Текст книги "Всё Что Есть Испытаем На Свете"

Автор книги: Анатолий Отян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Питались мы в столовой Завода Станков и автоматов имени Горького в Святошино. Почему завод носил имя писателя я не понимал тогда и не понимаю сейчас. Не могу себе представить, чтобы в Англии был завод имени Шекспира, или во Франции имени Виктора Гюго. Но несмотря на

"Горькое" название, кормили нас там замечательно. Скажу только, что на протяжении четырёх лет, вплоть до 1958года, условия проживания и организации соревнований ничем не отличались.

Эти Восьмые Республиканские соревнования стали для меня значительным событием в моей парашютной жизни. За исключением

Федчишина, Косинова и Банникова, которые были в то время в сборной

СССР, здесь собрался весь цвет парашютистов Украины.

20 июля состоялось открытие соревнований.

Открытие соревнований проходило по раз и навсегда заведенному ритуалу: представление команд участников, представление судейской коллегии и судей, подъём флага соревнований прошлогодними чемпионам.

Позже стали приглашать видных людей, героев Советского Союза, руководство городов и областей, где проходили соревнования.

А в те годы приходили на открытие люди, чем-то или кем-то заинтересованные. Тогда среди немногочисленных гостей выделялся высокий человек в белоснежной милицейской форме с генерал лейтенантскими погонами. Но тогда в милиции были не генералы, а комиссары. Это был начальник Киевской городской милиции комиссар милиции второго ранга Константин Константинович Мазниченко, отец самой титулованной в те годы украинской парашютистки Любы Мазниченко.

После открытия нас всех пригласили фотографироваться на крыльцо, обращённое к аэродрому. У меня есть четыре фотографии участников республиканских соревнований тех лет на этом крыльце. Интересная метаморфоза происходила с этим крыльцом, показывающая, насколько были "высоки" у нас порядок и качество строительства. На первой фотографии 1955 года в двери есть стёкла, и наличник из штукатурки вокруг двери цел. В следующем 1956 году часть наличника обсыпалась и вместо стекла уже фанера. И 1958 году (в 1957 году республиканских соревнований не было, деньги для их проведения потратили на подготовку сборной Украины к всесоюзным соревнованиям) наличник совсем осыпался, а вместо дверей видны листы сухой штукатурки наглухо закрывшие дверной проём.

Но главное на этих фотографиях люди, многие из которых на многие годы стали моими друзьями, многих из которых уже, к сожалению нет.

В центре фотографии сидит лысый, с оттопыренными ушами. лет сорока пяти мужчина с умным лицом. Это Матвей Генрихович Федоровский.

Матвей Генрихович был в ту пору инспектором – лётчиком – парашютистом ЦК ДОСААФ Украины. Вся парашютная жизнь республики проходила под его руководством. Он был умный человек, прекрасный организатор, он пользовался колоссальным уважением и авторитетом среди спортсменов, называющих его за глаза Мотей, и, думаю, среди начальства, так как несмотря на свою незначительную должность, ему доверялись все парашютные дела без исключения.

Когда Матвей Генрихович ушёл с лётной работы, ему равноценной замены не оказалось. И хотя руководить вместо него брались старшие начальники, у них получалось гораздо хуже. И только намного позже, когда инспектором и тренером сборной команды парашютистов Украины стала Заслуженный мастер спорта Александра Васильевна Хмельницкая, которая взяла стропы правления в свои руки, на Украине наступили хорошие времена для парашютистов и парашютизма.. Но генералам руководство этой "спесивой бабы", как они выражались, не понравилось, и они выжили её из руководящей обоймы ДОСААФ.

Женой Федоровского Была Орлицкая, мастер спорта из плеяды довоенных парашютистов, ставшими символами советской молодёжи, которая были "Рождена, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"

Она была высокой, красивой женщиной. Всегда улыбалась, но из под бровей на собеседника смотрели умные, оценивающие его, глаза.

