Текст книги "Избранник вечности"

Автор книги: Анатолий Ильяхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глас народа

В предрассветном воздухе македонской столицы раздался резкий, протяжный звук боевых труб. Войсковые глашатаи кричали во всеуслышание:

– Македоняне, защитники Отечества! Сегодня ваше Собрание!

Оживлённая разноголосица пробудила Пеллу раньше обычного. На улицах собирались толпы жителей. В свете утреннего солнца по главной улице проходили воины, в одиночку, по двое, по трое и группами. На одних шерстяные эфаптиды, дорожные туники, у многих короткие мечи в ножнах или ксистоны – короткие копья; кто-то держал на плече боевой топор, скорее, по привычке, чем для устрашения.

Всадники в шлемах с белыми перьями осанисто сидели на бараньих попонах, выставляя напоказ собственную стать и фессалийских* коней, чья стоимость превышала покупку ста рабов. Военачальники узнавались по солидному возрасту, позолоченным доспехам и туникам пурпурного цвета. Все с озабоченными лицами продвигались в одном направлении, к выходу из города.

Место для сбора войскового Собрания назначили на выгоне за главными воротами. На время подготовки к военным походам здесь устраивался сборный лагерь, вмещающий до десяти тысяч человек, с палатками, стойлами для коней и сооружениями препятствий для обучения новобранцев. Посреди равнины из земли выглядывал большой плоский камень, похожий на обломок скалы, откуда пастухи наблюдали за подопечными коровами, овцами и козами, а на сборах военачальники выкрикивали команды.

В давние времена рядом со «сторожевым» камнем соорудили святилище, посвящённое яростному богу войны, огнеглазому и рыжеволосому Элелею. Для него воздвигли алтарь, где приносились жертвы богам. Без их одобрения ничего не предпринималось, а избрание царя-полководца – подавно…

Перед тем как назначить день Собрания, жрецы просчитывали благоприятные условия. Собрание не созывалось в последний день месяца или по праздникам, в дни поминания предков и в годовщины, памятные бедствиями для македонского народа. Имелись другие ограничения, особенно при наблюдении за полётом вещих птиц, угадывались божественные предзнаменования в небесных проявлениях. Хвала Зевсу, предыдущая ночь прошла под хорошими знаками, главный войсковой жрец не отменил проведение общевойскового Собрания…

* * *

В сопровождении друзей детства Гефестиона, Гарпала и Птолемея царевич следовал центральной улицей Пеллы. Под ним любимец Букефал*, чувствовавший некоторое смятение молодого хозяина, косил по сторонам лиловыми глазами.

Александра узнавали, и под любопытствующими взглядами его волнение усиливалось. Поток возбуждённых людей напомнил бурную реку, вбиравшую по весне талые снега с вершин, ручьи и ручейки с родниковыми водами. Царевич невольно оказался вовлечённым в людской поток, противостоять которому невозможно, даже если бы захотел. Всеобщее единение захватило и увлекло вместе со всеми, лишний раз доказывая, что человек есть существо стадное. Александр вспомнил Аристотеля, предупреждавшего о силе такого воздействия на человека. Всякую толпу легко совратить и увлечь на что угодно, с ней бывает то же, что и с морем. По природе своей безобидное и спокойное, море всякий раз получает свойства ветров, на нём свирепствующих. Так и толпа преисполнена духом насилия, внушаемая вожаками. Главное, стать вожаком, и тогда достаточно бывает малейшего повода, чтобы толпа устремилась к обозначенной им цели…

Оживлённая масса людей вместе с Александром и его друзьями просачивалась сквозь городские ворота и заполняла собой зелёную от трав равнину. Царевич постепенно осваивался, к нему возвращалась уверенность. Он успевал разглядывать ближайших соседей, пытаясь угадать их мысли; хотел понять, какие слова они ждут от него, чтобы потом во всю глотку выкрикнуть его имя.

Недалеко от алтаря опознал громоздкую фигуру Антипатра. Его плотно окружали дворцовые гвардейцы, сквозь ряды которых протискивались какие-то личности. Судя по всему, советник что-то им поручал, и они сразу уходили, растворялись в рядах воинов. Антипатр узнал царевича, призывно помахал рукой.

