Текст книги "Встречи на берегах Ёдогавы"

Автор книги: Анатолий Мамонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

В Японии много литературных премий. Существует и премия «Конгресса поэтов». Она учреждена в 1968 г. и присуждается ежегодно. При редакции журнала «Конгресс поэтов» создано жюри, которое оценивает произведения, присылаемые на конкурс. При этом не обязательно, чтобы стихи были опубликованы. В жюри из восьми человек входят в основном руководящие деятели движения (в их числе Цубои Сигэдзи и Дои Дайскэ).

– Не назовете ли вы, Дои-сан, имена наиболее перспективных, на ваш взгляд, молодых поэтов?

– Цубуку Кодзи… Куро Тэцутаро, рабочий… Макураги Иппэй, железнодорожник… Савада Тосико… Синсё Сэй – кореец по происхождению, он получил премию в один год с Макураги…

Дои Дайскэ называет цифру участников конкурсов – тысяча человек. И каждый присылает по три стихотворения (это определено условиями конкурса). Три тысячи стихотворений на восемь членов жюри!

– А кто входит в «Конгресс поэтов»?

– Да кто угодно! Профессионалы, любители. Есть и такие, что совсем не умеют писать, но зато очень любят поэзию.

– Не создает ли подобная практика приема в члены «Конгресса поэтов» какие-либо трудности?

– Да, трудностей у пас немало. Если говорить откровенно, основную опасность для творчества, – разумеется, не для организации – представляет дилетантство. Понижается уровень поэзии в целом. Мы с Цубои Сигэдзи много думаем над тем, как решить эту проблему. Известно, что в японской поэзии XX века широко распространился свободный стих. Однако я бы сказал, что сфера его распространения ограничивается в основном кругом интеллигенции. Задача нашего движения состоит в том, чтобы сделать современную поэзию верлибра подлинно массовой, чтобы читали ее так же широко, как поэзию Исикава Такубоку.

То, о чем говорил Дои Дайскэ, было мне хорошо знакомо. Много лет назад, когда Дои Дайскэ еще не писал стихов (он приобщился к поэзии в тридцать пять лет), мне довелось беседовать с японскими литераторами, приглашенными в Москву Союзом писателей СССР. Их было трое – Абэ Томодзи, Таками Дзюн, Аоно Суэкити…

– Вес и влияние прогрессивной литературы в современной Японии неуклонно растут, – говорил тогда председатель литературной секции Общества литераторов и член Японской академии изящных искусств Аоно Суэкити, – она расширяет круг своих читателей. Появляются новые имена, набирается сил новое поколение демократических писателей.

– А каково положение в современной японской поэзии? – спросил я.

– Знаете, я не поэт и не исследователь поэзии, – сказал Аоно Суэкити, – отмечу только, что, как правило, стихи пишутся таким трудным языком, который порою малопонятен даже нам, японцам.

Таками Дзюн, хранивший молчание, утвердительно кивнул головой.

– Видимо, речь идет о модернистской поэзии? – уточнил я.

И снова Таками Дзюн кивнул в знак согласия.

Я знал, что Таками Дзюн еще до войны прославился как автор романов «Прощайте, старые друзья!», «Под какими звездами?», «Здесь, в глубине моей груди…», что после войны он создал роман «Богов тошнит». Но: я знал также, что Таками Дзюн пишет стихи, и его молчаливое согласие было красноречивее слов. (В середине 60-х годов Таками Дзюн выпустил отмеченный посмертно высшей литературной премией сборник «Из бездны смерти». В него вошли стихи, которые поэт создал, будучи безнадежно больным, прикованным к постели, за два с половиной последних года своей жизни. Позже была учреждена литературная премия имени Таками Дзюна.)

– Что касается современной поэзии, то на этот вопрос отвечу я, – подключился к беседе Абэ Томодзи, автор многих произведений, принесших ему широкую популярность, один из тогдашних руководителей Общества литераторов. – В Японии нет недостатка в самых различных поэтических школах и направлениях. Но мы выделяем три основных течения: традиционно-лирическое; течение, объединяющее поэтов, тяготеющих к модернизму, сюрреализму, и демократическое, прогрессивное. Любопытно, что среди молодых японских поэтов есть и такие, которые отдают предпочтение формализму, но в свои произведения вкладывают прогрессивное содержание…

С тех пор прошло немало лет, скончались Таками Дзюн и Аоно Суэкити, появились новые прозаики и поэты, унаследовавшие от старшего поколения литераторов не только талант, но и примерно то же распределение творческих сил по идейно-эстетическим направлениям. Дои Дайскэ – заявивший о себе в 60-е годы представитель прогрессивной, демократической поэзии – поэт, бесспорно одаренный и, думается, с большим творческим будущим.

