Текст книги "Будьмо (СИ)"

Автор книги: Анатолий Рогаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Невероятно, но факт! Нас с Софьей зомбировали!!! И мы с ней вдвоем месяц назад здесь в моей постели провели свою первую внебрачную ночь.

Боже ты мой, до чего же мы все теперь стали беззащитны!! Если так можно нами манипулировать.

А я, как дурень, после той ночи битый час утром крутился голым перед зеркалом отыскивая на себе подряпину измазавшую в кровь мою не всегда бывавшую белоснежной простыню.

Интересно сохранилось в Софьиной памяти, хоть какое-то смутное, на уровне сновидений, воспоминания о той ночи или нет? А может в моей берлоге сохранились хоть какие-то следы Софушкиного пребывания здесь? – неглупые мысли иногда все же посещают и мою ветреную голову.

И я взялся (это в третьем часу-то ночи!) за обыск и попутно за уборку всего студенческого жилья. Которое, в отличии в от подконтрольной, а значит и денежно – оплачиваемой, мне территории я не сильно баловал своим вниманием.

Тут бутылки с под пива, полупустая пачка “ЭлЭм” да посох, которому до сих пор я ни как не мог найти пары – вот и весь небогатый улов, который я выудил из под своей кровати.

Но вот в пространстве между кроватью и все еще холодной, несмотря, что уже ноябрь на носу, батарей отопления, я обнаружил прелестного персикового цвета бюстгальтер, который до сих пор хранил в себе сладко – дурманящий запах Софьиных духов. А на довольно таки больших чашечках следы то ли ночи, то ли моих не очень аккуратно вымытых “лап”. (Если за мной такой грех – каюсь. Так что мойте детки хорошо руки ибо когда вы вырастите большие, то не дадут вам девки лапать грязными руками.)

Довольный успехом поисков я оставил доуборку своей “берлоги” на потом и поклавши свою находку под подушечку моментально уснул.

А сны? Смотрите свои сны. Нечего по чужим “окнам” подглядывать. Слава богу, я жил не “за стеком”.

В моей комнате под лестницей было лишь одно окно да и то оборудованное ролетами.

Так что в любое время дня и ночи можно было начинать “читать” сказки Шахиризады. А может так и было первоначально задумано?

Ведь не даром же существует такой анекдот :

Вопрос: “Что думает жена профессора, сидя на … “коленях” у слесаря? Ответ: “Ум хорошо, но не сгибаемые “колени” лучше.

А слесарь-сантехник, сторож и дворецкий – это все представители одной профессиональной гильдии: производителей.

5 глава

На следующий день, чтобы не спугнуть Софью раньше времени, я старался держаться от нее подальше, да и она не искала со мной встречи.

Но не Софья сегодня правила балом, ибо она нынче была “дичью”, а я охотником.

Который ее и подстерегал (стоя за приоткрытой дверью своей каморки), когда Софья Лещинская возвращалась с дамской комнаты.)

“Припудрить носик” – так это занятие называется в голивудских кинофильмах. (Но это когда еще терпеть можно, ибо лучше потерять “имидж”, чем мочевой пузырь.)

– Нам надо поговорить, – выскочивши из-за двери, как бес из табакерки, перегородил я дорогу Софье и не давая возможности улизнуть.

Легкий румянец девичьих щек враз стал гуще:

– Нет! Нам говорить не о чем. И освободи и не немедленно мне проход… или я закричу, – звенящим голосом предупредила меня невольная пленница. Но изрекаемая угроза явно относилась к разряду: “Попугаем Ваню походом в женскую баню.”

– Дура ты, дура! – пожурил я по душевно-домашнему, как жену Софью. – У меня к тебе дело серьезное, а у тебя одни глупости в голове. А вдруг ты уже беременна?!

– Откуда ты знаешь про задержку? – зарделась красная девица до кончиков волос.

Меня словно обухом по голове огрели и я пошатнувшись, стал тихо по стеночке сползать на пол. Слава богу, Софья вовремя поддержала. (Видно все же не зря в нашем вузе для девчонок курс медицинских сестер ввели.)

