Текст книги "Голубое зарево (в сокращении)"

Автор книги: Анатолий Днепров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Миллиардная доля секунды! Черт возьми, для того ли мы живем и трудимся, чтобы любоваться зрелищем, протекающим в миллионы раз быстрее, чем мысль? Для этого ли в институтах собрались сотни талантливых и умных людей, чтобы устроить себе феерический и дорогостоящий спектакль – смотреть, как рождаются и гибнут античастицы? "Кладбище антипротонов", – вспомнил Николай слова Самарского, сказанные по поводу одной из проявленных фотопластинок. Действительно, никто никогда не видел античастиц, но зато любой мог любоваться кладбищем, где они захоронены.

Николай тяжело опустился за письменный стол и крепко сжал голову руками. Перед глазами проплывали странные видения. Звезды, звезды, звезды. Тысячи черных звезд на проявленных эмульсиях. Сколько он их пересмотрел за последние дни! Глаза болели от того, что он дни напролет прижимал их к окуляру микроскопа. И в поле зрения только звезды, звезды...

Неужели нельзя проклятые микросекунды растянуть? Неужели нет способа сохранить антивещество на длительное время, посмотреть на него, каково оно? Вот так, чтобы оно лежало в виде глыбы металла или как кристалл. Посмотреть бы на антикварц или антизолото, или антижелезо! Как укротить эту беспокойную могучую силу и создать небольшой кусочек антимира здесь, на Земле?

Звезды, звезды, звезды... От них и от мыслей, связанных с ними, мозг разрывался на части.

Он представил себе античастицу в виде ослепительно яркой звездочки, которая влетает из ускорителя в сосуд, из которого выкачан весь воздух. Она завертелась по кругу вначале быстро, затем все медленнее и медленнее, и вот, наконец, остановилась, повисла в пространстве, вся сияющая, ослепительная... А затем она начала медленно падать вниз под действием силы тяжести. "Все тела притягиваются друг к другу...", – послышался голос школьного учителя.

Античастица медленно падает. Наконец, она касается стенки и взрывается, как фейерверк. Опять звезда...

МЮЛЛЕР

1.

Френк давно хотел встретиться с Мюллером, но как-то бессознательно откладывал встречу. Знакомясь с его расчетами и теоретическими построениями, он сразу почувствовал в этом незнакомом ему человеке огромную интеллектуальную силу, ту силу физика-теоретика, перед которой обычно преклоняются даже самые блестящие экспериметаторы.

Сам незаурядный теоретик, Френк ощутил себя мальчишкой по сравнению с незнакомым ему Мюллером. Масла в огонь подливал Родштейн.

– Ну, как? – обычно спрашивал он сиплым пропитым голосом, заглядывая через плечо Френка, когда тот читал тетради Мюллера.

– Гениально. Гигант! Невероятно!

– Кушайте на здоровье, – говорил Родштейн и, зло хихикая, уходил к своей аппаратуре.

Это "кушайте на здоровье" и удерживало Френка от встречи с Мюллером.

И вот однажды в воскресный вечер он все же решил встретиться с Мюллером. Он долго слонялся по берегу моря и наконец подошел к причалу. Часовой одобрительно кивнул, и Френк, усевшись за руль моторного катера, отправился на остров Сардонео.

Когда он подъезжал к берегу, его немного лихорадило. С трудом сдерживая волнение, он полез за сигаретами и обнаружил, что забыл их в лаборатории. Это несчастье совершенно повергло его в панику, так как он знал, что теперь никакими средствами ему не удастся скрыть свое волнение.

– Где живет доктор Мюллер? – спросил он у часового на другой стороне пролива. Тот кивнул в сторону одноэтажных домов.

– Сигареты у тебя есть, парень? – спросил Френк.

– На посту не разрешается. Оставляем в караульном помещении.

К дому он шел медленно, обдумывая, как он начнет разговор с Мюллером. Все обычные обращения казались ему глупыми и вульгарными. А тут еще эти проклятые сигареты...

Ноги как-то сами, без участия сознания, несли Френка к дому. У двери он остановился и посмотрел на освещенное окно. Вот здесь рождается то, чем мы, как пауки, питаемся. Чужие мысли.

Он постучал.

– Разрешите войти? – спросил Френк чужим голосом и приоткрыл дверь.

