Текст книги "Будьмо (СИ)"

Автор книги: Анатолий Рогаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Но это простой наш люд, толпами валил на Запад, за ихними “работными” и безработными ночные горшки выносить.

Но новая бизнес-элита была патриотами: надо сначала у своего народа все до последних портков отнять, а потом уже и самому слинять. Десяток загранпаспортов и личный самолет и лети себе вольной птицей на все четыре стороны хоть до Панамы. (Эх, вы вороны – вороны!!)

А пока– пока дои народа дурака!

Мой же отец Иван Иванович Дурачок, несмотря на свою дурацкую фамилию, дураком не был. И когда в стране начался беспредел и все начали хватать все, что плохо лежит, (как потом оказалось у нас все плохо лежало) отец мой тоже не дал маху. Взял ссуду в своей же селекционной станции, который он же как доктор наук по декоративному садоводству и руководил, и приватизировал все имущество станции, воспользовавшись ликвидацией онной.

Ссуду отец в течении года всю погасил. В общем за мешок (в то время наша купоно-валюта обесценивалась не по дням, а по часам) непригодных и для туалета бумажек мы с батей получили в частное владение в районе правительственных дач добротный двухэтажный кирпичный дом и неограниченные возможности для приработка. (Без бухгалтерских ведомостей и прилипчивых как банный лист налоговых инспекторов.)

Дело в том, что весь некогда закрытый правительственный поселок тоже тихо и мирно (и без лишней огласки) был приватизирован его бывшими и нынешними хозяевами.

Претендентов “на шару” было много. А десяток гостевых дач (предназначавшихся ранее для иностранных делегаций) пущенных с молотка на аукционе лишь только подлил масла в огонь и разохотил амбициозную новую знать.

И возник рядом с правительственными “дачками” поселок-спутник, где олигархи себе хоромы отгрохали еще покруче.

Вот и оказался наш с отцом дом на крохотном перешейке между двумя оврагами посредине между двух сечений сильных мира сего.

А весь окружающий поселки ландшафт с его чудным великолепием был плодом отцовской фантазии и результатом труда рук человеческих. (Но селекционную станцию закрыли, львиную часть земель забрали под новостройку и те человеки остались не удел.)

Но моему отцу повезло, потому что даже в годы смуты, а может именно благодаря ей, талант отца всегда был востребован.

Я же такого таланта не имел, но имел молодые сильные руки да пропуск в оба по прежнему закрытых для посторонних дачных поселка и поэтому и мой труд всегда находил своего покупателя.

Двадцать-тридцать долларов в день для меня заработать было плевое дело. Но природная леность да компьютерные игры делали меня редким гостем в элитарных поселках.

Правда, в отличии от многих своих сверстников я у отца на шее никогда не сидел.

Мопед “Хонда”, укомплектованная под завязку (на зависть самым “крутым” хакерам) моя компьютерная “берлога”, шмотки и частично еда, – все это было заработано и добыто много.

Добыть, потому что на еду мы с отцом не очень привыкли тратиться. Когда мы работали в поселках, хозяева кормили нас, как на убой да такой пищей, что после нее с неделю от борща нос воротишь. В выходные же я браконьерничал втихую на зайцев да серых куропаток.

Но со временем охоту забросил ибо открыл для себя новый способ добычи хлеба насущного.

Окружающие наш отцом дом холмы и перелески были излюбленным местом для любовных утех наших именитых соседей.

Из-за спешки и вечной занятости они и трахались под боком родного дома (ведь народная мудрость гласит: где живешь там не…)

Вот в местах их любовных баталий я частенько (занимаясь по вечерам браконьерским промыслом) находил брошенную выпивку и закуску.

Мы с отцом – люди бедные, а значит и непривередливые и я прибравши и закопавши мусор, как плату за свои труды, нетронутую еду и недопитое спиртное притаскивал домой.

Вот так мы и жили: денег не тратили, а ели и пили.

То ли отец по пьянке проболтался об этом, то ли кто-то заметил, но со временем уборка лесного “дома свиданий” полностью легла на мои плечи.