– Нет – нет, – попытался держать я марку, но ни ночи, ни язык что-то меня не слушались.

– Да на тебе лица нет, – не согласилась со мной моя заботливая и тут же выписала мне “больничный лист”. – Тебе в постель надо.

Наконец-то дельное предложение и мы, поддерживая друг друга, зашли за перегородку ведущую в мои “апартаменты”.

Я украдкой мельком взглянул по сторонам. Софья тоже.

Но рядом со мною на постель и даже на предложенный стул, моя гостья сесть категорически, увы, отказалась. И весь пересказ моего “сна” и мои выводы выслушала стоя.

Я был красноречив как Цецерон и убедительный как Шерлок Холмс. Но, увы, того, что в тот судьбоносный для нас день мы, почему-то не дождавшись своей очереди сдачи зачета Эммануилу Исааковичу, ушли ко мне в коморку, Софья не помнила.

Вообще она не помнила абсолютно ничего: ни дня, ни месяца, ни зачета, ни даже самого Эммануила Исааковича.

Я опешил:

– Ты что не помнишь, кто нам читает основы психологии?!

– А ты что думаешь, что я стану себя еще всякой ерундой загружать, зазубривая на память все наше “политбюро”?! – по более меня убедила Софья и мой словесный поток в миг иссяк.

Я растерялся, но не сдался.

– А что в этой комнате происходило, ты хоть помнишь? – спросил я с надеждой.

– Нет, не помню. Но только не надо мне снова пересказывать свои сексуальные фантазии, – предупредила меня моя целомудренная и расцвела как маков цветок.

– Не надо рассказывать – начнем показывать, – и я предъявил бюстгальтер для опознания. (Он явно был ручной работы и не покупался на киевской барахоловке. Да и навряд ли Софья знала, что это и где это.)

– А почему ты думаешь, что он мой? – мельком взглянув на оный предмет и, стараясь не смотреть мне в глаза, спросила моя упрямая дама.

– Твой! Твой! – уверенно заявил я, ибо сегодня днем (сам себе уже не доверяя) визуально перемерил бюсты всех своих однокурсниц. (“Альпинистам” скоро не куда будет уходить, так как “горы”, увы, исчезают.)

– А может ты его у меня украл?! – сделав частичное признание своей личной собственности, продолжала изворачиваться Софья.

– Как?!

– Я откуда знаю. Ты ведь постоянно со мною рядом крутишься, – чуть не сделала Софья своей ложкой из меня пришибленного.

– А Ваську с Генкой из “Славянского союза” помнишь?

– Помню! – радостно и наконец-то осмысленно засветились глаза моей гостьи. (Вот что значит спросить по сути: Васька и Петька ребята рослые, ребята видные.)

– А помнишь как в день зачета, тогда еще к нам в Киев московский “Спартак” приехал, они шли по коридору и дурачась орали: “Спартак” чемпион! “Спартак” чемпион!..

И снова ударил гром. И снова нас бросила друг к другу.

Но теперь наваждение не было столь зомбическим и мы при желании уже могли контролировать свои чувства.

Я нежно и бережно обнял свою Софью за плечи, а она немного помедлив неумело сплела свои руки у меня на шее и поцелуй все никак не мог растаять у нас на губах.

А когда в легких кончался воздух и мы на какой-то миг отстранились друг от друга, в моей коморке раздавался счастливый шепот: “Спартак” чемпион! “Спартак” чемпион!

И весь вечер и за полночь там сверкали отблески то ли молний, то ли свечей, а может то были любовные стрелы брошенные на произволящее уставшим их метать амуром.

…

Гром же грянул на следующее утро.

Марья Станиславовна на работу раньше десяти никогда не приезжала.

Сегодня же она явилась первая и в восемь часов утра.

Я как прилежный “привратник” поспешил перед начальством двери открыть. И чиннопоклонно пожелать: “Доброго утра!”

А она молча подошла ко мне вплотную и вдруг, ни с того ни с чего, неожиданно врезала мне звонкую, а главное сильно болезненную пощечину.

За что?! – опешил я от такого “здрасти”.