Крайней слева на той фотографии сидит Заслуженный Мастер спорта

СССР Александра Дмитриевна Кольчугина. Вряд ли на территории бывшего

СССР и тем более в Украине, найдётся хоть один парашютист не знающий этого имени. Она была главным секретарём почти всех республиканских и всех всесоюзных соревнований. Она много лет работала в Донецком

Аэроклубе, и я помню её ещё прыгающую с парашютом. Начинала А.Д ещё до войны и её имя, как и имя Галины Пясецкой из Москвы, гремело на всю страну.

Рядом с Кольчугиной сидит Сергей Митин. Ему тогда было не больше тридцати лет. Небольшого роста, с красивым смуглым лицом, густыми бровями и длинными ресницами он сразу запоминался. На его небольшой голове сидела копна аккуратно причёсанных, волнами лежащих, волос.

Он был немногослоен, скромен и даже немного застенчив. Он в те годы был лучшим парашютистом Украины и ему на соревнованиях не оказывал никто серьёзной конкуренции. Он и Люба Мазниченко были всегда рядом, дружны и если бы мы не знали, что у Сергея есть любимая им жена, то можно было бы подумать, что они или близки между собой или супруги.

Мне ещё запомнились его квадратные ладони с короткими сильными пальцами и плотно сбитая фигура, как у тяжёлоатлета лёгкого веса.

Жаль только, что он через два гола погиб, как, будет ясно дальше.

Ниже на ступеньку сидит Люба Мазниченко,

Любка, как все называли её за глаза.

Песня «Люба – Любушка, Любушка – голубушка» как будто про неё написана. И хотя у неё не было чёрных кос, обвивающих стан,. но настроение, передаваемое песней, про неё.

Нет на свете краше нашей Любы…

Если Люба песенкой зальется -

На душе и бодро, и светло.

Если Люба звонко рассмеется,

Значит, ясно солнышко взошло!

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Я тебя не в силах позабыть!

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Сердцу любо Любушку любить!

Небольшого роста, с короткой стрижкой, всегда весёлая она покоряла всех своей женственность. Все мужики буквально влюблялись в

Любку. Её звонкий голос и непоседливость настраивал всех, кто был с ней рядом, на её тональность.Её белокожее лицо, ослепительно белые ровные зубки, её голубые глаза всегда светились. Она всегда была

"гвоздём любой программы". Всеобщая любимица, держала всех на расстоянии и её острый язычок мог отбрить кого угодно. Одевалась она всегда скромно, но в её одежде виделся достаток. Её пухленькое тело облегала кожаная элегантная курточка, туфли на среднем каблучке, юбка ниже колен.. Люба никогда не была худощавой, несмотря на тяжёлый труд, особенно в сборной СССР. Но она умела пользоваться своей привлекательностью и притягательностью. Ей частенько укладывали парашют её поклонники, но мы не замечали, чтобы кто-то добился её близости.

На до мной Люба подтрунивала. Я всегда любил петь, и пытался петь в любой тональности, а она мне говорила: "Что ты поёшь то как иерихонская труба – басом, то голосом кастрата".

А однажды я в шутку, с серьёзным видом по аналогии со словом

"парашютизм", сказал "мотоциклизм", так она стала называть меня

Мотоциклизма. Было смешно, и было бы обидно, если бы это сказала не

Любка. А на неё обижаться было нельзя.

Люба была врач – педиатр. Ей в 1955 году было всего (а для меня тогдашнего – аж) 24 года.

Говорят, что Люба влезла в ранней молодости в дурную компанию. И неудивительно. Видимо кто-то хотел использовать её, чтобы найти управу на её отца, комиссара милиции, но спас её аэроклуб. Не знаю, но к тому времени, что я узнал Любу, она уже стала мастером спорта и мировой рекордсменкой. Она установила мировой рекорд в ночном затяжном прыжке с высоты более шести километров. Григорий Кузьмич

Мартыненко, в дальнейшем просто Кузьмич, как его все называли, киевский пилот возивший сборную СССР на всех международных соревнованиях, рассказывал, как этот рекорд готовился и совершался.

Из деталей помню, что с самолёта АН-2, не предназначенного для высотных полётов, сняли для облегчения всё, что только можно снять, вплоть до сидения второго пилота, и несмотря на запрещающую инструкцию, Кузьмич даже не взял в самолёт парашют для себя. Он рассказывал, как уговаривал Любу не бояться. Кузьмич по натуре был комик и выдумщик и все смеялись.

