Текст книги "Вопль впередсмотрящего"

Автор книги: Анатолий Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

А снег идёт

Куранты, гимн, последние новости и песня «А снег идёт».

«А снег идёт, а снег идёт, и всё вокруг чего-то ждёт…»

Снега нет, чёрная мерзлота, пыль.

Сегодня нужно закончить и сдать модель, собственно, она уже готова, осталось отшлифовать.

Всегда весёлый водитель автобуса объявляет по микрофону остановки, балагурит, напевает «А снег идёт».

Сегодня нужно закончить и сдать модель, собственно, она уже готова, осталось отшлифовать.

Модель выпукло-вогнутая, полусферическая, разъёмная на нагелях.

Сдать модель и теорию модельного дела, получить разряд.

Сдать, пригласить Шатунова в ресторан.

Шатунов – мой учитель, один из лучших модельщиков модельного цеха завода «Азовсталь».

Работает он быстро, говорит быстро, и я не всегда успеваю адекватно усвоить его информацию.

«А снег идёт, а снег идёт, и всё вокруг чего-то ждёт…»

Витя в армии, Коля в Москве, одноклассница Москалёва сразу же после школы уехала на БАМ.

Витя пишет из армии, что ему там хорошо и весело, что там много свободных девушек, Коля из Москвы призывает следовать Сократу в познании самого себя, Москалёва молчит.

«А снег идёт, а снег идёт, и всё вокруг чего-то ждёт…»

Сдам теорию и практику, получу разряд, а Новый год встречу в компании друзей двоюродного брата Мишки по кличке Ухо.

Это где-то на Правом берегу, рядом с кладбищем, там у них хаза, карты, жаргон, ножи…

Посмотрим.

«А снег идёт, а снег идёт, и всё вокруг чего-то ждёт…»

Снега нет, чёрная мерзлота, ветер, пыль, дым.

Каждое дерево состоит из корня, ствола и кроны. Каждое дерево имеет свои особенности. Качество древесины дуба тем выше, чем больше возраст дерева. Особенно ценится древесина морёного дуба. Древесина бука хорошо имитируется под орех, текстура древесины карельской берёзы создает впечатление курчавости и волнистости. Протрава усиливает текстуру. На мировом рынке высоко ценится древесина чёрного махагони.

Махагони… махагони…

Достать бы где-нибудь махагони, сделать что-нибудь эксклюзивное, выйти на мировой рынок…

Пропуск дома забыл, пошёл вдоль забора по бурьянам в поисках дыры, нашёл, а там – засада, потащили к начальнику охраны, но всё обошлось.

Модель я закончил и сдал, теорию тоже сдал, разряд получил.

Сбегал в магазин, купил бутылку коньяка, выпили с учителем в сушилке.

Шёл домой, напевая вышеуказанную песню, и снег действительно пошёл.

Он и сейчас идёт.

И всё вокруг чего-то ждёт.

Где солнце?

Пасмурно, холодно, солнца давно уже нет.

Его и летом почти не было, а сейчас – вообще.

В чём дело, солнце?

Огород Зайцевых уже убран и вскопан, остались только поздняя капуста и хризантемы.

Хризантемы…

Первый снег выпал ночью и накрыл цветущие хризантемы, и бабушка их срезала и сделала букет. И вечером я с этим букетом поехал из своей Новосёловки на проспект Металлургов, 225, квартира 17…

Свадьба состоялась в конце февраля, баянист вдруг перешёл на исполнение каких-то собственных сочинений, непонятных, мизерабельных, мрачных, бесконечных, с претензией на трансцендентальность, и его попросили вернуться сюда, на землю, на свадьбу, и он обиделся, и вдруг заявил, что брак наш долго не протянется, и схватил свой баян и убежал…

Пасмурно, холодно, солнца по-прежнему нет. Летом тебя почти не видели, а сейчас – вообще…

Ещё ответишь перед сообществом людей, зверей, насекомых.

Что ты ответишь бледному одинокому подсолнуху на пустыре в районе «Факела»?