За Софью!!

А вы-то здесь причем? – удивление мое было искренне и неподдельное.

Ты фамилию сою хоть знаешь? Дубния ты стоеросовая!! – быстро врубившись, (все таки не все у нас начальники тупоголовые) с нескрываемым сарказмом поинтересовалась Марья Станиславовна.

Нет, – чистосердечно, как на экзамене, признался я.

Лещинская, если тебе это о чем-то скажет.

Так вы Софье сестра… О, нет! Не может быть, – схватился я за голову и даже, если бы у меня разом разболелись все зубы, то мне, наверняка, было бы легче.

Я ведь предупреждала…, – уже тихо и печально проговорила мать моей Софьи и болезненно сгорбившись направилась к лифту.

И я не стал ее удерживать.

…

Произошла преждевременная утечка информации. Но Софью я, честное слово, даже и не подумал. И не потому что жена Цезаря выше подозрений, а оттого что эфемерное чувство любовь предполагает единство души.

И оказался прав.

После недолгих поисков (“великие умники” вероятность таковых видно вообще не брали в расчет) я в своей спальне обнаружил аж два подслушивающих устройства.

Одно из которых, хотя и не имело инвентарного номера, но явно принадлежало конторе, на которую работали два Степана да и я разумеется, тоже, как не крути.

“Напарнички” обо мне не забыли “позаботиться” и подстраховали на всякий случай”, – сделала я для себя не лицеприятный вывод.

Да и их супротивнички тоже.

“Пришла пора расставить все точки над “и”, – подумал я со злостью наивно веря в конституционность прав и какую-то хоть мизерную значимость простого человека.

И засобирался на встречу со своими “связными”.

Так как по известной причине отпроситься у Марьи Станиславовны я сегодня не мог, то решил прогулять занятия самым наглым образом.

“Семь бед – один ответ”, – резонно решил я и направился к выходу. (Нечисто забывши из-за триволнений, что залучившись помощью компьютера да и даже без оного подделать справку от врача для меня было плевым делом. Как потом оказалось такая “способность была в нашем роду наследственной и мой прапрадед подобным образом, естественно без современных подручных средств, подделывал женушкину подпись на своих долговых обязательствах, а после революции стараясь замести следы своей дворянской фамилии в царский паспорт вписал дурацкую приставку.)

Но у самых дверей меня перехватила секретарь ректора Лена – “стрекоза” или “Анка – пулеметчица” получившая такие прозвища от студентов – острословов за умопомрачительную скорость набора компьютерных текстов.

Иван, ты куда? – у нее никогда не хватало смелости назвать меня по фамилии.

За кудыкины горы, – сердито ответил я от досады, что не удалось улизнуть незамеченным.

Вот и хорошо, – нисколько не смутившись от такого приема искренне обрадовалась Лена. – Как раз по пути и пакет срочный доставишь. (По выяснившихся попозже причинам меня попросту решили на время убрать из стен родной альма-матер.)

А я что еще принят на полставки посыльным? – заартачился я так: для проформы, а в душе обрадовался, как дурачок: “Прогул отменяется! Имею законное основание на пропуск занятий”.

Да я в такую даль и за полдня не доберусь, – взглянув на указанный на увесистом пакете адрес, попытался я обеспечить себе алиби на долгое отсутствие.

А тебя никто и не торопит. И, к твоему сведению, туда с пригородного вокзала электрички ходят. Я, правда, расписания не знаю. Но, если и это тебя не устраивает, то можешь взять такси, – напоследок еще и сиронезировала Лена. И посчитав свою миссию выполненной, крутнулась на своих высоких каблучках и стали быстро удаляться в сторону лифта.

А кто мне такси оплатит? Может – ты?! – пытаясь отыграться крикнул я вдогонку. Но Лену студенты не интересовали и мне ответило лишь слабое эхо.

Впрочем Лена – “стрекоза” меня не интересовала, с некоторых пор.

Вот та, которую мне чертовски хотелось увидеть, сегодня почему-то сильно опаздывала.

“А вдруг я ее проворонил?” – мелькнула у меня призрачная надежда.

