355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Ильяхов » Цицерон. Между Сциллой и Харибдой » Текст книги (страница 4)
Цицерон. Между Сциллой и Харибдой
  • Текст добавлен: 15 января 2021, 13:30

Текст книги "Цицерон. Между Сциллой и Харибдой"


Автор книги: Анатолий Ильяхов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Марк, дорогой, ты зря страдаешь, радуйся счастью дочери! Многое мучает нас больше, чем необходимо; многое преждевременно, а многое из-за того, что по правде мучиться не следует. Ведь страдаем мы в основном от подозрений. Беда случится или не случится, а пока её нет, рассчитывай на лучшее. Лишь бы ты имел здоровое тело, лишь бы не томила тебя болью забота. Вот верное мерило!

Супружеская жизнь

Теренция охотно распоряжалась семейным имуществом: как собственным приданым, состоявшим из нескольких доходных домов в центре Рима и лесным массивом в Тускулане, так и собственностью мужа – домами, виллами, имением и родовым поместьем. Успевала уделять внимание дочери, заботилась о здоровье младшего сына, Марка, родившегося за три года до консульства Цицерона. Отец обожал сына, но… после дочери.

В начале семейной жизни отношения между супругами складывались достаточно ровные, наверное, оттого, что вникать в проблемы ведения домашнего хозяйства Марк отказывался по причине занятости. После рождения второго ребёнка характер у Теренции изменился: если она намеревалась что-нибудь сделать или купить, настаивала и делала по-своему, нередко вопреки мнению супруга. Марк, не приемля скандалов, предпочитал не отвлекаться от своих дел, и постепенно отдалялся от жены и своего влияния на неё. Хотя, справедливости ради, со стороны Теренции причина крылась в ревности из-за излишней, по её мнению, любви к Туллии… Поэтому она поступила как настоящая замужняя римлянка, матрона: «Хорошая жена умело повелевает мужем, подчиняясь ему…»

Одна из наиболее любопытных особенностей той эпохи состояла в том, что богатые римлянки ради собственной финансовой свободы не стеснялись извлекать доходы от покупки имущества на одних торгах ради перепродажи с выгодой на других аукционах – любимое занятие римлян, или же давать кредиты гражданам под огромные проценты. Для таких «процентщиц» главным мерилом успеха были деньги, а не совместная с супругом семейная жизнь. Марк поздно это понял, однажды уличив Теренцию в мотовстве и хищении денег из семейного бюджета. Как выяснилось позже, заботясь о личном состоянии, она сознательно разоряла Цицерона!

Как правило, женщины подобные Теренции, не могли выступать в подобных делах от своего имени, приходилось прибегать к посредничеству какого-нибудь ловкача вольноотпущенника, не упускавшего и своей выгоды. Их ремесло состояло в том, чтобы быстро обогатиться за счёт очередной богатой женщины, как правило, не очень умной. У Теренции был такой Филотим, её бывший раб. Получив вольную и занявшись денежными делами хозяйки, он быстро разбогател, прикупил дом и собственных рабов, обзавёлся собственными вольноотпущенниками, которые работали его агентами. Ловкий в делах и не особо щепетильный в расчётах, словом, проныра. По совету Теренции Цицерон вначале пользовался услугами Филотима, хотя каждый раз обнаруживал в нём плута, и каждый раз жена защищала своего вольноотпущенника.

Однажды Цицерон поймал Теренцию на том, что она без его ведома потратила шестьдесят тысяч сестерциев из приданого своей дочери, другой раз уличил в том, что она утаила от него две тысячи сестерциев из семейного дохода. Когда такое случалось, Марк возмущался и огорчался, а Теренция переходила в наступление, убеждая в его неправоте, прибегнув к верному женскому средству – увёрткам. Она плакала, подолгу не выходила из спальни в ожидании, пока муж смягчится и успокоится, понимая, что женские слезы действуют безотказно, они и камень расплавят! После ссор он делал вид, что простил Теренцию, они мирились, но со временем недоверие возрастало. Пережитое он держал в себе, но однажды пожаловался Варрону, опекуну Теренции. В ответ услышал в утешение:

– У всех народов мужчины властвуют над женщинами, и только у римлян они властвуют над мужчинами. Могу дать совет от Сократа: «Женские пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам».