Доиграешься. Влепят тебе в твою трудовую книжку статью за прогулы, и помыкаешься тогда в поисках приличной работы, как и я когда-то в самом начале трудовой деятельности в качестве ученика модельщика модельного цеха завода «Точмаш»…

А как ты объяснишь своё непоявление Павлу Владимировичу, которого без тебя колбасит?

Вчера он приходил и жаловался на тебя, и я посоветовал ему съездить куда-нибудь, где ты есть, и он ответил: «Да. Именно. Знаю. Там сейчас солнце и скоро Праздник Вина. Туда. Знаю. Пока».

Через некоторое время он позвонил и сообщил, что взял билет до Кишинёва.

Родом он из Челябы (Челябинска), а юность его прошла в Кишинёве, и там сейчас солнечно, и скоро Праздник Вина, и женщины там темпераментны, а мужчины неагрессивны.

Через полчаса он снова позвонил и сказал, что в данный момент он весьма сомневается в целесообразности поездки.

Мне это очень знакомо. Начинаешь куда-нибудь лихорадочно собираться, но вдруг останавливаешься в столбняке: идти – не идти, ехать – не ехать. И снова замечешься, лихорадочно продолжишь сборы, и снова остановишься и тупо стоишь.

Через какое-то время он сообщил, что едет на вокзал сдавать свой билет до Кишинёва.

А минут 20 спустя: сдавать билет передумал.

Пришёл Дима со своим неизменным чёрным кейсом, где у него БАДы, и каждый раз ему говоришь, что не нуждаешься в БАДах, но он словно не слышит и гнёт своё.

Не смешно ли, не глупо ли человеку с нервически-измождённым лицом предлагать другим нечто волшебно-исцеляющее?

«Меня уже били», – сказал он.

Били за БАДы.

Забадыбили.

Вдруг появилось солнце, и всё вокруг преобразилось, озарилось, и одинокий подсолнух на пустыре у «Факела», срывая свои шейные позвонки, потянулся к нему, и…

И опять ушло, скрылось.

Продаются доски, гвозди, толь, рубероид, цемент, ДСП, ДВП, МДФ, дома, квартиры, машины.

Продаётся «Ява-350» 1968 года выпуска, в отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.

В отличном состоянии.

Без проблем.

Сел и поехал.

Нужно подумать.

В отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.

Именно такая была у меня.

Тогда, давно.

В отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.

Нужно подумать.

Люди, дома, машины.

Бородач в брезентовке, в кирзачах, с тяжёлым рюкзаком за плечами останавливается, достаёт расчёску и зеркальце и тщательно расчёсывает свои пышные усы и бороду, и лицо обветренное и приятное, мужественное; ушёл в геологическую разведку ещё при Брежневе, долго и напряжённо искал, остался один и продолжал упорно искать, и нашёл, и это что-то чрезвычайно редкое и ценное, что несомненно позволит Родине смело смотреть в будущее, но главное сейчас – это встреча с родным домом, с родными и близкими…

Он улыбнулся сквозь слёзы, махнул рукой и пошёл дальше.

Пасмурно, холодно.

Солнца по-прежнему нет.

Может, ему уже не хочется освещать и обогревать нашу грешную землю?

Солнце, мы исправимся, выходи.

Осенняя прогулка

Пасмурно, дождливо, холодно.

Кофе, сигарета, и снова потянуло в сон, и ладно.

А вот Станислав Семёнович спит не более четырёх-пяти часов. Он много работает. Он – главный художник нашего театра. Он востребован и в других театрах. Он – лауреат Государственной премии. Он может много выпить, но уже через пару часов снова может спокойно работать.

Театр…. Первым моим театральным потрясением был спектакль «Аленький цветочек».

Было это в первом классе, ранней осенью, в Мариуполе. Шли пешком через старое городское кладбище, и вдруг стал паясничать. И Неонила Андреевна сказала, что нехорошо вести себя так на кладбище.

А паясничал я из-за Лиды Жуковой.

Она мне очень нравилась, и мне хотелось привлечь ее внимание.

Мы тогда жили на Бахмутской, рядом с ними. Время было голодное, мать часто болела, отец был где-то на Севере, и отец Лиды, грузин Вашакидзе, часто выручал нас с продуктами. У него было три дочери, но только с рождением сына он сразу всем им дал свою фамилию. И Лида Жукова стала Лидой Вашакидзе. И я по-прежнему был в неё влюблен.

В восьмом классе Вера Петровна предложила мне сыграть в школьном спектакле роль молодого Володи Ульянова. Но я как-то не решился, и эту роль отдали Ване Синеоку. А роль мамы Володи Ульянова играла Лида Вашакидзе, и по ходу спектакля она должна была в какой-то момент крепко прижать его к своей груди. Утешая, пытаясь успокоить возмущённое сердце сына. И Лида крепко прижимала Ваню к своей уже оформлявшейся груди, а ведь вместо Вани мог быть я…

Ремонт подъезда продолжается, и женщина в забрызганной спецовке просит ведро воды, а Валерий Юрьевич по телефону спрашивает, могу ли я ему на короткое время дать Леви-Стросса.

Нет проблем.

Живёт он в соседней пятиэтажке, на первом этаже, и у него почему-то очень часто забивается канализация. И под Леви-Строссом подразумевается сантехнический трос.

Он так шутит.

Человек он образованный, возможно, один из самых образованных в нашем городе. И он знает Леви-Стросса, и у него часто забивается канализация.

Однажды он явился за тросом в ночь под Новый год: «Гости пришли, а у меня в квартире говно плавает».

Леви-Стросс – французский этнограф, социолог, философ, один из главнейших представителей структурализма.

Пытался я его как-то читать, но оставил: слишком сложно.

Дождь кончился, проглянуло солнце, кот с подоконника грустно смотрит на улицу. Где за 10 лет своей жизни еще ни разу не был и вряд ли уже побывает.

За веткой берёзы блестит купол Казанской церкви. Вдруг резко потемнело и снова пошёл дождь.

Сдал в библиотеке «Жизнь Тулуз-Лотрека», взял «Жизнь Гогена», а в магазине – бутылку «Зубровки» и плавленый сырок и пошёл.

Хорошо гулять по городу, когда в сумке есть согревающее. И тогда всё в масть: и дождь, и ветер, и лужи, и летящие листья, и скользкий овраг за желдорбольницей, и чей-то взгляд из кривого домика на краю оврага, и последние осенние цветы в уже вскопанном огороде, и весело зеленеет стадион «Торпедо» – и «Торпедо» обязательно станет чемпионом, и серые дикие утки отдыхают на тёмно-зелёной воде Платошки у пожарной части, и никто их не трогает, не обижает.

И две весёлые девушки просят закурить, и одна из них поразительно похожа на бывшую одноклассницу Лиду Жукову-Вашакидзе.

7 ноября

Ещё темно. Родители ещё спят. Городские праздничные огни. Заводские корпуса и трубы тоже украшены иллюминацией. Сегодня праздник. Сегодня мы поедем в Кичиксу, к Бондаревой. Встретимся на автостанции и поедем. В нашем классе она недавно. Здесь живёт у своей тетушки на Парашютной, а на выходные и праздники уезжает к родителям. Это где-то по дороге в Донецк, а потом налево. Складчины не было. Её отец – главный агроном, и у них всё есть. Ехать туда минут 40.

Сегодня к нам придут гости, и поэтому нужно особо тщательно произвести уборку двора и уборной.

Ещё рано, ещё темно.

Вчера мать испекла огромный торт. Находится он на веранде, под полотенцем.

Дважды ночью ходил на веранду, аккуратно отрезая и съедал.

Однажды съел так много, что мутило.

Гости пришли, а торта нет, почти нет.

Но это не должно повториться. Ты уже давно не ребёнок, и ты понимаешь. Ещё кусочек – и всё.

А потом мы встретимся и поедем в Кичиксу, к Бондаревой. Она уже там. Она нас встретит на развилке. Автобус пойдёт прямо, а мы, пешком, налево. Её родители уйдут, и мы останемся одни.

Накануне мне купили новый костюм, и я долго упрашивал мать заузить брюки, и она их заузила, и теперь всё в порядке, кроме плаща.

Нет у меня плаща, вот в чём дело, а в пальто ещё рано.

Бери мой, сказал отец, но это смешно, это никуда не годится, это для огородного пугала.

Хоть бы не было дождя, хоть бы не было холодно.

Отец же привязался со своим плащом: отличный плащ, ты что, таких плащей – ни у кого, это же МАКИНТОШ.

Ещё кусочек торта на холодной веранде. Ещё кусочек – и всё.

Нужно знать меру.

В конце концов.

Гегель. Георг Вильгельм Фридрих Гегель.

Мне его предложил Коля.

Он с нами в Кичиксу не едет, у него своя компания.

Он ходит в театральную студию при ДК, он будет после школы поступать во ВГИК, у него своя компания.

Гегеля он дал мне с иронической усмешкой превосходства.

Ладно, Коля, посмотрим, попробуем разобраться.

«Природная душа… чувствующая душа… слабоумие, рассеянность, бестолковость…»

Как-то не по себе от этого, будто про себя читаешь.

Но мы преодолеем страх и разберёмся, попробуем разобраться.

Не сейчас, конечно.

Сейчас нужно произвести генеральную уборку двора и уборной, быстро собраться и ехать на Правый берег, на автостанцию, а оттуда – в Кичиксу.

Как-то странно прошёл наш праздник в Кичиксу, будто и не проучились вместе 10 лет, будто какие-то чужие, будто какую-то повинность отбывали…

На память осталась фотография, но на ней так темно, что почти ничего не видно.

Сегодня тоже 7 ноября, с некоторых пор это уже никакой не праздник, а обычный рабочий день, пятница, а по церковному календарю – постный день.

Ностальгии нет, так, слегка: школа, одноклассники, родители, 7 ноября, Кичиксу.

День писателя

– Вот и март уже.

– Да.

– Написал?

– Что?

– «Вот и март уже».

– Написал.

– Хорошо. Какое сегодня число?

– Третье.

– Пиши: «Сегодня – третье марта».

– Написал.

– Движемся дальше. Пиши: «Движемся дальше».

– Написал.

– Хорошо. Что дальше?

– Написал.

– Что?

– «Что дальше?»

– Это не нужно. Я спрашиваю – что дальше?

– Нужно подумать.

– Подумай.

– Может, что-то о погоде сообщить?

– Можно. Пиши: «Погода сегодня хорошая».

– Написал.

– Что дальше?

– Может, более подробно?

– О чём?

– О погоде, о первых приметах весны, о галках, воронах, воробьях…

– Нет.

– Почему?

– Нужно двигаться дальше.

– Может, перерыв сделаем?

– Рано прерываться. Сколько уже предложений?

– Четыре.

– Мало. Нужно двигаться дальше.

– Так и сгореть можно.

– Боишься?

– Нет.

– Тогда после «Погода сегодня хорошая» ставь запятую и «но». Написал?

– Да.

– Молодец. Не страшно?

– Нет.

– Очень хорошо. Приятно иметь дело с бесстрашным писателем. Итак, что у нас получается?

– «Погода сегодня хорошая, но…»

– Очень хорошо. От констатации хорошей погоды мы резко уходим в сторону. Мы не конформисты. Мы не конформисты?

– Нет.

– А кто мы?

– Мы нонконформисты.

– Отлично! Поставь что-нибудь!

– Что именно?

– А что у тебя есть?

– Чайковский, Скрябин, Рахманинов, Моцарт, Бах, Шёнберг, Шнитке, рок, джаз, блюз, только кнопка воспроизведения самопроизвольно отключается.

– Дай отвёртку!

– Зачем?

– Дай отвёртку!

– Не дам.

– Почему?

– В прошлый раз ты на мой новый жидкокристаллический телевизор с отвёрткой бросался.

– Ладно, обойдёмся без музыки. Движемся дальше! Нужен прорыв! Нужна творческая дерзость! Ты не против?

– Нет.

– Не боишься?

– Нет.

– Отлично! Итак, мы имеем «Погода сегодня хорошая, но…»

– Может, всё-таки сделаем паузу, чаю попьём, кофе…

– Чай, кофе… Пойду, пожалуй.

– Куда?

– Что-нибудь жене купить, дочерям. Скоро 8 Марта. Пойдёшь со мной?

– Нет.

– Почему? Спать хочется? Час сиесты пришёл?

– Нет.

– А что?

– Работать буду.

– Хорошо, работай. Сегодня, кстати, День писателя. Ты знаешь?

– Нет.

– Да, Всемирный день писателя. Поздравлять нам друг друга пока особенно не с чем, а читателей можно поздравить. Что мы им скажем?

– Нужно подумать.

– Ладно, пошёл я. А ты – работай. Не спи, не спи, художник!

Ушёл. «Погода сегодня хорошая, но… но нужно работать», – подумал я и лёг на диван.

Вчера и сегодня внутри нас

Ровное осеннее тепло с порывами холодного ветра.

На работу идти не нужно.

Уже не нужно.

Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

Свободен, свободен, наконец-то свободен.

Деньги принесут домой. Сегодня же принесут, и принесёт их миловидная почтальонша Валя, и ты распишешься в ведомости, и оставишь ей мелочь, и несколько раз отожмёшься от пола, и попробуешь присесть и встать на одной ноге, и запоёшь: «Только раз бывают в жизни встречи, только раз судьбою рвётся нить, только раз в холодный зимний вечер мне так хочется любить…»

– Что ж так грустно? – скажет почтальонша Валя и уйдёт, а ты останешься и будешь долго смотреть в окно, а там берёзы, антенны, дома, домишки, памятник Чайковскому, таксопарк с колючей проволокой поверх забора, горделивый купол Сбербанка, девятиэтажка, где живёт знакомый судмедэксперт, и вечный огонь Мемориала, и кусты, и деревья, и купол возводящейся Казанской церкви, и скоро его, вероятно, позолотят, и блеск его золота сольётся с блеском золотой осени…

– Где мешки?

– Там, в сумке.

– Целые?

– Целые.

Пять мешков из мешковины в сумке, купленной когда-то в Хельсинки.

Хельсинки, промозглый март, презентация коллективного сборника рассказов «Русские цветы зла», игрушечный город, чужая речь, сырой ветер, водка.

– Скажи, пожалуйста, зачем ты это делаешь?

– Что?

– Зачем паясничал перед почтальоншей?

– Да как-то так… вдруг… не знаю… больше не буду…

Один из мешков чётко подписан чёрным фломастером: «Гаврилов».

Это чтобы тогда, давно, на каком-нибудь колхозно-совхозном картофельном поле не перепутать мешки свои с чужими.

Поле, поля…

Недавно с футбольного поля под руки вывели главного арбитра матча высшей лиги нашего внутреннего чемпионата. Он шёл, пошатываясь, улыбаясь и посылая ревущим трибунам воздушные поцелуи. Он продержался почти полтора тайма, а потом у него пошли странные сбои, и когда он показал красную карточку своему боковому помощнику, всем стало ясно, что судья просто пьян…

– Так мы едем?

– Да, так точно.

Лесная дорога, глубокие колеи и вода в них зелёная, арка из берёзы, согнутой ветром, сосны, дубы, сыроежки, давняя глыба гудрона, давняя глыба бетона, трава, цветы, знакомый запах предосеннего леса резко перешибается вонью кем-то выброшенных свиных голов.

Тихо в садах.

Когда-то, когда всё тут только начиналось, здесь было шумно, теперь же тихо: кто умер, кто запил, кто просто устал, а Швабы, например, навсегда покинули Россию, и их дачный домик в виде ржавого автофургона сиротливо торчит посреди высоких бурьянов.