И я поднялся на второй этаж и чуть приоткрыв двери, заглянул в аудиторию, где у нашей группы уже началась первая пара.

Но Софьи на занятиях не было.

И не солоно хлебавши в не наилучшем настроении подался из Академии на заранее уговоренное по телефону место встречи со Степанами.

Мои напарнички меня уже ждали сидя во все той же неприметной “девятке”.

Но радости на их лицах не было. На моем тоже.

Кто меня сдал? Вы? – не стал я с ними цацкаться.

Садись в машину и не возникай, – невозмутимо проговорил Степан – майор и я скрепя сердцем последовал его совету.

А теперь слушай внимательно и все хорошенько мотай на ус, если не хочешь в дальнейшем иметь большущие неприятности, хотя ты и так в дерьме по самые уши…

Какие неприятности?

А переспать с дочерью самого прокурора, это думаешь лишь одни удовольствия.

Софья дочь Самого…, – и мене даже воздуха в легких не хватило.

А ты не знал?

Не знал.

Не знание законов не освобождает от ответственности, – пробудил сидящий за рулем капитан совсем уж по-ментовски.

Я был зомбирован, – воспользовался я правом на самозащиту.

А второй раз? – раздавили меня, как блоху, всезнающие Степаны.

Мы любили друг друга, – вырвалось у меня от отчаяния, но это был уже детский лепет, на который никто просто не обратил снимания.

Тюха-матюха, ты что свою фамилию забыл?! – поставил все же меня на место, после короткой паузы, но уже без злобы и угроз, капитан.

Ну хватит сентементов, – оборвал его майор. – И так. Слушай внимательно! Ты нас никогда и в глаза не видел и никогда с нами не сотрудничал. Усек?! И про зомбирование никому никогда даже не заикайся. А про компаньона Петра Михайловича тебе ж естественно лучше помалкивать. Кстати информация к размышлению. Сегодня утром в своей квартире нашли покончившего самоубийством некого бедолагу-ученого. В предсмертной записке он кается во всех грехах, сдает всех своих подельщиков и утверждает, что чертежи и единственный прибор для резонансного зомбирования людей он, ради спасения человечества, самолично уничтожил. Так что держать язык за зубами надо, чтобы он случайно оттуда не вывалился. К Софье Лещинской я бы тоже тебе не советовал приближаться и на пушечный выстрел, но это твое сугубо личное дело. Я ясно изложил свои мысли?

Яснее некуда.

Вот и отлично. Будь здоров и не кашляй, – и неприметного вида “девятка” скрылась за поворотом, а я еще долго стоял у обочины с приоткрытым ртом и пришибленным видом.

6 глава

Неприятности, как известно, по одной не ходят. Эти стервы каверзные привыкли шляться толпами.

Не успел я после обеда, доставивши пакет начальства по назначению (как там оказалось, это Марья Степановна презентовала свою книгу “Компьютер и управленческие структуры”, которой она была одним из соавторов, своему некогда бывшему шефу) переступить порог родного вуза, как меня встретили как “родного”.

Все кинулись наперебой информировать меня с сочувственным злорадством, что, дескать, укатила твоя Софья за океаном в штаны. Теперь она уже студентка Гарвардского университета.

И даже сообщили, что в честь ее отъезда в одной из укромных дальних аудиторий был дан прощальный банкет для всех однокурсников.

“Жаль, что тебя там, Ваня, не было”, – посопереживали мои “близкие” сотоварищи.

Но я их надежд не оправдал. Волосы себе на голове (и в других местах) не рвал и даже матом не ругался. И они разочарованно поотстали.

Софьина подружка Рита вообще же теперь шарахалась от меня, как от зачумленного. И мне несмотря на обилие информации ничего путного узнать не удалось. (Стервознее гнида оказалась, ох и стервозная! Яблоко от яблони далеко не падает и что можно ожидать от дочери “банного листка” скипера, который ходит постоянно рядом с ним и страстно преданно заглядывает тому в рот. Операторы и те, чувствуя неловкость, стараются, чтобы этот холуенок поменьше попадал в кадр.)