В таких, как у меня воспоминаниях трудно соблюдать хронологическую последовательность, и чтобы создать полный образ

Любы Мазниченко, я перескочу через несколько лет.

В марте 1961 года сборная ВДВ тренировалась в Фергане вместе со сборной СССР. Была там и Люба. Она к тому времени вышла замуж за москвича, гражданского испытателя парашютов Славу Томаровича.

Высокий, чуть сутулый он был на голову выше её. Видимо, с неплохим характером (я мало его знал) он хорошо ладил с Любой. После тех сборов я ещё несколько раз видел Любу на соревнованиях.

В средине шестидесятых в журнале "Знание сила" я увидел фотографию снятую в самолёте, где космонавты тренировались на невесомость. На фотографии в невесомости была видна женщина, снятая со спины и, показавшаяся мне очень похожей на Любу.

Я много лет не видел Любу, а в 1983 году я приехал в Киев в командировку и проживал в гостинице "Украина" вместе с главным механиком Юрой Каневским и водителем Иваном Ильичём Минчевым. Я слыхал, что Люба опять живёт в Киеве и захотел позвонить ей.

Справочная служба номера её телефона не знала и я воспользовался уже когда-то испытанным мною способом узнать его. Я позвонил 02 дежурному городского отдела милиции и спросил номер телефона квартиры бывшего начальника милиции Константина Константиновича

Мазниченко. Начались расспросы кто да что, да откуда. Я назвался, сказал где нахожусь и мне обещали перезвонить. Видимо, после необходимых уточнений мне позвонили и назвали номер телефона Любиных родителей. Трубку взяла её мама и дала мне её рабочий и домашний телефоны.

Я позвонил ей на работу и услышал сначала какой-то шум, а затем

Любин голос:

– Девки, тише вы там. Ни черта из-за вас неслышно. Мазниченко слушает.

– Здравствуйте, Любовь Константиновна, это я, Отян, вы меня ещё помните?

– Толька, Мотоциклизма! Привет! Ты откуда звонишь?

– Из гостиницы Украина. Я хотел бы Вас увидеть.

– Что за тон? И сколько тут меня, что ты со мной на Вы. Я так рада тебя слышать. Ты знаешь что. Я сейчас решу здесь со своими девчатами, как мне удрать с работы пораньше и приеду к тебе.

– Люб, только я не один. Со мной сотрудники.

– Мужики, бабы?

– Двое симпатичных мужчин.

– Ну и прекрасно. Ты ведь знаешь, чем больше мужиков, тем лучше я себя чувствую. Подожди секунду у телефона.

– Жду, -и после небольшой паузы:

– Через час буду.

Мы быстро мотнулись в гастроном, взяли шампанского, водку, закуску разную, "Киевский торт" и приготовились ждать. Но ждать не пришлось. Стук в дверь и вошла Любка. И как не было двадцати прошедших лет. Смех, шутки, воспоминания. С моими коллегами она вела себя, как будто всегда была с ними знакома. С удовольствием поддержала нас в части выпивки и закуски.

Мои коллеги засыпали её вопросами, и она охотно отвечала. Только на один вопрос, боялась ли она прыгать с парашютом, она сказала:

– Сколько раз прыгала, столько и боялась.

– Люба, что ты выдумываешь? Разве можно со страхом выполнять акробатические фигуры и показывать на соревнованиях результаты лучше мужских?

– А ты помнишь, как я в Днепре в 1950 обошла всех, даже

Банникова, занявшего первое место?

– Помню, Любочка, помню. Помню как ты плакала, когда тебе за это дали приз – электробритву.

– Ну разве можно было так изощрённо оскорбить женщину?

– Люба, призы-то покупали из расчёта, что большее количество очков наберёт мужчина.

– Так я же замужем тогда не была. Мне её и подарить некому было.

– Папе.

– Папе на работе подхалимы легавые надарили их штук сто.

– Люба, я узнал о трагедии со Славой через несколько дней после случившегося..