Володя Маленький уже выкопал картошку, она уже просыхает на плёнке под тёплыми лучами послеобеденного солнца, солнце клонится к лесу, а Володя на коленях стоит перед картошкой и зло на неё смотрит: и совсем мало её, и совсем мелкая она, и со стороны может показаться, что вся его жизнь сошлась сейчас в одну точку, пустую, ничтожную…

Не слишком ли грубо и однозначно?

Пожалуй.

«Что вы всё про картошку да про картошку?!» – воскликнула на чтениях в каком-то элитном московском клубе какая-то московская дама, и автор тут же остановился и вышел.

«Шляпу надвинул и зал покинул, и поглотила его ночная мгла».

И помчался на Щёлковский, и успел на последний автобус, и отхлебнул из фляжки, и успокоился, и задремал, и просыпался, и смотрел в тёмное окно на тёмные леса, и рядом дремала молодая женщина, и при покачивании автобуса её клонило в его сторону, и ему было удивительно хорошо, и он делал ещё пару глотков и снова погружался в сон, и ему хотелось, чтобы это продолжалось долго…

Почти по Казакову.

Юрий Казаков, автор замечательных лирических рассказов, прожил мало, но хорошо.

Дирижёр с мировым именем, осетин Гергиев отменяет все концерты и везёт в разрушенный Цхинвал Чайковского и Шостаковича.

Музыка горькая, взывающая к пониманию и всепрощению.

Слёзы и робкая надежда в печальных глазах.

Завтра… что завтра?

Знать меру

Вчера было минус 10, а сегодня – ноль.

Позавчера познакомились с двумя девушками-студентками.

Случилось это в недавно открытом и модном коктейль-холле «Лунный камень».

А на сегодня договорились встретиться и куда-нибудь пойти.

Их имена Вера и Надя.

Они – студентки нашего металлургического института, я – газоспасатель металлургического завода «Азовсталь», а мой друг Витя – связист.

Пили коктейль «Международный», говорили мало, слушали музыку, но не танцевали.

Новый год с Витей встретили совершенно бездарно, то есть без девушек, вдвоём.

Не подготовились, положились на случай и промахнулись.

Мать уехала в деревню к бабушке, а я – с ночной смены.

Трижды за ночь вызывали в доменный цех, трижды с ремонтниками поднимался на колошниковую площадку доменной печи, остальное время дремал в раздевалке на мешковине.

Подсыпал в печь угля, поел, лёг.

Девушки они, конечно, образованные, но без зазнайства, что хорошо.

Только один раз они вдруг перешли на английский, а так – нормально… и всё же…

Нет, нужно всё-таки куда-то поступать учиться.

Витя намерен готовиться поступать в институт по связи, а я – в газовый техникум.

Не знаю.

Может, уеду на Север, вернусь оттуда на машине, куплю красивый дом рядом с морем…

Хоть и удалось сегодня вздремнуть на мешковине, а всё ж в сон клонит.

Нужно хоть немного интеллектуально подготовиться к сегодняшней встрече со студентками.

Например: Абу-Даби – столица Объединённых Арабских Эмиратов, агат – разновидность халцедона, фотон – частица света, не имеет массы покоя и электрического заряда, мезон – частица неустойчивая, и ещё множество всяких частиц – пи-плюс-мезоны, пи-минус-мезоны, пи-ноль-мезоны, гипероны, нуклоны…

В тот день я никуда не пошёл, так как проспал.

И больше мы не встречались.

Вера вышла замуж за итальянского моряка, Надя – за греческого, то есть всё пошло тем самым ходом, который от нас не зависит. Или почти не зависит.

Вчера было минус 10, сегодня – ноль.

Новый год и Рождество уже позади, но впереди – ещё праздники, и не каждый русский человек доползает до середины их…

Нужно остановиться, никуда не ходить, ни с кем не встречаться. Но только подумал об этом, позвонил Павел Владимирович, и вот мы уже в закусочной говорим о фотонах, мезонах, гиперонах…

Главное – знать меру, не засиживаться там, а лучше бы вообще туда не заходить.

Да и вообще – никуда.

Но разве возможно?

«Возможно», – услышал я чей-то голос и замолчал.