Текст книги "Чудаки с Улики. Зимние птицы"

Автор книги: Анатолий Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– С чего это разнюнилась. Посмотрели бы на меня сейчас павловцы. «Невиданное дело, – сказали бы они, – Людка Милешкина разревелась…»

– Ну-ка посмотрим, кто раскинул цыганский табор в центре города?

Людмила, услышав сквозь сон мужской голос, сразу проснулась, села, машинально поправляя волосы и одергивая на себе джемпер. Было уже светло, по бликам на пологе угадывалось взошедшее солнце. Кто-то приподымал край полога.

– Вы почему здесь ночуете? – строго спросил милиционер.

Увидев смущенную Людмилу, разметавшихся во сне ребятишек, он был готов рассмеяться.

– В гостиницу не пустили нас, а в зале ожидания душно и присесть негде, – смущенно объяснила Людмила: ей, заспанной, было неловко перед молодым мужчиной.

Мишутка поднял кудлатую голову, несколько раз открыл и закрыл припухшие глаза и обрадованно воскликнул:

– Дядя милиционер пришел к нам!

Людмила улыбалась. Мишутка с завистью рассматривал на милиционере красивую фуражку с кокардой и тоже улыбался; проснулись остальные ребята, растрепанные, с сонным румянцем на смуглых мордашках и, сами не зная отчего, разулыбались.

– Препотешные вы, цыганята! – сделался добрым милиционер. – Шатер все-таки придется вам снять.

Мишутка сейчас же перебрался через Василька и Петрушу – и вон из-под полога! За ним вылезли все. Милиционер отдал им честь и ушел на пристань исполнять служебные обязанности.

Ослепительное солнце подожгло росные крыши домов, осветило дворец-дебаркадер, жар-птицей полыхнуло по зыби реки, позолотило стаю чаек. Милешкины сняли полог, рассовали постель по сумкам и подались на пляж умываться.

Берег был пуст и убран. Явилось несколько самых заядлых любителей воды и солнца, раздевались загорать. Людмила умыла Мишутку, которого сперва пришлось ловить, уговаривать и огреть ладонью по заднице. Потом тщательно умылась сама, с трудом расчесала волосы и небрежно скрутила на затылке, причесала Люсямну, проследила за умыванием Василька и Петруши. Освеженные, сияющие Милешкины отправились искать, где бы перекусить.

Видят они: сидит на камешке совсем молоденькая женщина, сидит сутуло и вытирает глаза носовым платочком. Возле нее ходит маленькая девочка, что-то лопочет и тормошит мать. Остановились Милешкины как вкопанные.

– Такое хорошее утро, а ты слезы разливаешь рекой, – с беспокойством сказала Людмила женщине.

– Вам-то что до меня! – сердито ответила незнакомка, дергая красным носиком и пряча в платке глаза.

Людмила опешила от грубого ответа.

– Раз ты плачешь, и мне плохо. – Людмила взяла на руки девочку. – Может, крошка-мошка скажет, отчего мама в слезах?

Мало-помалу уняв всхлипы, женщина рассказала о том, что ей надо лететь домой в Петропавловск-Камчатский, а сумочку с билетом украли…

– Мишутка-Прибаутка, – обратилась к сыну Людмила, – возьмем себе светленького птенчика? Научим его рыбку ловить, плавать в Улике и назовем Анютой. А то разве у нас семья: смуглые, каленые – ни одного беленького.

Женщину задело, что Людмила, узнав о ее несчастье, отвлекалась. Она хотела было отнять свою дочь и уйти – тут Людмила достала из кармашка юбки все деньги; зажав в горсти, отсчитала, по-деревенски громко пришептывая. Положила на колени женщины на билет, остальные небрежно сунула в кармашек юбки.

– Бери, душа моя, прилетишь домой – вышлешь: Хабаровский край, село Павловка, Милешкиной… Солнце-то выше ели, а мы еще не ёли! – вспомнила поговорку мужа Людмила.

Удальцы припустили в город.

– Мама Мила, у самих-то много ли денег осталось? – побеспокоилась Люсямна.

– Копейки считать, только душу терзать, доча. – Мать весело заглянула в серьезные глаза девочки. – Хватит нам в городе погулять и к отцу доехать. А не хватит, так мы же не в лесу – среди людей. Раз мы выручили человека, и нас в беде не оставят.