Варрон залился смехом, будто шуткой облегчил семейную жизнь сразу всех мужчин в Риме.

Марк запомнил совет, оттого в дальнейшем старался снисходительно терпеть подобные проделки Теренции. В этой ситуации его устраивало, что она не мешает заниматься любимым делом – приобретать антикварные вещи, писать письма и сочинять речи. Но когда выпадал случай, из мужской мести высмеивал её излишнюю религиозность:

– Ты зря тревожишь богов молитвами, когда просишь того, чего они не могут тебе дать. Ты и так уже получила от них много, но всё тебе мало! Не лучше ли довольствоваться тем, что имеешь?

Теренция не любила слушать рассуждения мужа по этому поводу, сердилась. Оттого не слишком любезно принимала его гостей, беседующих неуважительно о богах. Её раздражали посещения младшего брата мужа, Квинта Цицерона, что доставляло страдания Марку, за то, что Квинт безбоязненно высказывал вольные суждения о богах.

С годами своенравие Теренции усиливалось, а отношение к домашнему хозяйству наполнилось равнодушием. Марк терпеливо сносил её придирки и потому, что постоянно нуждался в деньгах – на пополнение и без того обширной библиотеки, покупку новой мебели, подлинных статуй и картин из Греции.

Почёт граждан, ораторская слава Цицерона, успехи в судебных процессах – к этому Теренция не проявляла интереса, но помогала мужу деньгами и связями, понимая, что тем самым она оказывается женой одного из самых известных и уважаемых людей в Риме.

В первые десять лет она так и поступала, но позже, оценив собственную значимость в пополнении семейной казны, по многим вопросам перестала советоваться с мужем. На ухудшение отношений повлияло приданое Теренции, стоимость которого в несколько раз превосходило состояние мужа. Поскольку у неё не было братьев, а сводная сестра стала весталкой, после смерти отца к приданому добавилось семейное наследство, приносившее ей доход. Не зря греки в таких случаях говорили: «Не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на озабоченность – чем привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно». Ничем подобным Теренция не отличалась…

* * *

С раннего утра Теренция отдавала распоряжения домашним слугам, затем уединялась в косметической комнате, заполненной принадлежностями богатой замужней римлянки – зеркалами, гребнями, сундучками и ларцами с украшениями. Повсюду стояли амфоры разнообразной формы и цветовых оттенков, флаконы и чаши из керамики, серебра и золота – всё для хранения духов, цветочных эссенций, бальзамов и мазей; дорогая посуда для чудодейственных составов и лечебных настоек. У стены возвышался массивный мраморный стол на бронзовых «львиных лапах», заваленный флакончиками и чашами. Аромат благовоний, мазей и эссенций наполнял воздух в комнате.

Когда Теренция задумчиво всматривалась в ручное зеркало – начищенный до блеска бронзовый диск, – она видела отражение, увы, не прежней светловолосой улыбчивой девушки с озорными глазами… Пятнадцать лет замужества и роды не прошли даром: лёгкая походка осталась в прошлом, прежний блеск глаз исчез…

Зеркало безжалостно выдавало мелкие морщинки у глаз, поблёкли щёки… Если не следить за внешностью, супруг в недалёком будущем увидит вместо жены безобразную старуху… Допускать нельзя, благо для этого существуют всякие лечебные составы, к тому же старательные рабыни…

В последние годы Теренция пользуется ночными масками для лица на основе масла миндального ореха и парного молока молодой коровы. Душистая мазь из льняного масла и молочного жира неплохо разглаживает морщины. Для придания коже белизны служанка усердно натирает госпоже лицо, спину, грудь и руки меловым порошком со свинцовыми белилами. Однажды знакомый торговец принёс ещё более верное средство из Египта – пудру из высушенных экскрементов нильского крокодила. Один раз в месяц Теренция прибегает к массажу лица чудной мазью из селитры и киновари, которая возвращает лицу едва ли не девичью свежесть. Чтобы глаза выглядели эффектнее, замужние женщины веки подкрашивали шафраном.