В комнате он увидел человека возле радиоприемника. Из приемника доносилась тихая музыка. Она показалась Френку знакомой. Бетховен, вспомнил он. Сердце его на мгновенье сжалось.

– Я вам не помешал? – спросил он громче.

Мюллер вскинул голову и взглянул на Френка. Несколько секунд они молча разглядывали друг друга.

– Вы меня извините. Я приехал сюда к одному, э-э, приятелю и забыл сигареты... Чертовски захотелось закурить. Вспомнил, что вы живете здесь. Я Френк Долори.

– А, входите, входите, – Мюллер улыбнулся и поднялся со стула.

Френк прошел в комнату, подошел к радиоприемнику и зачем-то повернул ручку громкости.

– Бетховен? – спросил он.

– Да. Героическая симфония.

– Напоминает вам родину?

– Да, – ответил Мюллер просто. Несколько минут они молча слушали музыку. Френку показалось, что Мюллер совершенно о нем забыл.

– Вы знаете, мне показалось, что я уже когда-то вас видел...

– Так обычно говорят, когда хотят познакомиться с девушкой, – произнес Мюллер чуть насмешливо.

– Вы мне не верите?

– Нет, почему же, верю. Впрочем, какое это имеет значение?

"Конечно, он считает меня одним из шайки Семвола", – с горечью подумал Френк.

– Кстати, вы хотели закурить. Сигареты на письменном столе в соседней комнате, – сказал Мюллер, не отрываясь от приемника.

Музыка становилась громче и величественнее. Френк встал и прошел в соседнюю комнату. Несколько секунд он стоял перед письменным столом, заваленным бумагами и книгами. Они были освещены резким кругом яркой настольной лампы. Под пепельницей он увидел листок бумаги, исписанный его собственной рукой. Это была формулировка очередной задачи.

– Мне не очень нравится, как вы ставите задачи. Сразу чувствуется, что у вас не европейская школа.

Френк резко повернулся и увидел в ярко освещенном прямоугольнике двери Мюллера.

– Чем вам не нравятся мои формулировки? – спросил он.

– Мелочной конкретностью. Вы, наверное, думаете, что чем больше вы сужаете задачу, тем легче ее решить.

Френк на минуту задумался.

– В теоретической физике в подавляющем большинстве случаев значительно проще разобрать более общую задачу, а затем из нее получить частное решение. Вот, например, здесь. Смотрите...

– Верно, – пробормотал Френк, быстро пробегая глазами стройные ряды уравнений и формул. – Вы правы. Это действительно методологический недостаток нашей математической школы. А может и больше – нашей узко коммерческой философии.

– Не знаю, относится ли это к вашей философии. Меня это сейчас не интересует.

– Напрасно, – прервал его Френк. – Если вы хотите доискаться причин, почему мы (он постыдился сказать "я") так ставим теоретические задачи, вы должны смотреть на вещи более глубоко.

– Я просто не подозревал, что у вас существует особый подход к решению проблем.

– Увы, это так, – произнес Френк и вдруг снова почувствовал себя перед этим высоким голубоглазым блондином бестолковым мальчишкой, наделенным незаслуженной властью. Ему мучительно захотелось, чтобы Мюллер не думал о нем ничего плохого.

– Вам здесь удобно работать и... жить? – спросил он.

– А вам? – спросил Мюллер. – Вы ведь тоже, кажется, здесь не дома.

– Ну, я... – начал Френк. – Я привык...

– А я тем более. Я пережил войну и привык решать под бомбежкой дифференциальные уравнения в частных производных.

– Нет, право, может быть, вам чего-нибудь недостает? – настаивал Френк.

– Если хотите, да, – ответил Мюллер очень просто и вышел в комнату, где через динамик приемника вырывались финальные аккорды Героической симфонии Бетховена.

– Чего?

– Общества умных и порядочных людей.

– Разве среди ваших товарищей здесь нет умных и порядочных людей?

– Умные есть. Порядочные встречаются тоже, но очень редко. Более того, те, кто наделен этим качеством, его скрывают. Говорят, оно сейчас не модно.

– А разве не все умные люди порядочны? – спросил Френк.

– Увы, нет. – Мюллер улыбнулся. – Разве вы еще не сделали этого элементарного, но важного открытия?

– Я просто над этим не задумывался.

– Значит, вам легко живется, – сказал Мюллер и повернул ручку радиоприемника. Тот умолк. – Вы любите Бетховена?

