Текст книги "Тридцать один день"

Автор книги: Анатолий Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

23 июля

Утром Сергей Сергеич отдал нам щенка:

– Берите, теперь собака ваша.

– Насовсем?

– Нет, не насовсем. Воспитывайте ее здесь, в лагере, потом можете взять с собой в Москву. Но, когда щенок вырастет, вам придется отдать его.

– Для пограничников?

– Может быть, для пограничников, а может быть, и для каких-нибудь других целей.

– Ага, понимаю! Наверное, для уголовного розыска, да? Воров ловить? – таинственно, полушепотом спросил я.

– И это полезное дело! – ответил Сергей Сергеич.

Мы схватили щенка и собирались бежать, но старший вожатый остановил нас:

– А как вы назовете собаку?

Я посмотрел на испуганные, мигающие глаза щенка и предложил:

– Назовем его – Смелый!

Сергею Сергеичу эта кличка понравилась, и мы с Андреем побежали на зеленую лужайку. Там мы выпустили Смелого на траву. Он, видно, не знал, что ему делать, и сел, растерянно оглядываясь по сторонам. Сразу же вокруг нас собралось много ребят. Все они гладили Смелого, трепали его за уши. Тут он совсем растерялся.

Подошла Катя и сказала, что это никуда не годится:

– Служебная собака должна быть смелой и злой. Нужно, чтобы она подпускала к себе немногих и только им доверяла. А вы сделаете из щенка домашнюю «моську».

Катя рассказала нам, чем и сколько раз в день мы должны кормить Смелого. Интересно, откуда она все это знает?

– А где нам брать для него еду? – спросил я.

– Об этом вы поговорите с поваром Филиппом Матвеевичем.

Ну, это трудное дело! Говорят, что все полные люди – добряки. Где-то я слышал об этом или даже в книжке читал. Но могу твердо сказать, что из этого правила бывают исключения. Вот, например, Филипп Матвеевич – одновременно и полный и сердитый человек. Я думаю, он и говорить-то с нами не захочет.

Мы хотели устроить Смелому лежанку у нас в комнате, но Катя не разрешила держать щенка в доме.

– Где же нам его держать? – спросил я.

– Собаку подарили вам – вы и позаботьтесь об этом. Хорошо бы найти для собаки какую-нибудь будку…

Легко сказать – найти! Будки на улице не валяются. На выручку пришел Мастер. Он, как всегда, молча пошел в комнату, принес оттуда свой ящик с инструментами и только тогда сказал:

– Сделаю я будку. Так и быть.

– Да где же ты материал-то возьмешь? – спросил Андрей.

– Раз сказал – сделаю, значит сделаю. Только помощника мне дайте: пилить придется.

– Возьми Капитана, – предложил Андрей.

– А что он умеет?

– Все сумеет! – уверенно сказал Андрей.

Капитан согласился.

Мы знали, что Мастер – умелый парень. Но, честно говоря, на этот раз нам показалось, что он прихвастнул: сделать собачью будку не так-то просто!

Мастер и Капитан ушли. Они целый день, до вечера, искали материал и мастерили, мастерили…

За обедом мы с Андреем попросили «добавки». Все удивились: обед, как всегда, был сытный. Когда нам принесли по второй порции супа, мы незаметно отлили суп в приготовленную миску и поставили ее под стол. Туда же мы добавили и два куска мяса. Когда Катя ушла за чем-то на кухню, мы вытащили свою миску из-под стола и торжественно понесли Смелому его первый обед. Нам пришлось пойти на эту хитрость потому, что мы еще не успели поговорить с Филиппом Матвеевичем. Не знали даже, с чего начать разговор.

Мы все время крутились около кухни. Но Филипп Матвеевич не обращал на нас никакого внимания. Он в своем белом колпаке и белом халате часто выходил во двор, точил что-то на большом сером камне, давал распоряжения. Потом он возвращался на кухню и начинал быстро-быстро молотить по столу двумя длинными, узкими ножами, как будто играл на каком-то музыкальном инструменте. Лицо у него все время было сердитое. Как подойти к нему?