Если Теренция готовилась выйти в город, к кому-то в гости, обязательно принимала длительные ванны с лепестками роз, их она специально выращивала в домашнем саду. В дополнение ко всему супруга Цицерона посещала общественные термы, где в общении со знакомыми женщинами проводила досуг; заодно, пользовалась услугами специальных рабов, умевших удалять волосы с любой части тела – волосы накручивали на прочную нитку и резким движением выдергивали или долго тёрли пемзой. После довольно болезненных процедур Теренция чувствовала недомогание, кружилась голова, а тело требовало ароматических мазей и духов с запахом розы, вербены и лимонника…

Служанки Теренции ежедневно готовили для госпожи кремы и мази; деревянными ложками и шпателями тщательно смешивали ингредиенты. Однажды Марк, просматривая греческий трактат, выписал для жены: «Маленькие улитки, высушенные на солнце на черепицах, затем истолчённые в порошок и разведённые отваром из бобов, представляют собой средство, способное сделать кожу женщины белой и нежной». Она потребовала от слуг, чтобы в саду собрали улиток и сделали отвар. Особой пользы для себя не заметила, за что обругала мужа. Хотя, возможно, это были не те улитки…

Теренция с детства имела веснушки, которые проявлялись каждой весной. Лекарь-фармакон, торгующий в лавке у Форума, посоветовал «эликсир», в состав которого вошли чечевица, родосский мёд, ячмень, укроп и, для аромата, выжимка цветков миртового дерева. Но предупредил, что делать это нужно при убывающей луне – тогда будет результат.

От подобных занятий и увлечений Теренции супружеский дом благоухал дорогими духами и ароматными эссенциями из Египта, Азии и Востока. Траты на косметические процедуры и средства её не заботили, хотя за одну унцию платила четыреста динариев – месячное содержание одного легионера! Главное для неё в эти годы было поддержание быстро убывающей привлекательности…

Глава четвёртая. Схватка начинается

Гражданин Марк Туллий Цицерон

Нельзя утверждать, что Цицерон настоял на казни заговорщиков без сомнений и угрызений совести. Он сожалел о том, что сограждане пошли не по пути добродетели, а дорогой зла. Ведь они тоже называли себя патриотами, по-своему любили отечество. А попали в мрачное царство Аида, где «люди с огненным обличьем бросились на них, связали по рукам и ногам, накинули им петлю на шею, повалили наземь, содрали с них кожу и поволокли по бездорожью, по вонзающимся колючкам». Марк поделился своими переживаниями с другом – Катоном Младшим, а тот вознегодовал:

– Разве мы не видим злодеев в золоте и пурпуре? Мы наблюдаем грешников всюду – они богаты, довольны, окружены раболепием и мирно оканчивают дни в своей постели, оплаканные домашними. А где кара небес? Где боязнь наказания за грех? Страх наказания богов или ужас преисподней удерживает человека от совершения зла!

– А ещё грешник пусть задумается о раскаянии, – глубокомысленно произнёс Марк. – Я сейчас подумал о преступлении Верреса. Ни раскаяние, ни угрызения совести не пришли к нему после суда, как ожидалось от него. А нераскаявшиеся преступники, подкупая суд людской, должны помнить, что они не уйдут от суда богов. Очевидно, что Верресом овладело безумие, которое сопутствовало его злодейству и привело к моральной гибели как гражданина республики. Вот я о чём!

