Текст книги "Встречи на берегах Ёдогавы"

Автор книги: Анатолий Мамонов

Анатолий Мамонов
Встречи на берегах Ёдогавы

От автора

В Японии я бывал не раз, жил в разных городах, встречался с разными людьми. Свои впечатления, впечатления переводчика японской поэзии, я заносил в блокнот. Когда я его листаю, оживают встречи на берегах Ёдогавы, поэтический мир, который мне довелось узнать…

Встречи продолжались и здесь, в Москве. А начались они задолго до того, как я впервые приехал в Японию. Поэтому для меня словно вышла из берегов Едогава, и где-то рядом в шуме бегущей воды я различаю знакомые голоса друзей…

Большой холм

Восемьдесят процентов территории Японии – горы, и нет пространства, свободного от застройки, шириной более чем в два километра. На сверхскоростном экспрессе «Хикари», что в переводе означает «Луч», можно буквально «прилететь» в Осака из Токио, за каких-нибудь три часа покрыв расстояние, почти равное пути от Москвы до Ленинграда.

Осака – второй по величине город Японии: в нем около семи миллионов жителей. «Венеция Востока», или «Город воды и мостов», – так говорят об Осака. И пусть не видно гондол – есть каналы и тысяча пятьсот мостов над мутно-зелеными зеркалами водных артерий. Стоит Осака, или по-русски Большой холм, у морского залива на многочисленных рукавах Ёдогавы, вытекающей из Бива – самого большого озера страны. Река названа так в честь «благородной Ёдо», супруги могущественного властителя Тоётоми Хидэёси [1]1
  Имена и фамилии даются в книге как принято в Японии: сначала фамилия, потом имя.


[Закрыть], который в конце XVI в. объединил раздробленную Японию и перенес на берега Ёдогавы центр военно-феодального государства.

Сегодня Осака – второе сердце Японии, важнейший торгово-промышленный центр страны. Это очень своеобразный город. Здесь даже суси, популярное блюдо из сырой рыбы и риса, «не такое, как всюду» (если верить рекламному проспекту). Старинная японская поговорка гласит, что токиец готов разориться ради одежды, а житель Осака – ради еды. И еще говорят: «Нагасаки ест больше всех, а Осака – лучше всех».

Многим знаменит этот «венецианский» город, гордящийся тем, что еще в IV в. был императорской столицей. Достопримечательности привлекают сюда толпы туристов. И древнейший буддийский храм «Ситэннодзи», основанный принцем Сётоку в 587 г.; и пятиярусный Осакский замок, воздвигнутый Тоётоми Хидэёси и впервые сооруженный целиком из камня, а вокруг замка огромный вал из каменных глыб (поверхность одной из них – восемьдесят два квадратных метра, а вес – пятьсот двадцать тонн); и знаменитый Бунраку – театр марионеток, который зародился именно здесь два века назад; и «чудо техники» – завод компании «Мацусита дэнки», где занято шестьдесят тысяч человек, а с конвейера сходят транзисторы, телевизоры, электроприборы… Но в Осака страшны трущобы: дешев и тяжел труд рабочего. Городу не хватает жилых домов, большинство квартир лишены всяких удобств, каналы зловонны, а небо скрыто непроницаемой завесой смога…

Разноречивые чувства вызвал во мне этот город. Он превзошел все, что я знал о нем понаслышке. Мои первые впечатления – в чем-то обманчивые, в чем-то бесспорные – вылились в строки, написанные на берегах Едогавы:

 
ВЕНЕЦИЯ ВОСТОКА

Осака – Венеция Востока
Или холм, вознесшийся высоко.
Осака – ворота красоты,
Лоска, блеска, тусклой пустоты.
Великан, что чуть ли не по пояс
В землю врос, неумолимо строясь.
Здесь под небом, словно тушь, пестрят
Синей кровью вены автострад.
Здесь дома в венецианском стиле:
В тесноте, на крошечном настиле,
Тщетно хлещут жидкий люминал,
Свесив ноги голые в канал.
Здесь, на прочность пробуя антенны,
Сохнут тряпки, колотясь о стены.
Здесь дворцы, которым нет цепы,
И творцы, чьи дни уценены.
Задыхаясь в копоти и гари,
В вареве реклам, в подземном баре,
В закорючках, строчках и крючках,
С бельмами неона на зрачках,
Делатель заводов и сетей,
Виски «Сантори» и крема «Тори»,
Осака – громадный крематорий,
Медленно сжигающий людей…

Осака, 1966 г.
 