– Иногда. Когда я учился в университете, мне приходилось играть в джазе. Идемте, я хочу с вами кое о чем проконсультироваться.

Склонившись над письменным столом, они до двух часов ночи писали уравнения, рисовали графики, подсчитывали эффективные сечения реакций. Они то с жаром спорили, то приходили к соглашению и вместе смеялись над своими заблуждениями.

– С этим можно возиться до бесконечности! – весело воскликнул Френк. Скажу вам откровенно, голова у вас работает отлично. Это правда.

– Ради бога, не завидуйте. Может быть, поэтому я сюда и попал.

– Черт возьми, а ведь верно! Да ладно. В конечном счете, большая физика увлекательная вещь.

– Хорошо. Возьмите сигарет на дорогу.

2.

– Ваш теоретик не дает того, что нам нужно, – объявил Семвол, когда Френк вошел к нему в кабинет.

– Ого, вы начинаете вникать в существо теоретической физики? Вам ли судить, делает или не делает теоретик то, что мне нужно?

Френк уселся на край стола и посмотрел на Семвола сверху вниз.

– Я утверждаю, Долори, он или не такой талантливый, как вы думаете, или просто хитрит. – Сколько времени прошло с тех пор, как вы поставили ему задачу рассчитать способ или метод, или как вы его там на своем собачьем языке называете, хранения антивещества?

Френк слез со стола. Немного помолчав, он сказал:

– Около месяца назад.

– И что он сделал?

– Многое.

– Что конкретно он предлагает? Нам не нужны теории, нам нужны камеры.

– Пока ни один из рассмотренных случаев не дает желаемого результата. Хранилища получаются неустойчивыми.

– Н-да... Может быть, он действительно не знает, как это сделать, или... Впрочем, сейчас все станет ясно.

Он протянул Френку большой желтый листок бумаги, перегнув его пополам.

– Читайте то, что внизу. Остальное вас не касается. Френк взглянул, и на его лице изобразилось крайнее изумление.

– А теперь рассказывайте, что значит вся эта тарабарщина, – потребовал Семвол повеселевшим голосом.

Френк громко присвистнул.

– Здорово! А какого дьявола здесь такая огромная магнитная проницаемость? Стоп. Да ведь такая, проницаемость у железа! Причем тут железо!

– Причем, Френк, тут железо? – наклонившись через стол, спросил его Семвол.

– Одну секунду. Это уравнение описывает динамическое состояние ферромагнитного вещества в периодическом магнитном поле с учетом силы тяжести...

– Ну и что? – спросил Семвол, не сводя глаз с удивленного лица Френка.

– Где продолжение расчета?

– Это все, Френк, – сказал Семвол. – Это все, что нам пока удалось выудить. Вам это что-нибудь говорит?

– Будь я проклят, если в этих двух строчках не заложена здравая мысль! Ведь хранение может быть обеспечено не статическими, а динамическими полями! Разновесные орбиты в циклических ускорителях, устойчивые колебания под действием периодических сил...

– Значит, есть люди поумнее вашего Мюллера, – с издевкой заметил Семвол.

Френк очнулся от изумления и резко спросил:

– Где вы это взяли?

– Это вам подарок от наших русских соперников, – ответил Семвол.

– Подарок? – растерялся Френк.

– Ну-ну, не совсем. Во всяком случае, именно эти две строчки были написаны на черной доске в большой физической аудитории одного института. Их написал доктор Котонаев! Эти строки были написаны в связи с обсуждением задачи хранения антивещества.

Френк вытаращил глаза.

– Значит, там, у Котонаева, ваши шпионы!..

– О, не кричите так громко! Причем тут шпионы? Ведь мы же не украли доклад доктора Котонаева. Это просто невозможно. Нам достались всего две строки какой-то тарабарщины. И, как я сейчас вижу, их оказывается вполне достаточно, чтобы сдвинуть вас и вашего Мюллера с мертвой точки. Не так ли?

– Вы украли у русских идею! – запальчиво воскликнул Френк. – Это нечестная игра! Вы держите там, в институте, шпиона. Вы...

– Садитесь, Френк, и успокойтесь. – Этот человек, так сказать, шпион, сидит и собирает крохи. Он выбирает только самое важное. Для этого он должен быть специалистом. Он передает эти крохи сюда, к нам. И вот здесь-то и начинается настоящая работа. Это, Френк, исследовательская, я бы сказал, научно-исследовательская работа.

– И все равно...