* * *

Цицерон успешно вёл адвокатскую деятельность. Ему довелось защищать бывшего наместника Галлии Гая Пизона, обвинённого в убийстве галла. Адвокат отвёл обвинение, ссылаясь на исполнение своим подзащитным закона при исполнении должностных обязанностей. Памятным оказался процесс против Луция Мурена, только что избранного очередным консулом, – «за домогательство должности незаконными путями», иначе – подкуп избирателей. Главной проблемой защитника явилось обстоятельство, что обвинителем выступил «идеально честный римлянин» Катон Младший, о котором Цицерон однажды высказался, что «ведет он себя так, словно находится в идеальном государстве Платона, а не среди подонков Ромула»…

Против Катона испробованные ранее Марком методы защиты представлялись невозможными. Цицерон начал с достоинств… обвинителя, что Катон – «самый лучший, самый воздержанный, самый справедливый, самый твердый. Словом, он – само совершенство, выше которого даже вообразить ничего нельзя»… Цицерон хочет не исправить его, а только направить. Но как? Можно было бы, если бы у Катона «добродетели смягчались прекрасным чувством меры».

– Ну, а если ты ошибся, Катон? Ты заявил в Сенате, что привлечёшь к ответственности кандидата в консулы Мурена. Но произнёс в гневе, все видели, а мудрец не поддается гневу! Я полагаю, что для тебя, мудрого человека, милосердие казалось прекраснейшим чувством, и ты можешь судить о проступках человека, которого осуждаешь, не в порыве гнева и раздражения.

Цицерон выстраивал речь в защиту Мурены, опираясь только на чувства Катона. Говорил о его мудрости и принципиальности, которая «обязывает не уступать своей симпатии к кому бы то ни было, не прощать чьей-либо вины». Вот почему адвокат уверен, что Катону не свойственно милосердие, которое возможно лишь у неразумных и легкомысленных людей.

Люди на Форуме, следившие за сражением ораторов, поняли, какую игру ведёт адвокат, смеялись. Катон в ответ тоже усмехался:

– Римляне! Консул-то, оказывается, изрядный шутник!

Цицерон обращал внимание судей на сосуществование нескольких законов, принятых в разные годы, о домогательстве должности, из-за чего предложил отрицать подкуп Муреной избирателей. А значит, кандидат в консулы не совершил ничего противозаконного.

Суд оправдал Мурену, а Цицерон обратился к огорчённому Катону шуткой:

– Я уверен, друг мой, жизнь, время, зрелый возраст сделают тебя мягче.

Цицерон взялся защищать всадника Гая Рабирия, человека пожилого, по обвинению трибуна Тита Лабиена из окружения Гая Цезаря. Рабирию грозила смерть за то, что… тридцать семь лет назад он якобы убил мятежного трибуна Луция Сатурнина. Для Цицерона трудность защиты заключалась в том, что Рабирий предстал перед специально назначенными судьями – Гаем Цезарем и Луцием Цезарем. В случае вынесения приговора преступник подвергался казни «по обычаю предков» – избивали палками и отрубали ликторским топором голову.

Гай Юлий Цезарь принял участие в процессе как заинтересованное лицо. Он добивался контроля над Сенатом. В случае доказательства вины Гая Рабирия влияние сенаторов на принятие законов ослаблялось. Цицерон опровергал все доводы обвинителя и доказал, что «Рабирий совершил убийство не римского гражданина Сатурнина, а заговорщика Сатурнина». Невзирая на злобные выкрики сторонников Цезаря, адвокат продолжал доказывать суду, что убийство оправдано государственной необходимостью.

– Вы ждёте пояснений, по которой причине я взялся защищать Гая Рабирия? Ему угрожает смертельная опасность, и я вижу в этом достаточно вескую причину для исполнения своего долга. Хочу защитить его доброе имя, всё его достояние и жизнь. Думаю, что мои аргументы должны показаться вам столь же обоснованными для оправдания.

Недовольные выкрики зрителей смолкли, конец речи Цицерона встречали рукоплесканиями.