«Гнездо искусства»

Говорят, в Японии каждый второй пишет стихи. Пусть это преувеличение. Но в стране, где уже в X в. была учреждена Академия поэзии, ныне только журналов, объединяющих приверженцев танка и хайку, издается свыше трехсот!

Каждый второй японец – поэт… Но как-то в праздничный День культуры я прочитал в одной японской газете, что литература и искусство Японии отстают от научно-технического уровня страны. Если в этих словах есть доля истины, то причина – не в недостатке талантов…

Мир современной японской поэзии богат и многогранен. Множество школ и направлений уживаются на японском Парнасе, прославленном гениями древности Хитомаро и Нарихира, поэтами средневековья Басё и Бусоном, и уже в XX в. – зачинателем реалистической поэзии Исикава Такубоку и отцом японского символизма Хагивара Сакутаро. Есть поэты, прошедшие суровую школу классовых битв 20-х и 30-х годов: Канэко Мицухару, Оно Тосабуро, Цубои Сигэдзи. Есть поэты, такие, как Фукагава Мунэтоси из Хиросимы, которые пишут о прошлом, чтобы атомная трагедия не повторилась в будущем. Есть и поэты отчаяния, и поэты, хранящие традицию: «Прекрасное всегда печально, а печальное всегда прекрасно».

Одни витают в облаках, другие борются за жизнь, за лучшее будущее для человека – кто в Токио, кто на берегах Ёдогавы, где родились всемирно известные поэт Мацуо Басё, писатель Ихара Сайкаку и драматург Тикамацу Мондзаэмон – «японский Шекспир».

…Узенькая, в разноцветных вечерних огнях, оживленная улочка Эбисубаси когда-то называлась Сибаиура, что значит Театральные задворки. Здесь исстари находятся пять театров. Но я пришел сюда, чтобы взглянуть на двухэтажный домик у одного из перекрестков. В нем в 1903 г. родился один из известных поэтов современной Японии, Оно Тосабуро.

Невольно замедляю шаги… Свет в окнах не горит, и здание кажется мрачным, необитаемым. Старинное строение безмолвно. Но я знаю: когда-нибудь оно заговорит – иероглифами врубленной в стену мемориальной доски. Японским читателям широко известны сборники стихов Оно Тосабуро – «Осака», «Пейзажи», «На берегу океана», «Оскверненная Фудзи», «Путешествие по вертикали». Высоким мастерством отмечены и книги поэта, посвященные теории стихосложения: «Поэзия и творчество», «Заметки о современной поэзии», «Введение в современную поэзию». В дни его пятидесятилетия о нем восторженно писали: «Нашего любимого народного поэта… можно назвать поэтом мирового масштаба».

Впервые я встретился с Оно Тосабуро на вечере литераторов Осака и советских переводчиков в местном Дворце культуры. Я прочитал тогда свой перевод его антивоенного стихотворения «Мания коллекционирования новых слов». Потом эти стихи прозвучали по-японски в исполнении автора…

И вот он идет рядом со мной, захваченный людским потоком, и с жаром рассказывает о родном городе, о его достопримечательностях, об улицах, где он жил, где прошла его юность…

Когда-то во времена «бакуфу» – военно-феодального правления – здесь в районе Сэннитимаэ не было обжигаемых светом реклам домов и домиков – разноэтажного скопища камня, стекла и металла. Эти места прославились массовыми казнями непокорных режиму, совершавшимися по приказу сёгунов, узурпировавших много веков назад власть императора.

В одной из улочек мы забрели в уголок, поразивший меня экзотикой и поэтичностью.

Еще издалека заметна толпа, а над ней клубы дыма. Там, за пиджаками и кимоно, маленький храм-святилище, едва различимый в уличном полумраке. Перед входом – курильница. А чуть в стороне от шумной толпы прохожих – почерневший от прожитых лет, поросший зеленоватым мхом невозмутимый каменный будда Мидзукакэфудо. Он скрывается в полутьме от любопытных взглядов туристов, окутанный ароматом курительных палочек, но Оно-сэнсэй [2]2
  Сэнсэй – учитель (почтительное обращение к уважаемому человеку).