После чая мы снова пошли к кухне. Туда привезли дрова. Филипп Матвеевич стоял возле дров и сердито говорил женщине в таком же белом халате, как и он:

– Ну что я могу поделать? Некому сейчас пилить дрова! Некому!

В два прыжка я подскочил к повару и предложил:

– Филипп Матвеевич, можно нам попилить дрова?

Филипп Матвеевич удивленно посмотрел на нас и спросил:

– Вы дежурные, что ли?

– Да нет, мы сами хотим… Разрешите, Филипп Матвеевич!

– Ну ладно, давайте. Да много ли вы напилите?

Мы горячо взялись за дело. Пилили долго, до самого ужина. Филипп Матвеевич несколько раз выходил из кухни, качал головой и говорил:

– Отдохнули бы малость!

Мы вспотели, рубашки стали мокрыми, но мы не замечали усталости и упорно зарабатывали пропитание нашему Смелому.

Мы кончили пилить, когда увидели, что ребята идут ужинать. Вышел Филипп Матвеевич. Он посмотрел на гору напиленных дров, и тут я в первый раз увидел, как он улыбается.

– Молодцы, молодцы! – сказал Филипп Матвеевич. – Как же мне отблагодарить вас? Даже не знаю…

Момент был самый подходящий. Я сказал:

– Филипп Матвеевич, у нас к вам есть маленькая просьба…

– Какая просьба?

– Если можно, оставляйте нам каждый день немного костей и мяса. И, если можно, немного молока.

– Вы что же, не наедаетесь, что ли?

– Да нет, мы не для себя – мы для собаки, для щенка…

– Откуда же у вас щенок?

– Нам Сергей Сергеевич подарил, честное слово! – быстро сказал Андрей. – Мы хотим воспитать щенка для пограничников…

– Или для уголовного розыска! – вставил я.

– Немного костей и мяса, говорите? Сами-то небось не костями питаетесь? А собаку, значит, хотите голодом заморить? – вдруг набросился на нас повар. – Нет уж, я ей сам рацион установлю. Только лапы оближет!

Нам повезло: Филипп Матвеевич оказался большим любителем собак.

24 июля

После завтрака мы впервые купали Смелого. Оказалось, что он хорошо плавает, а когда вылезает на берег, очень смешно фыркает и отряхивается. Потом Смелый ложится на песок, кладет голову на вытянутые лапы и «загорает». Мы с Мастером руководили его купанием, а все ребята с завистью смотрели на нас. А потом мы стали учить Смелого ловить воров. Я схватил полотенце и вещи Витьки Панкова, который в это время купался, убежал с его вещами и спрятался за кусты.

Профессор пристально взглянул в глаза Смелому и указал на мои следы, которые ясно отпечатались на песке. Таинственным голосом он произнес:

– Смелый, совершено преступление: украдены вещи! Ищи, Смелый! Ищи вора!

Пес не двигался с места.

Тогда Профессор подтолкнул его сзади. Никакого впечатления! Профессор легонько шлепнул Смелого – тот взвизгнул и побежал, но не по моим следам, а совсем в другую сторону. Он, видно, совсем не хотел работать в уголовном розыске.

Профессор вернул пса на исходную позицию и стал серьезно убеждать его:

– Ну пойми, Смелый, пойми, что я тебе говорю. У Витьки Панкова украли вещи…

– Кто украл? Кто украл мои вещи? – послышался сзади тревожный Витькин голос. Он как раз только что вылез из моря. – Кто украл мои вещи?

– Да подожди ты! – отмахнулся Профессор.

– Мои вещи украли! – завопил Витька, и в самом деле не видя ни своих вещей, ни полотенца. – Я купался, а их украли… А у меня брюки совсем новые, мама перед отъездом купила!..