Томарович Слава погиб при прыжке на пик Ленина, когда хотели установить рекорд, непонятно какой. Тогда по причине спешки и нашей вечной расхлябанности погибли четыре человека из десяти прыгающих.

Я присмотрелся к Любе. Я знал, что она перенесла трепанацию черепа не то по поводу опухоли, не то по поводу инсульта, и увидел, что из-под причёски чуть виднеется шрам и чуть косит глаз.

Но я не подал и вида и перевёл разговор.

– Люба в каком-то номере "Знание – сила" я видел женщину очень похожую на тебя, в самолёте при тренировках космонавтов.

– Никакого отношения к космонавтам и космонавтике я не имела. И чего меня все об этом спрашивают? А от Славки у меня уже взрослая дочь. Сейчас уже поздно, а то бы я тебя, Мотоциклизма, с ней познакомила. Мне пора. Завтра на работу.

– Я тебя провожу.

Я взял такси и отвёз её домой. Жила она рядом с Дворцом

Бракосочетаний где-то в районе Брест – Литовского шоссе.

Это была моя последняя встреча со всеобщей любимицей. Через несколько лет Люба ушла.

Люба-Любушка, Любушка-голубушка!

Я тебя не в силах позабыть!

Не так давно я в интернете обнаружил статьи с её фамилией.

Привожу выдержки из них.

40 лет назад

Мы обнялись. Поцеловав его в небритую щеку, я спросил о полете, он коротко ответил, что все отлично. Через 20 минут, раздав первые автографы, космонавты Комаров, Феоктистов и Егоров улетели на вертолете Кобзаря. ОТГ спешно готовила объект к эвакуации. А поодаль, укладывая свою амуницию, "незаметно" смахивала слезу врач-парашютистка Любовь Мазниченко – ей разрешили прыжок только после ухода вертолета, чтоб не попасть под винты, и космонавтов она не застала.

Алексей ЛОБНЕВ

В ближайшие дни готовится запуск двух космических кораблей.

Командир одного из них – Валерий Быковский, второго – женщина – ярославская комсомолка Валентина Терешкова. Ее в районе приземления будет встречать Любовь Мазниченко – мастер парашютного спорта.

Состав нашей группы

Посадка кораблей «Восток-5» и «Восток-6» прошла в районе

Джезказгана в Казахстане. В район посадки В.В.Терешковой приземлилась наша сотрудница – врач, мировая рекордсменка по парашютному спорту Любовь Мазниченко. Она заявила протест Валентине

Терешковой в связи с нарушением установленного режима космонавта в районе места посадки космического корабля. Валентина Терешкова все бортовые запасы пищевых продуктов из рациона космонавта раздала местным жителям, окружившим ее. Сама она пила кумыс и ела пищу, переданную ей казахами. Бортовой журнал космонавта был ею экстренно дописан на месте посадки, а не в полете. В корабле был наведен некоторый гигиенический порядок уже после приземления. Этими действиями была искажена истинная картина на месте посадки. Ученые были лишены возможности объективно оценить состояние В.В. Терешковой и состояние внутри корабля.

Начальник 8-го отдела НИИИАМ

подполковник медицинской службы

Яздовский В.И.

Я и по сей день не могу понять, почему Люба не сказала правду?

Если боялась, что раскроет государственную тайну, то в то время уже завеса над тайнами подобного рода была приподнята.

Наверное, она не хотела говорить только кусочки из того, что она могла сказать.

Вернее всего, что она не хотела греться в лучах чужой славы, тем более, что слава Валентины Терешковой была слишком приукрашена, а рассказывать правду Люба не хотела, чтобы никто не подумал, что она это делает из зависти.

Так или не так можно узнать, наверное, у её дочери. Но где я смогу её увидеть?

Прыжки на соревнованиях начались 21 июля. На этих соревнования в зачёте не было групповых прыжков на точность приземления, а только одиночные. Первый прыжок совершался с самолёта АН-2 с высоты 600метров.

Прыжки на точность приземления в ту пору были очень зрелищными.

Разброс в результатах был очень большой, от нескольких метров у мастеров и до нескольких сот метров у неудачников и новичков, чего на соревнованиях нет сейчас. Результат больше метра уже плохой, и зрителям не видно заранее ожидаемого результата, а только слышно, когда по радио объявят сколько сантиметров кто "дал".