Грудастая же староста, которой за три месяца совместной учебы я даже имени узнать не удосужился, оказалось Светкой и отличным “парнем”.

Когда “хорошие” новости наконец-то иссякли и вокруг меня образовался обычный вакуум, она подошла ко мне и впершись в мою грудь своей, заговорчески подмигнув, сунула незаметно мне в руку плотно сжатый комочек туалетной бумаги.

За тобою должок, – предупредила она не желая признаться в бескорыстии, чтобы не слыть белой вороной в мире нас окружающем.

И ушла не дождавшись ответа, а я не вникнувши в ее слова (ибо был всецело поглощен своими мыслями), как истуканчик, утвердительно закинув головой. (Как на выборах, то бишь, на собраниях).

“Из наших академических общественных туалетов”, – разворачивая послание отметил я “ профессионально”.

“Любимый! Я буду ждать тебя столько сколько потребуется. Целую!!! Твоя Софья. P.S. “Спартак” чемпион!” – было написано губной помадой на мелко гофрированной шелковистой поверхности.

И я вздохнул с облегчением.

Теперь я был готов за своей любимой лететь хоть на край света, но для начала надо было … “вылететь” из Академии.

И я начал сразу же готовить для этого почву.

С вечера я обошел все чаще всего посещаемые преподавателями и нашей студенческой братией ближайшие кафе (на рестораны у меня, естественно денег бы не хватило) и напился вдрызг.

А на следующий день моя неопохмеленная и небритая рожа хорошо промелькалась среди радой всегда тебе услужить “отзывчивой” университетской публики.

Я делал вид, что стараюсь скрыть прилепившуюся ко мне пагубную страсть, но с каждым днем мое лицо приобретало все более синюшный цвет.

Вечерами я блевал, но крепило. Любовь требует жертв. Но хватит ли так меня на долго, вот в чем вопрос?!

К счастью в деканате терпения лопнуло раньше, чем у меня образовалась прободная язва.

Марья Станиславовна тут же организовала себе “командировку” и укатила на недельку в Трускавец. Попить водички ... с водочкой и подлечить порядочно подпорченного родной дочерью и пока несостоявшимся родственничком нервы.

А меня сразу же вызвали в деканат и вручив “волчий билет” выперли с Академии под зад коленом. (Хотя право поступления без экзаменов с нового учебного года в любой другой вуз страны за мной все же оставили.)

Я же для правдоподобности закатил громкий скандал. И воспользовавшись предоставленным мне судьбой случаем выдал правду – матку о своих однокурсниках, но еще более о их “высокочтимых” родителях.

Мои “знания” о бюджетно-финансовых потоках оказались сенсационными даже для видавших виды преподавателей. Но сим откровения вряд ли согласились бы напечатать самая оппозиционно – настроенная пресса.

Но вот будущую нашу управленческую элиту трудно было вогнать в краску, а тем более вызвать угрызение совести. Потомственная преемственность против таких вещей выработала уже иммунитет (который на веки вечные закрепился иммунитетом неприкосновенности народных депутатов.)

7 глава

И стал я вольным. Вольнее вольной птицы. И даже на радостях слегка напился. (Надо же было как-то выходить из более чем недельного запоя.

Раз опекшись на молоке и на воду дуешь. И я решил на всякий случай подстраховаться прежде чем искать возможность для встречи с любимой.

Раз Софья дочь самого прокурора да и мать у нее женщина решительная и властная, то они, убрав свою дочь от меня подальше в недоступные, по их мнению, для меня Соединенные Штаты, может еще и меня, так на всякий случай, поместили под “колпак”.

Я решил немного запутать следы. И последовал мудрому совету своей же пока не состоявшейся тещи.

С такой фамилией, как у тебя, Ваня, в нашей стране карьеры не сделаешь, – доверительно сообщила мне когда-то Марья Станиславовна подписывая приказ о назначении меня ночным дежурным по Академии и посоветовала. – До получения диплома обязательно ее смени. Правда, простых людей твоей фамилией и не удивишь. Все они и так давно уверовали, что в милицию у нас идут одни лентяи, а в начальство одни придурки. Но начальник налоговой полиции, которым ты хочешь стать, с фамилией Дурачок, это все же нонсенс.