– Свою задачу художника слова я вижу в том, чтобы писать простым, доступным языком.

– Но такую цель преследовали и Такубоку, и зачинатель верлибра Кавадзи Рюко?

– Безусловно, это задача всей демократической литературы, и в этом смысле мы, современные поэты, – наследники лучших традиций демократической поэзии прошлого. Замечу, однако, что содержание понятия «демократическая» (поэзия или литература) менялось со сменой исторических эпох. В настоящее время лично я понимаю термин «демократия» по-марксистски. Образец для меня – Маяковский. Я тоже пишу пропагандистские стихи. Их можно назвать газетными, публицистическими, стихами-откликами – как угодно. Работа эта очень нелегкая. Маяковский явил блестящий пример соединения поэзии и политики. Я стремлюсь к тому же.

– Последний вопрос, Дои-сан… Ваше стихотворение «Токийский Первомай» манерой письма очень напоминает произведения Маяковского. Случайно ли это?

– Нет-нет, совсем не случайно! «Токийский Первомай» создан под влиянием Маяковского. У нас с ним одно мировоззрение. Я всецело разделяю пафос его строк, в которых он сказал как бы и от моего имени, и от имени многих моих товарищей по перу о «ста томах» «партийных книжек», которые можно предъявить «как большевистский партбилет»!

«Мир изменился!»

…Их было около двадцати – известных писателей, композиторов, художников, артистов, скульпторов, приглашенных в нашу страну Советским комитетом защиты мира. Все вместе они составляли делегацию японского Комитета солидарности стран Азии.

– Позвольте выразить горячую благодарность за встречу, которую нам здесь оказали… Даже в моменты наибольшей напряженности в отношениях между СССР и Японией мы жадно читали ваши книги, с любовью переводили на японский язык Горького, Чехова, Достоевского, современных советских писателей… Большинство из нас – деятели искусства, и мы хотим вместе с вами объединить наши усилия в борьбе за сохранение мира…

Последние слова оратора потонули в аплодисментах. С его лица еще не успела сойти серьезность, а глаза уже улыбались, полностью преобразив его. Кто-то пошутил, что московское солнце растопило сердце писателя, сведя на нет все усилия буржуазной пропаганды.

В те годы – начиная с середины пятидесятых – трудно. но последовательно, шаг за шагом, восстанавливалось взаимное доверие народов-соседей. Друзья от всей души содействовали намечавшимся сдвигам. Но были и недоброжелатели, стремившиеся повернуть назад, воскресить недоверие и вражду.

Я знал, что оратор – глава делегации, популярный писатель. Мне предстояло взять у него обстоятельное интервью для «Литературной газеты».

Исикава Тацудзо, однофамилец знаменитого Исикава Такубоку, радушно принял меня на следующий день в гостинице «Ленинградская» и был так любезен, что я долго потом терзался запоздалыми угрызениями совести: не замучил ли я его расспросами. Многое из того, о чем говорилось тогда, не утратило актуальности и помогает понять эволюцию взглядов писателя, тягу японской интеллигенции к переменам…

Исикава Тацудзо – фигура сложная и противоречивая. Первым из литераторов он был удостоен в 1935 г. высшей литературной премии Акутагава Рюноскэ. Нельзя не подивиться счастливой случайности: премия подоспела в тот момент, когда Исикава мучительно решал вопрос – быть или не быть писателем? И не лучше ли стать крестьянином – земля, по крайней мере, прокормит? Тяжелый момент миновал. Случай, которому писатель обязан своему таланту, сохранил его не только для японской, но и, пожалуй, для мировой литературы.

Название романа, отмеченного премией, труднопереводимо и, как сказал сам Исикава, сложно даже для понимания японского читателя. Смысл его можно передать словами «дети императора» или «божественные дети». Позднее в русском литературоведении закрепилось название «Обездоленные». Согласно древней легенде, император произошел от бога, и, стало быть, подданные – дети его – также ведут начало от бога. Апеллируя к суровой правде жизни, роман опровергал бытовавшую веками легенду, послужившую истоком официозной точки зрения.

Страшный голод довел до отчаяния японских крестьян, около тысячи человек решило покинуть родные места и искать счастья на чужбине. Корабль с переселенцами взял курс на Бразилию. С глубоким реализмом и тонким знанием жизни описал Исикава Тацудзо душевные переживания своих соотечественников, «потомков богов», которым нет места в Японии.

Писатель-гуманист, хорошо знающий жизнь маленького человека, его заботы и чаяния, по иронии судьбы мобилизован был воспевать варварские доблести императорской армии в оккупированных районах Китая. С началом агрессии против Китая в 1937 г. японские писатели стали направляться на фронт в качестве военных корреспондентов.

«Так называемый процветающий империализм распространяется, как пожар в степи. Все государства мира в страхе лежат у его ног и должны поклоняться ему и восхвалять его». Исикава, наверное, знал эти слова из памфлета Котоку «Империализм – чудовище XX века». И это чудовище должен был воспевать военный корреспондент Исикава. Не будучи революционно настроенным, он не мог, однако, изменить долгу писателя-гуманиста, не мог не видеть зверских расправ захватчиков над мирным китайским населением, не слышать стонов умирающих детей и стариков.

Кровавые события в районе Нанкина легли в основу романа Исикава «Живые солдаты». Гуманистический пафос резко выделил произведение из массы стереотипного ура-патриотического чтива. Не удивительно, что роман, изданный в 1938 г., тотчас был повсеместно запрещен. Автора привлекли к судебной ответственности, и вскоре недавний лауреат премии Акутагава очутился в тюрьме.

Нельзя сказать, чтобы Исикава был ярым противником войны – он осуждал лишь методы ее ведения. Активным борцом за мир он не стал и после войны. Напротив, он стремится уйти от действительности, найти прибежище в мире надежд и иллюзий. Так появляется его новый роман – «Надежды не утрачены».

Но антивоенная тема вновь врывается в творчество Исикава: в 1951 г. выходит его роман «Тростник под ветром», продолжающий лучшие традиции «Живых солдат». «От имени их, живых и мертвых, он проклинал тех, кто разжег пламя жестокой и несправедливой войны, – отмечала советская критика в связи с выходом в свет на русском языке очередного романа писателя, – Гнев, ненависть и сарказм слышны в голосе автора, когда он раскрывает страшный мир японской казармы и рисует государственных деятелей Японии, в роковые для родины часы забавлявшихся фантастическими планами доставки нефти с помощью течения Куросиво. Как гуманист Исикава Тацудзо еще никогда не поднимался так высоко, как в этом романе…»

Поражает плодовитость писателя. За двадцать лет литературной деятельности Исикава Тацудзо, по его собственному признанию, создал более пятидесяти художественных произведений, изданных массовым тиражом! Писатель улыбнулся, когда я на всякий случай переспросил его, полагая, что ослышался. Он взял карандаш и вывел в моем блокноте число – 50.

– В Японии пятьдесят романов для писателя не предел, – сказал он. – Бывает и больше.

Ничего не поделаешь, своеобразие национальных литератур порой определяется и такими факторами, как плодовитость писателей или тиражи издаваемых книг.

– Мне довелось побывать в Англии, Югославии, Австрии, Греции. Я беседовал с литераторами этих стран и должен сказать, что нигде книги не издаются такими огромными тиражами, как в Японии, – продолжал Исикава Тацудзо, умолчав, однако, о том, что общий тираж его книг уже достиг пяти миллионов экземпляров.

Об этой цифре, почерпнутой из японской печати, я вспомнил позже, в 1966 г., купив в одном из осакских киосков свежий номер «Курьера ЮНЕСКО» со статьей о «самом популярном писателе в Японии» (если не вообще в истории литературы, то наверняка за последние сто лет) Нацумэ Сосэки (1867–1916). Всего за одиннадцать лет своей творческой деятельности (подобно Гончарову, Нацумэ Сосэки начал писать поздно, в тридцать восемь лет) он создал одних только романов – четырнадцать! Первое полное собрание его сочинений было выпущено в 1917 г. Со временем популярность писателя росла и соответственно увеличивались тиражи новых изданий. В 1965 г. (к этому времени вышло седьмое издание его сочинений) общий тираж произведений Нацумэ Сосэки достиг шести миллионов четырехсот пятидесяти тысяч экземпляров. Явление уникальное даже для Японии – все возрастающий интерес читателей вызывает творчество писателя, покинувшего мир полвека назад. Как знать, может быть, Исикава Тацудзо побьет рекорд, установленный его великим предшественником?

