Текст книги "Смок - боевой змей"

Автор книги: Анатолий Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Плати! – велел сотник Оляте и повернулся к продавцу: – Мне тож серьги. Только золотые, и чтоб яхонты побольше…

«Это он Улыбе!» – догадался Олята.

Некрас быстро выбрал серьги, заплатил за них целую гривну, они пошли по торгу втроем.

– Мечи! Мечи! – раздалось неподалеку. – Острые, каленые – врагу на погибель, добру молодцу – на славу! Подходи! Выбирай!..

Некрас с Олятой, не сговариваясь, пошли на голос и оказались у воза, возле которого толпились вои. Воз был застлан сукном, поверх которого лежали мечи – кривые и прямые, с простыми рукоятями и отделанными серебром с камнями. Олята не удержался, схватил один.

– Ух! – только и сказал отрок, пальцем пробуя острие.

Некрас молча забрал у него меч, щелкнул раз-другой по клинку ногтем, затем положил его плашмя поверх шапки и попытался согнуть. Меч не поддался.

– Дрянь! – коротко заключил сотник, бросая меч обратно.

– Не гоже хаять добрую вещь! – укорил его продавец, кривоногий половец с бритой головой. – Не хочешь, не бери! Другие купцы найдутся…

– Я правду молвлю! – обиделся Некрас. – Железо в твоем мече сухое, мигом выщербится. Безоружных таким сечь можно, а вот коли на вое броня…

– И броню рассечет!

– Да? – сощурился Некрас. Оглядевшись, он взял с соседнего воза, где торговал кузнец, железный гвоздь-ухналь и положил его на край повозки половца. Одним движением вырвал саблю из ножен. Вои, толпившиеся у воза, расступились. Сабля описала сверкающий полукруг и с глухим ударом рассекла гвоздь пополам. Вои тут же окружили воз, с восхищенно рассматривая остатки гвоздя и ничуть не пострадавший клинок сабли.

– Теперь давай твоим! – весело скаля зубы, предложил Некрас. – Не останется щербины на мече – твоя правда, останется – моя…

Половец провел пальцами по лезвию некрасовой сабли и покачал головой:

– Твой меч три гривны стоит, а то все пять… Я по гривне отдаю. Чего же ты хочешь?

– Хитер! – засмеялся Некрас и отошел к соседнему возу, где брал гвоздь. Уплатил кузнецу белку за порчу и пошел к лошадям. Половец проводил его долгим взглядом.

– Кто это? – спросил он одного из воев, стоявших у его воза. – Ловко мечом управляется!

– Княжий сотник, Некрасом зовут.

Лицо продавца стало суровым.

– Побудь вместо меня! – велел он другому половцу, стоявшему поодаль. – Я отлучусь.

Бритый заспешил вслед Некрасу, но сотника догонять не стал. Следовал за ним в шагах двадцати-тридцати, стараясь не терять сотника и его слуг из виду. На выходе с торговой площади Некрас заметил женщину в рваной одежде и тремя детьми. Женщина, некогда очевидно красивая, стояла, понурив голову. Дети, мал мала меньше, окружали мать и жались к ней, словно цыплята к курице.

– Помоги, боярин! – тихо сказала женщина, поймав взгляд Некраса. – Дай хлеба детям. Со вчерашнего не ели.

– Откуда ты? – спросил Некрас, останавливаясь.

– Из Городца. Погорельцы.

Некрас потемнел лицом.

– Мне говорили, посад не сгорел!

– Мы в самом Городце жили, за стенами. Муж воем был у Ростислава, засекли его летось, а я с тремя осталась. Сотни Великого пришли, ругали нас, выгоняли на ночь в посад, чтоб сено их не запалили. Но его все равно запалили, и остались мы без крыши и совсем без ничего. Среди посадских родни у меня нет, я из дальней земли, приютить некому, пришла к князю милости просить. Зима скоро.

– Помог князь?

– Не доступиться до него, видела только тиуна. Тот сказал: как отстроят Городец – будет мне крыша. А пока живи, где хочешь, корми детей как хочешь… – женщина всхлипнула.

Некрас достал из кошеля жменю серебра, высыпал его в руку погорелицы.

– Спаси тебя бог, боярин! – нищенка бросилась целовать руку сотника. Тот сердито вырвал ее.

– Купи одежду и обувку – себе и детям, найми угол у кого-нибудь. За хлебом и другим харчем будешь приходить к Улыбе. Это третья изба справа за полуденными воротами, петух на воротах. Я заплачу ей, будет тебя кормить. Еще что потребуется, скажешь Улыбе – она передаст мне.

Нищенка вновь стала благодарить сотника, тот только махнул рукой и отошел. Вскочив на Гнедую, Некрас ускакал. Он не видел, какими глазами смотрели на него Оляна и ее брат, а те в свою очередь, не видели половца, который, затаившись у ближнего воза, все видел, но не слышал. После того, как Некрас тронул Гнедую, половец вышел из своего укрытия и заспешил к коновязи. Там он ловко вскочил на маленькую степную лошадку и заспешил следом за сотником. Половец был занят слежкой и не обратил внимания на нищенку, которая вздрогнула, увидев его, и побледнела…

7

В Волчьем Логу после сожжения Городца потекла размеренная жизнь. Двойняшки подымались на заре, Олята шел кормить смока и коней, убирал в конюшнях, Оляна топила печь, стряпала, стирала, прибиралась в доме. Некрас возвращался от Улыбы, когда солнце стояло высоко, седлал смока и улетал куда-то за лес. Олята догадывался, что сотник ежедневно летает, дабы змеей не застоялся, а также готовится к войне, обучая смока разным приемам. Возвращался Некрас к полудню, частенько промокший насквозь, хотя погода стояла ясная. Олята догадывался, что сотник сажает змея в реку и взлетает с нее, как то было близ Городца, а может даже ныряет в волны вместе со змеем. Оляте очень хотелось посмотреть, как это делают человек и змей, но просить сотника отрок не решался, а сам Некрас его не звал. Посмотреть, как человек учит змея, хотелось не только Оляте, Светояр как-то завел речь. Некрас отказал.

– Говори, что сослужити князю – сделаю! Как – моя забота! – сказал сотник сердито.

– Боишься, тайну выведаю? – хмыкнул Светояр.

– Боюсь, что выведает Великий. Ты же не один поедешь, с охраной. Та будет смотреть… Не умеют твои вои молчать!

– А чьи умеют? – вздохнул Святояр. – Но все равно тревожно. Вдруг ты с Великим сносишься? А? Ждут тебя лазутчики за рекой, вот ты к ним и летаешь…

– Я Ростиславу крест целовал! – обиделся Некрас. – Ты мне двадцать гривен отсыпал – где такую службу сыщешь?

– Князья друг другу крест целуют, а потом идут с войной, – хитровато сощурился Светояр. – Что до серебра, то нет такого человека, кого нельзя было бы перекупить.

– И тебя, воевода?

– Меня трудно – дорого стою. Дешевле убить.

– Забываешь об одном, – усмехнулся Некрас. – Разное к нам с тобой в Киеве отношение. Ты в полон попадешь, Великий отпустит за выкуп. А меня – на кол!

– Это за что ж?

– Я Великому замысел его порушил. Войну он от Городца думал зачинать, теперь города нет, припасов нет… Зло у него на меня великое. Как войну вести?

– Разумеешь… – качнул головой воевода. – Доводилось полки водить?

– Учителя добрые были… Ты б, воевода, сторожей Волчьего Лога озаботился. Думаю, Великий ищет смока.

– Чем плоха сторожа? – нахмурился Святояр. – День и ночь стоит на дороге!

– То-то и беда, что стоит. Лесом обойти можно.

– К лесу другой дорогой надо ехать, – не согласился воевода, а там своя сторожа. Вкруг Белгорода разъезды… По городу люди мои ходят, они всех бояр Великого лики помнят, да и воев многих. Ты к нам недавно приехал, а мы с Великим не первое лето воюем. Закрыт Белгород – мышь не просунется.

– Гляди, воевода! – не стал спорить Некрас.

После того разговора, Олята, который опять все слышал, подошел к сотнику и робко попросил обучить его сечь мечом. Он де станет охранять смока в отсутствие Некраса. Разумеется, Оляте хотелось научиться совсем не поэтому, вернее, не совсем для того, но не выкладывать же хозяину сокровенные мечты?! Грозная тяжесть меча, прочувствованная отроком на торгу, не давала ему покоя.

– Зачем тебе меч? – нахмурился Некрас. – Видано ли: смерд с мечом? Дорогое оружие, боярское… Владеть им с детства учат, затем каждый день надо упражняться, дабы рука не забыла. Блажь…

Тем не менее, разговор возымел действие. Некрас съездил в город, привез копье и три сулицы.

– Вот тебе оружие! – сказал, вручая Оляте копье. – Пострашнее любого меча. Копьем и конного остановишь, и пешего, а в чистом поле против копья не устоять! У курского князя мечи были только у конных, у пехоты – копье да нож за поясом. Половцы и конных наших боялись, а пеший полк так совсем объезжали…

Некрас не ограничился словами. Сплел из лозы человека с руками и ногами, обтянул его кожей – да так ловко, что Олята только ахнул.

– Учителя добрые были! – усмехнулся сотник.

Кожаного человека Некрас прицепил веревкой к суку дуба, росшего за конюшней, сбил с копья наконечник и стал учить Оляту колоть врага.

– В сече вой закрыт щитом, – объяснял сотник, черня угольком на коже места для удара. – Ни стрелой его не достать, ни копьем, ни мечом. Но ему надобно на тебя напасть, поэтому откроется. Тогда и бей! Быстро, чтоб не закрылся. На голове у него шелом, на теле рубаха железная или куяк, потому бей в руку, бей в ногу, бей в лицо. Поранишь руку – не сможет держать щит или копье, поранишь ногу – не сможет стоять, лоб рассечешь – кровь глаза зальет… В любом случае – уже не противник. Добить легко, да и правильно будет добить. Кровью истечет, только мучиться будет, а коли выживет – калека. Кому калеки нужны?..

Олята до изнеможения тыкал тупым древком в вычерненные углем места, а после того как у него стало получаться, Нескрас стал раскачивать кожаного человека из стороны в сторону, и отроку надо было попасть в указанное место на лету.

– Рука! – кричал Некрас, и Олята бил в руку. – Нога! – менял цель сотник, и отрок метил в ногу…

– Резче! Быстрее! – лютовал Некрас. – Не надо пырять – коли! Пока замахнешься, самого десять раз подколют!..

Олята так уставал, что к вечеру не оставалось сил идти в баню – падал на лавку и засыпал прямо в мокрой от пота рубахе. Он уже не рад был, что напросился, но отступать было сором. Спустя неделю, Некрас набил обратно наконечник на древко, теперь Олята колол вертлявого противника острием. Не худо колол – от кожаного врага быстро остались лохмотья. Сотник тут же сплел нового человека. Олята только зубами скрипнул, глядя, как добрый кожаный товар (сколько сапог можно сшить!) уходит на забаву, но промолчал.

– Ты не должен думать, куда колоть! – учил его Некрас. – В сече думать некогда. Рука и глаз справляют дело, рука и глаз…

После того, как и второй враг превратился в лохмотья, Некрас сплел третьего. Только этого обтянул рогожей и стал учить Оляту метать сулицы. Оказалось, что муки с копьем – забава в сравнении с сулицами. Некрас требовал не просто попасть в рогожного человека с двадцати шагов, но и – в отмеченное место, причем, в то время как человек пляшет на веревке. Если с неподвижной целью у Оляты еще как-то получалось, то с пляшущей – никак. Сулицы летели мимо.

– Думаешь, ворог будет ждать, пока ты в него попадешь? – сердился сотник. – Вой бежит на тебя, укрываясь щитом, и выглядывает из-за него на короткий миг. Сулица не стрела, летит не быстро, увернуться от нее легко. Ты должен предугадать движение ворога и бросить неожиданно.

– Так никто не попадет! – в сердцах ответил Олята.

– Да ну? – усмехнулся Некрас.

Он забрал у отрока сулицы и велел ему раскачивать рогожного человека.

– Кричи куда бросать! – велел.

– Нога! – заорал Олята, отталкивая от себя мишень. Сулица сотника пробила рогожу на ноге цели.

– Рука!

С рукой произошло тоже самое.

– Глаз! – злорадно крикнул Олята, уверенный, что в нарисованный на рогоже углем глаз сотник точно не попадет. Но сулица с треском пробила рогожу как раз посреди угольного пятна, да еще с такой силой, что выскочила с обратной стороны шагов на десять. Олята повесил голову.

– Упражняйся! – велел Некрас, отдавая Оляте собранные сулицы.

Олята упражнялся, пока руки не повисли бессильно. Не получалось. На следующий день он поднялся затемно, быстро сделал свою работу и позвал сестру. Оляна толкала рогожного человека и кричала, куда метить, отрок бросал. Когда приехал Некрас, ученье продолжилось, но уже без Оляны. Так прошло несколько дней. Однажды двойняшки увлеклись и не заметили приезда Некраса. Сотник слез с кобылки, тихо подошел и стал за спиной Оляты. Тот как раз приготовился бросить последнюю, третью сулицу.

– Нога! – крикнула Оляна, и отрок, движимый каким-то вдохновением, метнул сулицу. Узкое, длинное острие пробило рогожу посреди плетеной ноги.

– В колено! – оценил Некрас. – Ворог упал и не поднялся! Одним менее.

Олята испуганно обернулся и покраснел.

– Добро метнул! – похвалил Некрас. – Курский князь на службу не взял бы, но белгородскому сгодишься.

Оляна поднесла собранные на лугу сулицы. Некрас взял одну посреди древка.

– Покажу тебе, что белгородские не умеют. Бери мой меч!

Олята радостно вытащил саблю из-за пояса сотника и стал наизготовку.

– Руби!

Олята не успел замахнуться, как каленый наконечник сулицы застыл у его глаза. Отрок порозовел.

– С сулицей в ближнем бою можно выстоять против меча. Для рубки замах нужен, а ты ему… – Некрас резко выбросил в сторону руку с сулицей. – Видел? Даже если противник мечом колет, ты его опередишь – меч тяжелый, замах нужен, а сулица легкая.

Некрас вновь заставил Оляту упражняться с рогожным человеком, а когда отрок наловчился попадать в руки и ноги, стал учить его бою. Для этого сотник сбил с двух сулиц наконечники, отдал отроку одно древко, а себе взял второе. Учение вышло тяжким: Олята бил, Некрас уворачивался, отрок проваливался вперед, а сотник хлестал его по спине древком. Олята охал, а Некрас смеялся:

– Радуйся, что не мечом!

Оляте никак не удавалось попасть древком сулицы в сотника, не раз он в сердцах хотел бросить учение – болела избитая спина. Оляна в бане только вздыхала, осторожно трогая мочалом посиневшую спину брата. Так продолжалось несколько дней. Олята стал ненавидеть Некраса, ему мнилось, сотник с ним просто забавляется. И чем больше отрок злился и ненавидел, тем хуже у него получалось. Как-то ночью, лежа на лавке, Олята стал вспоминать события ушедшего дня, мысленно разбирая свои неудачи. Некрас всегда предвидел, куда он ударит. Почему? Конечно, он не спускал глаз с Оляты, но и Олята глядел на него во все глаза! Как быстро не выбрасывал отрок руку с сулицей, сотник увернуться успевал. «Он знает, куда я ударю, потому что смотрит мне в глаза! – вдруг догадался Олята. – Скошу глаз на руку – значит, рука; гляну на ногу – туда и ударю… Ну, погоди!»

На следующий день учение началось, и Олята, стоя наизготовку, внимательно смотрел в глаза сотника – как и прежде. И вдруг отрок, не отводя взгляда, неожиданно выбросил руку. Некрас охнул и зашипел от боли – древко сулицы ткнуло его пониже колена.

– Еще! – велел сотник, отступая на шаг.

Олята, все так же глядя в глаза хозяина, ударил снова. В этот раз Некрас не охнул – закричал, закрыв руками низ живота:

– Гляди, куда бьешь! Остолоп! Мы ж не на войне! Меня теперь Улыба выгонит…

Олята испуганно отступил, со страхом ожидая расправы. Заслужил… Всю злобу свою выплеснул в этом ударе. Некрас же, пошипев и поохав, выпрямился, похромал к нему и одобрительно хлопнул отрока по плечу.

– Догадался все же… Я нарочно не подсказывал… Будет из тебя добрый вой! Только упражняйся сам. Прибьешь меня ненароком, кто на смоке полетит?..

Олята послушался. Теперь он упражнялся наедине с рогожными человечками – отрок научился их плести, а рогож в доме хватало. Человечки получались не такие красивые, как у Некраса, но для дела пригодные. Некрас, возвращаясь от Улыбы, подходил, смотрел, одобрял или же поругивал, давал советы, после чего шел к своему змею. Пока он летал, Олята повторял уроки – с копьем, метанием сулицам и боя сулицей, зажатой в руке. Когда надоедало, отрок садился на коня и мчался на рогожного человека с копьем наперевес. От таких ударов плетеный человек расползался на куски, поэтому Олята колол его, когда на рогоже не оставалось живого места. Еще он наловчился бросать сулицы на скаку. Некрас не учил его этому, отрок сам додумался. Как-то Некрас, воротясь, застал его за этим занятием и посуровел лицом.

– Блажь! – проворчал, когда Олята подскакал к нему. – Не нужно это.

– Почему? – удивился отрок.

– Так не воют. Ты хоть раз видел сечу?

– Нет. Как батьков убили, и то не видел.

– Расскажу. Конные летят на врага с копьями, те засыпают их стрелами. Сшиблись, копья – долой, в тесноте с ними не развернуться, начинается сеча. Тут уж кто проворней… Пешие идут друг на друга тоже с копьями, тоже стреляют из луков и только в двадцати шагах начинают бросать сулицы. Потом – в копья! Не удержал врага на длине древка, копье бросай, доставай нож… Такая теснота начинается, что повернуться трудно! Еще сулицы добре бросать со стен, когда враг идет на приступ. А с коня… На охоте разве. Еще можно, когда врага бегущего гонишь, но это подлое дело! Какой из него враг, раз бежит? Мечом плашмя или древком копья ударил, оглушил и связал для полона… Беззащитного убивать – грех! Так что брось…

Тем же вечером, натирая в бане Некраса мочалом, Олята осторожно потрогал шрам на его груди.

– Это что?

– Говорил: учителя добрые были! – хмыкнул Некрас.

– Разве так учат?

– Бывает и так. Тебе спину пришлось выдубить, чтоб понимать стал, а меня учили железом.

– Это сулица?

– Нож…

– Убить хотели! – догадался Олята.

– Хотели, да не вышло! – криво усмехнулся Некрас. – Рубаха железная на мне была, да и нож в кость попал. Не дошел до сердца. Учил же тебя: в грудь не меть! Бей в мягкое… На человеке много мест, броней не закрытых, где жилы важные проходят. Достаточно легко чиркнуть – ножом или сулицей, и ничто не спасет. Я места те углем мазал, помни!

– Что стало с тем, кто ножом ударил? – спросил Олята.

– С ним не стало, с ним еще станется, – загадочно ответил сотник и принялся обливать себя из ковша…

8

Едва переступив порог дома Улыбы, Некрас понял: сегодня меда не будет. Стол, за которым, выпрямив спину, сидела Улыба, был пуст, губы хозяйки (пухлые, алые губы, созданные, чтоб их целовали) сурово поджаты. Руки сотника, привычно потянувшиеся к застежке пояса – снять вместе с саблей и бросить на лавку – замерли на полпути. Некрас остановился у порога и заложил руки за спину. Захочет хозяйка – позовет. Нет – уйти проще.

– Приходила твоя… – зло сказала Улыба. – Сказала: ты послал!

– Кто приходил? – не понял Некрас.

– Блядь! – вспыхнула Улыба. – Молодая, красивая, одежа на ней добрая… «Некрас, – говорит, – велел кормить!»

– Так это нищенка! – догадался сотник.

– Не похожа на нищенку! Я же кажу: молодая, красивая, одежа добрая…

– Купила, значит, одежу. Я денег дал.

– Ты, выходит, их одеваешь, а кормить я должна?

– Я заплачу. Она не сказала?

– Почему я должна их кормить – даже за твое серебро?! – взвизгнула Улыба. – Совсем сором потерял! Блудник!

– Послушай! – Некрас шагнул ближе. – Она вдова, мужа, как у тебя, засекли. Дом сгорел, дети малые…

– Ты пожалел?

– Должен пожалеть.

– Это почему?

– Потому как дом ее спалил. Из Городца она…

– Всех не пожалеешь… Мало ли у кого мужа убили, или дом спалили… Кто мне помог, как овдовела? Сама мед варила и торгу стояла!

– Тебе дом остался, доброе какое-никакое, примирительно сказал Некрас. – У нее – совсем ничего. А к тебе послал, потому как в Волчий Лог ее не пустят – там сторожа.

– Лжа! Не потому.

– Почему?

– Потому, как там еще одна!

– Кто?

– Служанка твоя!

– Оляна? – удивился Некрас. – Дите она.

– Совсем не дите! Видела… Кобель!

– О чем ты!

– Об этом! Серьгами новыми на торгу похвалилась, а люди зубы скалят: Некрас и другой купил! Сам в уши вдел! Было?

– Было! – усмехнулся сотник. – Вдевал. Олята сестре подарок выбирал, я помог. Об этом тебе не сказали?

– Откуда у слуги серебро на серьги?

– Я дал.

– За что?

– Услужил хорошо.

– Он услужил или сестра его? Глаза твои бесстыжие!.. – Улыба заплакала. – Весь торг надо мной смеется: «Плохо греешь сотника, раз за другими бегает!» Батюшка поначалу епитимью наложил, а теперь и вовсе к причастию не пускает, говорит: «Нечего тебе! В блуде живешь…» Думала, счастье нашла… Тут бьешься, чтоб ногату на прокорм заработать, а он серебро горстями кидает! Блудник! Язычник! Жеребец!..

Улыба еще что-то кричала обидное, но Некрас слушать не стал. Повернулся и вышел. В сенях он столкнулся со служанкой, Гойкой.

– Выгнала! – участливо спросила девица.

«Сам ушел!» – хотел сказать Некрас, но передумал и просто кивнул.

– Меня побила! – пожалилась Гойка. – С торга воротилась злая, а как та нищенка пришла, совсем разъярилась… Лютует! Тебе, боярин, служанка не надобна?

– Нет.

– Понадобится, зови! Я работящая, расторопная, все умею.

– Запомню! – пообещал Некрас. – Кобылу расседлала?

– Не! Знала, что выгонит.

– Веди!

Некрас был в седле, когда Гойка подбежала ближе:

– Про сотника Улыба тебе сказывала?

– Какого сотника?

– Нищенка, которая приходила, просила передать тебе: в Белгороде объявился сотник Великого, Жегало. Он в Городце заправлял до того, как город сожгли, нищенка его добре запомнила – много зла сделал. Этот Жегало под половца рядится, голову и бороду обрил, но нищенка узнала.

– Подслушала разговор? – усмехнулся Некрас.

– Ага… – опустила голову Гойка.

– Ты и впрямь расторопная! – похвалил Некрас. – Ведаешь, где нищенка живет?

– Ведаю!

– Держи! – сотник протянул ей горсть серебра. – Ногата тебе, остальное ей!

Гойка отворила ворота, и Некрас выехал на темную улицу. Ворота, закрываясь, скрипнули за его спиной. Некрас остановился, задумавшись. Следовало немедля упредить Светояра о лазутчике, но был поздний час. «Спит старик! – подумал сотник. – Только обругает меня. Коли Жегало и в самом деле в Белгороде, до утра никуда не денется. Ворота заперты, чужого не впустят и не выпустят. С рассветом прискачу…»

Приняв решение, Некрас тронул каблуками бока Гнедой. Кобылка лениво зашагала привычной дорогой. Из-за облака показалась луна, залив улицу тусклым светом, и сразу же привычное око сотника заметило неясную тень, плотно прижавшуюся к высокому забору неподалеку. Тень пошевелилась, послышался хорошо знакомый сотнику скрип.

«Уд коний!» – про себя выругался сотник, выхватывая саблю. Ударил каблуками Гнедую под брюхо. Кобылка всхрапнула и понеслась вскачь. Щелкнула тетива, и Гнедая закричала, падая на колени. Некрас изловчился и ударил. Кончик клинка достал ночного убийцу – тот ничком рухнул в мягкую пыль. Некрас соскочил с падающей Гнедой, подошел ближе. Привычно ткнул лежавшего носком сапога. Тело было тяжелым и обмяклым – мертв. Некрас склонился и в неясном свете луны разглядел: кончик сабли вошел убитому посреди виска и, разрубив лобную кость, вышел у переносицы. Лицо у покойного было широкоскулое, разрез глаз узкий, халат и шапка – половецкие. «Рядится половцем…» – вспомнил Некрас и снова выругался.

Рядом с трупом валялся разряженный самострел, сотник поднял его, повертел в руках и отбросил к забору. Обыскал труп, нашел нож и отправил его туда же. Оглянулся. Гнедая лежала на боку, подергивая ногами. Короткая железная стрела вошла ей в грудь по самую пятку. Некрас подошел, полоснул саблей – кобылка тоненько вскрикнула и ткнулась мордой в пыль. Некрас внимательно осмотрел улицу, прислушался – никого. Сотник вытер саблю о халат убитого и бросил ее в ножны.

«Ждал меня, – мысленно рассудил Некрас, присаживаясь на корточки у трупа. – Но не ведал, когда выйду, потому оказался не готов – в спешке стал натягивать самострел. Коли Жегало в Белгороде давно, должен знать: от Улыбы я ухожу с солнцем. Зачем караулить целую ночь – даже сильный вой не выдержит такой стражи. Проще придти с рассветом. Но в этот час на улице люди, увидят половца с самострелом, шум подымут… Жегало знал, что я выйду скоро. Не прямо сейчас, но попозже. Что-то должно случиться…»

Взбудораженный пришедшей на ум догадкой, Некрас вскочил и побежал по улице. Сабля путалась в ногах, он на бегу отстегнул ее и зажал в руке. Этим путем он ездил много раз, и дорога всегда казалась короткой. Теперь виделась непреодолимой далью; Некрас еле дождался конца посада, а предстояло взбежать по длинному склону.

«Там сторожа! – уговаривал себя Некрас, жадно хватая распяленным ртом холодный осенний воздух. – Четверо! Стоит только взбежать наверх! У них кони! Дальше будет легко! Надо было взять коня у Улыбы, – запоздало вспомнил он и тут же одернул себя: – Не дала бы! Когда баба зла на тебя, у нее пыли дорожной не выпросишь. Разве что пригрозить… Сором бабе грозить…»

Взбежав наверх, Некрас действительно увидел сторожей – всех четверых. Они лежали на траве: кто, уткнувшись лицом в вхолодную землю, кто, взирая в небо открытыми очами. Некрасу хватило взгляда, чтобы понять: опоздал… Луна равнодушно освещала картину недавней битвы. У двоих мертвых из груди торчали пятки железных стрел, остальных, скорее всего, сбили наземь копьями, а затем прирезали. Нападение было неожиданным, но вои Светояра успели поднять копья: на дороге, скрючившись, лежал один в халате. Его половецкий колпак валялся неподалеку. Некрас молча вытряхнул мертвеца из халата, натянул на себя. Подобрал колпак и нахлобучил вместо своей шапки. Он делал это быстро и ловко – привык. Кони убитых воев щипали травку рядом со своими мертвыми хозяевами. Нападавшие почему не увели их – видно сильно спешили. Некрас поймал ближнего к нему коня за узду, вскочил в седло. Копье, торчавшее в земле, он выдернул уже на скаку…

Волчий Лог начинался сразу за сторожей – широкая извилистая балка тянулась на целую версту. Светояр не зря поставил сторожу у входа в лог – внутри было слишком просто подкрасться из-за поворота. Сторожу это не спасло, но Некрасу помогло: несмотря на полную луну, он доскакал к конюшням незамеченным. Выскочив из-за последнего поворота, сотник увидел у темной избы фигуру в колпаке. Половец или человек ряженый половцем, что-то носил к стенам дома. Услыхав топот, половец бросил ношу и схватился за копье.

Луна светила Некрасу в спину, к тому же сотник пригнулся к шее коня – так, что стражу был виден лишь островерхий колпак. Руку с копьем Некрас спрятал за крупом жеребца – от избы не видать.

– Это ты, Азад? – окликнул его половец по-кипчакски.

– Йо! – отозвался Некрас.

– Зачем приехал? – заворчал половец, опуская копье. – Жегало велел тебе ждать в посаде. Рассердится!

– Йо! – еще раз сказал сотник, подъезжая ближе, и резко выбросил вперед копье. Широкий, остро отточенный наконечник распорол половцу горло и перерубил хребет. Незадачливый страж мешком повалился на траву. Некрас соскочил с коня и побежал к избе. Здесь он разглядел, что носил половец – деревянные стены дома были обложены соломой. Охапка соломы лежала у дверей избы. Очевидно, половцу показалось мало, и он, на свою беду, пошел за следующей.

Дверь избы была подперта палкой. Некрас приник ухом к доскам и уловил совсем близко горячее дыхание – человек за дверью тоже прислушивался.

– Олята! – негромко окликнул сотник. – Это я, Некрас!

За дверью завозились, снимая засов, Некрас носком сапога отбросил палку, подпиравшую дверь. Скрипнули петли, и на пороге с сулицей в руках показался Олята. Острый наконечник грозно смотрел Некрасу в лицо.

– Где сестра? – спросил сотник, отводя рукой сулицу.

– За печкой прячется.

– Что случилось?

– Мы спать легли, – заторопился Олята, – а тут слышу – топот. Пока оделся, сапоги обул… Ткнулся в дверь – заперто. Слышу: вкруг избы ходят, говорят не по-нашему. Я Оляну разбудил, за печкой спрятал, сам взял сулицы…

– Скажи сестре, чтоб бежала в баню! – прервал его Некрас. – Сам бери сулицы – и за мной!

Осторожно ступая по мягкой траве, они обошли кругом малую конюшню, сарай – никого. У большой конюшни, где спал смок, никого не было видно, но, подойдя ближе, Некрас и Олята услыхали негромкий говор. Разговаривали за дальней стеной. Потом послышались удары железа по камню, и красный свет затрепетал на траве за углом.

– Подпалили! – скрипнул зубами Некрас и взял у Оляты сулицу. – Бей в шею! Запомни: шея! На них может быть бронь…

Они выскочили из-за угла с сулицами наготове и на мгновение замерли, разглядывая врагов. Тех было четверо. Один стоял поодаль, а трое остальных подбрасывали солому в огнище под стеной. Половец, что был в стороне, первым заметил нападавших и громко крикнул. Поджигатели схватились за рукоятки сабель.

– Шея! – крикнул Некрас.

Рука и глаз Оляты подчинились – брошенная им сулица пробила горло ближайшего к нему половца. Тот схватился руками за древко, мгновение постоял, покачиваясь, и упал на бок. Тот, в кого метил Некрас, рухнул ничком, и сулица под тяжестью его тела, почти полностью выскочила наружу. Уцелевшие половцы, в том числе и тот, что стоял поодаль, обнажили сабли.

– Помни, чему учили! – крикнул Некрас Оляте. С саблей наготове сотник заспешил к дальнему половцу, угадав в нем главного. Половец, стоявший ближе, шагнул к отроку. Олята покрепче сжал древко сулицы и отвел руку назад

– Молокосос! – взревел половец, разглядев, кто стоит перед ним. – Ты убил Мосара! Я нарежу ремней из твоей шкуры…

Половец не договорил. Олята, не спуская с него глаз, выбросил руку с сулицей. Половец заорал и схватился за низ живота. Олята, как учил Некрас, полоснул врага остро отточенным листом наконечника пониже уха. Тугая черная струя ударила из шеи половца, заливая халат; он попытался зажать рану ладонью, но кровь пробилась сквозь пальцы. Половец упал на колени, а затем – лицом в траву. Засучил ногами, отходя.

Олята глянул в сторону. Нескрас с половцом отчаянно рубились – да так, что искры летели от сталкивавшихся сабель. Противники то отступали на шаг, то опять бросались в бой.

– Открывай конюшню! – крикнул Некрас, заметив одинокого отрока. – Спасай смока!

Олята побежал к назад. Он попытался снять засов с дверей, но тот не поддался. Олята присмотрелся и едва не заплакал – толстый дубовый брус был накрепко приколочен большущими гвоздями. Олята метнулся в избу, принес топор и стал рубить засов. Дуб, закаменевший за годы, поддавался трудно – два удара вырубали в брусе выемку глубиною с палец, и Олята с ужасом подумал, что не успеет…

Некрас сразу понял, что противник ему попался опытный. Половец легко отбил первые удары, каждый из которых уложил бы обычного воя, затем перешел на наступление. Бил он резко, с оттяжкой, норовя угодить поперек клинка и сломать его. Некрас поневоле вынужден был отступать к горящей стене. Он слышал доносившиеся из угла частые удары топора и догадывался: у Оляты чего-то не получается. Надо было помочь, но мешал противник – он наседал, с хеканьем рубя мечом.

Пламя на стене разгоралось все ярче, в его отсветах Некрас разглядел, что враг его – тот самый половец, с которым он спорил о мечах на торгу.

– Жегало! – выкрикнул он и отступил на шаг. Сотник в свою очередь опустил саблю.

– Некрас?.. Зачем половцем вырядился?

– А ты зачем?.. Не хотел, чтоб признали в Белгороде? Все равно признали…

– Почему ты жив? – раздосадовано спросил Жегало.