[Закрыть]подводит меня к нему и рассказывает о его чудесной силе.

Стоит зажечь курительную палочку и окурить себя священным дымом, как душа тотчас очистится от скверны. Но это еще не все. Во имя счастья, удачи, здоровья, во исполнение любого желания нужно лишь набрать ковшом воды из сосуда, стоящего перед божеством, и плеснуть в будду, которого жжет вечный огонь. За это будда непременно отблагодарит.

Чинной тишины, свойственной святым местам, здесь нет. Паломники – молодежь – веселятся.

– Пусть мой муж будет красивым! – смеется незнакомка и гонит ладонью дым на своего супруга.

Но есть серьезные лица: благоговейно сложив ладони, молится девочка лет четырнадцати. Закончив молитву, замечает нас и смущенно улыбается.

– Чего вы ждете от будды, если не секрет? – спрашиваю я у нее.

– Хочу, чтобы мама с папой были счастливы, – грустно отвечает девочка.

– Видно, не ладят в семье, – поясняет мне Оно-сэнсэй. – Обычно школьники желают одного: успешно сдать экзамены.

– Кстати, – добавляет профессор, – мы почти у цели. – И в голосе его звучит обнадеживающая нотка.

Вот и салон «Руру», литературная Мекка местных поэтов, прозаиков, живописцев. У салона есть и другое, неофициальное название: «Гнездо искусства».

Хозяйка и ее взрослая дочь – обе в красивых кимоно – словно родных, встречают профессора и его спутников. Шумно рассаживается молодежь. «Мне дороги эти места…» – читаю в улыбке сидящего рядом со мной Оно Тосабуро. Это любимое его кафе, здесь он всегда желанный гость.

Изнутри «Руру» – узкая длинная коробка. Если вытянуть руки, упрешься в стену, выложенную камнем. Кругом керамика, современная живопись. Все это – плод фантазии скульптора Асано Мофу, который в 30-е годы вместе с поэтом Оно участвовал в движении за пролетарское искусство и поэзию.

Какой же разговор о поэзии может обойтись без пива, столь популярного в Японии? Так считает хозяйка. И гости разделяют ее мнение. Крепкие напитки здесь не в почете: их заменяют пиво или сакэ – рисовая водка градусов восемнадцати, которую чаще пьют в подогретом виде.

Кроме Оно Тосабуро сюда пришли преподаватели возглавляемой им Осакской литературной школы, поэтессы Минатоно Киёко и Фукунака Томоко, поэты Иноуэ Тосио, Акамацу Токудзи, Курахаси Кэнъити, критик Мацуока Акихиро и будущий писатель Хино Нориюки…

– Реализм – это выражение отрицания действительности или возможность видеть сквозь эту действительность будущее, – разъясняет свою позицию Оно Тосабуро. – Это проникновение в жизнь и ее отражение, отражение, но не фотокопия… Дать почувствовать аромат жизни, живой, красочной, как букеты цветов, – вот что значит быть реалистом.

Оно Тосабуро пишет свободным стихом. Эту форму поэзии предпочитают многие поэты современной Японии. В произведениях, написанных свободным стихом, нет той напевности, что украшает музыкальный классический стих. Здесь главное – содержание. Запомнилась фраза в одной из книг Оно Тосабуро: «Самая броская особенность современной поэзии в том, что она придает большее значение образности мышления, чем музыке слов, зиждется на конструировании этой образности».

– Кто ваши любимые поэты? – спрашиваю я и слышу в ответ имена, создающие весьма определенное представление о вкусах моего собеседника.

– Маяковский и Евтушенко, но в первую очередь Маяковский. В ГДР – Брехт. Во Франции – Поль Элюар, Жак Превер. В Южной Америке – Пабло Неруда. В Турции – Назым Хикмет. В Англии – Огден. В Японии – Канэко Мицухару..

– Как относятся в Японии к русской литературе?

– Мы, японские писатели, выросли под влиянием Гоголя, Достоевского, Толстого и высоко их ценим. В студенческие годы я увлекался Сологубом, Арцыбашевым, Леонидом Андреевым, был влюблен в арцыбашевского «Санина». Но и тогда предпочтение отдавал Тургеневу в переводах Енэкава Macao и Накамура Хакуё и Чехову в переводе Накамура. Запомнился надолго «Слепой музыкант» Короленко. Люблю Лермонтова.