С особой благосклонностью у приезжих гостей пользовался уютный овражек, который я, после нескольких “случайных” наблюдений, прозвал Голым яром.)

Иногда вместе с остатками еды и выпивки я, для себя лично, находил еще и какую-нибудь мелкую купюру американской “зелени”.

Не брезговал я и оставленной “в подарок” пачкой “Мальборо” или “Кэмэла”. Но вот презервативы даже и дороже пока закапывал… за ненадобностью. (Всему свое время).

А пока я жил как ночной лесной зверек. Многие гости, моих охотничьих угодий ведали о моем существовании, но в глаза почти никогда не видывали.

Вот так я и рос в отцовском доме между двумя осиными гнездами, постоянно находящихся на военной тропе олигархических кланов.

Моя хата с краю и я ничего не знаю, – было не только местом моего обитания, но и моим политическим кредо.

Но видно прав был один известный независимый журналист, (которого все же со временем то ли черт, то ли тщеславие, а может и злость на тупоголосовость политиков, дернули податься кандидатом в народные депутаты) что если вы не интересуетесь политикой, то политика обязательно заинтересуется вами.

Первыми мною, а точнее рабочим местом, которое я еще не ведая того должен буду знать с первого сентября, заинтересовалась оппозиция. То есть те кто проиграл прошлые парламентские выборы, а значит имел “клеймо”: отщепенцев, воров и казнокрадов. Если следовать шахматной терминологии это были “черные фигуры”.

В поле их зрения попал некий ученый: фанат и одиночка работавший во времена СССР в одной военной из очень строго засекреченной лаборатории. А сейчас безработный и пьяница. Опустившийся и озлобленный человечишка. (Кстати о пьяницах. Мой отец был ученым с мировым именем, но работа на правительственных дачах и “дружеское общение” с их хозяевами сделали с отца алкоголиками.)

Оппозиционеры быстренько подобрали ключик к ученому-отшельнику и получили, на их взгляд, отличную возможность для сильного хода.

Но мало ли что там говорит пьяница-ученый и прежде чем стрелять по королям, решили пальнуть по воробьям из разработанного непризнанным гением секретного оружия.

Пусть его дочку трахнет какой-нибудь ничтожнейший из ничтожнейших людишек! Например, дворник или сторож. И пусть она не будет помнить даже, кто ее трахнул, – сладострастным голосом от предстоящей мести человеку, который его уже достал до самых “печенок” приказал вождь “темнокожих” и за дочерью прокурора был установлен скрытый тайный надзор.

Но слежку вели то ли “лохи”, то ли и в правду, в службе безопасности еще не перевелись профессионалы ибо “хвост” был все же замечен.

И секретная депеша легла на стол вождя и “бледнолицых”, то есть того управленческого клана, который нынче был при власти и имел поэтому имидж “бескорыстных слуг народа”.

“Принцесса” в этом году как раз оканчивала спецшколу и должна была “ощасливить” Академию управления своим присутствием.

Для неусыпного наблюдения за ней в степах “альма-матери” и потребовался верный соглядай.

Элитный вуз практически почти на сто процентов комплектовался отпрысками, чьи родители были сливками общества (это то, что остается на дне, если чистую воду слить) и для такой миссии явно не подходит.

Нужна была фигура рангом ниже. Какая-нибудь простенькая пешка.

И “белые” вспомнили обо мне.

Единственная незаполненная клетка, то есть то место, что резервировалось для представителя народных масс, было давно уже обещано мне, как неоднократному победителю республиканских школьных олимпиад.

Но вдруг я, Иван Иванович Дурачок-младший, окажусь “дурачком” и не соглашусь сотрудничать с органами справедливости?!

Решили не рисковать и отозвали разрешение на мое бесплатное обучение.

Послужи “отечеству” и заслужи такую честь! В общем стань на задние лапки и служи. (Да и дрожи: вдруг не понравишься и попадешь в немилость.)