После ряда подобных процессов с участием Марка к нему за адвокатской помощью стали обращаться люди с необычными просьбами. Встречались такие, кого он недавно привлекал к суду за измену отечеству, заговоры. Он имел право отказаться, но защищал их, что приносило ему глубокое профессиональное удовлетворение. Но в судебных заседаниях с таким же пылом говорил он вещи, обратные прежним своим речам и убеждениям. Однажды среди клиентов Марк узнал человека, которому заговорщики Катилины поручали убить его. Он взялся и ему помочь! Когда друзья внушали ему, что немыслимо быть защитником заговорщиков, он будто не слышал. Продолжал быть адвокатом обвиняемых, объясняя самым несговорчивым друзьям со сдержанной улыбкой:

– Делаю так по мягкости своего характера. А если я выносил им приговоры, то на самом деле скрепя сердце и боясь гражданской резни. Сейчас же, когда беда миновала и я с радостью сбросил с себя суровые обязанности консула, во мне опять объявился адвокат, который обязан защищать всех, кто нуждается во мне.

Тайное и явное

Предчувствие не подвело Марка Цицерона. По окончании консульской службы, которую он оценил для себя и отечества успешной, политическая ситуация оборачивалась не в его пользу. Как случается в суетном обществе со сложной демократией, побеждённые затребовали пересмотра результатов деятельности консула. Но если раньше препятствия в делах и неудачи заставляли Марка активно мыслить и действовать, осознание того, что Фортуна поворачивается к своему любимцу спиной, отражалось на настроении. Он вовсе упал духом…

Как предполагалось, продолжатели дела уже мёртвого Катилины затаились в ожидании подходящего момента. Они выискивали любой повод встретиться с римлянами на Форуме, Марсовом поле и народных сходках, чтобы под понятными всем призывами к улучшению жизни простонародья лишний раз напомнить о себе как о противниках действующей власти. Они возбуждали в народе протестное настроение, направленное прежде всего против почти обожествлённого «Спасителя Отечества» Марка Цицерона. По Риму ползли слухи, что казнённые по его инициативе главные заговорщики Лентул, Цетег, Габиний, Статилий и Цепарий оклеветаны, а ведь они могли оправдаться по закону. Но консул нарушил закон и настоял на казни, заставив сенаторов голосовать по его воле. У преступников, приговорённых к смерти, имелся шанс избежать судебной ошибки подачей аппеляции к Народному собранию. Но этого не произошло, что явилось грубейшим нарушением законодательства в отношении прав свободнорожденных граждан Рима.

С этого всё и началось. Первым публичным обвинителем Марка Цицерона оказался трибун Квинт Метелл – родственник бывшего наместника Сицилии Луция Метелла. После известного процесса над Верресом представители семьи Метеллов имели к консуляру своё отношение. Квинт Метелл начал наступление исподволь, предъявляя претензии к исполнению Цицероном должностных обязанностей, намекая на превышение полномочий. Позволял резкие выпады, осуждая казнь участников заговора Катилины, катилинариев. Осознавая опасность дальнейших действий противников в этом направлении, Цицерон обращался за поддержкой к Гнею Помпею. Но, облечённый диктаторскими полномочиями на Востоке, главнокомандующий отмалчивался. Не решался принимать чью-либо сторону. Марк попытался примириться с противником, действуя дозволенным среди политиков методом – через женщин. Обратился к жене Помпея, Муции, сводной сестре Метелла, затем к Клодии – жене брата Квинта. Но встретил равнодушный отказ…

Марк собрался обратиться к римлянам на Форуме, но Метелл, пользуясь правом трибуна, поспешил запретить. Объяснил тем, что гражданин Цицерон намерен возбуждать толпу к неповиновению должностному лицу. После перепалки в Сенате с трибуном Марк всё-таки добился разрешения выступить перед народом, но «только для произнесения возможной в подобных случаях клятвы верности республике». В тот день со свойственным ораторским искусством Марк превратил произнесение клятвы в страстную речь, в которой напомнил о своей роли в подавлении смертельно опасного для Рима заговора. Он добился восторженного одобрения римлян, потребовавших от трибуна прекращения гонения на любимого консуляра.