– Пример с этими уравнениями, – продолжал Семвол, не обращая внимания на Френка. – Простому смертному они ничего не говорят. Но стоило их показать специалисту, вам, и сразу раскрылась их огромная ценность. К счастью, в науке во всем мире применяются одни н те же обозначения. Это облегчает работу нашей разведке...

– Послушайте, Семвол, вы говорите "наша разведка". Неужели вы действительно дошли до того, что стали шпионить даже за наукой? Неужели вам мало пакостить в военных делах, в промышленности, в политике?

– Боже, я никогда не подозревал, что вы такой младенец! Да разве вы не понимаете, что военное дело, промышленность, наконец, политика – все это результат научного прогресса! Шпионаж в науке – это дальняя разведка. Зная науку противника сегодня, мы можем предсказать его экономику, промышленность и военный потенциал на годы вперед.

Френк внезапно ощутил реальность того, о чем говорил Семвол. "Научная теория – это модель будущей жизни, выраженная в символах", – вспомнил он слова профессора Фейта. Как он был глубоко прав! Имея в руках такую модель, легко воссоздать настоящую и будущую действительность. Так вот в чем смысл этой "разведки Семвола"!

Френк еще раз глянул на две строки дифференциальных уравнений и на магнитную восприимчивость, обведенную красным кружком. Ему стало не по себе.

Он встал и хотел было покинуть кабинет. Семвол преградил ему путь.

– Так мы не выяснили вопрос. Почему Мюллер не додумался до всего этого? он потряс листком бумаги.

– Потому что он – Мюллер, а тот, кто до этого додумался, умнее Мюллера.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – подтвердил Френк.

– Хорошо, если это так. В таком случае изложите Мюллеру новые соображения насчет хранилища. Конечно, не говорите ему, что это из России. Пусть идея как бы исходит от нас, вернее, от вас, Френк.

3.

Он сидел в кафе и крупными глотками пил холодный кофе. Было уже за полночь, но Френк забыл о времени, потому что его голова была занята мыслями, которые так неожиданно нахлынули после разговора с Семволом.

Он всегда думал, что расчеты, сведения, цифры и факты, систематизированные и аккуратно занесенные на карточки, – результат тщательной обработки научных журналов, монографий и докладов. И вдруг оказалось, что среди всего этого богатства имеются ворованные мысли.

Теперь он мучительно вспоминал все свои собственные или казавшиеся ему собственными открытия и удачи и с ужасом заметил, что они свершались после того, как он добрый час-полтора покопается в картотеке. Где-то есть прямое решение, где-то лишь намек, кто-то обронил неоформившуюся догадку, кто-то исправил ошибку в чужих вычислениях...

Он поежился от мысли, что, может быть, им самим ничего и не придумано, ничего не открыто и что он всего лишь компилятор, а настоящего научного мышления у него нет и никогда не будет..

Френк не заметил, как в кафе вошла Герда Кьюз. С этой певицей из местного мюзик-холла он встречался раз или два в компании подвыпивших друзей-физиков. Она была чертовски красива, но даже по стандартам "атомного века" слишком вульгарна...

– Добрый вечер, Долори, – произнесла она, садясь за столик. На ней было изрядно помятое вечернее платье и от нее пахло вином. – Мне тоже чашку холодного кофе, – приказала она официанту, – с коньяком. Да перестаньте смотреть сквозь меня, – тряхнула она Френка за плечо – Неужели я вам не нравлюсь?

– Вы? Как сказать... Временами.

– Замечательно! Вы знаете, молодые женщины бесятся, если на них не обращают внимания. Неужели я хуже Лиз?

– Вы красивее Лиз, но вы хуже нее.

Герда закурила.

– Я это знаю, Френк. И мне это очень неприятно...

– Все зависит от вас.

– От меня? О нет, от меня уже ничего не зависит. Все зависит теперь от вас, как вы там называетесь, от физиков, от ученых, будьте вы прокляты.

Френк улыбнулся.

– Что это вы вдруг ополчились на физиков?

– Как будто бы вы не знаете! А кто уничтожил несколько сотен тысяч людей при помощи адской бомбы? А разве вы, лично вы, Френк, не придумываете сейчас такое, за что люди расплатятся миллионами жизней?

– Герда, вы слишком мрачно смотрите на вещи. Сейчас мы стоим на грани такого, после чего можно приниматься за строительство настоящего Эдема.

Кьюз посмотрела на него исподлобья и расхохоталась.

– И все-то вы врете. Остальные говорят совсем другое. Знаете, как мне говорят? "Не ломайся, милочка, все равно завтра мы превратимся в космическую пыль". Вот как говорят. Ну, а раз в пыль...

– Вы просто дура, обыкновенная слабовольная дура.

– Спасибо. Мне с детства говорили, что я дура. Но только вы врете. Кстати, я недавно выступала на Сардонео. В первом ряду я заметила высокого блондина с огромными детскими глазами. Он чем-то напоминает вас. Вы не знаете, кто это?

– Его фамилия Мюллер. Он очень толковый парень.

Они заказали еще по чашке кофе с коньяком. Герда наклонилась близко к Френку и, скривив презрительно губы, сказала:

– А ведь действительно среди вашей братии есть дрянь, Френк. Настоящие скоты, хотя и называются учеными.

– Не называйте их, пожалуйста, учеными. Ученые скотами быть не могут. Это все публика, которая подделывается под ученых, потому что сейчас это модно и выгодно.

– Если бы вы знали, как с вами приятно поговорить. Как будто попадешь в другой мир, хороший, чистый... Такой, каким он мне казался, когда я была маленькая...

Они долго молчали. Официант дремал в углу на стуле. За стойкой, громко сопя, спал бармен.

– С вами даже молчать приятно. Какая счастливая Лиз... Так вы говорите, этот голубоглазый блондин и есть Мюллер?

– Что он вам дался?

– Я в него просто влюбилась, потому что люблю вас, – сказала она, не переставая смеяться. Ее захмелевшие глаза ярко блестели из-под ресниц. – А Онто делает гадость по отношению к Мюллеру.

– Какую же гадость сделал Онто?

Герда поднялась из-за столика и устало потянулась.

– Вы меня проводите домой, Френк?

– Провожу.

Она тяжело опиралась на его руку. Они вышли на набережную. В ярком кругу света стоял часовой, а рядом с ним, расталкивая на волнах друг друга, покачивались лодки. С востока дул влажный прохладный ветерок.

– Правда, Френк, я вас очень люблю. А вы меня нет.

– Не могу же я любить сразу нескольких женщин.

– А почему другие могут? – она захныкала, как капризная девчонка.

– Потому, что они никого не любят. Какую гадость сделал Онто по отношению к Мюллеру?

– А, чепуха. Вы меня все равно не любите.

Френк видел, что она сильно захмелела.

– Ну, люблю, люблю, Герда.

– Поцелуйте меня.

Он коснулся губами ее щеки.

– Онто записал на магнитофон голос Мюллера.

– Голос Мюллера? – удивился Френк.

– Да. Он пел какие-то свои песни, а Онто записал. Он мне так и сказал: "Хочешь послушать, как поют физики-теоретики?" Я сказала, что хочу. Он и включил пленку. Я спросила, что это за артист. А он сказал: "Дружок Френка, Мюллер". И стал смеяться над Мюллером, потому что у него такой плохой голос... Я рассердилась и убежала.

– Мюллер только пел или говорил что-нибудь?

– Только пел. Очень плохо, Френк. Хуже, чем я, – ответила Герда заплетающимся языком. Она повисла на его руке и еле передвигала ноги. Он с трудом дотащил ее до дверей квартиры.

На следующий день он поехал на остров Сардонео. Громко, чтобы те, кто записывал разговоры, не пропустили ни одного слова, он приказал Мюллеру:

– К черту пока реактор. Нужно вот это!

– Задача номер 330? Гм... О! – Мюллер замолк на полуслове.

В тетради Долори вместе с формулировкой задачи лежала записка, в которой огромными буквами было выведено:

"Не орите! Все, что вы говорите, поете, слушаете по радио, а также все наши разговоры с вами подслушиваются и записываются".

– Вам ясно? – спросил он Мюллера официальным голосом.

– Да.

– Выполняйте. Это нужно срочно.

4.

Френк обдумал схему хранилища для антижелеза. Оставались некоторые детали, которые требовали специального расчета.

В один из дней, когда в главном павильоне ремонтировали компрессорные установки и ускорители не работали, он снова отправился на Сардонео. Мюллер встретил его громкими веселыми приветствиями.

Они уселись рядом за письменный стол и вооружились карандашами.

– Итак, вопрос с хранением, кажется, можно решить, – сказал Френк глухим голосом.

– Правда? И именно поэтому у вас такая постная физиономия? Или вы просто хорошо играете роль скромного труженика науки!

"Я действительно такой и есть", – подумал Френк, но сказал совсем другое.

– Проектируя ловушки для антивещества, мы с вами исходили только из статических полей, заведомо зная, что хранилища будут нестабильны.

– Не только это, Френк. Я рассмотрел задачу о динамической устойчивости античастиц на циклических орбитах. Собственно, здесь нет ничего нового по сравнению с классическим рассмотрением циклотрона.

– Да, но мы пришли к выводу, что такой метод хранения будет неудобен, потому что так можно хранить не вещество, а антинуклоны.

Мюллер кивнул головой, внимательно глядя на Френка.

– Вот здесь-то и есть, оказывается, одна возможность.

– Какая?

– Нужно создавать ядра химических элементов и снабжать их позитронными оболочками. Другими словами, нужно изготовить из них антиатомы.

Мюллер засмеялся.

– Теоретически это нехитрое дело. Но как только появятся электрически нейтральные антиатомы, вы с ними ничего не сможете сделать. Вашим непреодолимым врагом будет сила тяжести.

Френк лукаво улыбнулся. Хотя мысли принадлежали не ему, он ими восхищался вдвойне, потому что даже Мюллер не мог сразу найти решение.

– Все зависит от того, какие антиатомы мы будем синтезировать.

– Любые, – ответил тот и встал из-за стола. – Разве только вам удалось придумать вещество, которое не обладает массой.

– Наоборот, это вещество обладает массой и сравнительно высоким атомным весом.

– Каким? – удивленно спросил Мюллер.

– Пятьдесят шесть.

– Пятьдесят шесть? Черт возьми, да ведь это железо!

– Да, железо.

– Ну и что же? Что вы с ним будете делать дальше?

– Железо – ферромагнетик, с высокой магнитной проницаемостью. Оно легко намагничивается в магнитном поле.

Мюллер нахмурил брови.

– Ну...

– Действие магнитного поля будет большое, а главное, управляемое.

– Вы предлагаете антижелезо подвесить в статическом магнитном поле?

– Нет, это неустойчивый вариант. Наоборот, его нужно заставить совершать колебания под действием периодического магнитного поля. Тяжесть будет постоянной составляющей. Вот уравнение колебаний.

Френк написал на листке бумаги уравнение.

Этого было достаточно. Мюллер выхватил листок бумаги и лихорадочно продолжал писать. Несколько минут в комнате было слышно лишь порывистое дыхание и скрип его карандаша.

Когда решение уравнения было найдено, Мюллер восхищенно посмотрел на Френка.

– Решение устойчиво. Кусок железа действительно можно подвесить в вакууме! Вы гений, Долори!

Френк отодвинулся в сторону. На его лице появилась болезненная гримаса. Он нерешительно покачал головой.

– Дорогой мой Френк, да ведь вы придумали такую чудесную штуку!

Френк взял лист бумаги и медленно написал на нем: "Ничего не говорите. Это придумал не я".

– А вы уверены, что решение действительно устойчиво? – спросил он Мюллера, не сводя с него глаз.

Мюллер стоял с полуоткрытым ртом.

– Да, да... То есть, конечно, уверен. Давайте возьмем для проверки вариацию по координате и найдем минимум потенциальной энергии...

На том же листе он написал:

"А кто?"

"Русские. Это выудили у доктора Котонаева".

"Выудили? А как это попало к вам?"

"Это украдено".

Мюллер сильно потер лоб. Губы сжались в тонкую линию.

"Я к этому воровству не имею никакого отношения. Мне просто передали и назвали источник".

– Да, решение действительно устойчиво, – сказал Мюллер. Голос у него был сдавленный, хриплый. Он написал:

"Вы уверены, что это украдено у русских?"

– Давайте проварьируем решение по скорости, – сказал Френк.

"Абсолютно. Там у них есть шпион".

– Черт возьми. Решение действительно устойчиво по всем параметрам. Я теперь представляю, как нужно сделать ловушку.

"Это скверно. Но вы не должны никому говорить о том, что я вам сообщил", написал Френк.

Будьте спокойны. Об этом никто не узнает", – написал Мюллер и молча пожал руку Френку.

– Хорошо. Даю вам три дня срока. Мне нужно следующее: энергии античастиц, при которых идет синтез антижелеза, и также значение и конфигурация полей.