В творчестве Исикава Тацудзо нерасторжимо слиты два равноценных начала: писательское и журналистское. «Газетными романами-фельетонами» назвала японская критика его произведения «Надежды не утрачены» и «Тростник под ветром». Они печатались из номера в номер в крупнейших газетах страны «Иомиури» и «Майнити». Не только этим романам, но и более позднему – «Стена человеческая», печатавшемуся в газете «Асахи», – свойственны откровенная публицистичность, «газетность».

– В жизни японца книга занимает большое место. У нас огромная читательская аудитория. Народ любит литературу и горячо тянется к ней. Вкусы, конечно, разные. На мой взгляд, простым людям больше нравятся мелодраматические произведения, студенческая молодежь предъявляет к книге более высокие требования… Неизменным спросом пользуются книги русских писателей. В Японии чрезвычайно распространена русская классическая и советская литература. Японские юноши и девушки увлекаются ею с ранних лет. Что касается меня, то я с семнадцати лет жадно читаю советские книги.

Слова Исикава Тацудзо подтверждают непреходящий интерес японских читателей к русской классике. С полвека назад критик Тогава Сюкоцу писал в журнале «Васэда бунгаку»: «Конечно, молодежь Японии восторгается не только русской литературой, но и французской, и итальянской. И все-таки больше всего она любит и почитает литературу России».

Меня интересовали проблема литературного дебюта в Японии, положение начинающих писателей. Отвечая на мои вопросы, Исикава Тацудзо сказал:

– Трудовой день японского писателя чрезвычайно уплотнен – его произведения ждут книжные издательства, редакции газет и журналов. Почти все японские газеты и журналы из номера в номер печатают романы и повести известных мастеров.

Но это вовсе не означает, что войти в нашу литературу легко. Начинающему трудно опубликовать свое произведение, поскольку он еще не известен. Молодые литераторы часто объединяются и на свои скромные средства создают новый журнал, в котором печатают свои вещи. А в качестве рекламы – чтобы журнал привлекал внимание читателя – используют произведения кого-либо из уже известных авторов.

– Каковы особенности японского литературного процесса в послевоенный период?

– У нас в Японии имеет место дифференциация писателей по возрастному принципу. Писатели старшего поколения занимаются в основном публицистической деятельностью, пишут критические статьи. В своих произведениях они почти не затрагивают социальных проблем, ограничиваясь лишь раскрытием внутреннего мира героев. Писатели младшего поколения – это люди, испытавшие всю горечь военного поражения, активно противостоящие силам, породившим войну. В их произведениях поднимаются самые животрепещущие темы современности.

Послевоенная литература Японии переживает переходный период. Господствующее мировоззрение, утвердившиеся литературные каноны – все это рухнуло, как карточный домик, когда Япония капитулировала. Писателей захлестнула жажда нового, неизведанного. Однако, порвав со старым, они не сумели полностью заменить его новым. Этим объясняется смешение литературных стилей и форм.

– Какие писательские организации объединяют японских литераторов?

– Ведущая писательская организация Японии – Общество литераторов. Оно насчитывает несколько сот известных писателей. Общество, основанное еще до войны, было распущено военными властями и возродилось в 1946 году. Основная задача организации – защита авторских прав. Японская конституция гарантирует свободу слова и печати. Однако правительство запрещает иногда ту или иную книгу. В таком случае на помощь автору приходит писательская организация, которая всеми доступными ей средствами борется против подобной практики. Можно сказать, что писатели, члены Общества литераторов, – либералы, поскольку они последовательно отстаивают свои права, записанные в конституции.

Другая крупнейшая писательская организация – Пенклуб. Как и Общество литераторов, Пенклуб был запрещен во время войны и возродился после ее окончания. Деятельность этой организации заключается в налаживании и осуществлении культурных связей с другими странами. Несмотря на различия в характере деятельности двух названных организаций, их членами являются фактически одни и те же писатели. Японский Пенклуб – это филиал Международной писательской организации с центром в Лондоне. Подобные филиалы имеются в Индии, Индонезии, Египте и других странах. Ежегодно созываются международные съезды членов клубов. Очередной съезд намечено провести в Токио. Но мне кажется, что число его участников будет невелико – слишком дорого стоит поездка в Японию, не каждый писатель сможет себе это позволить.

Писательница Мацуока Еко была, кажется, единственной представительницей слабого пола в составе делегации, которую возглавлял Исикава Тацудзо. Когда писательница, пораженная увиденным и услышанным, уезжала из героического Ленинграда, она сказала:

– Я почувствовала всем сердцем, что мы должны отдать все свои силы борьбе за мир, за счастье детей.

Вскоре Мацуока Еко стала президентом Пенклуба. А в июне 1970 г., будучи в Осака, я услышал по радио, что г-жа Мацуока Ёко порывает с Пенклубом в знак протеста против усиления контактов руководящих работников этой организации с южнокорейским и тайваньским режимами. Вслед за ней из Пенклуба вышли еще несколько известных писателей, среди них Киносита Дзюндзи и Оэ Кэндзабуро. Последний, правда, мотивировал свой выход тем, что «хочет поддержать молодых прогрессивных писателей в Корее, которые вынуждены были оставить писательский труд». «Это действительно так, – сказал мне Оэ Кэндзабуро, когда мы встретились в 1973 г. в Алма-Ате на V Конференции писателей стран Азии и Африки, – в этом я вижу свой интернациональный долг писателя».

– Что вы ожидаете от поездки в Советский Союз? – задал я очередной вопрос Исикава Тацудзо.

– Нас, японских писателей, – ответил Исикава, – очень интересует жизнь современных советских писателей. Мы хотим знать, как живут наши коллеги в СССР, как и над чем они работают, каковы их творческие планы. А что хотят от нас наши советские коллеги? В каком направлении они намерены изучать японскую литературу, что они ждут от нее? Ответы на эти вопросы мы надеемся получить во время поездки по Советскому Союзу.

…Вскоре после возвращения писателя на родину в литературных кругах Японии разразилась буря, отозвавшаяся далеко за пределами писательской среды. Серия путевых заметок Исикава Тацудзо о Советском Союзе под названием «Мир изменился» повергла в смятение антисоветски настроенные круги. В чем только не обвиняли писателя досужие оппоненты! При всей разнохарактерности нелепостей, сказанных по его адресу, они сходились в главном: не мир изменился, а сам Исикава Тацудзо за два месяца зарубежных странствий.

Сейчас, когда наши отношения с Японией становятся все более дружественными, нелишне вспомнить о тех, кто содействовал этому, когда недоверие и подозрительность были весьма ощутимы в определенных кругах японского общества. Одним из таких людей, несомненно, был Исикава Тацудзо, с которым я встретился в переломный для него год.

Мне довелось читать очерки писателя о Советском Союзе, напечатанные в «Асахи». В них отразился сложный процесс переосмысления им современной действительности. «Мир изменился! – утверждал Исикава Тацудзо, посетив СССР и некоторые другие социалистические страны. – Я видел это собственными глазами!» Не только содержание очерков, но и названия некоторых из них – «Свобода коммунистического лагеря», «Японская свобода» – взбудоражили прессу, породили дискуссии, вызвали массовый приток читательских писем.

«Коммунистические страны совершенно не желают войны… – писал Исикава. – Угроза коммунизма – это не что иное, как пропагандистский лозунг, придуманный консервативными политическими деятелями капиталистических стран. Подлинный смысл коммунизма в том, что он не подавляет личность, предоставляя всем свободу… Стремление к миру не политический маневр или уловка, а искреннее желание советских людей. Все они в один голос говорят о том, какой ущерб нанесла им война…»

В Советском Союзе, отмечал Исикава, людей не беспокоит завтрашний день. Студенты в период учебы получают от государства стипендию, их не волнует вопрос об устройстве на работу после окончания вуза; трудящиеся обеспечены пенсией на случай потери трудоспособности. В Советском Союзе нет безработицы. В Монголии до революции более девяноста трех процентов населения было неграмотным, а сейчас, через тридцать пять лет после революции, неграмотных менее пяти процентов. Приводя эти данные, Исикава иронически вопрошает: «А существует ли в Японии свобода от болезни и безработицы?»

А как злободневна и сегодня рекомендация Исикава деятелям японской культуры не стремиться отыскивать в других странах одни лишь изъяны, а уметь видеть хорошее и извлекать из этого пользу для Японии!

…Моя вторая встреча с Исикава Тацудзо произошла весной 1959 г. на III Съезде писателей СССР. Писатель ничуть не изменился. Та же манера держаться – непринужденно и просто. Тот же спокойный, преисполненный достоинства голос.

Я не успел его сфотографировать в тот майский, не по-весеннему жаркий день. Но в моем архиве хранится пожелтевшая вырезка из «Литературной газеты» с выступлением Исикава Тацудзо, писателя, который с проницательностью политика и мужеством воина заявил на заре японо-советской дружбы: «Мир изменился!»