Неугомонный трибун не пожелал сносить неудачу, вновь ораторствовал на конциях, народных сходках, формируя общественное мнение по-своему. Но Цицерон успешно отражал яростные нападки трибуна и добился того, что в Сенате его поддержал Катон Младший. Сенаторы приняли постановление, осуждающее «всякого, кто попытается требовать отчёта от участников казни катилинариев, иначе он будет объявлен врагом государства».

Метелл обратился за поддержкой к Гаю Юлию Цезарю, на тот момент «великому понтифику». И не зря…

* * *

В шестнадцатилетнем возрасте Гай Юлий Цезарь потерял отца. Честолюбивый юноша начал карьеру с должности фламина Юпитера – жреца главного римского бога. Но должность фламина предназначалась юным патрициям, а мать Цезаря происходила хоть и из древнего, но плебейского рода. Чтобы исправить «ошибку», он в семнадцать лет «по любви» женился на Корнелии, дочери консула Луция Цинны, второго человека в Риме после Суллы. Невесте не исполнилось и двенадцати лет. Должность фламина стала свадебным подарком зятю от влиятельного тестя.

Фортуна отвернулась от Гая Цезаря во время диктатуры Суллы. Цинна приходился дальним родственником Гаю Марию, а значит – сторонником республиканцев, вследствие чего он оказался непримиримым врагом абсолютной власти. Цинну убили собственные легионеры во время бунта, а Сулла, присматриваясь к молодому командиру всадников Гаю Юлию Цезарю, велел ему развестись с Корнелией. На тот момент многие римляне поспешили отказаться от «неудобных» родственных связей. Цезарь думал недолго, наотрез отказавшись от мысли расстаться с любимой женой, к тому же родившей ему замечательную дочь Юлию. Даже страх перед расправой по воле Суллы не вынудил изменить решение, после чего последовали обещанные репрессии: его лишают должности фламина, родового имущества и приданого Корнелии. В окружении диктатора имя непокорного Гая Юлия Цезаря уже обсуждалось для внесения в смертельные списки, проскрипции.

Богатые родственники обратились за помощью к весталкам. По древней традиции, жрицы девственной богини Весты имели огромное влияние на правителей. Они имели законное право требовать помилования обратившихся к ним преступников, осужденных на смерть. Поначалу Сулла и слышать ничего не хотел, отказал главной весталке. Самая уважаемая в Риме жрица настаивала, ссылаясь на нерушимость римского брака – священного таинства и опоры государств. Диктатор не стал сопротивляться, но с раздражением воскликнул:

– Получай своего Цезаря! Но знай: тот, о чьём спасении ты так стараешься, когда-нибудь станет погибелью для дела оптиматов, которое я так настойчиво отстаиваю. Вспомните меня: в одном Цезаре таится много Мариев!

Получив известие о «прощении», Цезарь оставил тайное укрытие, где прятался все дни. Осознавая шаткость собственного положения, в одежде простолюдина ночью исчез из города. Долгое время скрывался в сабинском племени на севере Италии, переболел лихорадкой, едва не попался в руки убийц, всё же подосланных сторонниками Суллы. Удачно откупился и, добравшись до моря, отплыл на корабле в Вифинию к понтийскому царю Никомеду. Атлетически сложенный юноша с мужественным лицом пришёлся ко двору царя Никомеда; недоброжелатели Цезаря позже отзывались о нём, как о «подстилке Никомеда».