Прыжки на точность всегда начинаются с пристрелки. Группа парашютистов (пишу как было раньше) поднималась в воздух. Сначала из самолёта выбрасывался пристрелочный небольшой парашют "Ванька", а по тому где он приземлится, лётчик делал поправку и выбрасывал парашютиста на парашюте с круглым куполом. Обычно это были новички, они выпрыгивали из самолёта и разводили в стороны руки что бы с земли могли убедиться, что он не управляет куполом.

Согласно жребию наша команда прыгала первой. Расчёт и команду на выброску производил Курылёв, я прыгал первым. Пилотом самолёта был

Григорий Кузьмич Мартыненко. Он издалека зашёл на курс, и Курылёв стал командовать:

– Левее, ещё левее! – пилот чуть-чуть отклонялся от намеченного курса, считая, что он верный, но Курылёв продолжал:

– Ещё леве-е-е!

Кузьмичу это надоело, и он значительно изменил курс и дал звуковой сигнал – сирену -"приготовиться.

– Пошёл, -сказал Курылёв и легонько толкнул меня в плечо.

Я выпрыгнул, парашют раскрылся очень быстро, я почувствовал сильный толчок и увидел над собой круглый шёлковый разноцветный купол своего парашюта. Посмотрел на землю, чтобы сориентироваться, куда меня сносит ветром, и убедился, что в круг диаметром 150 метров я не попадаю. Тем не менее я попытался, подтягивая стропы, управлять куполом, но всё бесполезно. Я был вк – вне круга. Та же участь постигла нашу команду.

Конечно, от меня чего-то большего ожидать было трудно, но я не расстраивался. Я стоял и смотрел, как работают в воздухе другие, прислушивался, что говорят мастера, спрашивал у других и со мной охотно делились.

В тот же день состоялись прыжки на задержку в свободном падении на 30 секунд. Нужно стабильно пропадать и вовремя открыть парашют.

За точное время раскрытия и стабильное падение давалось по 100 очков.

Я уже говорил, что начальник аэроклуба запретил мне прыгать с секундомером, но выдержать за 39 секунд точное время очень трудно, ошибка доходит до одной секунды, и я решил прыгать с секундомером.

Прыгали мы уже без Лебедева, он немного травмировал ногу и его поставили на предпрыжковую проверку парашютов. Прыгали мы из одного самолёта с Митиным, Володей Бутовым, одесситом Евгением Олимповичем.

Я по сигналу пилота отделился от самолёта, волнения как не бывало, лёг на воздушный поток, раздвинул руки и ноги, скорость нарастала. Я падал абсолютно стабильно. Теперь бы ещё вовремя раскрыть парашют. Я внимательно слежу за секундомером, закреплённом на левой руке,. Вот стрелка подходит к 30 секундам.Внимание– 29,5 -

29,8 – 29,9 -пора! И я, вместо того, чтобы дёрнуть за кольцо нажимаю кнопку секундомера и останавливаю его, как это делал на земле при тренировках в устном счёте. Но тут же спохватываюсь и дёргаю за кольцо. Парашют плавно раскрывается. Судьи на земле засекли время раскрытия 32,5 десятых секунды. Это был спасительный результат. Если бы я открыл парашют на одну десятую секунды позже, то результат всего прыжка аннулировали бы.

За стиль падения я получил 100 очков, что на тех соревнованиях было редкостью. Если бы я открыл парашют в пределах одной секунды, то попал бы в финал. Надо сказать, что даже многоопытные спортсмены в те времена не все умели хорошо и стабильно падать. Тогда только осваивалось стабильное свободное падение..Когда читаю воспоминания парашютистов-испытателей прыгающих с больших высот, то некоторые из них владели неуправляемым стабильным падением, а стоило им сорваться в штопор или беспорядочное падение, остановить его они не могли.