– Говоря о Тургеневе, вы упомянули имена двух талантливых японских переводчиков. Каких принципов должен придерживаться в работе переводчик художественной литературы, поэзии?

– Основной принцип – высокое качество. Пушкин был очень плохо переведен на японский язык, поэтому я не назвал его в числе моих любимых поэтов.

– Часто переводят не писатели, не поэты, потому и художественные достоинства таких переводов не высоки, – добавляет поэт Акамацу.

– Для переводчика важна не форма, не рифма, а содержание, мысли и образы, дух поэзии, – продолжает профессор Оно. – Например, Китагава Фуюхико сделал превосходный перевод дантовского «Ада». До него Данте переводил Яманоути Хэйдзабуро, но не понял его, стремился прежде всего сохранить форму, не проникся духом великого творения – и потерпел неудачу. Поэта может перевести только поэт! Китагава – настоящий поэт, Яманоути же не был поэтом. Первый постигал суть произведения, второй лишь слепо следовал букве.

Оно-сэнсэй говорит горячо, вдохновенно. Неужели ему под семьдесят? Неужели у него шестеро детей и одиннадцать внуков? Не шутит ли сэнсэй? Но все же приходится поверить. Оно Тосабуро – самый многодетный поэт в Японии.

Наклонившись ко мне, Минатоно Киёко доверительно шепчет:

– Мы давно не видели сэнсэя таким воодушевленным.

А Минатоно? Вот уж поистине: женщине столько лет, на сколько она выглядит. Мне вспоминается, как самозабвенно веселилась Минатоно на товарищеском ужине в ресторанчике «Маруман», которым завершился литературный вечер во Дворце культуры. Шутила, смеялась, пела русские песни, задорно дирижируя разноголосым хором. Никому бы в голову не пришло, что у нее не только дети, но и внуки.

До войны поэтесса работала машинисткой в конторе завода, участвовала в пролетарском движении. Несколько лет назад умер ее муж – инженер. Сейчас Минатоно, по ее словам, «домохозяйка, читающая лекции о поэзии» в Литературной школе, активистка местного отделения Общества японо-советских связей и дружбы. О своем писательском труде она скромно говорит: «Я – поденщик культуры».

«Японская поэзия расцвела лишь, после войны. Если бы снова пришло время фашизма, мы не смогли бы свободно писать» – таково убеждение Минатоно.

– Чем отличается, по вашему мнению, современная поэзия от старой?

– Ритм стихов в форме синтайси, которым великолепно владел классик литературы XX века Симадзаки Тосон, схож, как вы правильно говорите, с ритмом стихов в форме тёка, которые писал тысячу лет назад великий Хитомаро. Это ритмическое сходство осознавал и Тосон, поэтому свои стихи он стремился расцвечивать словами. Мы же, современные поэты, наполняем свои стихи… горем. В этом одно из отличий современной поэзии – поэзии свободного стиха – от старой.

– Древняя лирика, на мой взгляд, лирика покорных, – вставляет слово Акамацу Токудзи, – если учесть, что ей чужд пафос борьбы за свободу, а современный свободный стих – достояние освобожденного человека.

– В этом смысле, – поддерживает его Минатоно, – даже лирика прославленного Исикава Такубоку в какой-то мере кажется нам, мягко говоря, закованной в кандалы. Почему? Да потому, что в ней много грусти, тоски, смирения. Н почти нет гнева! А гнев – проявление свободного человека, раскрепощенного духа.

– Значит, стихи пролетарского поэта Огума…

– Да, – не дожидаясь конца вопроса, восклицает Акамацу, – он писал свободным стихом. Огума был борцом! Антифашистом!

Минатоно – автор лирического сборника «Рыбья речь». Конечно, ей хотелось бы издать новую книгу, она много пишет, но – увы! – она не может позволить себе этой роскоши: за издание нужно платить.

– А вы, Акамацу-сан [3]3
  Сан – почтительная частица, присоединяется к именам.


[Закрыть], тоже платили за свой сборник? – я показываю ему только что вышедшую книгу.

– Пятнадцать тысяч иен – тираж четыреста экземпляров.

