Текст книги "Голубое зарево (в сокращении)"

Автор книги: Анатолий Днепров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Напрасно ли? А может быть, так и нужно? Может быть, иначе нельзя! Разве открытия планируются? Разве можно было так просто, сидя за письменным столом и делая вычисления, предвидеть все это?

– Так что же теперь делать? – спросила Нонна. – Знаешь, мне хочется плакать...

Молчанов невесело улыбнулся.

– Конечно же, не реветь. Нужны новые идеи...

– Котонаев вдолбил нам в голову свой план, и теперь, кроме него, ничего нет. Встречные пучки вытеснили все. Мне иногда кажется, что для решения проблем, вроде нашей, лучше не знать этого метода или, во всяком случае, все забыть и начать на пустом месте. Очень трудно отделаться от привычного образа мышления, особенно, когда знаешь, что так думает каждый, кто здесь работает.

Профессор Соколов вошел неслышно и некоторое время тоже рассматривал прямую линию в рабочей тетради Кириллиной. Николай и Нонна растерянно и с надеждой посмотрели в его усталые глаза.

– Вы только не сердитесь на профессора Котонаева, – тихо сказал Соколов. Он сделал все, что мог. Ему и его группе сейчас тяжелее всех. Котонаев замечательный физик, выдающийся ученый. Но мы не вправе требовать от него, как впрочем и от всякого ученого, чтобы он все предвидел.

– Но кто-то же виноват! – не выдержав, воскликнула Нонна.

– Никто не виноват! В науке всегда так. Есть проблемы, которые не решаются известными методами.

Молчанов понял, что необходимо что-то делать, что-то срочное, немедленное, что угодно, только не сидеть вот так, сложа руки.

2.

В мире, достигшем небывалой возможности концентрировать в небольшом объеме фантастическую энергию, некогда абсурдная идея о единоличном властелине приобрела устрашающее значение. Один богатый маньяк или группа маньяков могут с дьявольским упорством готовить гибель миллионам.

Однако для производства самого ничтожного количества антивещества необходимо создать столь грандиозные сооружения, приборы и аппараты, черпать такие колоссальные массы обычного топлива, что фактически невозможно ничего упрятать от глаз всевидящего и внимательного мира. Антивещество нельзя приготовить тайком, в подвале дома или в заброшенном сарае. Оно не может быть побочным продуктом какого-нибудь невинного исследования, которое используют в качестве маскировки. Вот почему, несмотря на соблюдение всех законов "священной и неприкосновенной" собственности территории, где обосновался исследовательский центр Саккоро, анализы ученых, случайные высказывания очевидцев, наблюдения моряков вскоре позволили всему миру узнать, чем занимаются на островках архипелага.

Не ясны были только успехи. А это волновало людей, возбуждало протесты, массовые демонстрации с требованиями немедленно направить к Саккоро инспекционную группу.

А пока решения по этому вопросу "формулировались", "уточнялись" и "согласовывались" в комиссиях, комитетах и подкомитетах, на островах шла лихорадочная работа. О ней можно было судить по непрерывному потоку нефтеналивных судов, которые покидали разные порты мира с одним и тем же пунктом назначения: остров Овори, Саккоро. Именно там день и ночь ревели электрогенераторы, питавшие два огромных спаренных ускорителя.

Львов поежился от этих мыслей и снова взялся за телефон. Прежде чем набрать номер Котонаева, он опять на минуту задумался. Что скажет теперь Валерий Антонович?

Через распахнутое окно врывалось веселое лето. Улицы городка были такие мирные и солнечные, и просто не верилось, что над ним и над тысячами других городов сгущаются темные тучи.

– Прошу Вас, Алексей Владимирович, прийти ко мне, – сказал Львов по телефону.

Директор института прикладной физики был взволнован.

Сегодня газеты сообщили еще об одной отсрочке формирования инспекционной группы, и тут же корреспонденты указывали, что за последнее время количество покупаемой Саккоро нефти почти удвоилось.

Неужели там добились успеха? Этот хищник Саккоро?..

Когда пират чувствует силу, он не обращает внимания на договоры. Что они ему?

Взглянув на залитые солнцем разноцветные крыши домов, на заполненный людьми бульвар, на весь этот жизнелюбивый, спокойно-суетливый мир, он почувствовал гнев, злость на того, кого никогда не видел в лицо и кто представлялся ему внезапно ожившим скелетом, самой смертью, пытающейся увлечь за собой все это.

Котонаев вошел без стука. Профессор сгорбился и потускнел в последние дни, как-то осел, стал меньше ростом. Он молча подошел к письменному столу и протянул руку. Рука была вялая и тяжелая.

– Подождем минуточку. Сейчас приедет профессор Соколов. А вот и он! Входите, входите, Алексей Владимирович! – воскликнул Львов и тут же осекся. Почему он так обрадовался, увидев Соколова? Это было уже нетактично. Присаживайтесь поближе, товарищи, – сказал он официальным тоном. – Есть очень важный разговор. Я должен знать ваше мнение.

Ученые придвинули стулья к столу, но уселись поодаль друг от друга. Директор института сухо произнес:

– Дела плохи. У, Саккоро, очевидно, полным ходом идет производство антижелеза.

– Ну и как? – с усмешкой спросил Соколов.

– По-видимому, у них не исчезает, не аннигилирует...

– Не может быть!

– Представьте себе, может. Ускорители там работают полным ходом, день и ночь... Что скажете вы, Алексей Владимирович?

Профессор Соколов взглянул на своего коллегу.

– Валерий Антонович прав. Этого не может быть. Антижелезо обязано рассасываться...

– Почему вы так думаете? – спросил Львов.

– Я снова все пересчитал на основе последних экспериментальных данных. Мы были на неверном пути...

– Я тоже пересчитывал, – подтвердил Соколов.

– Вы все пересчитали, но ведь там, у них, антижелезо не исчезает. Иначе зачем бы они гоняли свои ускорители непрерывно?! Понимаете, что это значит?

– Этого не может быть, – продолжал настаивать Котонаев.

Львов тяжело опустился в кресло.

– Постарайтесь продумать это еще не на основе ваших расчетов.

Котонаев взглянул на Соколова.

– Если они повторили то, что сделали мы, то у них ничего не должно получиться, как и у нас.

– А если они что-нибудь придумали этакое... В общем, какое-нибудь усовершенствование?

– Сама идея порочна. Она никуда не может привести.

Эти слова Котонаева звучали почти как приговор самому себе.

3.

Две недели подряд теоретические семинары не проводились ни у Котонаева, ни у Соколова. Участники регулярно приходили в кабинеты, садились, ждали и молча расходились.

Когда в ловушке "растаяла" последняя крупинка антивещества, Александр Самарский, которого называли "лордом-хранителем антивещества", громко выругался и, сильно хлопнув дверью, ушел из лаборатории. Он долго бродил по опустевшей территории института в поисках Николая Молчанова. Никто не знал, куда запропастился его товарищ, и тогда он отправился в теоретический сектор.

Паушев аккуратно рисовал интегралы.

– Что ты считаешь? – спросил Самарский безразличным тоном.

Семен глубоко вздохнул.

– Пифагор говорил, что мир – это гармония чисел. Черта с два. Мир это жуткая неразбериха. Какая тут гармония! Одна эргодическая гипотеза чего стоит. Видал! Это – интеграл Лебега. И как только Гиббс без интеграла Лебега додумался до эргодической гипотезы? Гений!

–Итак, тупик, – мрачно констатировал Самарский.

– Что ты сказал?

– Тупик, я говорю, неизвестно, куда дальше идти...

– Послушай, лорд-хранитель. А известно ли тебе, что тупиков в природе нет. Она, природа, как огромный лес. Что-то вроде джунглей. Иди куда хочешь, не запрещается. Но умей выбрать дорогу, А тот, кто ищет, тот всегда найдет...

Не отрываясь от интегралов, Семен запел песенку. Самарский бездумно смотрел на его карандаш, который медленно, лениво выписывал формулы. Саша собрался уже уходить.

– Постой! Ты ведь спросил, что я вычисляю? Разве тебя это уже не интересует?

– Интересует.

Семен обвел уравнение карандашом и облегченно вздохнул.

– Что это?

– Ерунда. Решение проблемы "Рассвет". Это и есть истинное решение. Xa-xa-xa! Котонаев умрет от зависти! Кто, этот болван Паушев, Сенька, рыжий? Не может быть! Это ему кто-то подсказал. Саша, ты свидетель. Я здесь один и допер до всего самостоятельно. Ведь правда, что я здесь один из всей теоретической группы? Окончательный результат получен при тебе. Запомни, Сашенька, эту формулу. Она выражает не что иное, как вероятность заселения метастабильных состояний ядер элемента "Икс" нуклонами.

Семен откинулся на спинку стула и сладко потянулся.

– Дал бы пятерку, чтобы увидеть лицо Котонаева, когда он узнает, до чего я додумался!

Лицо Паушева стало серьезным.

– Вот что, лорд-хранитель. Так и быть, чтобы ты не мучался...

– А я и не мучаюсь.

– ...чтобы ты не мучался, я тебе раскрою страшную тайну. Только – между нами! И поклянись, что ты сейчас не побежишь к директору и не скажешь, что у тебя родилась гениальная идея.

– Да будет тебе, Сенька! Ну, вываливай свою идею.

– Клянись!

Паушев встал, подошел к Самарскому и торжественно поднял сразу обе руки.

– Клянусь! – гаркнул Самарский. Семен подошел к двери кабинета и повернул ключ. Потом на цыпочках подошел к письменному столу.

– Постреляем, только тихо... Сашенька, а что если формулу Эйнштейна прочитать шиворот-навыворот, предварительно разделив и правую и левую стороны на квадрат скорости света. Вот так. Это тебе что-нибудь говорит?

– Это известно любому школьнику.

– Вот именно, лорд.

Голос у Паушева был ласковым и предельно ехидным.

– Мы все время ломились не в ту дверь. Бараний эффект. Одного барана кидают за борт, остальные бараны совершенно добровольно, из солидарности, не моргнув глазом, следуют за ним.

Самарский нахмурился.

– Кого ты считаешь бараном?

– Сейчас это неважно. Он уже за бортом. Нужно спасать стадо. Так вот, вы, то есть мы, до сегодняшнего дня думали, что ищем способ массу превратить в энергию. А это в земных условиях – чушь!

– То есть?..

Паушев вдруг запнулся. Его глаза скосились в сторону, он прислушался. Тихонько подойдя к двери, он приложил к ней ухо. Лицо его застыло.

– Ты что? – спросил его Самарский. Семен виновато улыбнулся.

– Сашенька, прости, но я тебе больше ничего не скажу...

Самарский вытаращил глаза. С ума он сошел, что ли? Семен продолжал виновато улыбаться, а его руки лихорадочно собирали со стола бумаги.

– Видишь ли, Саша, я не могу... Не могу тебе ничего рассказать. Дело в том... Да ты и сам знаешь... У нас в институте...

Самарский начал догадываться. Ему тоже стало немножко жутко.

– У нас в институте, говорят, завелся... Это, конечно, смешно. А кто знает? Главное, его ищут... Так что ты уж меня прости...

Оба они на цыпочках подошли к двери, бесшумно отворили ее и выглянули в коридор.

Там никого не было.

4.

– Ну-ка, покажите, что они тут сообразили?

Базанов повертел удочку в руках, растянул вложенные одно в другое звенья, вытянул ее на всю руку и сказал:

– Не пойдет.

– То есть?.. – растерялся Молчанов. – Здесь все, как вы сказали.

– Слишком шикарная. Здесь с такими удочками сроду никого не видали. Если про эту удочку узнают мальчишки из колхоза, тебе от них не будет отбоя. Мы ее реконструируем. Ведь, насколько я понимаю, все дело в леске и вот в этом поплавке?

– Да. И в этой коробочке. Здесь магнитная запись...

– Отлично. Мы вырежем палку из орешника и присобачим эту технику к ней. Господи, до чего же научные люди отрываются от жизни! Они думают, если требуют удочку, то ее нужно сделать как для выставки.

Николай поехал в пригородный лес и вырезал длинный неуклюжий прут.

Дома он до полуночи возился с новым удилищем, тщательно замазал грязью едва заметную тонкую плетеную проволочку. Сердце Николая сжималось в ожидании того, что он может "выудить"...

Здесь, у этой одинокой ивы на речке Комар, начиналась тонкая, как паутина, ниточка, которая тянется далеко, далеко. Один неверный шаг, и она оборвется! Сейчас абсолютно важно, чтобы она не оборвалась.

– Для ориентировки имейте в виду следующее, – сообщил ему Базанов. Человек работает в колхозе сторожем. Работа у него ночная. Поэтому он и может днем удить рыбу. Поняли?

– Понятно.

– Вот посидите и поудите с ним рядом рыбку. Хорошо?

Молчанов шагал по мокрой траве, обходя озеро. Было очень прохладно в это августовское утро, но он не чувствовал прохлады. Он шагал, как заправский рыбак, помахивая удочкой и банкой с червями.

Вода в речушке бежала к озеру еле заметными волнами. Изредка тишину нарушали лопающиеся пузыри болотного газа. Несколько раз прямо из-под ног в воду бросались перепуганные лягушки, опытные ныряльщики. Все было до того близко и до того знакомо, что просто не верилось, что в этой спокойной и мелкой речке могло происходить что-то чужое и тревожное.

А вот показалась и одинокая ива. На востоке посветлело, и она четко выступала на фоне розовеющего неба. Когда-то вдоль всего берега росли такие ивы, но они были очень старые и их подгнившие стволы уже не могли держать тяжелые кроны над водой. Теперь на берегу остались лишь сырые трухлявые пни.

Не доходя до ивы, Николай остановился, присел у такого пня и начал разматывать леску. Он наживил на крючок червяка и забросил его в воду.

Почти сразу же поплавок нырнул под воду, и Николай что есть силы дернул. Первая добыча! На крючке болталась небольшая рыбешка. Он снял ее и бросил в плетеную сетку, которую заранее укрепил на берегу.

Через несколько минут снова резкий клев, и опять добыча, на этот раз рыбешка покрупнее. Лов начался чертовски удачно, более удачно, чем ему хотелось бы. Он то и дело забрасывал удочку, и рыба не заставляла себя долго ждать.

– Как ловится, молодой человек?

Выло уже совсем светло, но солнце еще не взошло. Перед Николаем стоял тот самый старик, Калым.

Николай улыбнулся и кивнул в сторону плетеной сетки. Старик молча подошел к ней и посмотрел на рыбу.

– Мелочи. Неинтересно. Вы приспустите грузило поближе ко дну. Там иногда ходит щука. Щука стоит того, чтобы ее подождать.

– Николай кивнул, рассматривая лицо человека – старческое, усталое, с оттопыренной нижней губой.

– А разве здесь бывают щуки? – спросил Николай.

– Еще какие! Я давеча за полтора часа поймал целых три, две маленькие и одну килограмма на полтора. Вот такая, бестия!

Калым отмерил на своей удочке сантиметров тридцать.

– Советую и вам поближе ко дну. Здесь глубина около трех метров.

С этими словами рыбак пошел к своей иве. Николай искоса наблюдал, как он разматывает свою удочку. Ему показалось, что перед тем, как забросить крючок, старик что-то спрятал в карман.

Молчанов нащупал у себя в кармане крохотный магнитофон и щелкнул кнопкой. Он увидел, как стариц уселся поудобнее, привалившись спиной к стволу дерева.

Выполняя совет старика, Николай повозился с грузилом и, сделав вид, будто наживил крючок, забросил его пустым, "Теперь никакого клева не будет. Или, может быть, будет самый удачный клев..."

Для приличия Коля несколько раз вздергивал удочку вверх и нарочно по-рыбацки ругался.

– Сорвалась, проклятая...

– Не торопитесь. Подсекать нужно коротко и резко. Вот так!

И снова крупная трепыхающаяся рыбина на траве. Николаю стало даже завидно.

Солнце постепенно поднялось, стало припекать, и старик начал собирать снасти.

– Пора домой. Сейчас клева больше не будет. Да и разморило после дежурства. Спать хочется.

Он подошел к Николаю и долго смотрел на неподвижный поплавок.

– Да-а-а, – протянул он. – Напрасно я вам посоветовал приспустить грузило. Ловили бы плотвичку. Вы завтра сюда придете?

– Н-не знаю... Если так будет ловиться, то вряд ли. Он положил удочку на траву, а сам повалился на спину. Только бы не заметил старик тонкого волоска проволоки, который тянулся к нему в карман...