Управляемое свободное падение является камнем преткновения даже хороших парашютистов. Я не знаю, насколько люди боятся его, но они настолько скованы, что не могут подчинить своё тело и свои руки и ноги правильно двигаться, так и кувыркаются в воздухе до раскрытия парашюта. С улучшением методики тренировок и усилением психологической подготовки, сейчас мало спортсменов, не умеющих управлять своим телом, но они есть.

Вечером того же дня многие участники собрались на крыльце с торца здания. Сколько раз я участвовал в соревнованиях в Киеве, на этом крыльце всегда собирались по вечерам петь под гитару, рассказывать анекдоты и байки, послушать опытных спортсменов и вообще отдохнуть после тяжёлого прыжкового дня. В те первые свои соревнования меня постоянно охватывало радостное возбуждение, которое можно сравнить

(не смейтесь) с таким же настроением, описанным Л.Н. Толстым, на первом балу у Наташи Ростовой. Мне было всё интересно, всё меня веселило и смешило, все люди вокруг меня были замечательными и мир прекрасен. Когда я вспоминаю дни всех своих парашютных соревнований, я в душе улыбаюсь и на некоторое время забываюсь и вижу, нет чувствую себя молодым и хочется продлить это ощущение молодости и радости. И мне это удаётся. Я сейчас вижу знакомые мне лица, вижу их улыбки и слышу голоса.

Напротив меня сидит Кузьмич и рассказывает, как на чемпионате мира он вывозил на выброску спортсменов. У Кузьмича был высокий голос, иногда срывающийся. Все шипящие буквы, вернее звуки, он произносил с чуть заметным присвистом, а вместо звука "Ы" говорил

"И", в глазах у него была лукавинка, он серьёзные вещи рассказывал с юмором, смешные серьёзно и слушать Кузьмича по каждому поводу было просто интересно, даже если его рассказ ты уже слышал несколько раз.

Сейчас он рассказывал о соревнованиях во Франции. Для нас рассказ человека, побывавшего в Париже, был равноценен рассказу очевидца

Куликовской битвы или Бородинского сражения, так как за границу тогда никто не ездил, а первые репортажи наших корреспондентов из

Америки мы услышали только в 1957 году.

Я, возможно, перепутаю некоторые его рассказы хронологически, но суть их я запомнил хорошо:

– Ви представляете, у них во Франции мужские туалеты находятся прямо на улице. И они открити. В Париже, прямо в центре города. на

Елисейском поле, так называется улица, там когда-то било поле барона

Елисея, – кто-то хочет вставить фразу, но Кузьмич ему не даёт:

– Если ти такой умний, то поедь в Париж и расскажи там кто такой

Елисей, а меня не перебивай. В Москве тоже есть на улице Горького

Елисеевский гастроном, так это того же Елисея был до революции магазин. В Париже много всего русского. Там есть мост с золотыми орлами на колоннах, називается мост Александра, не помню какого,

Второго или Третьего. А тебя, будешь перебивать, я отправлю в

Парижский Дом инвалидов. Там такая красивая церковь с золотим

Куполом, как у нашей Софии. Так вот, в самом центре, как у нас на

Крещатике, отгорожено место широкой доской так, что только закрывает задницу и срамное место. А весь ти снаружи. Вот мужики заходят туда и справляют нужду.

– А как женщины?

– Я что, похож на женщину?

– Нет.

– А чего ти тогда спрашиваешь. Ти сегодня приземлился вне круга, а всё потому, что умничаешь. Послушался бы моего сигнала и был бы в финале. А ты: "Левее, правее". Назад бы ещё сказал.

Все засмеялись и наш Курылёв, к которому это относилось, тоже смеялся. Обижаться на шутки, даже едкие, ни у кого не было настроения

– Мне предстояло летать на ихнем самолёте "Стамп". Всего два полёта по кругу с французским пилотом, и лети сам, Мартыненко.

Самолётик неплохой, но похуже нашего АН-2 будет. И мощность не та и, прыгать неудобно. Прибор, указывающий линию горизонта "гирокомпас", стоял немного для меня неудобно, а на выброске надо делжать самолёт строго горизонтально, вот я и придумал себе отвес. Повесил перед собой сушёную рыбку на ниточке и по её отклонению от вертикали сужу о горизонте. Как начали наши приземляться у креста ещё на ознакомительных прыжках, так французы давай меня спрашивать, что это, мол, такое? А я говорю, что талисман. Залопотали: "Талисман, талисман, бин, хорошо значит" А на следующий день у всез в самолёте сушёная рыбка" Если бы мы в лаптях приехали, то и они после того как мы их победили в командном первенстве, а Ваня Федчишин чемпионом мира стал, то они бы тоже лапти одели.

Все от души смеялись, а я, наверное, больше всех. Меня дурманили слова Париж, Елисейские поля, Франция. Удастся ли мне когда ни будь побывать там?

А Кузьмич продолжал опять обращаясь к Курылёву:

– Вот ты, Жора налево, направо и мимо. А на соревнованиях выступала личницей, за себя, девушка из Израиля. Сама смуглая, чёрные глаза как в той песне, а сама в белом комбинезоне. И попала она ко мне в самолёт, подсадили её, так как она была одна и американец был один. Подходит она ко мне и говорит: "Вы, пожалуйста..", -кто-то перебивает Кузьмича:

– А Вы, Кузьмич, и израильский язык знаете?

– Олимпыч,– обращается Кузьмич к командиру звена из Одессы: -

Расскажи етому умнику, что в Израиле говорят на русско-одесском языке. Им только перевод с дурацкого нужен. У этой девочки папа и мама с Украины, да и она здесь родилась. После войны они туда переехали. Так ета девочка просит меня хорошо её выбросить. Мне не жалко. Она не конкурент Вале Селиверстовой. Я ей и говорю,: "Слушай меня, деточка. Я тебе дам сигнал: "пошёл" випригивай, откривай парашют и до двухсот метров ничего не делай. А перед землёй поуправляй немного куполом и будет хороший результат. Она так и сделала. После прыжка подбегает ко мне: "Спасибо, дядя Гриша, я приземлилась 30 метров", стянула колечко с камушком и протягивает мне. Я не взял. Нас предупреждали ничего у иностранцев не брать, может быть провокация. Какая провокация в том колечке могла бить? Не знаю. А девочка меня будет помнить. Всё, ребята, я пошёл отдыхать. А ви сидите пока Мотя вас спать не прогонит.

Подошли Митин и Люба.

– Почему никто не поёт?

– Сейчас запоём.

Загудели на гитаре струны и Роман Берзин, пилот из Киева, запел дурным голосом:

– С деревьев листья облетают, оксель– моксель,

Пришла осенняя пора, робят всех в армию забрали, фулиганов, настала очередь моя, да подстригаться.

Песня была весёлая, залихватская. Потом запели "Мурку". Мне было особенно интересно, что Люба, дочь милицейского генерала запевала:

– Хоронили Мурку весело и дружно, впереди легавых три ряда..

Ещё много других песен пели, пока не подошёл Федоровский и спокойным отеческим тоном сказал:

– Пора спать. Подъём в пять утра.

Мы все ушли в помещение, но ещё полчаса перекрикивались шутками, прибаутками. Особенно преуспел инструктор из Днепропетровска

Палатный. Он рассказывал, что когда они в Днепре едут на аэродром, то проезжают мимо пожарного депо и орут: "Чому нэ спытэ! (почему не спите?)". Пожарникам это надоело и в одно прекрасное утро они из нескольких брандспойтов облили их водой. Мы страшно хохотали, и выражение. "Чому нэ спытэ?" стало у нас нарицательным.

Утром опять прыжки.

Погрузили парашюты, выехали на старт. Утро было свежее, прохладное. Шла низкая облачность. Федоровский сел в самолёт ПО-2.

Подошёл техник со специальным крючком, оббитым войлоком и скомандовал:

– Контакт!

– Есть контакт

– От винта!

– Есть от винта.

Техник дёрнул крючком за винт, мотор чихнул, выбросил из патрубков клубок дыма и затарахтел. Для людей, связанных с авиацией, шум самолётного двигателя на разных этапах его работы запоминается как музыка. Причём самолёты разных марок звучат по разному, как звучат по разному музыкальные инструменты. Больше того, самолёты одной марки звучат с небольшим различием, как, например, по-разному звучат инструменты, изготовленные в разных мастерских. Звуки описывать трудно, даже невозможно, и я слышу сейчас звук того ПО-2, то увеличивающего, то уменьшающего обороты, так как пилот, прогревая двигатель, менял обороты.