Стали сбегаться ребята. Но Профессор так увлекся, что продолжал убеждать Смелого, а на Витьку не обращал никакого внимания.

Я видел все это из-за кустов. Когда Витька совсем уж разволновался, размахался руками кто-то даже предложил ему на время свои штаны, я не выдержал и вышел из-за кустов.

– Ах, это ты украл? – набросился на меня Витька. – Издеваешься, да?

– Мы Смелого воспитываем, – стал объяснять я.

Но Витька не хотел меня слушать.

– Ты на своих штанах его воспитывай, а мои оставь в покое!

Странный человек этот Витька!..

Андрей не помогал нам воспитывать щенка: он учил Капитана плавать.

Капитан шумно бил руками и ногами по воде, так что во все стороны летели брызги. Андрей слегка поддерживал Капитана снизу, а потом заводил его в глубокое место и незаметно отпускал. Капитан проплывал немного сам, а потом, как только замечал, что его уже не поддерживают, начинал глотать воду, пускать пузыри и идти ко дну. Но Андрей плыл рядом. Он тут же хватал Капитана за руку и «спасал» его. Так повторялось много раз.

У Андрея железное терпение!

25 июля

Утром Мастер и Капитан повели нас с Андреем в заросли кустарника, они работали полтора дня. И мы увидели замечательную будку. Будка напоминала домик. Она была большая и просторная.

– Вот это здо́рово! – восхищенно воскликнул Андрей.

Мы тут же решили, что за собакой будут ухаживать только четверо: Андрей, Мастер, Капитан и я. А остальным ребятам мы не разрешим даже близко подходить.

На будке мы написали: «Не подходить – собака кусается». А потом подумали и для пущей убедительности в скобках добавили: «Может разорвать на куски!»

Будка была поставлена на лужайке, за домом. После обеда я повел Смелого в его новую «квартиру» (прошлую ночь щенок провел у меня под кроватью).

И тут я узнал об одном секретном разговоре. Случилось это вот как. Я вел Смелого на лужайку, к будке. Проходя мимо беседки, я услышал голос Сергея Сергеича. Потом сквозь кусты увидел нашу вожатую Катю и узнал голоса других вожатых. «Зачем это они все забрались сюда? – подумал я. – Наверное, что-нибудь тайное…» Ноги мои как-то сами собой остановились, а уши вдруг стали улавливать самые отдаленные звуки, хоть я вовсе не хотел подслушивать.

Сергей Сергеич говорил:

– Мы им, если хотите знать, должны быть благодарны!

– За что же это? – спросил кто-то из вожатых.

– Да за то, что они нам очень многое подсказали. Вот, например, мы не догадались устроить экскурсию в Сталинград, а они догадались. Мы все время говорим: «Надо воспитывать в труде! Надо приучать к труду», – а повести ребят на воскресник не додумались. А они до этого и без нашей помощи дошли. Так что надо повнимательней к ним приглядываться, поддерживать их и только кое в чем поправлять. Одним словом, как пишут в статьях: «Надо направлять детскую инициативу в нужное русло»…

«Про кого это он говорит? – подумал я. – Кому они должны быть благодарны? Кто это им подсказывает?» И вдруг меня осенило: ну конечно же, это про нас, про наше звено! И про меня, значит!

От радости я так сильно дернул за веревочный поводок, что чуть не задушил Смелого. Он тихонько заскулил. Я зажал ему морду, быстро выбрался из своего укрытия и помчался искать Андрея. Смелый еле поспевал за мной.

Я нашел Андрея на волейбольной площадке.

– Ура!… – закричал я. – Они нам благодарны! Мы им подсказали! Мы им помогли! Это Сергей Сергеич сказал, я сам слышал. Он сказал, что мы им очень помогли, что они все просто пропали бы без нас, что без нас они теперь ни одного шагу не сделают!