– Пошли, что ли? – обратился к нему Калым.

– Да нет, поваляюсь немного. Уж очень хорошо солнышко греет...

– Ну, как хотите. До свидания.

"Не торопитесь домой. И вообще никогда не торопитесь..." – вспомнил он наставления Базанова, который будто предвидел, что после первой рыбалки Николаю захочется не идти, а бежать...

ПРОЗРЕНИЕ

1.

Хуан Родорес оторвал глаза от окуляров и устало посмотрел на Френка.

– Мы здорово постарели за эти годы, Френк. Помнишь, как это началось? Энтузиазм, энергия, лихорадка... Мы сами помогали бетонщикам строить вот этот подвал. Нам казалось, что мы строим золотые ворота в рай или, во всяком случае, триумфальную арку, ведущую к земле обетованной...

Френк уперся кулаком в подбородок и смотрел, как Хуан медленно зашагал по кафелю. У него были мягкие, вялые шаги, как у старого, измученного жизнью человека. В последнее время на него находили приступы меланхолии, и он начинал философствовать.

– Знаешь, я решил уйти с этой работы, – вдруг сказал Хуан.

– Уйти? Куда?

– Конечно, пока не кончится контракт, острова я оставить не могу. А сменить место работы я решил. Я не хочу в этом участвовать, Френк. Мне противно и иногда... страшно. Я часто вспоминаю летчика, который сошел с ума после того, как сбросил атомную бомбу на японцев.

Как бы стряхнув наваждение, Родорес объяснил по-деловому:

– Ты ведь знаешь, я не ядерщик, а радиофизик. Пока здесь нужно было создавать нужные тебе генераторы и волноводы, я был у дела. А сейчас все это позади. Делать мне здесь нечего.

У Френка сжалось сердце. Наверное, вот так, как Родорес, его постепенно покинут все его старые друзья, и он останется совсем один... Значит, он решил покинуть ядерную лабораторию! У Френка тоже часто появлялась такая мысль, но он вспоминал посмертную записку профессора Фейта и еще французскую пословицу: "Если не ты, то кто? Если не сейчас, то когда?"

Родорес как бы угадал его мысли.

– И я, и ты, Френк, и многие честные физики в молодости были идеалистами и считали для себя счастьем быть на острие науки. Мы тогда не понимали, что это действительно острие и что рано или поздно его форма проявится во всей своей отвратительной реальности. Мы сами того не заметили, как из исследователей превратились в наемных чернорабочих, бездумно изготавливающих нечто гнусное... Ты, наверное, давно не слушал радио и не знаешь, что делается в мире. Как часто упоминается в эфире наш остров и фамилия Фейта, и твоя, и моя. О нас говорят все, от рядовых ораторов на уличном митинге до юристов из международного суда. Понимаешь, что это значит?

Френк криво улыбнулся. Пассивное сопротивление? Увиливание от ответственности? Нет, это не в его натуре...

– Боишься суда?

– Нет, я боюсь гибели, боюсь нелепой смерти из-за чьего-то безумия. А если так будет продолжаться – смерть неминуема.

Родорес подошел к кварцевому баллону в углу лаборатории.

– Вот, Френк, ты загнал ее в эту ловушку. Но никто на свете не может поручиться, что она оттуда не вырвется.

2.

"Нужно действовать! Решительно и немедленно..." Решение созрело окончательно и теперь казалось настолько безупречным и простым, что он даже удивился, что не пришел к нему раньше. Он стал задумчивым, молчаливым, рассеянным. Его товарищи знали, что у Френка так всегда перед очередной блистательной научной идеей.

Ослепительно ярким ранним утром он вскочил с постели, принял холодный душ, наскоро проглотил яичницу и выбежал на набережную. Он чувствовал себя, как хорошо тренированный спортсмен перед соревнованиями.

– Бьюсь об заклад, скоро на Овори и на Лас Пальмас снова заговорят о господине Долори, – улыбаясь, сказал ему продавец сигарет.

Раскуривая сигаретку, Френк кивнул головой.

– Думаю, на этот раз обо мне будут говорить далеко за пределами нашего архипелага!

Он направился к переправе на Сардонео. На этот раз в нем не было робости и смущения, он был убежден, что решил задачу, которая по плечу только Мюллеру. С сегодняшнего дня они на равной ноге!

Мюллера он застал дома.

– Привет, Петер! Какого черта вы торчите в своей конуре в такой день? Предлагаю вам поездку на лодке.

Мюллер поднял на него удивленные глаза и быстро нацарапал на клочке бумаги:

"С чего это?"

– Я терпеть не могу жары, – сказал он небрежно.

"Это очень важно. Захватите с собой тетрадь с задачей номер 330".

"Бумаги выносить не разрешается".

"Я суну их в карман".

– Впрочем, – продолжал Мюллер, – как хотите. Если я вам не надоел, я могу вас сопровождать.

Они быстро прошли к лодочной станции.

– Дальше трех километров заплывать нельзя, – предупредил их на причале часовой.

– Убирайся к черту. Сегодня я здесь хозяин, понял?

Когда они отъехали от берега метров на двести, Мюллер спросил:

– Что с вами, Френк? Такое впечатление, будто вы находитесь под действием наркотика.

– Вроде этого. Вы решили задачу о распределении взрыва?

– Нет, – ответил Мюллер твердо.

– Я не верю, что вы ее не решили.

– Ваше дело.

– Садитесь за весла и гребите медленно. Так, чтобы ваша спина закрывала поселок. Я посмотрю тетрадь.

Они поменялись местами. Френк стянул с себя рубаху и снял брюки, как бы собираясь загорать, и вытащил из кармана тетрадь. Тишину нарушали только легкие всплески весел. Жара становилась все сильнее.

– Вы делали не то, что требуется, – наконец произнес Френк со злостью.

– Я решил то, что мог, – ответил Мюллер.

– Нет. Мне-то вы очки не вотрете. Вы повторили вывод формулы для баланса энергии. Почему?

– Ради упражнения. Мне нравится этот вывод, – сказал Мюллер иронически.

– Ради бога, не злите меня. Скажите, почему вы не хотите решить задачу, которую я вам предложил?

– Значит, не могу, – ответил Мюллер.

– Можете, можете тысячу раз. Я в этом уверен!

Мюллер пожал плечами и ничего не ответил. Несколько минут они плыли молча.

– Если вы скажете мне уравнение конфигурации взрыва и закон распределения энергии в активной зоне, я обещаю отплатить вам очень полезным советом.

На слове "очень" Френк сделал ударение.

– Я в советах не нуждаюсь, – произнес Мюллер насмешливо. – Можете поручить эту задачу любому другому теоретику или решить ее самостоятельно. Мне она не под силу.

– Садитесь на корму. Дайте погребу я. Да снимите же вы свое барахло! Пусть на берегу думают, что мы загораем.

Они снова поменялись местами, и Мюллер нехотя стянул с себя брюки и рубашку.

– Снимайте и майку, – приказал Френк. – Мы искупаемся с лодки. Это будет очень естественно.

Мюллер скупо улыбнулся. В его огромных голубых глазах появилось не то смущение, не то тревога.

– У меня очень чувствительная к солнцу кожа. Я могу обгореть.

По сравнению с шоколадно-черным телом Френка, руки и ноги немца были мелочно-белыми.

– Слушайте, Петер, да ведь на вас тошно смотреть! Неужели вы ни разу за все время не загорали?

Мюллер покачал головой. На Френка напало мальчишеское озорство. Он положил весла на борта лодки и, продолжая смеяться, воскликнул:

– Я сейчас вас раздену и выброшу в море!

– Да не дурачьтесь же вы, Френк. Ради бога, оставьте меня в покое. Вы, и правда, ведете себя, как пьяный...

– Ну и пусть! Пусть те, кто наблюдает за нами с берега, думают, что мы с вами два болвана, разыгравшиеся на морском воздухе!

Мюллер судорожно вцепился в руки Френка, а тот силился стянуть с него майку.

– Да что вы за чудак? Марш на солнце! Марш в воду! Я ведь знаю, вы отлично плаваете.

Сильные руки Френка потащили майку вверх. Он хохотал, как сумасшедший.

– Вам обязательно нужно загореть! Не сопротивляйтесь, иначе я...

Перед его глазами мелькнуло что-то красное, как кровь, и в этот самый момент Мюллер молниеносно перевернулся через голову и прыгнул в море...

Френк застыл с открытым ртом. Мюллер был в воде и, держась за корму лодки, громко дышал.

Они смотрели друг другу в глаза.

– Что у вас на груди? – прошептал Френк.

– Ничего. Рана...

– Рана? Странная рана. Покажите.

– Нет, – прошептал Мюллер.

– Покажите! Иначе я...

– Тогда одному из нас придется кормить акул, – сказал Мюллер.

В сознании Френка снова промелькнула красная полоса на белоснежной груди Мюллера, и он увидел, что это была не просто полоса, а ряд букв, больших кроваво-красных букв... У Френка была фотографическая зрительная память. Он прочел, что было написано кроваво-красными буквами на груди у Мюллера: "Коммунист".

– Кто это вас? – прошептал Френк.

– Не ваше дело...

– Это мое дело. Теперь многое стало ясно.

– Тогда плывите к берегу и докладывайте обо всем своему начальству. Я подожду вас здесь.

Френк понял, что он и не собирается вылезать из воды.

– Я ничего никому не скажу, если вы сообщите мне уравнение взрывной волны.

– Ого! – произнес Мюллер тоном человека, которому больше нечего терять. Вы дорого платите за удовлетворение вашего тщеславия. Только от меня вы решения не получите. Я не хочу быть соучастником убийства.

– А если я вам скажу, что и я не хочу?

– Тогда зачем вам это уравнение? Ваша совесть будет чиста, если это уравнение скажет им кто-нибудь другой.

– А ваша совесть чиста? Вы скрывали, что вы... Эта надпись...

– Вы, Френк, мальчишка. Я горжусь этой надписью и именно потому не скажу вам уравнение.

Френк замолчал. Увидев, что Мюллер решительно поплыл в открытое море, он крикнул:

– Не делайте глупости, Мюллер! Черт с ним, с вашим уравнением. Приблизительно я и без вас знаю, что должно получиться при взрыве. Пожалуй, этого мне будет достаточно. Я просто не хотел...

– Что вы не хотели, Френк?

– Я просто не хотел, чтобы пострадали невинные люди...

Мюллер вернулся и взялся за борт лодки.

– Что вы задумали?

– Это не ваше дело. Вползайте сюда и едем на берег.

– Право, Френк, о чем вы думаете? – в голосе Мюллера послышалась тревога.

Френк ничего не ответил. Мюллер влез в лодку. Он снял майку и стал выжимать из нее воду. Френк тупо смотрел на его грудь.

– Это было очень больно?

– Да, очень.

– Где это вас?

– На моей родине. У фашистов на этот счет хороший опыт.

– Вы кричали?

– Не помню, наверное, да, – ответил Мюллер и деловито натянул влажную майку, – А теперь поплыли к берегу.

Долори греб очень медленно.

– Мне нужно уравнение распределения взрывной зоны лично для себя.

– Если я вам скажу это уравнение, что тогда? – спросил Мюллер.

– Я обещал дать вам хороший совет.

– Хорошо. Слушайте. Это – лемниската.

– Параметры?

Мюллер назвал три цифры.

– Спасибо. Теперь слушайте меня. Уезжайте в Европу. Чем скорее, тем лучше.

Мюллер расхохотался.

– Вы шутите, Френк! Вы говорите так, как будто для меня поездка в Европу все равно, что для вас на Лас Пальмас!

Френк перестал грести и в упор посмотрел на Мюллера.

– Придумайте что угодно, но найдите предлог немедленно выехать. Скажите, что вы там забыли что-нибудь очень важное для нашего дела. Скажите, что доктор Роберто не умер и вы знаете, где он живет, придумайте.

Мюллер ничего не ответил. Он оделся и стал смотреть на приближавшийся берег.

Когда они вышли из лодки, солдат с биноклем сказал:

– Ну и здорово вы выкупали этого немца, господин Френк!

– Его стоило выкупать. Он этого стоит... – рассеянно буркнул Долори. Подойдя к квартире Мюллера, он остановился.

– Я уверен, что наши палачи не хуже ваших.

Мюллер молча пожал ему руку. Войдя к себе, он уселся в кресло и глубоко задумался. Потом подошел к телефону и попросил квартиру полковника Семвола.

3.

"Наконец-то, – думал Семвол, садясь в быстроходный катер. – Сейчас что-нибудь выяснится. Может, он нашел решение..." Он вошел в квартиру Мюллера шумно и весело.

– Добрый день, старина, добрый день, наш ученый гигант!

– Увы, полковник, далеко не гигант. – Мюллер смущенно подал Семволу кресло. – Я решил вам признаться...

– О, подождите! Я чувствую, вы сразу хотите говорить со мной о каком-то деле, которое, наверное, заведомо меня не интересует. Дайте отдышаться. Такая жара.

Посопев немного, он сказал:

– Если, старина, у вас есть что-нибудь выпить, то я не откажусь, – сказал он, стараясь быть как можно проще и как можно дружественнее. В действительности же он лихорадочно думал, что могло бы значить это "не гигант"...

Мюллер налил рюмку коньяку и подождал, пока Семвол высосал ее маленькими глотками.

– Итак, я слушаю вас, старый ученый волк, – сказал Семвол. – Вываливайте, что у вас...

– Дело в том, господин полковник, что у меня нет ничего...

– Ну, это вы скромничаете. Я знаю, что в такой голове, как ваша, задачи долго не задерживаются. Итак, давайте решение задачи 330.

– Я не могу ее решить, – проговорил Мюллер.

– Не можете? – воскликнул Семвол.

– Нет, не могу. Да и вообще мне здесь создали не совсем заслуженную славу. До настоящего момента я пользовался тем, что в мою голову когда-то вложил доктор Роберто. Все задачи, которые были здесь мною решены, уже решались. Их решил Роберто еще там, в Германии... И проблема, которая сформулирована в задании 330, уже решена.

– Господи, так какого черта вы морочите мне голову. Давайте пить коньяк и радоваться! – воскликнул пораженный Семвол.

– Я с большим удовольствием разделю вашу радость после того, как решение будет в наших руках, – торопливо вставил Мюллер.

– В наших руках? А в чьих же руках оно сейчас?

– Сейчас в ничьих.

Семвол резко откинулся на спинку стула и пристально стал смотреть на Мюллера, пытаясь понять, что он говорит...

Он был сбит с толку.

– Я вас не понимаю.

– Когда еще существовала Отдельная лаборатория, там, в Зондерштадте, Роберто взялся за решение именно этой проблемы. Роберто обладал гигантской интуицией, и он рассчитал форму взрыва при соединении вещества с антивеществом...

– А вы? Разве вы не участвовали в этой работе?

– Нет. Я настаивал на том, чтобы не терять времени на такой лишенный плоти теоретический труд.

Мюллер замолчал. Символ смотрел на него с откровенным подозрением. Он уже представлял, сколько понадобится усилий, чтобы проверить слова Мюллера.

– Что было дальше?

– В тот день, когда мы, то есть я и доктор Роберто, бежали от вашего воздушного налета, мой учитель вдруг почувствовал слабость и сел на обочину дороги. У него был с собой последний расчет, его теория взрыва, спрятанная в алюминиевый цилиндр...

Как ужаленный, Семвол вскочил с места.

– Где же он?

– По просьбе доктора Роберто я его закопал... Я дал ему клятву это сделать, и сделал...

При мысли, что такие важные расчеты лежат где-то в земле длительное время, у Семвола задрожали руки. Может быть, там уже нет никакой дороги, может быть, все перекопано, может быть, алюминиевый цилиндр с драгоценными бумагами найден и попал в чужие руки...

– В каком месте вы его закопали, где? – заорал он, сжимая кулаки.

– Это трудно объяснить... На восточном берегу реки. Там была одна тропинка, по которой доктор Роберто любил ходить... И еще ель, старая развесистая ель. Я закопал документы под ней...

– Что же делать, что делать?! Рассказывайте подробно, где вы закопали эти бумаги! Все, до последней мелочи.

– Боюсь, мне будет нелегко восстановить в памяти детали. – Мюллер встал. Полковник, я хочу предложить вам один вариант. Эти документы смогу найти только я. Если там что-нибудь за это время переменилось, то все равно я узнаю и лес, и тропинку, и ель. Узнаю среди тысяч других тропинок и елей...

– Вы хотите, чтобы мы вас туда отпустили? – еще более пораженный спросил Семвол.