Пилот увеличил обороты до максимума, самолёт стал разгоняться, задний костыль оторвался от земли, самолёт подпрыгнул, чуть опять коснулся земли и полетел.

Я тысячи раз наблюдал за взлётами и посадками самолётов, и мне всегда интересно смотреть на это священнодействие человеческого разума. Действительно, "мы родились, чтоб сказку сделать былью" Из моего балкона видно, как взлетают и садятся самолёты в самом большом европейском аэропорту "Франкфурт на майне", который до и во время войны назывался Рейн-Майн. И хотя до него 20 километров, я иногда беру бинокль и наблюдаю за тем, как громадные "Боинги" и аэробусы выполняют эти действия. К сожалению, не видно самого касания и отрыва от земли.

Федоровский поднялся на высоту метров 400-450, и самолёт начал нырять и выскакивать из жиденьких облаков, "неначе човен в синiм морi, то виринав, то потопав".

Самолёт пошёл на посадку, Федоровский мастерски притёр его к земле, не давая подпрыгивать, что на лётном жаргоне, называется

"давать козла". Он вылез из самолёта и распорядился:

– Все свободны до восьми часов. В восемь едем на завтрак.

На завтрак поехали в Святошино, в заводскую столовую. Обслуживали официантки.

Возвращались после завтрака опять той же дорогой, по Брест -

Литовскому шоссе. Тогда ещё эта часть города не была застроена большими домами и между соснами мелькали небольшие деревянные дома с мезонинами и всё напоминало чеховскую или тургеневскую патриархальную Россию. Дома и дачи заканчивались, и начинался сосновый бор. Солнце пробивалось между деревьями и казалось, что его лучи высветят нам медведицу и трёх медвежат с картины Шишкина. Мы радовались солнцу и думали, что сейчас начнём прыгать Нам предстояли комбинированные прыжки с высоты 1100 метров. Но когда по приезду на аэродром Федоровский опять слетал на разведку погоды, то оказалось, что облака проплывают на высоте 800 метров, а дальше погода для нас сегодня не предвидится – идёт сплошная облачность. Нам разрешили до обеда распоряжаться своим временем. Многие решили сходить в лес, и я был в их числе. В лесу росло много земляники, и мы её с удовольствием поедали. Погода сегодня не улучшилась, и мы опять собрались на крыльце. Одессит Евгений Олимпович или просто "Олимпыч" рассказывал, как он, лётчик-истребитель, во время воздушного боя с немецкими ассами с нарисованными драконами на бортах их истребителей, одного сумел сбить но другой зашёл в хвост и

"подленький" подбил и Олимпыча. Из-за часто применяемого слова

"подленький" Олимпыч получил такое же прозвище. Самолёт его остался управляем, но мотор загорелся. Олимпыч бросил его в пике, пытаясь сбить пламя. Пламя он сбил, но заглох двигатель. Под ним было редколесье и болото. Решил садить самолёт на болото, не выпуская шасси. Упёрся в педали, и напрягся, чтобы на приземлении не удариться лицом в приборную доску, прислонился с силой к бронированной спинке сиденья, которая спасла ему жизнь. Сбив несколько небольших деревьев, услышал плеск воды, потом грязью облило весь самолётный фонарь или колпак, под которым сидит лётчик.

В кабине стало почти темно. Отдышался. Пот заливал глаза, струился по всему телу которое плавилось от жары. Открыл фонарь и посмотрел по сторонам. Кругом чёрное болото, кочки. И Олимпыч сделал страшные глаза, зашипел, забулькал ртом, показывая как страшно качалось от каждого движения болото, и как самолёт начал просаживаться вперёд, увлекаемый в болото более тяжёлым двигателем. Мы слушали его с замиранием сердца, и нам становилось страшно вместе с Олимпычем. Он так образно рассказывал, что мы слушали его, как дети слушают сказку и ждут развязки, хотя слушали бы бесконечно, так это интересно.