В парке Милешкины катались на карусели, вдоволь ели пирожки, мороженое, пили ситро. Людмила едва успевала нырять рукой в кармашек юбки за деньгами. Люсямна была недовольна щедростью матери.

Потом они устремились по главной улице – задевали прохожих, путались в их ногах. Одна Люсямна шла осмотрительно, успевая одному мальчугану рубаху в штаны заправить, другому нос вытереть, понужнуть зазевавшегося Мишутку. Она всегда была в заботе о своих братцах.

В универмаге Людмиле приглянулись сережки, будто бы позолоченные, с изумрудными камешками. Она спросила у продавщицы сережки, примерила на Люсямне. Подвела ее к зеркалу: сережки удивительно шли к смуглому, большеглазому лицу девочки, как тут и были на ее чуть оттопыренных ушках. Пылая лицом, блестя глазами, мать не могла налюбоваться на дочь.

– Люсинька-Малюсинька, как ты хороша! Вот увидит тебя Милешкин!

Она не обращала внимания на женщин, которые толпились рядом и не понимали, как это можно взрослому человеку восторгаться копеечными безделушками? Другие, наоборот, с завистью наблюдали за просто одетыми, но жизнерадостными Людмилой и Люсямной. Потом Людмила и сама примерила сережки, повертела у зеркала головой, как девочка. Не вынимая из ушей сережек, достала из кармана деньги. Не глядя в кулак, сколько там, вынула одну бумажку и подала продавщице.

Мишутка и Петруша захотели по ружью – и ружья купила им Людмила. Удальцы были предовольны. Есть на свете такой богатый город, как Хабаровск, и так хорошо в нем, даже к отцу на БАМ не хочется уезжать. Им казалось, сколько затеят они, столько и смогут жить в городе припеваючи. Только Люсямну занимал вопрос: много ли осталось денег в кармашке у матери? Против сережек она не возражала, но к чему Мишутке и Петруше ружья? Могли бы из простой доски выстругать. Этак можно никогда не доехать к отцу. Ее тревоги оказались не напрасными…

В самый зной облепили Милешкины ларек с лимонадом. Людмила – нырк в кармашек юбки, сгребла все, что попалось, и, как всегда, не глядя, вытянула из кулака одну бумажку – в кулаке больше ничего не осталось.

– А где же наши денежки? – Людмила не на шутку удивилась и опять рукой в карман, осмотрела, нет ли случайно на юбке другого кармашка.

– Вы думаете расплачиваться за лимонад? – холодно спросила из окошечка женщина.

Людмила отдала ей последнюю трешку. Люсямна взяла сдачу, три бутылки с водой и, утешая, сказала матери:

– Пойдем, мама Мила, под кустик, там и разберемся, куда девались наши денежки.

Людмила послушно следовала за дочерью, выражение лица у нее было растерянное, однако не виноватое и не подавленное.

– Будто бы ничего не покупали, а деньги утекли, как вода сквозь пальцы, – наивно говорила она, присев на траву. – Женщине с ребенком отдали семьдесят, остальные должны быть целыми, ведь ничего путного не брали. И куда они разлетелись, ума не приложу…

Люсямна смотрела на мать, как на несмышленого ребенка, которого наказывать за шалость уже поздно.

– Ну вот, денег нет – к папе не доедем, – тяжело вздохнула девочка.

Людмила не умела долго предаваться горестным раздумьям. Она решила: пообедать можно и на дорогу к аэродрому хватит копеек, там она попросится бесплатно в вертолет на БАМ. Какой же летчик не возьмет мать с четырьмя маленькими удальцами! Так что пообедают Милешкины в городе, а ужином накормит их отец. Люсямна облегченно улыбнулась. Находчивая у нее мать. Такая мать одна-единственная на свете!

Милешкины выпили лимонад, съели в столовой вкусный обед и помчались автобусом на аэродром.

На зеленом поле, разлинованном в клетку асфальтными дорожками, стояли маленькие самолеты местного значения. На краю поля дремало несколько зеленых и оранжевых вертолетов, до земли свесив с горбов крылья-пропеллеры.

Двое мужчин, молодой и пожилой, с лычками на рукавах, ходили вокруг пожарного вертолета и постукивали гаечными ключами.

– Бежим скорее, удальцы! – торопилась Людмила. – А то без нас снимутся. – Она, запыхавшись, первая подбежала к механикам и, уверенная, что ей не смогут отказать, обратилась к ним:

– Дяденьки, и нас возьмите… Куда садиться-то?..

Механики вытаращили глаза на боевую женщину и забавных ребятишек.

– Успели, значит! – радовалась Людмила. – Милешкин-то нас не ждет, а мы – тут и были… Вы, дяденьки, конечно, знаете нашего Милешкина… Тимофея…

– Ну-ка марш с поля! – первым нашелся пожилой. – Нельзя тут быть посторонним.

– Да какие же мы посторонние… Нам на БАМ надо…

– А в Америку не желаете? – подковыристо спросил молодой. – Можно и на луну. На луну тоже летаем.

– На луну – после, – ответила Людмила, – сейчас надо к Милешкину, к отцу вот этих удальцов.

– Идите отсюда… – теснил ребятишек от техники старый механик. Он посоветовал зайти в двухэтажный дом. Там расскажут, на чем и куда лететь.

Людмила помчалась в управление. Не спросясь, можно ли, как привыкла заходить в колхозе к председателю Пронькину, она распахнула дверь кабинета, завела удальцов с котомками и сумками.

– Здравствуйте, – спешно поздоровалась она с грузным мужчиной, сидящим за полированным столом, поздоровалась таким тоном, словно давно и хорошо знала начальника, всего в лычках. – Нам на БАМ надо. Как раз и вертолет туда собирается…

Начальник тоже не сразу нашелся, что ответить странным посетителям. Он снял очки в толстой оправе, поморгал глазами, глядя на удальцов.

– Вам на БАМ надо, но при чем здесь я? – неуверенно проговорил он.

– Милешкина небось знаете?.. Все на вертолете летает. – Людмила верила, что Милешкина непременно должен знать аэродромный начальник, как ее, например, председатель колхоза.

– Садитесь на поезд или на самолет, – отвечал мужчина.

– Милешкин только на вертолете летает, – настаивала Людмила. – Поездом можем не туда заехать.

– А куда, вам, собственно, надо?

– Говорю, на БАМ, к мужу! – с сердцем повторила Людмила. – Какие, право, непонятливые эти городские.

Начальник посмотрел на Василька с котомочкой, на серьезную Люсямну с новенькими серьгами, на Петрушу и Мишутку с ружьями и тепло спросил:

– Какой точный адрес вашего Милешкина?

Людмила – нырк рукой в кармашек юбки, достала немного мелочи – и больше ничего. И опять, как деньги, стала искать корешок с адресом. Удальцы тоже закопошились в своих карманах. Одна Люсямна сидела на стуле смирно, до боли стиснув зубами нижнюю губу. Она мысленно бранила себя за то, что ни разу не напомнила матери о корешке.

– Мама Мила, пойдем отсюда, – дрожащим голосом сказала девочка.

– Жаль, что потеряли адрес, – искренне посочувствовал начальник. – Я бы вам что-нибудь посоветовал, а теперь не знаю, чем и помочь.

– Так ведь вертолеты летают на БАМ, – не отчаивалась Людмила. – Вы нас только увезите туда, а там мы уж сами найдем Милешкина.

Начальник не согласился отправлять их в неизвестность.

Унылые Милешкины вышли на улицу, пересекли гуськом сквер, сели на скамейку под тополем; ребятишки с надеждою уставились на мать.

– И что теперь нам делать? – проговорила Люсямна. – Адрес потеряли, деньги расфукали. Нас даже «Заря» не возьмет домой.

Люсямна сняла с ушей серьги, держала их на ладошке – искристые и прохладные, – скрепя сердце, сказала:

– Сережки продадим…

– Ишо я могу козу пасти, – не остался в стороне Петруша.

– Какая тетеря шьет юбки с одним карманом! – стала возмущаться Людмила. – В одном и деньги, и адрес, и все… Ну разве не посеешь.

Помолчала. Ее густая, тонкая бровь над левым глазом лихо изогнулась – верный признак, что Людмила о чем-то крепко задумалась.

Удальцы ждали, когда у матери выправится бровь. Как выправится, так, значит, нашла она выход из тупика.

Не забыть ребятам, как мать спасла их от гибели на лугу.

Шли тогда с рыбалки. Было ветрено и знойно. Высокий пырей, разомлев, низко свесил метелки. От его корней исходил влажный, удушливый жар. В ясном небе, наверно, тоже было горячо: коршун уселся на сухую осину и распустил крылья. Сплошная черная туча, с синими подтеками, быстро надвигалась от севера к солнцу. Кривыми зигзагами вспыхивали молнии, как будто железными раскаленными прутьями кто-то нахлестывал тучу. Вслед за порывом ветра со стороны тучи глухо зашумела трава и помчалась впереди Милешкиных волнами.

Людмила передала мешок с рыбой Васильку, а сама подхватила на руки Мишутку. Он задохнулся от напористого ветра и увидел, как буйно разгулялась трава, какие яркие молнии сверкали и как косматыми лапами туча тянулась к солнцу. Людмила шла быстро и оглядывалась на тучу. Но когда поняла, что не убежать ей с удальцами от грозы, сбавила шаг. Теперь у нее была одна забота: где бы спрятать детей. Вокруг ни куста, ни дерева. Гроза настигла рыбаков на чистом лугу с озерками.

Неведомый погонщик продолжал жестоко нахлестывать бичом тучу, оставляя на ее грузном теле огненные рубцы. Солнце пропало, улетел коршун. Ветер крепчал. За матовой полосой ливня тускло виднелись дальние релки, потом и релки скрылись, точно в снежном вихре. Людмила растерянно остановилась. Дети ухватились за подол матери, не отрывая испуганных глаз от белой, широко надвигающейся на них стены ливня. Людмила прижимала к себе удальцов; левая бровь ее круто изогнулась: она усиленно думала, как спасти детей. По ее плечам картечинами ударили первые капли; бровь выпрямилась, лицо посветлело. Мать схватила на руки маленьких и побежала в залив.

«Все ко мне!» – закричала Васильку и Люсямне.

Вода в заливе показалась им неожиданно теплой. Людмила сняла с себя платье и растянула пологом над собой и детьми. Вокруг бесновался град и грохотал гром, ключом закипел залив, а Милешкины торжествовали в надежном укрытии, несказанно гордые за мать – находчивую и отважную.

Через полчаса туча скатилась по другую сторону неба, вокруг посветлело, и выглянуло солнце. Милешкины вышли из воды, отжали одежду и отправились домой. Уж если мать смекнула, где спрятаться от града, то в городе и подавно удальцы не пропадут. Ей надо только хорошо подумать.

Людмила улыбнулась:

– Нам ли вешать носы, удальцы-молодцы! Едем в город, займем у людей рублей сто, потом и контору Милешкина разыщем.

Ребята не возражали. Они не могли подумать, что им откажут. Ведь Милешкины давали в долг всем, кому не лень было просить. Почтальон с переводом от отца в дверь – и заемщики тут как тут. И не каждый отдавал вовремя. Случалось, выходили деньги у Людмилы, она рассылала удальцов за долгом.

Они стояли в центре города.

– В какой же дом нам зайти? – колебалась Людмила. – Домов много, а дверей и того больше, даже глаза разбегаются.

Людмила пересекла тротуар, оглядываясь назад, не растерялись ли среди толпы ребятишки, вошла в дом и постучала в клеенчатую дверь.

– Хто? – спросил из-за двери женский голос.

– Дед Пихто и Мартын с балалайкой! – по-свойски шутливо ответила Людмила.

Милешкиных пустили в коридор. Перед ними – невысокая женщина, средних лет, в фартуке. Из комнаты выглянул лысый мужчина и скрылся.

Людмила доверчиво рассказала женщине, что едет с детьми к мужу на БАМ, что деньги растеклись ручейками неизвестно куда. Женщина, пока слушала Людмилу, ни разу не моргнула светлыми глазами; на лице ее не было и тени сочувствия.

– Сто рублей занять!.. – удивилась она, а про себя подумала: «Как можно просить у незнакомых!.. Вот ненормальная…»

Хозяйка сходила на кухню и вынесла домашних пирожков.

– Таких денег у нас не водится, зато могу угостить вас пирожками с капустой, – и начала было раздавать.

Мишутка первым потянулся за пирожком.

– Это что, милостыня?.. – нахмурилась Людмила. – Мы не нищие, не побираемся, душа моя, мы просим у тебя взаймы. – Она выхватила из руки Мишутки пирожок и положила на тарелку.

Милешкины, сконфуженные первой неудачей, вышли из дома и сели под яблоней-дичком.

– Подаяние поднесла! – возмущалась Людмила. Закусив шпильки, она резкими движениями рук поправляла свои расчудесные волосы. – А деньги, по глазам видела, есть. Ладно. Мир не без добрых людей. У других займем.

Мишутка не понимал значение слова «нищий». Слушая мать, думал: нищий – оскорбительная дразнилка. Но отчего бы не взять у тетки такие мягкие и душистые пирожки? Мишутка голодно принюхивался к замасленным пальцам.

Закатывалось солнце, багрово пылая в окнах.

– Есть хочу, – проговорил Мишутка и взглянул на Люсямну.

– Хоть бы ты не вякал, – ответила она. – И без тебя тошно. – Подняла братца на колени, вытерла ему платочком нос, ладошкой пригладила вихры и крепко прижала к себе.

Удальцам никуда не хотелось идти; они долго сидели в скверике, не оставляя надежды на чудо.

– Спасибо этому дому, пойдем к другому, – встала Людмила.

– Я больше никуда не пойду, – ответила Люсямна.

Вид у нее был скучный и усталый. Людмила начала внушать девочке, что если гурьбой ходить, то легче отказы выслушивать, и обиды делятся на всех поровну, а не достаются одной. Люсямна согласилась в последний раз отправиться с матерью.

Теперь у Милешкиных малость поубавилось самоуверенности. Они пропустили несколько дверей, обитых черной и коричневой клеенкой. Постоят возле двери, пошепчутся, по каким-то приметам решив, что за дверью живут скупые, и поднимаются выше.

Мишутка надавил пальчиком на розовую низкую кнопочку и прогудел: «Пи-и-и…»

– Что ты озоруешь! – отдернула его руку от кнопки Люсямна и остановилась: понравился ей музыкальный звук – как бы тронули куклу-неваляшку.

Милешкины выразительно переглянулись, и Люсямна сама нажала на кнопку – и опять за дверью послышалась приятная мелодия.

Дверь отворила худенькая черноглазая женщина, с бледным лицом, запахнутая в длинный расписной халат. Она внимательно посмотрела на ребят, как бы припоминая, кто такие явились, потом взяла за руку оторопевшего Мишутку и потянула в квартиру, сказав остальным:

– Заходите, пожалуйста…

– Звонок у вас играет забавно, – проговорила Людмила, – просто как на пианино, вот и нажимали на кнопку… – Ступив в тесный коридор, она искала глазами на стене звонок.

Женщина крикнула в комнату молодым, сильным голосом:

– Саша, посмотри, кто к нам пришел!..

– Вы нас за долгожданных гостей принимаете? – смущенно спросила Людмила. – Так мы не те, кого вы ждете… – И сбивчиво начала объяснять расторопной хозяйке, что они, Милешкины, из деревни Павловка…

Люсямна пристально следила за маленькой проворной женщиной, ждала: вот-вот появится на ее бледном лице разочарование и она скажет: «А я-то приняла вас за своих…» Но женщина, как бы не слушая Людмилу, отняла у Люсямны сумку, чмокнула ее в смуглую щечку.

– Вы те самые, кого мы заждались. Милости просим, проходите… Саша, да где же ты? Встречай!

Из комнаты явился плотный, загорелый мужчина и со всеми поздоровался за руку.

Хозяйка глядела и не могла наглядеться на ребят; то Мишутку поднимет на руки, то Петрушу приласкает.

– Да из каких же лесов, с каких полей вы, такие забавные?

Она усадила ребят на диван-кровать, застеленный ярким ковром, кликнула в кухню мужа, что-то повелительно и быстро прошептала ему, и он с большой сумкой на «молнии» подался из квартиры. Хозяйка прошла в ванную, пустила воду и увела мыться Мишутку и Петрушу. Удальцам совсем не хотелось лезть в теплую воду, другое дело – купаться в Улике или в озере. Однако не насмелились перечить напористому гостеприимству «тетки», которая и секунды не давала им подумать, как поступить: то запускала маленькие, летучие руки в их шевелюры, то хватала за подбородки и пристально, удивленно всматривалась в детские глаза.

– Надо ли их размывать? – заметила Людмила. – Они целыми днями в речке полощутся.

Женщина все-таки быстро раздела ребят догола и посадила, смирных и стеснительных, в теплую воду. Сначала слышала Людмила звонкий голос одной хозяйки, потом засмеялся Мишутка, что-то быстро рассказывая. Людмила, оставив мысль, что ее принимают не за «ту», успокоилась и осматривала богатое убранство комнаты.

Вещи казались ей слишком чистыми и аккуратными, стояли парадно, словно в магазине в день открытия. Да и вся квартира, воздух в ней представлялись гостье необжитыми. А в ванной не умолкали плеск воды, женский и детский смех. Наконец хозяйка вошла в комнату и спросила у Людмилы, нет ли чистого переодеться ребятам? Людмила достала из сумки майки и трусики. Вскоре Мишутка и Петруша появились перед матерью мокроволосые, до розового цвета обтертые махровым полотенцем.

Последней вошла в ванную Людмила и ахнула: стены облицованы светло-голубым кафелем, пол – розовым, на блестящих крючках пушистые полотенца; перед зеркалом на столике расчески, флаконы с духами, дюжина тюбиков с пастой для кожи рук и лица. Такой роскоши Людмила никогда не имела и не подозревала, что женщине нужно так много мелкого добра.

Она открыла краны с холодной и горячей водой, сняла с себя запыленный джемпер, вынула из волос шпильки; резко тряхнув головой, рассыпала темные, слегка волнистые волосы по обнаженным смуглым плечам. Попробовала одной расческой расчесаться, потом другой, – забыла взять из сумки свою, – расчески вязли в ее густых волосах. Она трогала щипчики, ножнички и не знала, что с ними делать. Осмотрев с восхищением, клала на прежнее место.

Ванна наполнилась чистейшей водой; Людмила робко легла в нее – боялась наплескать на пол, – вытирала ладонью со стены брызги.

Привыкла Людмила мыться зимой в деревенской бане, мылась дома в цинковой ванне поздним вечером, прежде выкупав ребятишек и уложив их спать. А летом вымокнет Людмила на дождике, оботрется полотенцем – и свежа, и волосы от дождя распушатся в целую охапку. С мальчишеской удалью она купалась в Улике. Приведет на берег своих удальцов и первая с разбегу бросается в воду – руки вразлет, брызги во все стороны!.. В городской ванне не поплаваешь вразмашку, не кинешься грудью на синие барашки. В ванне Людмила долго не засиделась.

Вернулся хозяин, отдал жене полную сумку провизии и сказал Мишутке:

– Будем знакомиться. Как тебя звать?

– Я-то – Мишутка-Прибаутка, он – Петя-Петушок, – мальчуган показал на брата, – а его звать Вася-Василек, вот и Люся-Люсямна, а ты кто будешь?

– Интересные имена! – понравилось хозяину. – Кто же придумал?

– Мама Мила выдумщица, все она…

– Ужин готовит тетя Мотя, – в тон Мишутке представлял хозяин, – я дядя Саша. Пока скатерти-самобранки нет на столе, расскажи про свою деревню.

– Неохота разговаривать на пустой желудок, – вяло заявил Мишутка, с опаской отодвинувшись от Люсямны.

Дядя Саша заговорщицки подмигнул ребятам и принес из кухни тарелку с малиной. Удальцы, соблюдая строгую очередность, брали по ягодке; никто не торопился и не жадничал. Люсямна вовсе отказалась.

После малины разговор между дядей Сашей и удальцами мало-помалу завязывался.

Ужинали в комнате за круглым столом. Взрослые выпили по бокалу вина в честь приятного знакомства. Людмила зарделась, стала особенно разговорчивой и смешливой. Тетя Мотя бегала на кухню, приносила салат, суп, жареную картошку, а потом компот и малину. Она то и дело напоминала удальцам:

– Петруша, доедай суп – большой вырастешь… Василек, а ты о чем задумался?.. Ну-ка, Мишутка-Прибаутка, позволь поухаживать за тобой, – и на своей вилке подносила ко рту мальчугана поджаренный ломтик картошки.

Мишутка терпел-терпел и не выдержал:

– Сама ешь, чо суетишься.

Хозяйка отдернула вилку с очередной порцией картошки, посмотрела на Людмилу, на дядю Сашу и вдруг расхохоталась, вытирая передником слезы. Мишутка ел да исподлобья поглядывал на взрослых и на щипок Люсямны никак не отреагировал. Он втайне жалел, что постарался выхлебать гороховый суп: наелся, а тетя Мотя принесла компот и малину. Хитрая! Чтобы ей сразу дать Мишутке самое вкусное… В другой уж раз она его не проведет.