Я же о всех этих превратностях судьбы ни чего не ведал. И когда ко мне явились с предложением о сотрудничестве, не стал артачиться, а поддавшись еще детскому восприятию жизни, как занимательной игре в казаки – разбойники, легкомысленно согласился.

Так я и познакомился с двумя Степанами, с которыми мне теперь предстояло работать в одной упряжке.

Степаны были легки на помине. Стоило мне о них лишь вспомнить, а они уже тут как тут.

Я даже дернулся с испуга, когда выбрался из оврага, а они вдруг вырвали рядом со мною: будто бы из под земли.

Что “очко” не железное!? – по солдафонски просто и “душевно” по офицерски пошутил младший по возрасту, но старший по званию, майор Степан Николаевич.

Нет, но чуть было им не стало! Почему по киллеру мне стрелять пришлось? И какой он к черту киллер, если он компаньон Петра Михайловича?!

Неужели Петр Михайлович в трупе своего подельщика признал во всеуслышание?! – удивленно воскликнул майор, проигнорировав мой первый вопрос.

Не признал. С осторожностью почему-то.

Тайные заграничные счета на двоих.

Вот в чем дело. Там такие “бабки” аккумулировались, что не мудрено, что у зама крышу сорвало и он захотел все под себя подгрести. Но получилось все наоборот. Не без твоей, Иван, между прочим, помощи, – вмешался в разговор старший по возрасту, но младший по названию капитан Степа.

– Это их дела, их разборки, а почему меня мои напарники подвели? – в хмельном упрямстве гнул я про “свою рубашку”.

– У капитана треснул сук, на который он ствол своей снайперской винтовки положил, – встал на защиту чести мундира Степан Николаевич.

– А если бы я поспешил и в землю выстрелил, следуя нашему уговору? – испытал я мандраж задним числом.

– Да я и замешкался на самую милость. На какое-то мгновение, – почувствовав поддержку начальства, стал оправдываться капитан. – Смотрю, а ты ему уже алый бант на грудь навесил… Вот я и не стал стрелять…

– Эх, капитан – капитан, никогда ты не будешь майором, – в хмельном благодушии словами Высоцкого прервал я Степу – капитана.

– Типун тебе на язык! – испуганно проговорил не лишенный суеверных предрассудков и Ворошиловский стрелок и сплюнув через левое плечо, поспешил перевести разговор в более спокойное русло:

Ну как у тебя теперь дела с Академией?

Порядок. Завтра иду документы сдавать. А микрочип нашли? Я его в траву кинул.

Вот он голубчик! – и Степа достал из бокового внутреннего кармана ювелирно-мастерски сработанный под травицу микропередатчик, по которому я и получил команду: “Ваш выход сер!”

Ну хватит лясы точить! Доложи как там все внизу происходило, – перебил подчиненного босс Степан Николаевич.

Не доложи, а расскажи, – обидевшись за капитана, решил я немножко остудить не в меру ретивого шефа, а мысленно продолжил: “Все да не все. Не спеши, майор, губу раскатывать.”

И мастерски, на мой взгляд, срезая острые углы подробно, но сжато выдал требуемую информацию.

Но сотрудники службы безопасности – тертые калачи и их на мякише не проведешь. Так как капитан Степан остался все же чем-то не доволен. (К слову сказать, Степанов я никогда не видел в форме, но мне нравилось величать их по званию. Права, чаще мысленно. Но все равно это облагораживало предстоящую мою миссию. Не стукач я, не сексот, а заброшенный в тыл врага народный герой: разведчик. Так старался я убедить себя и заглушить в душе некое чувство ущербленности возникшее во мне после согласия на сотрудничество с органами службы безопасности.)

Надо было все же рискнуть и к Ивану микрочип подцепить, – выслушав меня, “полиз в пекло попереду батьки”, Степа-капитан.

И появилось бы в Тагащанском лесу еще одно тайное захоронение. Этакая братская могилка из четырех трупов.

Нас бы он не тронул. Мы ведь службы безопасности, – усомнился капитан помнивший еще былые времена.