– Вы не поверите, – говорит Минатоно, – когда я прочитала в журнале «Советский Союз» стихи одной двадцатилетней поэтессы и узнала, что тираж ее первого сборника – десять тысяч экземпляров, я плакала от радости за нее. У нас это невозможно…

Невозможно. Теперь понятно, почему не верилось моим японским друзьям, что в издательстве «Правда» вышел переведенный мною сборник «Волны Японии» тиражом в сто тысяч экземпляров. «Такому тиражу позавидовал бы любой японский писатель», – сказал по этому поводу в интервью «Литературной газете» один из виднейших романистов Японии, Нома Хироси. Как рассказывал в Москве один токийский поэт, «условия жизни поэта в СССР и Японии коренным образом различаются… Сборники стихов издаются у нас крайне маленькими тиражами. Считается, что две тысячи экземпляров – это очень хорошо… Немало поэтов издает свои произведения на собственные средства. В подобных условиях не может быть и речи о том, чтобы прожить на гонорар…»

– У нас это невозможно, – повторяет Минатоно. – Начинающий автор может опубликоваться только за собственный счет.

Сидящий напротив молодой поэт Курахаси за издание сборника заплатил… сто тысяч иен! Правда, Оно-сэнсэю не приходится платить – выручает слава, как и поэта Иноуэ Тосио, лауреата премии «Эйч».

– У нас в Японии немало литературных премий имени прославленных поэтов и прозаиков – Такамура, Муро, Акутагава… Но даже очень хорошие мастера не всегда их удостаиваются. Это связано с коммерческими интересами издательств. Не так ли? – обращается поэтесса Минатоно к Иноуэ Тосио.

Тот утвердительно кивает головой, попыхивая трубкой.

Немногословный, размеренный в движениях, я бы даже сказал, солидный, в том лучшем смысле этого слова, когда оно характеризует человека, знающего, как обрабатывать поле и добывать хлеб, Иноуэ Тосио – певец полей, лауреат самой популярной в Японии литературной премии, присуждаемой поэтам.

Он был удостоен ее в 1957 г. за книгу стихов «Радуга над полем». Премия носит несколько странное название – «Эйч». Иногда ее называют «премия Хасэгава», но неофициально, объясняя таким образом, что такое «Эйч». В напечатанном виде «Эйч» – не что иное, как английская буква «Н». Возможно, «Н» – начальная буква фамилии основателя этого премиального фонда. Однако никто не знает его подлинного имени – «секрет фирмы». Известна лишь сумма премии – пятьдесят тысяч иен (рублей сто двадцать пять на наши деньги). Премия «Эйч» в поэзии соответствует премии Акутагава в прозе. Присуждается премия «Эйч» ежегодно за лучший поэтический сборник, написанный свободным стихом. Присуждает ее Комитет премии «Эйч», входящий в Ассоциацию современной поэзии (Гэндайси кёкай). Введена премия в 1951 г.

– Вы сказали, Иноуэ-сан, что ваши стихи воспевают жизнь крестьян. А как вы относитесь к творчеству крестьянского поэта Сибуя Тэйскэ, который еще до войны прославился книгой «Песнь полей»?

– О, это прекрасный поэт и… мой хороший друг. Лишь два японских поэта оказали влияние на мое творчество: Оно Тосабуро и Сибуя Тэйскэ… Я люблю поэзию Некрасова, особенно поэму «Русские женщины». Наверно, он близок мне потому, что с такой любовью и болью писал о русских крестьянах…

Иноуэ увлекается живописью. Любит современное искусство. Из мастеров кисти выделяет Шагала.

– Нам казалось, что послевоенные картины советских художников пусты и скучны. Ведь это не реализм, а, скорее натурализм, фотография. Но фотоснимок, как сказал Оно-сэнсэй, не в состоянии передать аромата цветов. Совсем иное – Шагал… Краски, поэзия, жизнь в гармонии, слитые воедино.

Иноуэ умолк, попыхивая трубкой…

Школа талантов

В районе станции метро Мориномия в небольшом переулке стоит ничем не примечательное здание – двухэтажное, серое, обшарпанное. На фоне многоэтажного билдинга оно кажется еще невзрачнее. Но поблекшая вывеска действует на меня, подобно мемориальной доске на старом доме великого писателя или живописца. В вечерних сумерках белеют иероглифы: «Осакская литературная школа. Канцелярия».

Сначала я думал, что все здание принадлежит школе. Оказалось, ошибся. Ведь и школы, как таковой, не существует: есть арендуемое помещение для занятий и для канцелярии. Горько звучат слова: «Мы слишком бедны, чтобы иметь свое здание…»

Входим. Мрачноватый, казенного вида коридор. Краска на стенах облупилась. Да, это не «город будущего», возникший всего в пятнадцати километрах отсюда на территории ЭКСПО-70.

Девять ступенек направо, площадка, еще восемь ступенек налево, и мы попадаем в комнату метров тридцати. Свободного места маловато: столы, стулья, шкафы, лесенки, книги, бумаги, свертки – в порядке, а больше в беспорядке. Здесь работает пять человек – штатный персонал. Эта комната и есть канцелярия, или контора, все остальное в доме арендуют жильцы.

Нас тоже пятеро: Оно-сэнсэй, Минатоно, Хино с супругой Митико и я. У меня кассетный магнитофон. Рассаживаемся. Душный июльский вечер, но окно не распахиваем: там внизу, надрывно лает пес. Еще раз проверяю магнитофон и погружаюсь в такой знакомый и неизведанный мир японской поэзии. Поэзии, которая рождается среди суровой прозы жизни. Но видеть прекрасное в жизни и заражать оптимизмом других – разве не этому учат своих учеников сидящие рядом со мной?

Необыкновенно много в Японии людей, любящих литературу. В стране поголовной грамотности, богатых литературных традиций тяга к художественному творчеству чрезвычайно велика. Чтобы удовлетворить в какой-то степени потребность желающих заниматься литературой, и существует Осакская литературная школа, основанная в 1954 г. Ее предшественницей была «Аудитория осакских поэтов», созданная рабочими в послевоенные годы. В дальнейшем родилась идея создать специальную школу, в которой могли бы учиться литераторы из народа. Так в Осака возникла Литературная школа во главе с выдающимся поэтом Оно Тосабуро.

Гордость школы – ее преподавательский состав: около шестидесяти высококвалифицированных специалистов. Своих лекторов нет. Их приглашают со стороны. Обычно это известные литераторы и молодые, заявившие о себе талантливыми книгами. Здесь читают лекции поэты, прозаики, преподаватели университетов Осака и Киото. «Литературная школа, – сказал как-то преподаватель Исихама Цунэо, – создает творческую атмосферу для неискушенных, но стремящихся к литературе людей».

Лекция продолжается, как правило, два часа. Вот темы некоторых: «Жанр повести: сюжет и тема», «Способы стихосложения, дух критицизма», «Проблемы современной литературы». Кроме лектора – прозаика, поэта, критика – на занятиях присутствует его помощник.

И все же лекции – не главное в школе. Основное внимание уделяется практическим занятиям. В классах обсуждаются произведения выдающихся мастеров японской литературы, а также малоизвестных или начинающих литераторов. Обсуждения носят критический характер и напоминают заседания литературного кружка или творческого семинара.

Любопытно в этой связи высказывание Огава – преподавателя школы, читающего курс детской литературы: «Литература – дело индивидуальное, но многие замечательные писатели вышли из кружков. Очень важно, читая критически произведения своих товарищей, на них учиться. Давайте же как можно быстрее усвоим разницу между „самостоятельностью“ и „самовольством“ и будем воспитывать группу, которая сохранила бы свои ряды без потерь. Мне хотелось бы, чтобы все считали учителя своим товарищем…»

Основной принцип школы – «не применять таких учебных методов, которые вели бы к торговле знаниями». Иными словами, руководствоваться интересами исключительно литературными, а не коммерческими, литература не должна быть предметом купли-продажи. В стенах школы культивируются дух бескорыстного служения литературе, бескомпромиссность, реализм.

– Что изучается в вашей школе? – спрашиваю я профессора Оно Тосабуро.

– Современная поэзия, свободный стих, и проза – повесть, роман. А также литературная критика. Учебной программой не предусмотрено изучение стихов в жанре танка и хайку, они используются лишь в качестве иллюстративного материала на лекциях, на семинарских занятиях.

– Не означает ли это, что пятистишия и трехстишия как жанр непопулярны?

– Лично я навсегда связал свою судьбу со свободным стихом. В книгах по теории стиха я изложил свои взгляды на этот счет. Говоря в двух словах, мое отношение к танка и хайку отрицательное: они изжили себя и в наш бурный век не могут выразить глубоко и художественно убедительно ни автора, ни время. Естественно, как сторонник свободного стиха я пропагандирую его и в моих лекциях…

«Школа наша не совсем обычная, – вспомнились мне слова заведующего канцелярией Мацуока Акихиро, – она готовит людей, владеющих оружием литературы. Наш художественный метод отображения действительности – реализм».

В Литературной школе шестьсот студентов. Они учатся на дневном и вечернем отделениях. Названная цифра включает и заочников. Занятия: два раза в неделю – на дневном отделении и один раз – на вечернем. Принимают в школу дважды в год: в апреле и в октябре. Поступающие должны представить свои сочинения: стихи, повесть, репортаж – в зависимости от индивидуальных наклонностей. Программа рассчитана на двенадцать месяцев: основной курс – начальная стадия обучения, курс усовершенствования – завершающая стадия, нечто вроде аспирантуры сроком шесть месяцев. На дневном отделении учатся домохозяйки, а также девушки, обычно дочери обеспеченных родителей, не работающие и еще не вышедшие замуж; на вечернем – государственные служащие, рабочие заводов, врачи, торговцы, студенты, учителя.

На заочном отделении обучаются в основном жители района Кансай [4]4
  В район Кансай входят города Осака и Киото с прилегающими префектурами.


[Закрыть]и других мест Японии. Есть даже один заочник с Окинавы. Слушатели школы делятся на группы, или классы, в соответствии со склонностями – к поэзии, прозе, критике.

Любопытные данные о школе я почерпнул из брошюры, подаренной мне Мацуока. Принимаются в нее лица в возрасте от восемнадцати до… семидесяти лет. Плата за обучение – тысяча иен в месяц. Среди учащихся сорок процентов мужчин и шестьдесят – женщин, семьдесят процентов прозаиков и тридцать – поэтов.

Учащиеся литературной школы не только усваивают теоретические знания, но и реализуют их на практике. Десять раз в год выходит школьный журнал «Ибуки» («Дыхание»). Получившие благоприятную оценку произведения помещаются в издающемся при школе тиражом в тысячу экземпляров журнале «Синбунгаку» («Новая литература») – органе Осакской литературной ассоциации, которую возглавляет Оно Тосабуро. Ассоциация – независимый творческий союз, объединяющий в своих рядах учащихся и выпускников Литературной школы, ее преподавателей, журналистов, членов различных кружков. Основная цель ассоциации – способствовать дальнейшему развитию новой литературы, пропагандировать ее достижения, находить таланты и поощрять их.

Ежегодно в области поэзии и прозы присуждается премия Осакской литературной школы. Возможность получения премии – стимул для учащихся.

Школу со дня ее основания окончили свыше трех тысяч человек. Примерно треть из них живут активной творческой жизнью.

– Кто из выпускников школы снискал особую известность как литератор?

– Среди выпускников много талантливых авторов, – отвечает Оно Тосабуро. – Взять хотя бы Танабэ Сэйко. Она окончила нашу школу в 1957 году, а в 1963 году была удостоена общенациональной премии Акутагава за повесть «Сентиментальное путешествие». Сейчас писательнице за сорок. Основная тема ее произведений – жизнь горожан Осака и Кобэ…

На страницах газеты «Асахи» сама Танабэ Сэйко так оценивает роль Литературной школы в своей писательской биографии: «Очень трудно создать произведения, которые бы выдержали критику читателей. Но школа научила меня этому. Я училась всего год – на основном курсе и на курсе усовершенствования. За это время я приобрела много замечательных друзей среди литераторов, почувствовала интерес к Сартру. Встреча с литературой определила мою судьбу. Мои слова можно отнести ко всем учащимся».

В Осака меньше писателей и издательств, чем в Токио. Этот торговый и промышленный город всегда считался «бесплодной в литературном отношении землей», но энергия новой литературы дает о себе знать все больше и больше. Как и Токийская литературная школа в Наканоку, Осакская литературная школа – явление уникальное.

«Мы слишком бедны, чтобы иметь свое здание» – эту фразу, мне кажется, можно продолжить: «…но слишком богаты, чтобы растить таланты и без него».