На радостях я, кажется, кое-что прибавил.

Андрей попросил меня рассказать все по порядку. Я рассказал. Сначала он тоже обрадовался и заулыбался. Только заулыбался еле-еле. Он всегда так улыбается, что не поймешь, улыбается он или не улыбается.

А потом Андрей вдруг нахмурился и спросил:

– Ты еще кому-нибудь рассказывал?

– Да нет, не успел еще. Но ты не беспокойся, я всем расскажу! – заверил я Андрея.

А он в ответ совершенно неожиданно показал мне кулак:

– Если еще хоть кому-нибудь проболтаешься об этом разговоре – получишь! Понял?

Я, по правде сказать, ничего не понял. И зачем он из всего тайны делает?

– А я вовсе не боюсь твоего кулака! – гордо ответил я.

– Можешь не бояться, но все-таки имей его в виду…

Я посмотрел внимательно на то, что мне нужно было иметь в виду. Кулак у Андрея был небольшой, но очень внушительный.

Я ничего больше не сказал Андрею. Но до сих пор не могу его понять. Почему он не хочет, чтобы я рассказал ребятам о разговоре в беседке? Ведь все наше звено было бы так радо!.. Шутка ли: Сергей Сергеич нам благодарен! Может, Андрей боится, что мне не поверят? Ведь свидетелей не было. Один Смелый все слышал. Но какой же это свидетель? Только скулить умеет, да и то не вовремя. Нет, пожалуй, дело не в этом…

Может, Андрею просто завидно, что не он услышал разговор, а я?

В общем, я не мог ничего понять и решил посоветоваться с Профессором. А он выслушал меня, поправил очки и сказал, что все очень даже просто и понятно: Андрей не хочет подрывать авторитет Сергея Сергеича, потому что это неблагородно. Ведь такие ребята, как, например, Витька Панков, вообразят черт знает что и сразу начнут задаваться.

– И вообще как-то некрасиво, что ты чужой разговор подслушал, – сказал Профессор и брезгливо поморщился.

Что же теперь делать? Если я все разболтаю ребятам – так это будет неблагородно. А если промолчу, Андрей подумает, что я испугался его кулаков. Просто безвыходное положение!

26 июля

Сегодня был совет дружины. Пригласили все наше звено.

Председатель совета Петя Дорошенко, которого все зовут просто Петро, сказал, что скоро в лагере будут спортивные соревнования. Соревнования по бегу, прыжкам и метанию гранат будут проходить внутри отрядов – между звеньями. А в волейбольном состязании сборная команда нашего отряда встретится со сборной девчонок. Это они сами нас вызвали. Я предлагал отказаться. Очень нужно с ними связываться, даже как-то несолидно. Но Зинка подняла ужасный визг: «Ага, сдрейфили, сдрейфили!..» И Андрей тоже отличился: сказал, что девчонки играют не хуже нас (как у него только язык повернулся!). И еще он сказал, что у меня вообще по этому вопросу отсталые взгляды.

Капитаном нашей волейбольной команды назначили Андрея, а капитаном девчонок – Зинку. Впервые они встретятся как противники.

Я очень люблю играть в волейбол, и играю неплохо. Даже «гасить» умею.

Андрей знает это и включил меня в нашу команду. Он сказал, что мы будем тренироваться каждый день. Не понимаю, зачем это нужно. Девчонки смеяться над нами будут, скажут: «Вот уж пыхтят, вот уж стараются!» А мы у них и так выиграем, без всяких тренировок.

Потом совет обсуждал вопрос, который назывался так: «Инициатива звена Андрея Глебова». Эту самую инициативу все поддержали и решили, что каждый пионер должен оказать какую-нибудь, хоть самую маленькую, помощь городу. Мы берем шефство над костнотуберкулезным санаторием.

Стали составлять список ребят, которые пойдут в санаторий. Я протиснулся к самому столу, за которым сидел Петро, и попросил:

– Запиши, пожалуйста, меня!

Андрей дернул меня за рукав:

– Ты же в волейбольную команду записался!

– Ну и что же? – ответил я. – Успею и туда и сюда. Ты уж обо мне не беспокойся.

– Очень мне нужно о тебе беспокоиться! Я о команде беспокоюсь, а не о тебе.

С Андреем происходит что-то неладное. Особенно ясно я почувствовал это вечером.

Мы собрали секретный сбор своего звена. Андрей изложил план, который уже был мне известен.

– Надо как можно быстрей узнать имена героев, которые погибли на том самом месте! И всю их историю узнать!

– А может быть, и описать эту историю? – предложил Профессор.

– Очень ценная мысль, – согласился Андрей. – Напишем небольшую книгу об их подвигах. Издавать ее не будем (говорят, что это – канительное дело!), а просто подарим ее пионерам города. Согласны?

Все мы согласились.

– Тогда нужно выбрать спецдвойку для выполнения всех этих заданий.

Профессор сказал, что слово «спецдвойка» звучит как-то нехорошо: напоминает об отметках.

– Тогда изберем спецбригаду, – предложил Андрей. – Кто хочет войти в нее?

Я первый поднял руку. И тут Андрей как подскочит, словно у него внутри что-то взорвалось:

– Сашка хватается сразу за десять дел! Всюду хочет поспеть. Он и в санаторий, он и в волейбольную команду, и в бригаду – всюду готов! Да еще с собакой возится. Несерьезно это… Ты бы, Саша, подумал над собой, вот что!

Я даже вздрогнул. Эти слова: «Подумай над собой!» – мне часто говорила Галка.

Мама ее поправляла: «Не «над собой», а «о себе», ты хочешь сказать?»

Но Галка, которая всегда хвастается своей грамотностью, и в другие разы упорно повторяла: «Подумай над собой!» Так ей, видно, больше нравилось.

Она так часто это повторяла, что я даже пытался несколько раз подумать, да все никак не получалось. Только, бывало, начну о себе думать, а меня в кино позовут или на каток нужно ехать, или еще куда-нибудь. Так ни разу «над собой» и не подумал. И не собираюсь вовсе! Пусть Андрей это запомнит крепко-накрепко.

В спецбригаду выбрали Профессора и Вано Гуридзе. Как наиболее «литературно одаренных». А может быть, я тоже «литературно одаренный»: вот уж какой день пишу свой дневник! И мне это даже начинает нравиться.

27 июля

Высоко над морем стоит каменный дом с башнями. Мы заметили его еще в день нашего приезда в лагерь. Раньше, до революции, в этот дом приезжал на лето какой-то граф. Все лето граф веселился, безобразничал, а осенью уезжал в Петербург. После революции граф удрал за границу.

Дом с башнями – самый красивый в городе. Здесь устроили санаторий для детей, больных костным туберкулезом. Еще до войны сюда привозили больных ребят со всех концов страны. А когда началась война, санаторий эвакуировался. В красивом доме жил фашистский генерал, поэтому его не разрушили.

И сейчас здесь – снова санаторий. Больные ребята лежат в гипсе по два – три года, а иногда и больше. Наши врачи придумали новый способ лечения: ребята круглый год лежат на свежем воздухе – на верандах, под навесом. Зимой их закутывают в меховые мешки, но не увозят с веранды.

Но что самое удивительное – ребята продолжают учиться, они ни на один год не отстают от нас. В санатории есть учителя по всем предметам. Больным ребятам устраивают и контрольные работы и экзамены. Они переходят из класса в класс. Они много читают, слушают радио, разучивают новые песни.

Почти все ребята вылечиваются, выздоравливают и уезжают из санатория. Но не забывают о нем. Они пишут письма своим учителям, врачам, санитаркам…

Все это нам рассказал главный врач Савелий Маркович, пока мы гуляли с ним в саду около санатория.