После ужина у ребят слипались глаза, заплетались языки. Дядя Саша спрашивал у Мишутки, не останется ли он жить навсегда в городе? Обещал велосипед, настоящее ружье и каждый день кормить его одной клубникой да виноградом. Мишутка кивал головой:

– Останусь. – Потом, вероятно очнувшись от дремоты, отчужденно смотрел на дядю Сашу: – Нет! Я с мамой Милой…

Ребятишки разом уснули, разметавшись на белоснежных простынях. Людмила перемыла гору посуды, хозяйка вызвалась постирать детскую одежонку. Дядя Саша курил, выпуская дым в открытую форточку, о чем-то думал. В квартире стало тихо. Дядя Саша все ходил по кухне и коридору и о чем-то продолжал думать. Когда посуда была вымыта, выстирана одежонка и развешана на балконе, взрослые тоже улеглись.

Мишутка согнал Люсямну с дивана-кровати на свою раскладушку, а сам перебрался к матери – видно, побаивался, как бы ночью не украл его дядя Саша.

Долго не могла уснуть Людмила в гостях. Прислушивалась к ровному дыханию детей. Когда хозяйка Мотя сказала: «Счастливая вы!..» – Людмила по-иному взглянула на плюшевого медвежонка, сидящего на платяном шкафу, и поняла, что в ухоженной квартире никогда не бывало детей. Неподвижные медвежонок и кукла выцвели, поблекли…

Дверь спальни тихонько приоткрылась, и Людмила увидела Мотю. Она подошла на цыпочках сначала к Петруше и Васильку, поправила на Люсямне одеяло, потом склонилась над Мишуткой. Людмила притворилась спящей, сквозь ресницы следя за хозяйкой. Та послушала, как дышит Мишутка, коснулась рукой его головы. Постояла и тихо вернулась в спальню.

– …Открываю дверь, а они передо мной… – услышала Людмила напряженный шепот Моти. – Смотрю на них и слово боюсь сказать – вдруг разбегутся.

Послышались всхлипы, с трудом удерживаемые слезы.

– Успокойся, – говорил Моте муж. – Людмила проснется… Ну что тут поделаешь…

– За что же мне такая кара? Кому я горе причинила? Или сирот обидела!..

Не спали супруги долго, о чем-то полушепотом переговаривались. У Людмилы стало тяжело на сердце, она чувствовала себя виноватой перед Мотей.

Рано утром дядя Саша собрался на работу, а Мишутка раньше него проснулся. Дядя Саша на кухню – Мишутка за ним. Любовался, как дядя Саша пил чай, курил папироску и надевал в коридоре брезентовые брюки и куртку. Мишутке очень приглянулась его амуниция, и пахла она хорошо – горелым железом и табаком. Дядя Саша работал бригадиром монтажников – строил большой завод. Уходя, он сказал Людмиле, что отпросится у мастера и непременно разыщет Милешкина.

Проснулась и тетя Мотя; проснулись все гости. Тетя Мотя вымыла Мишутке лицо и руки, сама покормила его и тоже засобиралась на работу. Рассказывала удальцам, какое интересное у нее дело. Она лечит сердца, видит их, обнаженный рентгеном: и равнодушные, и отзывчивые, и непримиримые. Тетя Мотя видит, какое сердце неспокойное, больное, а какое тихое, здоровое.

Хозяйка дала Людмиле ключ от квартиры и сказала, чтобы она чувствовала себя как дома. Оставила десять рублей на мороженое и на кино; в холодильнике много продуктов. Мотя вернется с работы в полдень и тогда поведет удальцов по музеям и паркам.

– Мы успели везде побывать, – сказала Людмила.

– Сколько же раз пробегали мимо нашего дома! – удивилась Мотя. – А ведь могли бы никогда не зайти… – в блестящих глазах ее испуг и радость.

Дядя Саша вернулся с работы поздно вечером. В поисках отца удальцов он объездил все управления и тресты города. Милешкин был у геодезистов и уволился, работал с лесоустроителями и тоже взял расчет. И никогда не вбивал он колышки, по которым прокладывается БАМ…

Дядя Саша замолчал, испытывая терпение удальцов.

– Где же папа? – вырвалось у Люсямны.

– Где… Милешкин еще сегодня бурил землю в одной геологической партии, но куда завтра переметнется, никто не знает.

– Мама Мила, едем сейчас же к папе! – встрепенулась Люсямна.

– Хоть и узнали мы, где наш Милешкин, – остудил Люсямну дядя Саша, – да не так-то скоро и легко до него добраться. В таежной глухомани застрял. Надо лететь самолетом, а потом на вертолете или трястись на грузовике.