Двадцатилетний Гай Юлий Цезарь вернулся в Рим в 79 году до н. э., когда Корнелий Сулла отказался от диктаторских привилегий. Римляне молчали вслед человеку, бывшему «бессрочным всевластным правителем» столько лет. Одного слова его боялись все – мирные граждане и полководцы, по воле его рушились государства и гибли народы. Уходящему в историю диктатору вслед уже не раздавались аплодисменты и не слышались восторженные слова – только тихие проклятия. Лишь молодой человек, высокий и худощавый, пошёл вслед за Суллой, не отставая всю дорогу. Он громко обвинял шестидесятилетнего старика в злодеяниях, выкрикивал упрёки и угрозы. Несмотря на сопровождавших телохранителей, Сулла на поношение не реагировал, вёл себя так, словно не слышит ничего унизительного для себя. На пороге своего дома обернулся и произнёс с укоризной:

– Когда я вознамерился убить тебя, Гай Цезарь, твои любовницы убедили сохранить тебе жизнь. А я им говорил, что в тебе сидит много мариев. Римляне ещё пожалеют, что я так поступил с тобой.

* * *

Кажущееся спокойствие в римском обществе продержалось недолго. Метелл поставил цель устранить из политики яростного защитника республики и законника – Марка Цицерона. Цезарь стремился не допустить сближения Помпея с Сенатом. Ослабив влияние сенаторов на государственное управление, обоим лидерам нетрудно будет захватить власть над Римом.

Пока Помпей Великий победоносно завершал войну на Востоке, различные политические группировки в Риме возлагали на него надежды сообразно своим сословным интересам. Главнокомандующий войсками всем казался «сильной рукой», каждый призывал его в Рим, сохранив военную силу. Когда Метелл изложил свой законопроект о возвращении Помпея, а Цезарь поддержал, сенаторы возмутились. Понимали, что в таком случае ослабевает их роль в управлении, статус в римском обществе. Первым, кто выступил с резким протестом, был Катон, ставший народным трибуном. Его ссылки на законы предков и традиции оказались убедительны, доводы разумны. Когда же ему попытались помешать говорить, бледнея от гнева, воскликнул:

– Пока я жив, Помпей с войсками не войдёт в Рим!

В тот момент сенаторам показалось, что Катон явно не в своём уме. Что означали слова «пока я жив» и «Помпей с войсками не войдёт в Рим»? Кто помешает прославленному военачальнику совершить то, чего он захочет? Катон один собирается встать преградой в воротах города? По крайней мер если не грустно, то смешно…

Цезарь и Метелл призвали римлян на Форум, чтобы заручиться «народной поддержкой». В Риме заговорили об опасности для трибуна Катона.

Накануне друзья Катона у него дома обменивались новостями, все – неутешительные. Цезарь нанял подозрительных людей, вооружил их; они повсюду. Выслушав, Катон спокойно заявил:

– Завтра я отправлюсь на Форум.

Друзья обступили, запрещали даже думать об этом. Женщины сильно переживали. Рыдали, визжали и хватали за одежду. Катон переносил все их проявления сдержанно, затем вырвался из объятий и объявил, что пора спать.

Друзья долго не расходились, спорили, как уберечь Катона. К согласию не пришли, в полночь отправились по домам. Когда через какое-то время жена заглянула в спальню, заметила, что муж спит крепко.

Едва над Римом забрезжил рассвет, в дом постучался трибун Мануций Терм, восторженный поклонник Катона. Вместе позавтракали и ушли под женские причитания. К Катону с Мануцием присоединились несколько их друзей.

Продвигались в направлении Форума, пока с удивлением не заметили людей, бегущих навстречу. Все в ужасе кричали, что убивают людей. Хватали за руки Катона и Мануция, призывали:

– Назад! Назад! Не ходите туда! Там – ужас!

Трибуны вместе с сопровождавшими друзьями продолжили путь сквозь перепуганную толпу. Неожиданно Мануций остановился, наверное, засомневался в необходимости своего «подвига», но Катон схватил его за руку и потащил за собой, хотя тот упирался.