Александр передал коня слуге, так как всаднику из-за тесноты дальше нечего делать. Пробрался ближе к алтарю; пришлось прилагать усилия, поскольку не все воины проявляли дружелюбие; лица выражали недоумение или откровенную недоброжелательность.

Войсковой жрец призвал к тишине на время жертвоприношения. Его помощник, пирфор* – «смотрящий за неугасимым огнём» – высыпал на алтарь из переносной жаровни пылающие угли; раздул огонь. Два младших священнослужителя, онокоры, подвели белого барана, украшенного лентами и венками из цветов. Животное не упрямилось, что оценено за благоприятный знак. Его окропили водой, срезали клок шерсти со лба, бросили в огонь; появился запашной дымок, шерсть вспыхнула. Распорядитель удовлетворенно кивнул… Кровь барана, смешанную с вином, пролили на алтарь…

Дальше настала очередь дивинации – прорицатель озабоченно рассмотрел внутренности барана: ни в печени, ни лёгких, ни в сердце изъяны не обнаружились. По равнине прокатились восторженные возгласы:

– Боги не отвергли дар! Боги с Македонией!

* * *

Первым на верхушку «войскового» камня взошёл старейший военачальник Полисперхонт, прослуживший нескольким македонским царям. Голос он имел сипловатый, но в дальних рядах его услыхали – всем интересно, о чём говорит:

– Друзья! Мы лишились любимого полководца, нашего царя Филиппа. Враги, подослав убийцу, хотели унизить Македонию. Убийца мёртв, но живы заговорщики. Их мы найдём. Никто не уйдёт от нашего возмездия!

Раздались призывы к мести, но они быстро умолкли. Прерывать оратора не в македонских традициях. Полководец продолжал:

– Враги надеялись застать нас врасплох, посеять хаос, чтобы в удобный момент напасть на Македонию, не дать землепашцам трудиться на полях, охотникам – добывать пропитание семьям. Сегодня мы назовём имя нового царя, а завтра он поведёт нас на злейшего врага – Персию.

Войско горячо откликнулось на призывы уважаемого военачальника; всколыхнулось, словно море от напора ветра:

– Каран, сын Филиппа, будет царём!

Со всех сторон донеслось:

– Каран – младенец! Ты хочешь Аттала на престол? Не быть Атталу царём!

– Александр, старший сын Филиппа! Он законный наследник! Александра царём!

– Не хотим детей Филиппа! У Аэропа Линкестийца четверо сыновей – храбрейшие воины! Любой достоин того, чтобы стать царём македонян!

– Не связывайтесь с линкестийцами! Они разорвут Македонию на княжества! Доверимся Александру, сыну Филиппа!

– У Александра мать эпирянка! Она ненавидит Македонию, так и воспитала сына!

– Не нужен сын эпирской Эриды*! Его воспитал афинянин, от Афин одни нам беды!

Им вторили невдалеке:

– Не хотим распрей и раздоров! Не хотим Александра!

– Филипп затеял войну с Персией, а персы хотят дружить с Македонией! Александр – враг мира!

Каждый кричал своё, и необязательно, чтобы его воспринимали остальные. Никто никого не пытался убеждать, но из выкриков в итоге определялось мнение большинства, после чего большинству позволялось подавлять рвение меньшинства любыми действиями… Таков издавна установленный порядок проведения Собрания военной элиты в Македонии.

Войско продолжало шуметь, не позволяя ни одной из сторон определиться в главном претенденте на престол. Волны возбуждённых голосов перекатывались с места на место и со временем становились громкими, решительными и злыми по отношению к выбору соперников, не давая возможности усомниться в правильности выбора большинства. Слышалось всё отчётливей:

– Кто выиграл сражение у Херонеи? Александр! Он наш царь!

– Верно! Кто за братьев из Линкестиды, тот клевещет на Александра!

Отдельные возгласы переросли в чёткие призывы:

– Персы подкупили сыновей Аэропа! Они предатели! Сын Филиппа поведёт нас на Персию!

С разных сторон тут же радостно подхватили:

– Линкестийцы подослали убийцу к Филиппу, они убьют его сына, нашего царя! Смерть линкестийцам!

– Смерть предателям!

Управляемые сокрытыми силами звериные эмоции вырывались из недр бушующего воинства, выплескивались наружу через край допустимости. Призывы к мщению, убийству линкестийцев множились, как и к поддержке Александра. Неожиданно царевич боковым зрением увидел, как вокруг него расширилось некое свободное пространство, указывающее на то, что он оказался в центре главного события. Ещё немного, и войско сделает выбор…

Мелькнула мысль, он обязан сказать им такое, что заставит принять необратимое решение в его пользу. Воинская масса уловила его желание и смолкла. Тысячи глаз устремились на него с немым вопросом: кто ты, с чем пришёл к нам? Что обещаешь?

Побледневшее лицо Александра выдавало волнение, но усилием воли заставил себя быть выше толпы. Подхваченный неведомой силой, он легко вскочил на возвышение. Охватив взглядом наполненную войском долину, нашёл слова, понятные каждому воину:

– Македония печалится о царе Филиппе, коварно убитом врагами Македонии. Я его сын, но и вы его дети. Вот почему говорю – вы мои братья, а я только младший из вас! И как младший брат я не имею права главенствовать над вами, об этом даже не мыслю!

Александр говорил уверенно, так, как учил Аристотель, рассказывая об искусстве овладевать умами людей, убеждать в своей правоте. Наставник полагал, что убеждение способно завладеть телом и душой человека, так как речь, убедившая его душу, заставляет подчиниться сказанному, делает его рабом по доброй воле, а не по принуждению.

Молодые воины и ветераны, опытные командиры и мудрые военачальники с изумлением и радостью прозрения смотрели на царевича, слушали и уже доверялись ему. Он говорил:

– Прошу вас, изберите из своей среды того, кто всех лучше и мудрей, и пусть он правит нами, народом, как наш общий отец. И пусть он бережёт Македонию и будет всем примером добродетели и беспорочности! Назовите его имя, и ваша воля станет для меня окончательным решением в отношении моей судьбы! И пусть то, что для вас будет светом, будет светом и для меня, что для вас будет во вред, будет во вред и мне!

Едва царевич закончил говорить, из тысячи глоток исторглась их воля – громко, будто громы прокатились в поднебесье. Их отзвуки услышали в Пелле:

– Александр, сын Филиппа, выше всех нас! Лишь ты можешь быть нашим царём, Александр! Говори, что согласен! Обещай быть нашим царём!

Александр не поддался соблазну; он говорил ещё и ещё, ожидая, пока его не попросит большинство. Он обещал:

– Я благодарен вам за доверие, а если вы не раздумаете, если выберете меня царём, в Македонии ничего не изменится. Как при царе Филиппе, лишь у вашего царя изменится имя. И могущество Македонии, и порядок, установленный моим отцом в Элладе, и надежды македонян на новые победы останутся прежние! Я обещаю это вам, как вы требуете!

Уверенность придавала ему невиданную прежде силу голоса, каждое слово будто чеканилось в золотой монете:

– Я клянусь всю жизнь идти честным и справедливым путём! Клянусь жить для блага всех македонян и быть на страже прав народа, ибо нет прощения тому царю, кто готов ради своих целей растоптать всех и превратить в прах свои же города и страны!

Войско услышало речь не юноши, а мужа. Всем стало понятно – вот он, царь македонян! И войско откликнулось почти единогласно:

– Александр, ты наш царь!

* * *

В ожидании сына Олимпиада с тревогой поняла, что дворец подозрительно опустел. Исчезли царские советники, вельможи, секретари, часть слуг и охрана. Время шло, а имя нового царя никто не знал. Гнетущая тишина поселилась в гулких помещениях.

К вечеру царица, устав от предположений, изрядно переволновалась. Неожиданно послышался дальний шум, неясные голоса. Звуки нарастали. Громкие возгласы совсем рядом. Пугающий топот ног…

Переживания за сына и за себя легли на царицу нестерпимой усталостью и тревогой. Лицо её осунулось и сразу постарело. У Олимпиады похолодело внутри: сейчас сюда ворвутся сторонники нового царя, и её обезображенное тело выволокут на осмеяние разнузданной толпы… Победитель не оставит в живых ни мать, ни сына…

От резкого рывка широко распахнулась дубовая дверь. Александр! Его лицо излучало ликование!

– Слава Зевсу, я – царь! – сходу выпалил он и упал навзничь на покрытую ковром софу. – Устал невыносимо!

Мать, скрывая следы недавнего переживания, счастливо заулыбалась. Присела на край софы.

– Я верила, что мы победим, – тихо произнесла она, с нежностью касаясь ладонью головы сына. Глаза её сверкнули, выдавая горделивые мысли.

Он резко приподнялся.

– Ты не поняла! Я – царь!

Олимпиада заторопилась объясниться:

– Но ты мой сын, а я твоя мать. Мы – семья. – Она нервно хрустнула длинными пальцами. – Александр! Я горда тем, что тебя избрали царём македонян. Но говорить о победе рано! Вокруг враги! Мы вместе подумаем, как избавиться от них, не проявляя жалости, но тихо и незаметно. Чем скорее это случится, тем скорее все поймут, что в Македонии появился настоящий правитель.

Александр приподнялся на софе, присел в раздумье. Раздался короткий стук в дверь; поспешно вошёл Гефестион.

– Войско не расходится! – выкрикнул он в возбуждении. – Возмутились против сыновей Аэропа, заговорщиков! Аррабея, Геромена и Неоптолема сразу закололи мечами. Тела хотят сжечь, пепел разбросать на могиле царя Филиппа. Младший из линкестийцев сбежал. За ним кинулись, ищут повсюду.

Олимпиада повернулась к Гефестиону:

– Найди и убей!

Сын остановил её:

– Не торопись! Что люди подумают обо мне, если первый день я начну с убийства? Хватит на сегодня жертв! Но найти беглеца необходимо, хотя бы ради моей безопасности.

Олимпиада словно не слышала; голос сорвался в ярость:

– Гефестион! Если ты друг моего сына, исполни просьбу его матери!

Появление Антипатра остановило Гефестиона.

– Александр, к тебе моя просьба, выслушай одного человека, с которым я пришёл, а уже потом решай как царь, – загадочно произнёс он.

Советник вышел и тотчас вернулся с юношей, щуплым на вид, едва не подросток; страх на лице выдавала совершенная бледность, пальцы на руках мелко тряслись. Гефестион воскликнул:

– Да это же младший Александр, Линкестиец!

Юноша кинулся в ноги Александру, обхватил руками его колени.

– Царь, защити! – в отчаянии вскричал он. – Я не понимаю, почему меня хотят убить! Я отроду не желал смерти твоему отцу и тебе! Я не хотел быть царём! Ты – избранный царь македонян! Спаси, не позволяй убить меня, безвинного!

Юноша зарыдал, униженно и громко, не отпуская колени Александра. Олимпиада, злорадно улыбаясь, выжидательно смотрела на сына. Антипатр и Гефестион замерли, не предполагая, чем всё закончится.

Александр поначалу растерялся и невнимательно слушал вопившего от страха юношу; даже брезгливо попытался оттолкнуть его. Но тот не расцеплял рук, понимая, что от этого зависит его жизнь…

Только что избранному царю пришлось лихорадочно думать – отдать несчастного и, конечно, безвинного тёзку на растерзание и тем исполнить желание матери или проявить милость. Хотя последнее неизвестно, чем могло закончиться. Троих сыновей Аэропа уже нет, нетрудно прикончить последнего – удобный случай… Оставить жить? У этого Александра, как и у его отца, остались влиятельные друзья; они будут благодарны, если царь оставит его жить. Дружеские связи и царю не помешают, а разделаться с ним можно всегда…

Антипатр, догадываясь, о чём думает Александр, негромко произнёс:

– Я посмею напомнить, царь, что этот милый юноша женат на моей дочери. А в моей преданности сомневаться тебе не приходится.

Александр понял, что первый царский советник не одобрит, если с Линкестийцем случится плохое. Делая вид, что не замечает возмущённого лица матери, он положил руку на голову юноше и миролюбиво произнёс:

– Я верю тебе. Встань! Я друг тебе, будь и ты мне другом.

Крепкая рука

Возведение на престол прошло с соблюдением ритуала македонских предков. На Александра возложили золотой венец, а первый советник Антипатр вручил массивное золотое кольцо-печатку – традиционный символ царской власти. Глашатаи разнесли весть о новом царе до отдалённых границ Македонии. Воспрянувшая духом Олимпиада уговаривала сына отметить событие торжествами с шествиями горожан и жрецов, театральными спектаклями и атлетическими состязаниями, но получила отказ. Лишь в храмах Пеллы совершились богатые жертвоприношения, а для народа организовали уличные развлечения: представления музыкантов, фокусников, канатных плясунов-невробатов и борцов. К вечеру на городской площади расставили столы с угощениями от царя – вином, мясом и хлебом.

В греческих городах и Персии, когда узнали имя нового правителя Македонии, отнеслись сдержанно, а то и с недоумением – молод! Куда несмышленому сыночку до матёрого царя Филиппа!

* * *

С первых дней Александр попал в водоворот внешних и внутренних событий, требующих немедленного вмешательства. Горные македонские области, усмирённые Филиппом, сославшись на неправильный выбор Собрания, объявили о неподчинении Пелле, грозили возвратом к суверенитетам. И греческие города, ранее изъявлявшие покорность прежнему царю, или хотя бы лояльность македонскому режиму, не спешили в Пеллу с поздравлениями. Заняли выжидательную позицию. Из Персии приходили сообщения, что затевается новая война, направленная против эллинов. Хрупкое политическое равновесие, достигнутое за двадцать лет Филиппом силой оружия и ловкой дипломатией, сокрушалось день ото дня. К тому же Олимпиада чуть ли не каждый день внушала сыну, что, пока жив хотя бы один претендент на престол, он в опасности. Антипатр не отставал от неё, намекал, что недавние соперники не забудут унижения.

Молодой царь соглашался с доводами. Оставалось разобраться, кто представляет угрозу и как, не вызвав подозрений, избавиться от людей известных и влиятельных. Нужен предлог, и лучше, чем обвинение в заговоре против царя Филиппа, повода не находилось! Вдохновляло обстоятельство, что македонский народ во все времена ожидал от царей проявлений силы и решимости. Иначе кому нужна слабая власть?

Аттал – первая цель. Если его не убрать, остаётся в силе его притязание на опекунство Карана, малолетнего сына Филиппа. При поддержке своего дяди молодая вдова Клеопатра остаётся царицей. Антипатр прав, при таком раскладе Клеопатра тоже подпадает под подозрение о заговоре против Александра…

Слабоумный Арридей, сводный брат Александра по отцу, не претендовал на царствование, но заговорщики в подходящий для них момент захотят использовать его…

Аминта, племянник отца, опасен тем, что придворная знать, ненавидевшая Олимпиаду и заодно её сына, имеют виды на него. В своё время Филипп при поддержке войска отобрал у него престол…

С кого начать? И как это сделать? Найдя удобный повод, чтобы выяснить мнение Антипатра, Александр начал без обиняков:

– Благодаря усердию отца Македония обрела могущество, заслужив уважение соседей. В Греции наступил мир, города не воюют между собой. Персия осторожничает, её цари не столь агрессивны. Мы понимаем, кто нам друг, различаем врагов. Но среди македонян есть люди, кому это не нравится, кто готовит удар в спину. Как быть с предателями?

Советник не сомневался, что Александр затеет подобный разговор.

– Ради могущества Македонии царь Филипп поступал решительно и жёстко, чем приобрёл и собственную славу. И ты не допускай промедления, если уверен, что твои действия необходимы.

– Кого мне следует остерегаться?

– Аттала, но тебе его трудно достать. За полгода до смерти Филипп отправил его с передовым отрядом во Фригию*. Он должен закрепиться и ждать подхода основных сил и оттуда начать войну с Персией. У Аттала под началом храброе войско. Его любят, в обиду не дадут.

Александр налился холодной яростью.

– Я не собираюсь убивать его на глазах войска. Мне нужны доказательства предательства против Македонии.

– Мой осведомитель в Афинах сообщил, что Аттал не так давно отправил из Фригии верного слугу с тайным письмом к Демосфену*, злейшему врагу твоего отца и Македонии. Демосфен призывает афинян и население других греческих городов совместно выступить против тебя и Македонии. Мне известно, что персы обещали Афинам много золота за смерть Филиппа.

В тот же день царь послал в Азию отряд под командованием Гекатея, доверив ему тайное поручение: арестовать Аттала и доставить в Пеллу. Будет сопротивляться, убить, но не допускать кровопролития между воинами. Затем произошло событие, которое можно назвать волей богов. Через три дня после отбытия Гекатея к Александру явился гонец Аттала с письмом. Царь после трапезы* развлекался с другом Гефестионом тем, что по очереди читали на память стихи Гомера, «на десерт», как они шутили. Услышав от секретаря Эвмена, чьё письмо, Александр брезгливо отдёрнул руку.

– Положи на стол. Я занят.

Эвмен пожал плечами и вышел. Когда дверь закрылась, Александр неожиданно вскочил с ложа, схватил запечатанную тубу с посланием Аттала и подал Гефестиону.

– Прочитай! – Заметив удивление друга, успокаивающе добавил: – Читай, читай, от тебя нет секретов.

Пока Гефестион читал вслух, царь выказывал полное безразличие, словно письмо пришло от покойника:

«Аттал – царю Александру! Хайре! Твой отец отправил меня и Пармениона* в Азию. Он не сомневался в моей доблести и верности престолу. Я готов служить тебе во благо могущества и процветания Македонии. В залог своей преданности передаю письмо Демосфена, который предлагает мне измену, желая твоей смерти за золото персидского царя. Зевс свидетель, Аттал не изменял царю Филиппу, не изменит царю Александру и Македонии!»

– Что скажешь, друг мой? – с усмешкой спросил Гефестион. – Срочно посылай во Фригию гонца, чтобы вернуть Гекатея. А то много шума получится!

Александр ответил не сразу. Потянулся телом, как на разминке перед дракой, посерьёзнел.

– Пусть случится так, как сразу решено. Письма я не получал, и ты его мне не читал. Всё! Для нас Аттала уже нет. Выпьем за упокой! – понизил голос до шепота. – Письмо сожги. И с Дарием*, придёт время, разберёмся.

Гекатей возвратился через месяц. Сообщил в подробностях: Аттала закололи во время сна в его палатке. Войско, узнав о смерти командира, вначале взялись за мечи, но Парменион, который командовал конницей, успокоил и призвал дать клятву верности сыну царя Филиппа.

Тело Аттала доставили в Македонию. Родственники захоронили его в родовой усыпальнице; никто вслух не говорил о причинах смерти, но затаились в обиде на нового царя. Чтобы в будущем не случилось ничего плохого с царём, он распорядился любыми путями освободиться от мужчин рода Аттала. После этого происходили странные вещи: каждый умирал от странных болезней и невероятных случайностей. Скоро получилось, что мстить за Аттала некому…

Очередь Аминты настала после того, как в Пелле появились слухи о том, что он жалуется на несправедливое отношение к нему со стороны нового царя. Однажды горожане узнали, что двоюродный брат Александра во время тренировочного боя с учителем наткнулся на собственный меч, по неосторожности…

Вслед за ним малыш Каран, сын Клеопатры от Филиппа, простудился, гуляя с няней на свежем воздухе, заболел и захлебнулся в кашле… Не успели македоняне осознать важность последней печальной новости, как в кабинете Александра появилась его мать. Не трудясь прятать улыбку, она радостно выдохнула с порога:

– Клеопатры нет!

– Что случилось? Кто посмел?

– Повесилась от горя.

Глаза Олимпиады светились нескрываемым счастьем, давая Александру возможность догадаться, что произошло на самом деле. Но он всё же спросил:

– В чём причина?

– А в том, что после смерти сыночка умерла дочь.

Олимпиада произносила каждое слово с наслаждением, словно пробовала божественный нектар. Довольная произведённым впечатлением, она удалилась, как уходит со сцены незаурядный актёр после заключительного акта греческой трагедии.

Александр послал за служанкой, сопровождавшей хозяйку к Клеопатре. Перепуганная рабыня рассказала, что Олимпиада велела взять какой-то ларец и идти за ней. В спальне Клеопатры, которая в этот момент оплакивала сына, Олимпиада сказала ей: «Милая, вот три подарка от меня. Возьми, что понравится». В ларце находились три предмета: кувшинчик, верёвка и кинжал. Клеопатра взяла верёвку, но прежде налила из бутылочки в чашу, отдала малютке-дочери; она возлежала у матери на коленях.

Александр пожелал объясниться с матерью, но его отвлекли срочные дела. А через несколько дней он понял, что в ближайшем окружении у него нет соперников, что означало одно – теперь царствовать будет без оглядки!

Череда странных расставаний с жизнью бывших соперников Александра по престолу не вызвала в Македонии больших возмущений и кривотолков. Молодой царь догадался, что народ полюбил не его, а уверенную власть, пусть временами жестокую. Народ готов подчиняться воле царя, когда всё, что выгодно, то и разумно.