Дело в том, что мы пришли в санаторий в то время, когда ребят осматривали врачи. А порядки там строгие, и нам пришлось подождать.

В парке росли какие-то огромные деревья и было много птиц.

Скоро врачебный обход кончился, и нас отозвали на веранду. Я волновался. Мне казалось, что ребята, которые так долго лежат в постели, должны быть угрюмыми, печальными. Но они встретили нас радостно. У них были розовые, веселые лица. Даже как-то не верилось, что эти ребята так тяжело больны.

Мы привезли с собой костюмы и декорации, чтобы повторить концерт, который подготовили к открытию лагеря.

Наши «артисты» сегодня очень волновались. Даже я свою немую роль исполнил, как говорят, с особенным подъемом. На меня снова надели гимнастерку, галифе и огромные сапоги. Но уж сегодня я не забыл приколоть к гимнастерке погоны.

А Мастеру пришлось показывать свои фокусы целых три раза. Ребята приподнимались на постелях и старались разглядеть, в чем секрет каждого фокуса.

И тут же нас пригласили на большой праздник: на днях санаторию исполняется пятнадцать лет. Ребята готовят к празднику разные выступления. А потом всем покажут новый фильм. Его ребята ждут с особенным нетерпением.

Во время концерта я заметил одного мальчика. Он чем-то отличался от всех других ребят. У него было строгое, даже грустное лицо. За весь концерт он ни разу не улыбнулся. Только когда на сцену привели пленного фашистского генерала, мальчик приподнялся и крикнул:

– Ага, попался!

Я подошел к постели этого мальчика, но не знал, с чего начать разговор. Мальчик как будто совсем и не замечал меня. На вид ему было лет тринадцать.

– Можно, я здесь сяду? – спросил я.

– Садись, если хочешь, – мрачно ответил он.

Я сел, помолчал немного, а потом спросил:

– Хочешь, я напишу письмо твоим родным или знакомым? Ты продиктуй, а я напишу.

– У меня нет родных. И знакомых нет, – ответил мальчик.

Он вынул из-под одеяла руку, чтобы поправить подушку. И тут я заметил, что на руке у него выжжен номер.

– Что это у тебя? – не подумав, спросил я.

– А ты не видишь, что ли? Номер это… клеймо. А зачем – это ты у фашистов спроси!

– Ты что же, в плену был?

– В плену? Ну нет! В плен я бы не сдался. В лагерь они меня посадили за связь с партизанами…

Мальчик рассказал мне, как в его родное село, под Гомелем, пришли фашисты и как он помогал партизанам. Враги заподозрили его и посадили в концлагерь. Там мальчика били палками по спине. Он голодал. И вот у него началась тяжелая болезнь.

– Многие наши ребята побывали в руках у фашистов. Здоровым оттуда не уйдешь! – сказал мой новый знакомый.

Несколько минут мы молчали. А потом мальчик очень тихо и очень грустно сказал:

– А мамку и братишку фашисты расстреляли. Отец на войне пропал. Вот и нету у меня сейчас родных. И письма писать некому… Вот только старшей сестре я все-все рассказываю. Да она тут, рядом… Ей письма писать не надо.

– Значит, у тебя есть старшая сестра? – обрадовался я. – А ты говоришь – родных нету!

– Это не такая сестра, а медицинская, понимаешь? Да она мне все равно что родная.

Я хотел сказать что-нибудь хорошее, ласковое, но никаких слов у меня не нашлось, и я только спросил:

– А как тебя зовут?

– Пашкой… Павлом.

– Как Корчагина, значит?

Мальчик удивленно посмотрел на меня и ничего не ответил.

Вскоре наши ребята начали собираться обратно в лагерь. На прощание я спросил:

– Павка, можно я буду приходить к тебе?

Я и сам не заметил, как назвал мальчика Павкой.

– Заходи, если хочешь.