Тронул – не тронул! Чтобы не рисковать, не надо против ветра писать, – проговорил задумчиво майор и я, вспомнив холодный взгляд олигарха, невольно поежился.

А кто он на самом деле этот Петр Михайлович и кто такая Марья Станиславовна? – поддавшись инстинкту самосохранения, решил я расширить свой “кругозор”.

Петр Михайлович первый муж Марьи Станиславовны, с которым она в дни юности недолгое время состояла в гражданском браке.

И возможно и он является отцом дочери прокурора.

Это все предположение, – майор не любил, когда его перебивали, а вообще мы не имеем права тебе ни чего рассказывать раньше времени. Это может здорово тебе навредить. Ведь актер из тебя пока, честно сказать, не супер. Я это к тому, что врать, не краснея, ты пока что не научился. Так что нужные сведения получишь естественным путем. Как говорится, по ходу пьесы, – вместо информации получил я нотации.

Все что тебе надобно знать на сегодняшний день, так это то, что наблюдать тебе поручается за твоей будущей однокурсницей Софьей Лещинской. И еще помни, Вася, чем больше знакомых, тем больше информации, – поучал меня Степан-майор, это и для нашего нынешнего дела архиважно (чувствовалось, что, будучи еще курсантом, Степан Николаевич добросовестно проштудировал труды Ленина) и для твоей дальнейшей карьеры не будет лишним. Ведь ты попал в самый не только престижный, но и самый элитарный вуз нашей державы. Тамошние студенты все из высших кругов. К ним даже мы не смогли подступиться, – увлекшись “чинопочитанием” брякнул майор не подумавши.

Но подчиненный Степа-капитан оплошность шефа заметил (да и я тоже) и, стараясь не нарушать субординации, вклинился с отвлекающим вопросом:

Степан Николаевич, а кем будет Иван, когда Академию закончит?

Я буду начальником налоговой службы, – заявил я категорично и безаппиляционно. (В бывшем поселке правительственных дач самая “крутая” дача, машины, “телки” и выпивка с закуской была у начальника налоговой службы нашего микрорайона, несмотря на то, что был он “дебилом” от рождения, а еще и с “лошадиной мордой” да огромным вечно урчащим брюхом переваливающимся через ремень.)

Будешь, – не стал разубеждать меня Степан Николаевич, – если от туда друзья помогут, – и он многозначительно указал пальцем вверх.

Возьмем, для примера, моего кума. Мы с ним на одном курсе вместе учились. Так он уже полковник, а я все майор, хотя учился он значительно хуже меня. Но в нашей группе был сынок… в общем одного очень-очень большого чина, так мой кум для этого сынка везде за ним таскал… туалетную бумагу. Тому самому, видите ли, стыдно с собою было такие вещи носить. А жрал и ср… он как добрая лошадь. И вот теперь кум полковник и на генеральской должности, а я все майор и майор… Так что держи, Иван, нос по ветру и сам карьеру сделаешь и нам, даст бог, поможешь на погоны получить пополнение…

Или коленом под зад, – капитан явно был пессимистом.

Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – изрек майор философски и полюбопытствовал. – А что это, Иван, у тебя в пакете такой знакомый звон?

Остатки барского стола. Собрал для отца. Он только вышел из запоя и сейчас мы на мели.

Так ему спиртного сейчас как раз и нельзя, – оживился и капитан.

А спиртного и нет! Мы его все вылакали, чтобы нервы расслабить. Врачи говорят, что стрессы жизнь укорачивают, – учтя науку майор, не могнув и глазом, соврал я. А сам в это время бережно поддерживал выпирающую из пакета бутылку “Абсолют”. – остались одни соки.

Соки для твоего папаши сейчас в самый раз, – враз потеряли служивые интерес к моему грузу и стали прощаться.

3 глава

На следующее утро, свежий как огурчик, (в отличии от отца, я никогда, даже после самой разудалой попойки, не нуждался в опохмелении и словосочетания “встать с бодуна” в моем лексиконе просто не существовало) легко и с приятной пользой для своих мышц я полтора километра до Академии управления отшагал пешком.

Еще и денек выдался чудным. Под стать моему настроению. И будущие перспективы рисовались мне в радужных цветах.

Да это явно был мой день. Ибо в кабинете ректора вуза меня ожидал потрясающий сюрприз: Марья Станиславовна царственно – гордо и холодно – неприступно восседала в столь значительном руководящем кресле.

Стоя у края длиннющего стола для совещаний я вдруг почувствовал себя ничтожным пигмеем и радостное предвкушение сказки развеялось в дом.

Сдайте документы секретарю. Сейчас мне некогда всем этим заниматься, – блеснул в мою сторону васильковый взгляд холодной дивы. – Придете сюда снова ровно в семнадцать тридцать. Я вас ознакомлю с обязанностями вашей работы.

Работы?! А как же учеба? – у меня чуть было не началась нервная икотка.

Вы будете учиться, но и работать, чтобы оплачивать свою учебу, – осыпала меня льдинками Снежная королева и я угрюмо опустив голову вышел вон.

Когда молодых достают, то им или хочется биться, или напиться. Я выбрал второй вариант.

Дело молодое – горе не большое. И до семнадцати тридцати мир для меня снова стал красочным.

В вестибюле вуза было тихо и пустынно. До начала занятий оставалось еще целых три дня.

Широкая беломраморная лестница, почти во всю ширину покрытая ковровой дорожкой и раздваивающаяся на уровне второго этажа, уходила вверх, казалось в поднебесье.

И вот из этой небесной дали вниз изысканно – грациозно спускалось божественное существо: Марья Станиславовна.

Свой утренний строгий брючный костюм она теперь сменила на “простенькое” (долларов за двести) ситцевое платьице. И лучик надежды блеснул в моей душе.

Работы у тебя будет много, – не желая покидать последней ступеньки лестницы и поэтому взирая на меня с высока, начала Марья свой инструктаж хорошо поставленным голосом закаленного в словесных перепалках преподавателя.

Вестибюль, холл, два туалета: женский и мужской, – все это должно постоянно блестеть. А начали еще дежурства ночным сторожем. Спать спи да пожар не проспи! Так что жить будешь прямо в Академии. Здесь под лестницей для дежурного, кроме служебной комнаты с сигнализацией и телефоном, оборудовано вполне сносное жилье: спальня, кухня и даже ванная. Туалет прямо по -коридору и до него рукой подать. Я сама родом из села, так там у нас почти у всех все удобства на улице и ничего...

Все живы и никто в туалете пока не помер, – –“остроумен”, продолжил я незаконченную моей нынешней работодательницей фразу.

С чего начнем осмотр рабочих мест? – Все таким же официальным тоном спросила леди-босс, пропустив мою плоскую шутку мимо своих небольших, но сверку словно срезанных ушных раковин.

С женского туалета, – рассердился я теперь окончательно за столь холодный прием.

Почему с женского? – блеснуло изумленно фиалковое сияние огромных глаз.

Никогда там не был, – ничего лучшего мне в голову не пришло.

Ну что ж с женского, так с женского, – наконец-то покинувши свой постамент, заняла Марья место ведущего. (И я за это ей враз все простил: век бы мне находиться в фарватере такого движения!!)

Но я был молод и горяч. И смог лишь выдержать секунды две призывное покачивание этой прелестной ножки.

Стой! Замри!! – с отчаянной мольбой в голосе хрипло воскликнул я.

Марья – умница встала как вкопанная.

Я быстро приблизился к ней и упавши на колени, дрожащими руками приподнял подол платья. И наградил оба эти восхитительные полушария разделенные лишь узкой белой лентой горячими звонкими поцелуями. (Неземное наслаждение: сладкая парочка!)

Сумасшедший! – залилась Марья счастливым смехом. – Тебя непременно нужно показать врачу.

Меня излечат и постельный режим, – я уже сутки как стал мужчиной и теперь сам себе мог назначить лечение.

И я снова как вчера, но теперь словно перышко подхватил Марью на руки и бережно понес враз обмякшую назад под лестницу.

Мебелишка в моей новой квартире была не супер, но вот кровать – настоящий секадром.

Все снова возвратилось на круги своя.

Снова времени не хватило на раздевание. Снова я сгорел быстро, как свеча. Но сегодня мы горели вместе: в мучительно-сладком пламени страсти.

А потом? Небо покачивалось за окном…

Не сносить нам с тобою наших безрассудных головушек, если он узнает, – уходя от меня за полночь предупредила меня Марья, но ни страху, ни сожаления в ее голосе не было.

Кто – муж?

Мой муж прокурор. Он мухи не обидит.

А-а-а! Петр Михайлович, – наконец-то додумался я, но в отличии от Марьи мне вдруг стало боязно да не надолго.

Полуночное белокурое приведение подошло ко мне и молча уткнулось в мое плечо.

И я почувствовал холодный носик и горячие слезы.

Сердце больно сжалось в груди. Это прощание. Ни на день, ни на два: навсегда!

Нам нельзя встречаться. Это грешно. Мы испортим друг другу жизнь. И когда-то еще ни раз пожалеем о случившемся, – тихо и печально проговорила Марья уставшим голосом.

Никогда! – горячо возразил я, но в моих словах не было веры, а марьины, как потом оказалось, были вещими.

4 глава

Любовь – это незаживающая рана, а страсть даже самая сильная – это всего лишь ожег. Конечно больно, но время такие болезни лечит.

Я был молод и выздоровел на удивление быстро.

Через месяц мой блудливый взгляд уже скользил в глубокие порой вырезы платьев и кофточек моих однокурсниц и нелишенных привлекательности многочисленных преподавателей женского пола. А оголяющиеся до самого пупка ноги, при сидении в холе в наших модерновых креслах, стали будить во мне задремавший на время основной инстинкт.

Да и Марья себя переборола и теперь у нас с ней сложились ровные субординации отношения.

Но “медицинскую” помощь от Марьи Степановны я все же получил.

Она так загрузила меня работой и учебой, что постепенно мой жеребчик перестал взбрыкиваться. И я, намаявшись за день, теперь ночами стал спать крепко и даже без эротических сновидений.

Единственная представительница женского пола, которая несмотря ни на что была под постоянным неусыпным моим тайным, как мне казалось, вниманием, это Софья Лещинская. Которая появилась в Академии на неделю позже других однокурсников. Задержалась то ли на Канарах, то ли на Гаваях.

Ей было уже семнадцать, но она была чистое дитя.

Не распустившийся бутон, который когда-то может и станет пышной розой.

Но я был молод и нетерпелив. И честно сказать, Софья меня не заводила. Но служба есть служба. И Софье моей неусыпный тайный надзор был обеспечен.

Тайный он-то тайный, но через пару недель после появления Лещинской в аудиториях вуза все однокурсники (по крайней мере однокурсницы это уж точно) уже знали, что простофиля Иванушка Дурачок втюрился в Софью по самые уши.

Но нет худа без добра.

Неразделенная, а главное бесперспективная моя “любовь” значительно расширила круг моих знакомых.

Найудобнейшее же место для надзора за Софьей, а именно: прямо за ее спиной в следующем ряду, – никто и никогда теперь не занимал. И даже, если я припаздывал, то посягнувший на него моментально изгонялся. Ему просто и популярно объясняли, что это Иванова “броня”.

Природное обаяние, веселый нрав, начитанность, знание трех иностранных языков, а главное одноособное лидерство по учебе на курсе как-то уравновесили меня с моими именитыми однокурсниками.

Со мною стали дружить ребята и строить мне глазки наши видавшие виды девчата.

Но все мое внимание было сосредоточено на Софье Лещинской. Да и она все чаще и чаще исподтишка поглядывала в мою сторону.

Но, как я уже говорил, она меня не заводила. Ну тонкий девичий стан да ноги длиннющие. А грудь еще не очень большая: до конца не сформировавшаяся. Да еще и толстая, с руку, носа, как у школьницы. И маленькие сверху срезанные, как у дога, смешные ушки. Ну еще большие не глаза, а бездонная синь да аккуратный маленький носик, но боком которого до весны затаилось с десяток веснушек.

Вот и все. Вот вам и вся Софья Лещинская. Чему тут завести бывалого мужчину!?

Вот у нашей старосты сиськи что надо! (Что-то меня на больших грудях как-то заклинило. Может не жадничать и потратить сотню “зелени” на психоаппатика? Может это от того, что я искусственно вскормленный?!)

Да и вообще какая тут к черту любовь! Выспаться хотя бы раз вволю.

Сидение над учебниками, драяние по вечерам туалетов и два ночных обхода здания Академии сделают, честное слово, сделают из меня или лунатика, или импотента.

Я мечтал только о сне. И судьба сжалилась надо мною и подарила мне чудный сон. Но не запомнил я его.

И не по воле моей он выпал из моей памяти!

Но рукописи не горят, а любовь не тленна и волею судьбы возвернулась ко мне утрата.

Но это потом.

Пока же я продолжал следить за Софьей и ни чего подозрительного и необычного не замечал, а все уже давно произошло и я сам в этом был не мальчиком из массовки, а главным героем – любовником.

Но я этого не знал, а узнал совершенно по чистой случайности.

На тот судьбоносный для наших с Софьей отношений день всему нашему курсу была назначена встреча с известным политиком. Но ему буквально намедни в парламенте, когда он попытался защитить микрофоном скипера, кто-то из “политоппонентов” поставил бланш под глаз (Во был кураж!) и он читать нам лекцию просто не явился.

Каждому свое: политику “печать народовластия”, а нам незаполненное “окно” и праздник беззаботный лени вместо первой пары.

Последнее время сидение сзади Софьи стало подрывать мой имидж преуспевающего молодого человека и я слегка “поработавши локтями” я перебрался на соседнее с ней место.

Софья была не против. Я тоже. Но она по прежнему меня не заводила.

В общем было “окно” и мы бездельничали на пропалую.

Софья достала из своей сумочки пару увесистых бутербродов (один естественно для меня) и какой-то женский журнал и принялась разгадывать сканворды.

Мы были уже приятелями и я тоже сунул туда своего носа.

Наши голову были рядом. Я чувствовал слегка терпкий, но не назойливый аромат ее французских духов, ее грудь иногда касалась моей руки, когда она поворачивалась в полуоборота к своей, как я понял еще школьной подружке Рите. Иногда наши руки нечаянно переплетались, когда мы одновременно порывались перевернуть страничку.

Но.., как я уже неоднократно заявлял, это меня не заводило.

Да не заводило … пока наши с Софьей взгляды не вперелись в один и тот же квадрат сканворда с надписью: “Спартак” и многоточие.

“Спартак” – чемпион! “Спартак” – чемпион!, – проскандировали мы дуэтом и … вдруг удар молнии бросил нас друг к другу в объятия. И мы поцеловались неистово и нежно, как двое истосковавшихся возлюбленных после долгой разлуки.

Наваждение длилось лишь несколько мгновений и поцелуй прервался не успевши начаться.

Мы смущенно отпрянули друг от друга и ошарашено и с недоумением глазели друг на дружку.

Ты чего!?

А ты чего!? – вырвался у меня невольно не джентльменский вопрос и Софья враз запаниковала и, схвативши сумочку и забывши свой журнал, рванула из аудитории.

Що впіймав облизня?! – поинтересовалась вездесущая наша староста.

Д пошла ты…! – вырвалось у меня в сердцах снова не английское выражение.

Да пошла бы, да не приглашают, – нагло пялились на меня блудливые глаза.

Но я сейчас себя чувствовал полнейшим импотентом и сигналы: “Хочешь – хочешь? – можешь – можешь!” – проигнорировал начисто.

Наша отдыхавшая общественница обиженно надула губки и отошла в сторону.

А я вдруг почувствовал острый “приступ” клаустрофобии быстренько собрал свои учебники, положил в сумку и забытый Софьей журнал с вещим названием “Единственная” и стараясь не попадаться на глаза преподавателям двинулся на обход ближайших кафешек.

Увы, Софьи я там не обнаружил. И чтобы отогнать неизвестно откуда взявшуюся беспричинную тоску, выделил себе из десять гривен и выпил в одной из студенческих забегаловок пару фирменных коктейлей, которые, несмотря на обилие льда и вишневого сока, почему-то дико отгоняли самогоном. (Первак не ливак, а натурпродукт).

Туман в моей голове не развеялся, а еще больше сгустился. И даже пешая получасовая прогулка (несмотря на смену вывески нашего вуза) по университетскому парку: багряному и просветленному, – не принесла “просветление” мыслям моим.

“С этим надо что-то делать, что-то надо предпринять”, – вдруг всплыли, но не уплыли и долго крутились в моем мозгу слова суперстарого шлягера, но что делать я не знал.

Так как не имел вразумительного ответа на вопрос: “И чтобы это все значило?”

Не можешь работать головой – работай руками. И я вернулся снова в стены альма-матер и, получив от начальства небольшой втык и ключи от входных дверей, принялся за уборку подвластной мне территории.

Сегодняшний неожиданно подаренный первокурсникам “праздник свободы” прибавил мне работенки (к старшекурсникам политиков не водят так как те наотрез отказались слушать эту ахинею и галиматью ибо перекинуть мостик между самодурством политических глупцов и услужливой, но все же наукой, даже продажным сеятелям знаний так и не удалось.)

И я вспомнил несколько эстетически утонченных оборотов из простонаречия, когда собирал по укромным местам припрятанные бутылки в мужском туалете. В женском же бутылки, к счастью, не было но гора окурков была поболее, чем в мужском.

Труд здоровых лечит, а хилых калечит. И я едва приплелся в свое студенческое пристанище под лестницей.

“Теплый” душ практически почти ледяной водой смыл не только усталось, но и желание сна.

И я долго ворочался в огромной постели, впервые остро чувствуя себя одиноким и покинутым.

Но меня никто не покидал ибо Софья в моей постели никогда не была… Ибо была?!

В нас в роду никто не страдал безумием и даже мой отец во времена запоя чертиков на столе никогда не ловил, а лишь начинал хлестать спиртное, как лошадь воду, ведрами.

Но в моем мозгу вдруг зашевелились и поднялись из глубин памяти или беспамятства смутные образы, которые каждый здраво мыслящий человек сразу же бы отнес к разряду эротических сновидений и спокойно быстренько уснул. (А вдруг это не простой сон, а соносериал.

Конечно во сне даже нищий может трахнуть саму королеву. Почему королеву? Да это просто расхожая фраза, а современным мужчинам больше по нраву была леди …

Но чужие сны есть чужие сны, а я в своих снах видел лишь импровизацию прошедших событий, желаний и переживаний.

Софью, если быть честным, до сегодняшнего дня я не желал и тем более за нее и не переживал.

А значит мой сон жижделся на реально произошедших событиях.

И я стал вспоминать давнишний свой сон и все же то, что произошло или мне приснилось.

Пока я ворочался в постели безуспешно пытаясь уснуть, настало время обхода здания Академии.

И тут меня вдруг осенило. Вспомнив про обязанности, я вспомнил, сто я – нештатный сотрудник службы безопасности. А те в таких случаях, как у меня сейчас со странным сном, проводят следственный эксперимент.

Я не был профессионалом, но дуракам, как известно, всегда везет. И побегавши по коридору вуза с полчаса, где согласно моим туманным воспоминаниям происходит реальные события или сведения, я вспомнил все.

Но может быть было бы лучше, если бы я этого всего не знал, не ведал. Так как мне пришлось пережить такой эмоциональный взрыв, такое опустошение и испепеление души такой безумно-панический страх за свое “эго”, такое гневное негодование, что если выражать его одним словом, то это можно выразить лишь на украинском языке ибо в могучем русском языке просто нету аналога украинскому слову “лють” ибо ни гнев, ни ярость, ни тем более злость на него не тянут.