и предусмотрительный Мурзенко не успел растеряться. Если бы об этом узнали журналисты, они написали бы: "…проявив мужество и находчивость, инструктор Мурзенко совершил подвиг. Он спас от неминуемой гибели государственное имущество-самолёт АН-2, стоящий больших средств, и десять человек".

Так или похоже написали бы советские журналисты, но… об этом не узнал никто кроме узкого круга людей.

Толюха, как его назвали друзья, взял штурвал управления на себя, выбросил парашютистов, дав сигнальную сирену, и пошёл на снижение.

Но снижаться не торопился, ожидая пока Тая не придёт в себя, на вопросы с земли по радио не отвечал и посадил самолёт, когда она открыла глаза. Начальству она объяснила, что отказала радиостанция, а с лётчиками и командиром звена решили никому не говорить, но всегда она должна летать с Лебедевым или Мурзенко, которые могут её подстраховать У женщин во время начальной стадии беременности бывает кратковременное отключение сознания и тогда об этом все и подумали.

Но, наверное, Тая знала что это не так. беременна она, по всей вероятности, не была. Вскоре после ухода на пенсию, а ей не было ещё и сорока лет, она уехала к мужу в Иваново и там врачи обнаружили у неё опухоль мозга и она, ещё сравнительно молодая женщина, умерла.

Но пока мы приехали на соревнования, и я хотел воплотить в жизнь свои честолюбивые планы.

19 августа я лёг спать с таким расчётом, чтобы выспаться, ведь завтра предстоял самый тяжёлый день и в моральном и физическом плане. Предстояло выполнить два прыжка на точность приземления по новым нормативам. Так как я решил (с подсказки Банникова) прыгать с парашютом ПТ-1, то мне предстояло в каждом прыжке 200 секунд, напряжённая работа состоящая в том, чтобы тянуть беспрерывно лямки, хотя при хорошей выброске можно только подкорректировать ошибку в расчете и остальное время сидеть в подвесной системе и не тратить силы. По это только так кажется. Даже при ровном спокойном ветре воздушные массы всё время то ускоряются, то изменяют направление, и в полный штиль воздух всё время колышется. Попробуйте бросить в слабый ветер одуванчик или воздушный шарик и убедитесь, что они летят неровно. Поэтому Павел Алексеевич учил меня всё время работать лямками в том направлении, в каком считаешь правильным, всё время поправляя себя. Лучше сначала находить на крест, а потом притормаживать. Но хорошо было П.А. говорить чтобы я всё время работал лямками, когда у него. да и у Бориса Киркина под кожей играли бицепсы, а я по сравнению с ними выглядел слабаком. Но почти всю ночь я не спал. Одолевали мысли о завтрашнем дне. И наступило завтра.