Я от своих корней никогда не отрекусь, – твердо я тогда присек всякие посегания на мое пролетарское происхождение.

Возьми тогда, к примеру, фамилию своей матери. Да и настоящие ли это корни? Ведь ваша семейная традиция, о которой ты мне намедни рассказывал: знать обязательных три иностранных языка, – это ведь снобизм чистейшей воды и барские замашки, – усомнилась в правильности моей социальной ориентации дотошная начальница.

Как-то отец мне рассказывал, что его дед имел двойную фамилию, – немного поостыв вспомнил я.

Вот видишь! – обрадовалась Марья Станиславовна за свою интуицию. – Ладно, не будем пока с этим торопиться. До получения диплома еще целых пять лет. И много до тех пор воды утечет. Может ты еще влюбишься, да женишься. Тогда и фамилию жены можно взять. Что не сделаешь ради любимого человека.

Я что похож на еврея? – удивился я.

А ты что антисемит? – враз от чего-то насторожилась Марья Станиславовна.

Нет, упаси боже. Мне наоборот даже импонирует их житейская хватка и неуемная “тягловая” сила.

Какая-какая сила? – вскинула брови в недоумении моя собеседница.

Тягловая. Стоит лишь одному представителю этой братии устроиться на работу в приличную контору, как он туда со временем перетянет не только родственников и ближайших знакомых, но даже уйму может даже незнакомых, но соплеменников.

И что тут плохого? Это было бы большим счастьем, если бы мы украинцы были так дружны, – не согласилась моя начальница с моим трактованием национального вопроса.

А куда ж тогда деваться нам простым без роду, без племени?! – уже открыто сиронинизовал я, видя, что у Марьи Станиславовны явно с юмором не лады.

Ты поляк?

По крайней мере так в графе национальность записано в свидетельстве о рождении. А вас это удивляет?

Нет. Просто у меня бабушка, мать моего отца, тоже полячка, – призадумавшись о чем-то, но ничего не выражающим голосом проговорила Марья Станиславовна и легкий ветерок воспоминаний на миг коснулся наших душ.

Ладно, иди работай. Пустомеля несчастный. А я позвоню Петру Михайловичу и попрошу чтобы он через своего деда генерала – энкэвэдиста, поискал утерянные твои родовые корни,– и не имея привычки откладывать даже малозначительные дела на потом, Марья Станиславовна потянулась к телефону.

...

Петр Михайлович тоже был человеком дела. И где-то недели через две однажды вечером, когда я, припоздавши бежал в студенческую столовую на ужин, он, сидя в шестисотом, но уже теперь черного цвета “Мерседесе” окликнул меня как старого знакомого:

Привет, Иван! Как дела, как успехи?

Хорошо. Спасибо, Петр Михайлович, вам за все...

Ладно пустяки, – оборвал меня хозяин “Мерседеса”, но похвала, как учил меня отец, никогда не бывает лишней.

Мой дед по своим каналам навел справки о твоем прапрадеде. Верно, что он имел двойную фамилию. Еще в царском паспорте он был записан как Дурачок-Романовский. А советский ему уже выдали без опасной по тем временам приставки. (Как потом оказалось мой прапрадед сам себя “Дурачком” записал из чувства предосторожности в те смутные времена.)

Огромное вам спасибо, – еще раз прогнулся я перед своим благодетелем, который ради скуки поджидая задержавшуюся сегодня Марью Станиславовну завел со мною “светскую” беседу.

Я же не в пример ему испытывал цейтнот времени и это не осталось не замеченным.

А куда это ты Иван так торопишься? – не спеша меня отпускать поинтересовался Петр Михайлович вяло и без интереса.

В студенческую столовую. Там салаты “витаминные” бесплатно на общий стол ставят. Зазеваешься, останешься с носом, – сделал я призрачный намек на свою занятость.

Эх, молодость – молодость..., – хотел было Петр Михайлович удариться в воспоминания. Но в это время из дверей Академии величаво выплыла немеркнувшая в своей красе Марья. И мы враз умолкли вперевшись в нее своими взглядами.

Да мы оба восторгались ею, но Петр Михайлович как барин – хозяин, а я же как холоп-завистник.

Мой благодетель это заметил и остался доволен. Он мысленно, что-то прогнал по своим извилинам, затем достал огромное с небольшой чемодан портмоне (зачем столько р–личности если есть кредитные карточки?!) и вынул оттуда сначала: одну, две, а потом неожиданно расщедрившись, аж, целых пять сотен “зелени” и сунул их мне в пуку.

Это тебе на салаты, – проговорил он весело и, бегло скользнув по моей, еще сильнее, чем при нашей встрече в Голом яру, исхудавшей фигуре, хохотнул. – И для поддержки штанов! Ну ладно беги.

И вмиг напрочь забыл обо мне, а поспешил заблаговременно открыть дверцу машины для своей дамы.

...

Вот так я узнал, что я еще и Романовский.

Тогда я ничего не предпринял, приняв эту информацию просто к сведению. (На деньги же выделенные “на поддержание штанов” ни только месяц питался славненько, но и купил две пары отличных джинсовых брюк.)

Но это тогда. А сейчас со своей “засвеченной” фамилией Дурачок я даже боялся влезать в Интернет, чтобы связаться с Гарвардским университетом, отправив электронной почтой весточку для своей любимой.

Удивительно до чего же приманчивое это чувство любовь! Мы с Софьей знакомы были всего-то два месяца. Ну пару раз были в постели. (Если брать во внимание и то зомбическое наше свидание. Ну и сволочи! Такой день у нас украли!)

А ведь, если на это здраво посмотреть, только друг с другом и поговорить не успели.

Но вот сейчас ее рядом нет, а все мысли только о ней.

Прямо зуд какой-то, слава богу, хоть кожа не чешится.

Я даже свой компьютер забросил, а раньше бывало до утра просиживал забираясь в виртуальные лабиринты Интернета. Знание английского, немножко и французского языков такие путешествия весьма привлекательным, но здорово уменьшали мою заначку.

И сейчас мои финансовые возможности весьма оскудели. Унылое же душевное состояние как-то не вдохновляло на физические усилия. И я с большим трудом наскреб по своим сусекам (пришлось даже продать несколько десятков видеокассет) нужную сумму для быстрого получения украинского паспорта с новой фамилией Романовского и его заграничного собрата. (Сделали быстро, но не дешево.)

“Встретимся где-нибудь на нейтральной территории в какой-нибудь безвизовой стране”, – дрожащими руками охватил я в паспортном столе новые документы и с радостным предвкушением предстоящей встречи с любимой помчался домой. (Нет, не помчался, а полетел, ибо даже деньги не отягощали теперь карманы).

Но безвыходных ситуаций не бывает. Правда, я еще никогда не просил денег у отца, считая это унижением своего мужского достоинства, но сейчас уж очень было невтерпеж и я краснея обратился к нему.

Па, мне срочно нужны две тысячи долларов. Не смог бы ты мне их одолжить на время? – еле дождавшись приезда отца с работы, невнятно промямлил я с большим чувством неловкости.

Нет проблем, – и отец пригласил меня на свою половину дома.

Отец наше общее домовладение – бывшую контору селекционной станции – перестроил на замечательный в двух уровнях двухквартирный суперсовременный коттедж. Оставив для маскировки от завистников снаружи нетронутым совестско-типовый фасад, но внутри сделав евроремонт.

Ты, Вася, уже взрослый, – проговорив он два года назад, когда мы праздновали мое шестнадцатилетние вместе с новосельем в обновленном доме. – Ты молод и тебе хочется жить ... Да и я еще не старый и ничто человеческое и мне не чуждо.

И отец протянул мне ключи от моей половины дома.

Отцовская квартира больше походила на антикварный магазин. Особенно было много картин. Именно настоящих картин, а не глянцевых копий. Было много работ старых мастеров (в основном это были “трофеи” бывших фронтовиков вывезенные из Германии и лишь теперь более чем через пятьдесят лет проданные в голодные времена.)

Конечно же были полотна и молодых художников. Мой батя одному из них (чудаку бомжеватого вида) прочил великое будущее и скупал все его картины. Возможно отец обладал художественным чутьем или это просто была интуиция, но никогда ни одно из его многочисленных приобретений после экспертной затем оценки не котировалось меньше чем один к десяти от первоначальной стоимости.

Таких процентов не обеспечит не один банк – резонно утверждал мой отец и всю свободную наличность вкладывал в скупку старины.

Неприкосновенность запасов были лишь деньги, которые он собрал на мое обучение.

Семейная заначка хранилась в надежном сейфе, который был вмурован в стену и сверху прикрывался картиной все того же подающего надежды художника. (Наверное и вправду что-то в нем было ибо каждое его полотно имело свое “лицо” и надолго врезалось в память.)

Вот смотри, – и отец показал мне цифровую комбинацию замка и порядок включения и отключения автономного хитроумного устройства против взлома.

Здесь тридцать пять тысяч долларов. И они все твои и ты можешь распоряжаться ими как тебе заблагорассудится.

Но ведь было же двадцать пять? – приятно удивился я.

Я ведь уже год, как перешел на умеренное употребление спиртного, – скромно напомнил мне отец, явно гордясь собою.

“Десять тысяч в год! И это при том, что мой “старик” ни в чем не привык себя ограничивать”, – посчитал я мысленно и у меня неожиданно возникла замечательная идея.

А как у тебя сейчас с работой? – решил я проверить финансовую состоятельность своей затеи.

Да я же сейчас президент компании! – даже обиделся отец. Ты что забыл?! Я же тебе рассказывал. Меня Петр Михайлович взял под “крышу”. И сейчас у меня одних штатных сотрудников с полтыщи, а сезонных рабочих я вообще счета не ведаю. Вся эта нелегальная работа на сильных мира сего канула в лету. С нового сезона все эти работы в столице будут под неусыпным нашим контролем. Только мы теперь получаем заказы и только мы направляем рабочих.

А какая им от вас выгода?

Мы гаранты качества и честной работы. Я уже налаживаю канал отправки наших рабочих и в белокаменную.

И что рабочие к вам идут? Что сами работы найти не могут? – но молодость и от незнания жизни сиронизировал я.

Бегут! Ведь мы за посредничество и за защиту берем сущие гроши по сравнению с нашими рэкетирами, а тем более с российскими.

А много тебе платят? – прервал я отца не имея ни малейшего интереса к делам его фирмы.

Полторы тысячи долларов, – удивился отец моей меркантильности.

А может и мне поступить где-нибудь за границей на учебу или сначала хотя бы на работу? – не стал я посвящать отца в свои планы. (Я ему еще о том, что вынужден буду поменять вуз, даже пока не сказал.)

А почему бы и нет?! Тысячу долларов в месяц – такой пансион я тебе всегда обеспечу. Даже, если, не дай конечно бог, нашу фирму прикроют.

Пап, ты же знаешь, что я не нахлебник. Мне бы только начальный капитал для рывка. А там я и сам раскручусь.

Ну и ладненько, – отцу импонировала моя самостоятельность.

За такие перспективы не грешно и шампанского выпить.

Полностью батя пить не бросил, но резко понизил градусы своих горячительных напитков. И теперь пиво и шампанское пил в несусветных количествах.

К счастью, дальше хмельного благодушия состояния его души не поднималось. (Видно из-за малой природной вместимости мочевого пузыря.)

Есть еще одно событие, которое тоже не мешало бы отметить. Извини, что не посоветовался, но я сменил фамилию на Романовский. Вот сегодня и новый паспорт получил, – и мне перед отцом вдруг стало не ловко.

Вот здорово! – вдруг искренне обрадовался мой “старик”. – Это ведь наша родная родовая фамилия.

А ты откуда знаешь? – удивился я.

Умирая, мой дед, твой прадед, признался на смертном одре, что он граф Романовский из старинного польского дворянского рода.