Когда они добрались до места, увидели ужасную картину. В центре Форума возвышался храм Кастора, куда вели широкие каменные ступени, занятые… гладиаторами с мечами! Выше их на складных креслах расположились Цезарь и Метелл, довольные собой, уверенные в собственной безнаказанности. Катон попытался пройти через ряды гладиаторов, но встретил отпор. Он глянул наверх, увидел улыбающегося Цезаря, крикнул:

– Ты набрал целое войско против одного безоружного человека! Римляне, вы только посмотрите на этого наглого труса!

Повернулся к гладиаторам и решительно произнёс:

– Мы – трибуны, мы приказываем вам пропустить нас на собрание!

Охранники в ожидании распоряжения замешкались, ничего не услышав, пропустили одного Катона. А он сумел затащить за собой Мануция. Друзья трибунов попытались просочиться вслед, но не смогли, и после чего с опаской наблюдали за развитием событий со стороны.

Катон решительно приблизился к Метеллу и Цезарю. Они напряглись, не зная чего ожидать. Он же… занял кресло между ними. Толпа, наблюдавшая с придыханием снизу, зааплодировала, поддерживая любимца.

Метелл открыл собрание и тут же поручил секретарю огласить законопроект об ограничении полномочий Сената. При первых словах трибун Катон крикнул: «Вето!», означавшее прекращение дальнейшего обсуждения. Законопослушный секретарь замолчал. Метелл немедленно отобрал свиток и сам начал громко читать. Катон выхватил у него свиток, но Метелл начал говорить текст по памяти. Неожиданно Катон зажал ему рот рукой, после чего, по знаку Цезаря, гладиаторы набросились на трибуна, опасно размахивая мечами. Мануций вскинулся помешать, но его с силой бросили наземь. Друзья Катона и его сторонники наблюдали за происходящим, не предполагая, чем всё закончится…

По счастливому стечению обстоятельств во время потасовки на Форуме появился консул Мурена с положенными ему по закону двенадцатью вооружёнными ликторами. Оценив смертоубийственную ситуацию, он, сам храбрый воин, бросился выручать Катона. Его ликторы немедленно оттеснили гладиаторов, и Мурена сумел добраться до Катона. Прикрывая трибуна собой, втащил его, едва живого и оглушённого ударами, в храм Кастора, куда гладиаторы не отважились войти. Главное в этой истории заключалось в том, что несколько месяцев назад Катон привлекал к суду Мурену за преступление против закона.

На этом собрание не закончилось. Метелл с Цезарем решили, что противники потерпели поражение, и распорядились, чтобы принесли урны для голосования. Затем «призвали оставшийся народ свободно подавать голоса».

События этого страшного дня развивались следующим образом. Римляне, бежавшие утром с Форума, увидев, как их любимец Катон с риском для жизни борется за справедливость, одумались и вернулись. С криками негодования набросились на вооружённых мечами гладиаторов, несмотря на то что в руках у самих отсутствовали даже палки. Праведный народный гнев победил – гладиаторы бросились наутёк, а вместе с ними отступили Цезарь и Метелл.

Возбуждённые победой римляне добрались до храма Кастора, откуда вызволили едва не убитого Катона. От побоев и ушибов трибун едва стоял на ногах, но, пересилив себя, с помощью друзей поднялся на ростры и заявил оттуда уверенным голосом:

– Римляне, будьте тверды в своей правоте – и вы сокрушите любое зло!

Народ в восторге слушал бесстрашного трибуна. На другой день Метелл и Цезарь привели с собой на заседание в Сенат вооружённых людей, приверженцев и гладиаторов, что представлялось серьёзнейшим нарушением закона. У входа, затем в зале завязывались потасовки, грозившие кровопролитием. Заседание не состоялось, сенаторы поспешили разойтись по домам, но вскоре вернулись, облачённые в тёмные траурные одежды. Консулам немедленно вручили чрезвычайные полномочия, что дало право отрешить Метелла и Цезаря от государственных должностей и отправить «под домашнее сидение». Подумав, нарушители общественного спокойствия разумно «ушли в тень», подобно змее, накапливающей яд для смертельного броска…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю