Текст книги "Тридцать один день"

Автор книги: Анатолий Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Анатолий Георгиевич Алексин
Тридцать один день
Дневник пионера Саши Василькова

15 июля 1945 года

Вчера, за день до отъезда в лагерь, я поссорился с Галкой. Галка – это моя сестра. Она презирает меня, потому что ей уже шестнадцать лет, а мне только тринадцать; она в девятом классе, а я только в шестом; она отличница, а я нет…

Галка говорит, что у меня нет силы воли и что я ни одного дела не могу довести до конца. Я знаю, почему она так думает. Потому что я никогда не решаю до конца арифметические примеры, которые задает на дом Варвара Федоровна. Но Галка не понимает, что я делаю это нарочно. Варвара Федоровна вызывает учеников по алфавиту, а моя фамилия в журнале – третья. Я и решаю всегда три примера, а иногда даже больше (на всякий случай). Но сестра этого не понимает и говорит, что у меня нет силы воли.

Я долго терпел. Но вчера я наконец возмутился.

– Дай какое-нибудь настоящее дело – и я докажу тебе, что у меня стальная воля и что я все умею доводить до конца! – крикнул я сестре.

Тогда Галка вынула из портфеля толстую тетрадь в красном клеенчатом переплете и протянула ее мне. Я даже опешил: такие тетради называются «общими». Я их видел только у старшеклассников.

– Галочка, это мне? – спросил я тихо.

– Да, я дарю тебе эту тетрадь. Но с одним условием…

Я схватил тетрадку и хотел бежать в соседнюю квартиру – показать Витьке, но сестра остановила меня:

– Я же сказала, что дарю тетрадь с условием.

– С каким?

– А вот с каким! Завтра ты едешь в пионерский лагерь, на Черное море…

– Ну и что же?

– Не перебивай меня, это невежливо! – сказала Галка. (Это она у мамы научилась так говорить.) – В лагере будет много интересного. И обо всем самом интересном ты будешь каждый день писать в этой тетрадке. Так ты составишь дневник. Сделать это нелегко. Но, если ты все-таки сделаешь, и я, и мама, и даже папа – все мы поверим, что у тебя есть воля. Ты просил настоящего дела? Вот это оно и есть.

У меня даже руки опустились. Галка всегда умеет испортить самые лучшие минуты. Ну почему бы ей не подарить тетрадку просто так, без всяких условий?

Но делать было нечего. Речь шла о моей чести, и я согласился, хоть это, конечно, девчачье занятие – вести дневник. Буду каждый день писать не меньше страницы. Я докажу Галке, что у меня стальная воля и я, если надо, могу выдержать любые неприятности!

И вот сейчас я лежу на верхней полке вагона и пишу свой дневник. Остальные ребята смотрят в окна. И мне хочется смотреть, но я не могу. Ничего не поделаешь!

У окна стоит мой новый товарищ – Андрей. Я его заметил еще утром, когда все ребята, уезжающие в лагерь, собрались возле клуба большого завода, на котором работает мой отец. Всех пришли провожать мамы, папы, бабушки. Только Андрей пришел один, с небольшим узелком. Он посмотрел по сторонам и сказал:

– Подумаешь, устроили прощание! Как будто мы уезжаем на фронт или на Северный полюс.

Андрей мне сразу понравился.

А потом выступал один начальник с завода. Он заявил, что нас посылают так далеко, к Черному морю, потому, что мы «недостаточно физически крепкие». У Андрея лицо стало красным от возмущения, и он сказал, ни к кому не обращаясь:

– Глупости какие! Откуда он взял, что мы недостаточно крепкие?

Андрей сел в голубой автобус, не дожидаясь остальных, – не захотел больше слушать начальника.

Меня провожала Галка, хоть я ее и не просил. Галка нарочно громко, чтобы все слышали, сказала:

– Не выходи на станциях, а то еще отстанешь от поезда. И не высовывайся в окно…

Она всегда позорит меня, как будто я «маменькин сынок». Я оглянулся по сторонам, но Андрея, к счастью, не было: он сидел в автобусе и не слышал Галкиных слов.

Автобусы мчались по широким мостовым. И солнце ехало с нами вместе: даже глазам больно было от его лучей. Мимо проносились высокие дома; они были отделены от мостовой деревьями. Мы ехали так быстро, что деревья за окнами сливались в одну зеленую стену…

Прохожие улыбались нам. Улыбались все: и пешеходы, и шоферы, и даже строгие постовые милиционеры. Казалось, все знали, что мы едем далеко, на юг, и все желали нам доброго пути.

В вагоне я лег на верхнюю полку и очень обрадовался, когда увидел на нижней полке, под собой, Андрея. На другой нижней полке лежал мальчишка, которого я раньше не заметил. У него на носу были большие очки. Мне даже показалось, что это очки для взрослых. Мальчишка лег и сразу стал читать книгу. Я заглянул и вижу – стихи. Вот странно: читает стихи! Я не люблю стихов. Другое дело романы: Жюль Верн, Майн Рид! Или еще лучше – Николай Островский, «Молодая гвардия»! А стихи я читаю, только когда в школе заставляют.

Мальчишку с нижней полки звали Колей, но мы с Андреем тут же прозвали его «Профессором» – уж очень у него был серьезный вид.

Вскоре пришел еще один сосед и стал раскладывать вещи на верхней полке, напротив меня. Он был в кожаной куртке какого-то очень аппетитного шоколадного цвета. На куртке было много «молний» – и длинных и коротких, похожих на блестящих змеек. Этого мальчишку я тоже заметил у завода. Его провожали сразу три женщины: одна старая – наверное, бабушка; другая помоложе – наверное, мама, и третья еще помоложе – должно быть, сестра. Они долго целовали его перед отъездом – мне даже противно стало.

Нового соседа тоже звали Андреем. Как же нам быть? Сначала мы решили Андрея с верхней полки звать Андреем Первым, а с нижней – Андреем Вторым. Но Андрей с нижней полки рассердился:

– Что я, царь или король какой-нибудь? Так только царей звали – Андрей Второй!

Тогда мы стали называть его Андреем Нижним, а другого – Андреем Верхним. Это было очень длинно. Но вечером выход был найден.

Андрей Нижний насмешливо спросил Андрея Верхнего:

– Что это тебя целая делегация провожала?

Андрей Верхний ответил:

– Это мама, бабушка и сестра. Я у них один мужчина в доме.

– У тебя что же, нет отца?

– Есть, – ответил Андрей Верхний, – но он редко бывает в Москве: он капитан и все время плавает в Черном море.

И потом, как будто невзначай, он добавил:

– У меня папа Герой Советского Союза.

Даже Профессор перестал читать стихи и поправил очки на носу, чтобы получше рассмотреть сына Героя Советского Союза.

А вечером Андрей Верхний хотел залезть к себе на верхнюю полку, но никак не мог подтянуться на руках. Андрей Нижний подтолкнул его плечом и помог вскарабкаться, а потом сказал:

– Где же твои мускулы? Эх, ты!.. А еще капитан!

С этой минуты все мы стали называть Андрея Верхнего «Капитаном», а Андрея Нижнего – просто Андреем.

Стемнело. Зажгли настольную лампу. Она была накрыта зеленым абажуром. Когда мы прошлым летом жили на даче, я любил ходить на станцию, особенно вечером, и смотреть, как мимо платформы проносятся дальние поезда, как пролетают белые таблички на вагонах, а в окнах мелькают зеленые лампы. И когда сегодня днем увидел в нашем вагоне зеленую лампу, то окончательно поверил в свое счастье: я еду далеко, к Черному морю!

Капитан улегся на верхнюю полку, и мы еще не успели попросить его, а уж он сам начал рассказывать про своего папу и про папины подвиги. Сначала все мы слушали с интересом. Кожанку свою он не снял, и она все время поскрипывала да похрустывала. А поезд все стучал: тук-тук, тук-тук, тук-тук… И голос Капитана становился все тише, а потом и совсем пропал: Капитан заснул. Андрей и Профессор тоже молчали. Тогда я тихонько достал толстую тетрадку и начал дописывать то, что не успел написать днем. Вагон дрожал, карандаш прыгал в руке, писать было неудобно.

В открытое окно врывался ветерок. И вот интересно: запах ветерка все время менялся. То он был сосновым, то речным, а то таким дымным, что хотелось чихать.

Снизу раздался голос Андрея:

– Саша, что это ты все время пишешь? И днем писал и сейчас. У тебя переэкзаменовка, что ли?

Голос раздался так неожиданно, что я не успел ничего придумать и сказал правду:

– Пишу дневник.

– Дневники пишут только великие люди. А тебе писать незачем.

Он, конечно, прав.

16 июля

Когда едешь в поезде, лучше не ложиться на полку, а стоять у окна или ходить по вагону: если ляжешь, то обязательно уснешь. Сегодня днем я лег всего на несколько минут и сам не заметил, как у меня закрылись глаза. Стучали колеса, а мне снилось, что папа взял меня к себе на завод, в свой цех, и там со всех сторон стучали станки.

Проснулся я от толчка в плечо. Я открыл глаза и увидел перед своим носом красное, взволнованное лицо Андрея. Он стоял обеими ногами на нижней полке, на которой с книгой в руках лежал Профессор. Колеса не стучали, не было и прохладного ветерка – значит, станция.

– Сашка, вставай! Скорее! – шептал Андрей.

– Что случилось?

– На станции такую вещь продают! Я через окно увидел. Такую вещь!

– Какую?

– Щенка! Ты понимаешь, щенка… овчарку.

– Щенок – это не вещь, а животное, – скучным голосом сказал снизу Профессор.

– Ну и пусть животное! Но зато какое животное!.. Сашка, мы с тобой обязательно должны купить эту овчарку. Будем ее воспитывать в лагере. А потом привезем в Москву и отдадим пограничникам.

– В Москве нет пограничников, – возразил Капитан.

– Во-первых, в Москве работают самые главные начальники всех пограничников. Они перешлют собаку куда надо. А потом, на Черном море тоже есть пограничники, только морские, – быстро шептал Андрей, все больше краснея от волнения.

Капитан лениво сказал со своей полки:

– Морским пограничникам совсем не нужны собаки. У меня папа – морской пограничник. Вот еще выдумал – собаку брать в поезд! Она спать не даст.

Но Андрей не обратил никакого внимания на Капитана и спросил меня:

– Сашка, у тебя деньги есть?

Я засунул руку в карман куртки и нащупал там небольшой сверток: мама дала мне на дорогу, на всякий случай, сто пятьдесят рублей. У меня еще никогда не было такой большой суммы. Я сказал Андрею, сколько у меня денег.

Он радостно зашептал:

– Вот здорово! Давай пятьдесят рублей. У меня тоже есть пятьдесят. А пятьдесят уже дал Профессор.

У Капитана Андрей почему-то не решился попросить денег. Мы не знали, сколько стоит щенок, но решили, что ста пятидесяти рублей хватит.

Можно было бы сразу бежать на станцию, но возникло одно препятствие. Оказалось, что на этой станции поезд стоит всего пятнадцать минут и ребят не выпускают из вагонов. С одной стороны вагона дверь на площадку была заперта, а с другой стороны стояла вожатая нашего отряда Катя. Она никого не пускала.

Сначала я не совсем понимал, зачем Андрею собака. Но, когда на пути к щенку оказалось столько препятствий, я понял, что собаку нужно купить обязательно, что даже глупо ехать в лагерь без собаки.

И тут мне пришла в голову блестящая мысль.

– Профессор, – крикнул я, – вставай! Беги к Кате!

Профессор выронил книгу и вскочил на ноги.

– Скажи Кате, что занозил руку! Она вчера говорила, что у нее есть аптечка и чтобы мы в случае чего к ней обращались. Ну вот и беги за помощью! Катя пойдет вытаскивать тебе занозу, а мы…

– Обманывать как-то нехорошо… – нерешительно сказал Профессор.

– Смотря когда. Для такого дела можно и обмануть. Скорей!

Тут уж Профессор ничего не мог возразить и только поправил очки на носу. Он пошел на площадку, а мы двинулись за ним. Когда дверь за Профессором захлопнулась, мы прильнули к замочной скважине и стали слушать. Профессор говорил так правдоподобно, что мы и сами чуть не поверили, будто он всадил себе в руку огромную занозу и ему очень больно.

Ручка двери повернулась. Андрей толкнул меня, и мы оказались в маленьком отделении проводника нашего вагона. Не успели мы прийти в себя, как мимо нас по коридору прошла Катя. За ней с унылым лицом тащился Профессор. Он почему-то прихрамывал, хотя заноза, по его словам, сидела у него в руке.

Как только опасность миновала, мы бросились на площадку, соскользнули со ступенек вагона и спрыгнули на землю. Я упал и больно ушиб коленку. Платформы здесь не было, мы прыгали прямо на землю, а это было очень высоко.

У вагона стоял проводник. Он закричал: «Вы куда? Куда, пострелы!» – и чуть не схватил меня за шиворот. Но я увернулся, вскочил и помчался за Андреем. Около вагонов гуляли пассажиры; мы натыкались на них, падали и бежали дальше.

– Уже близко! – задыхаясь, крикнул Андрей, – Вон там, видишь?

– Ага, – ответил я, хоть на самом деле даже не знал, куда надо смотреть.

Мы уже подбегали к паровозу, как вдруг увидели, что прямо на нас едет тележка с какими-то ящиками. Андрей бросился в сторону и чуть не сбил с ног высокого человека в сером костюме. Человек обернулся – и у меня от страха затряслись ноги: перед нами стоял старший вожатый лагеря Сергей Сергеич. «Ну, все кончено! – подумал я. – Сейчас нас отправят домой».

В эту минуту мне показалось, что на свете нет ничего страшнее нашего поступка. Но тут я услышал совершенно спокойный голос Сергея Сергеича:

– Куда это вы, ребята?

– Мы, мы… – пролепетал я.

– Мы хотели купить щенка, овчарку! – преспокойно ответил Андрей.

Я посмотрел на Андрея, он показался мне героем.

– Но ведь через десять минут отходит поезд. Почему вас пустили? Вы спросили разрешения у Кати?

Тут и Андрей немного растерялся.

– Нет, мы сами… – опустив голову, ответил он.

– А вы подумали, что Катя отвечает за каждого из вас? Как же это вы подводите своего старшего товарища?

Мы молчали. Наконец Андрей уже совсем тихо сказал:

– Мы очень хотели купить и воспитать овчарку. Не для себя… мы хотели для пограничников. Разрешите нам добежать до рынка. Мы в одну минуту…

Сергей Сергеич улыбнулся.

– Нет, не разрешу, – сказал он. – Но в лагере у вас будет собака. Возвращайтесь в вагон. Сами возвращайтесь, а я куплю газету и тоже приду.

– Мы, честное слово, вернемся, сами вернемся… честное слово, – зачем-то пообещал я.

– Верю, верю, – сказал Сергей Сергеич и, повернувшись, быстро пошел к киоску, где продавали газеты. Он ни разу не обернулся в нашу сторону.

– Андрей, давай добежим и купим все-таки… Давай, а? – предложил я. – Ведь он не смотрит.

– А зачем честное слово давал? Зачем? Тебя ведь никто не просил. Нет, теперь уж нельзя… Пойдем обратно.

Андрей махнул рукой, и мы пошли к своему вагону.

– Андрей, как ты думаешь, он сдержит свое слово – достанет собаку?

– Какая уж там собака! – ответил Андрей и тяжело вздохнул.

…Вскоре поезд тронулся. Андрей залез ко мне на верхнюю полку, и мы долго лежали вместе: вдвоем легче переживать горе.

Еще в Москве нас разбили на отряды, в каждом примерно по тридцать человек. Младшие, «смешанные» отряды и старшие девочки уехали на день раньше нас. Третий отряд мальчишек ехал со своей вожатой в соседнем вагоне.

А вот нашему, первому, отряду не повезло. В нашем вагоне едут и старший вожатый Сергей Сергеич и просто вожатая Катя. Хорошо еще, что нет «младших вожатых», а то бы и они, наверное, ехали в нашем вагоне. Мы еще не доехали до лагеря, а нас уже заставляют полтора часа спать днем. Из вагонов выпускают только на больших станциях, и то ненадолго. Даже собаку не дали купить. Ну буквально издеваются!..

Мы с Андреем обсуждали наше трудное положение.

Андрей говорил недовольным голосом:

– Ты слышал, что сказал Сергей Сергеич: «Ваша главная задача – хорошо отдохнуть!» Смешно даже! Разве у нас такие должны быть задачи? Вот бы нам вожатого-фронтовика! Уж он бы знал, что нам нужно! А эти хотят сделать из нас барчуков. Нет, я так жить не смогу. С этим надо бороться!

И Андрей так резко повернулся на полке, что чуть не слетел вниз.

А потом Капитан снова рассказывал о подвигах своего папы. Мне кажется, он кое-что привирает.

17 июля

Сегодня в наш вагон пробралась Зинка. Она не смогла уехать с отрядом девчонок и ехала вместе с нами, в соседнем вагоне. Зинка говорит, что отстала от своего отряда, потому что была больна.

Но Андрей хорошо знает Зинку (они живут в одном дворе), и он считает, что она нарочно поехала с нами. Андрей говорит, что Зинка сильная и смелая. Во дворе ее даже мальчишки боятся, хоть она никогда не дерется. Она умеет делать стойку на руках и классно работает на турнике.

– Зинка – мой друг! – сказал Андрей.

Я видел Зинку первый раз, но уже смотрел на нее с уважением: не так-то легко стать другом Андрея.

Но дело не в этом. Дело в том, что Зинка пришла с важной новостью. Она разбудила нас, с презрением посмотрела на наши заспанные физиономии и насмешливо сказала:

– Всё на свете проспите! Валяетесь как ни в чем не бывало!

– А что в поезде делать? – спросил Андрей.

– Что делать? А вы не знаете, что мы, между прочим, к Сталинграду подъезжаем? – торжественно объявила она. – Скоро на юг будут другим путем ездить, более коротким, как до войны. А нам повезло: через Сталинград едем!

Мы так и ахнули: поезд подходит к Сталинграду!

– Что же ты раньше не сказала! Пришла – и молчит! – набросился на Зинку Андрей.

– Да я из-за этого и пришла. Тайком, на ходу, из вагона в вагон перебегала.

– Что же делать, ребята, а? – раздался снизу голос Профессора. Он начал поправлять очки на носу: значит, тоже разволновался.

– Если проеду мимо Сталинграда и не увижу его, я всю жизнь мучиться буду! – сказал Андрей.

– Так вас и пустили! Ни за что на свете не пустят. Надо удрать!

– Опять удрать?.. – нерешительно сказал я. – Жалко Катю подводить, она ведь за каждого из нас отвечает…

Зинка поправила свою косичку и ядовито сказала:

– Ну и выбирайте между своей мелкой жалостью и Сталинградом!

Вопрос был поставлен так, что нам оставалось только согласиться. Послышался голос Сергея Сергеича. Зинка быстро забралась на мое место, на верхнюю полку, завернулась с головой в одеяло и так здорово спряталась, что Сергей Сергеич ничего не заметил. Он сказал нам, что поезд в Сталинграде будет стоять сорок пять минут. Сначала всех выпустят погулять минут на пятнадцать, а потом в вагон придет из агитпункта участник сражений за Сталинград и расскажет о боях в городе.

Как только Сергей Сергеич ушел, из одеяла донесся голос Зинки:

– Ага! А я вам что говорила! Пусть другие прогуливаются возле вагонов… А мы город посмотрим!

…Когда поезд остановился, мы вместе со всеми ребятами вышли «а платформу. Между нашим поездом и вокзалом стоял товарный состав. Мы долго выбирали момент и, когда наконец Сергей Сергеич о чем-то заговорился с Катей, вскочили на площадку товарного вагона, потом спрыгнули с другой стороны и побежали к воротам. Нас было пятеро: Зинка, Андрей, Профессор, Капитан и я.

От вокзала уцелела только одна стена. Мы прошли через ворота, с правой стороны. Вообще-то я умею держать себя в руках. Когда я выхожу к доске, учительница литературы даже удивляется моему спокойствию: «Васильков, подтянись, ты не на прогулку отправился!»

Вот как бесстрашно иду я навстречу опасностям!..

Но, когда мы входили в город, я так сильно волновался, что даже вспотел. Вот он, самый смелый город на свете!

Сперва я все время глядел себе под ноги. «Вот по этим самым камням, – думал я, – бежали в атаку наши бойцы или, может быть, полз какой-нибудь герой-разведчик. А вот на этой площади шли бои. Наверное, здесь проходил Родимцев или Чуйков…» Я очень много читал о Сталинграде и знаю фамилии всех генералов, которые командовали там.

Мы шли молча. Никому не хотелось разговаривать. Посреди большой площади мы увидели фонтан. Вокруг него стояли скульптуры ребят-пионеров; они кружились, взявшись за руки.

– Ребята! – воскликнул Профессор. – Я эту скульптуру видел в кино, в картине, где показывали оборону Сталинграда. Значит, она уцелела… Вот здо́рово!

Здания были в лесах. Со всех сторон стучали молотки, визжали пилы. Мимо проезжали грузовики с кирпичами и досками. Когда мы смотрели в окна некоторых домов, то видели небо. А от одного дома осталась только стена. Она была вся в ямках от пуль, и где-то высоко-высоко – кажется, на шестом этаже – болталась рама от картины. Так, наверное, и провисела всю войну…

Капитан сказал:

– Знаете, ребята, а лучше бы Сталинград не восстанавливали. Пусть бы он стоял как памятник победе таким, каким был в сорок третьем году.

– Вот еще! – набросился на него Андрей. – Обязательно надо восстановить! Фашисты хотели уничтожить его – так пусть он будет еще лучше, чем был! Мы отстояли Сталинград, мы его и отстроим.

– «Мы-ы»! – фыркнул Капитан.

– Да, мы! У меня брат в Сталинграде погиб! – крикнула Зинка.

– А у меня здесь отец врачом в медсанбате служил, – сказал Профессор.

У всех, кроме меня, нашлись близкие и родные, которые воевали в Сталинграде. Капитан сказал, что его отец тоже в это самое время плавал по Волге. Странно! Раньше он говорил, что его отец в это время воевал на Черном море…

Мы хотели еще походить по улицам, но Андрей сказал, что нам пора возвращаться. Он взял у Капитана самопишущую ручку (эту ручку Капитану подарил отец) и написал на одном из заборов: «Московские пионеры Зина Валькова, Саша Васильков, Коля Ермаков (по прозвищу Профессор), Андрей Горин (по прозвищу Капитан) и Андрей Глебов были в Сталинграде 17 июля 1945 года».

Свое имя Андрей написал последним. Я еще вчера заметил: Андрей очень скромный.

…Мы быстро дошли до вокзала. Товарного поезда уже не было. Мы разыскали свой вагон, простились с Зинкой и незаметно пробрались к себе.

Все ребята собрались в коридоре, и молодой, но совсем седой человек в гимнастерке с золотой звездочкой на груди рассказывал о боях за Сталинград.

– У моего папы такая же звездочка, – сказал Капитан.

– При чем тут твой папа! – вдруг обозлился Андрей.

Капитан надулся и отошел в сторону.

А седой человек рассказывал про осажденные дома. Дома здесь были как настоящие крепости: фашисты их по целым месяцам осаждали. Он сам, вместе со своими товарищами, защищал один такой дом, а городские ребята приносили воду и пищу.

Потом все задавали вопросы.

Мы с Андреем старались задавать как можно больше вопросов, чтобы Сергей Сергеич видел, что мы здесь. Нам казалось, что он не заметил нашего побега. Но он вдруг так пристально посмотрел на нас обоих, что мы замолчали и перестали задавать вопросы. Было ясно: он все знает.

Поезд тронулся. Ребята еще долго шумели в коридоре. А мы забрались на свои полки и молча ждали наказания. Мы были уверены, что на этот раз Сергей Сергеич нас не помилует.

А потом произошло самое неожиданное. Наш отряд разбивали на звенья. И вдруг Катя предложила выбрать вожатым нашего звена Андрея. Я не поверил своим ушам. А Сергей Сергеич, видя наши удивленные лица, сказал, что Андрей – очень инициативный пионер и сумеет хорошо руководить звеном. Андрея выбрали единогласно.