– Ясно, господин Долори, – сказал Мюллер, все еще сжимая руку Френка. Расчет будет выполнен.

– До свидания.

– До свидания, господин Долори.

После ухода Френка Мюллер долго смотрел на листок бумаги с их молчаливым разговором. Затем он чиркнул спичкой и сжег его...

Воровство чужих научных идей. Подслушивание разговоров!..

У Мюллера по спине пробежал холодок, колючий озноб от внезапно нахлынувших воспоминаний об Отдельной лаборатории. Все это ему знакомо. Он вспомнил, как его предупреждал доктор Роберто:

– Не говорите так громко. Вас могут услышать и...

Или:

– Вы знаете, что я случайно обнаружил в рабочей тетради Хейнса? Сочинение на тему "Психологический анализ политических взглядов доктора Мюллера"! Будьте осторожны.

Мюллер знал, что Хейнс, возглавляя информационную работу в лаборатории, часто возился с какими-то пленками и фотокопиями и, переводя материалы с русского языка на немецкий, громко прищелкивал языком и повторял:

– Ну, за этот кусочек я отхвачу железный крест.

Хейнс получил два железных креста... И он, Мюллер, как-то не задумывался, за что именно...

И вот теперь история повторяется здесь, далеко в океане.

А что, если проект "Омега" имеет совсем другое назначение?

"Это может быть ваш отец или моя жена, или маленькая дочка вашего друга... Вы, Мюллер, представляете, что значит ждать неизбежной смерти в одиночестве, в пустыне?"

С тех пор прошло много времени, и полковник Семвол очень изменился. Он больше не проклинает войну. При встречах с Мюллером говорит: "Веселенькое было время!"

И вот теперь новое распоряжение Френка. Кстати, что это за задача 330?

Он развернул тетрадь.

– Нет! Никогда... Ради всего святого на земле!

5.

Это была торопливо написанная записка.

"Я не могу больше молчать. Я все взвесил и продумал. Я должен лететь на континент. В больнице они держали меня умышленно. Если со мной что-нибудь случится – это будет однозначное доказательство того, что мои предположения верны. Френк, будьте начеку. Берегите Лиз. Все зависит только от вас.

Фейт"...

Весть о том, что вертолет, на котором профессор покинул Овори, не прибыл на континентальную базу, мгновенно облетела остров. Все только и говорили о странном исчезновении ведущего ученого.

Френк не отходил от Лиз, которая лежала в кровати в бреду.

Телефоны молчали. Или отвечали бесцветные голоса второстепенных лиц, которые, конечно же, ничего не знали о судьбе профессора Фейта.

Уже поздно вечером Френк решился на последний звонок. Он попросил соединить его с квартирой Саккоро, предварительно назвав свое имя. После длительной паузы на противоположном конце провода спросили:

– Это Френк Долори?

– Да.

– Саккоро. Я примерно знаю, по какому поводу вы мне звоните. Последняя информация вот какая: вертолет из-за неисправности мотора вынужден был сесть на воду. Однако при этом забыли задраить нижний люк... Удалось спастись только одному человеку...

– А остальные?.. Я имею в виду прежде всего профессора Фейта.

– Пошли ко дну... Очень жаль, очень жаль, Долори. Для нас это колоссальная потеря.

Френк закусил губу.

– Передайте мои самые искренние соболезнования дочери профессора. Попытайтесь, Долори, использовать ваше особое влияние для того, чтобы она почувствовала, что она не одна... Передайте также ей, что никаких материальных затруднений она испытывать не будет, мы решили оставить за ней полностью содержание профессора. Это наша скромная благодарность за то, что он сделал для науки.

– Спасибо, господин Саккоро. Однако...

– Я вас прошу, ни на секунду не замедляйте темпа исследований. С сегодняшнего дня проект "Омега" переименовывается в проект "Фейт", и временным руководителем этой работы мы назначаем вас.

– Меня?..

– Да, вас, Долори... Не вешайте носа. Нет в мире ни одной потери, которая стоила бы того, чтобы отказаться от труда на благо миллионов...

"Какая фальшь! Боже! И я всему этому верил..." Чтобы разоблачить ложь, Фейту пришлось заплатить жизнью. Слишком дорогая цена, думал Френк. Если люди начнут расплачиваться за ложь такой ценой, вскоре не останется ни одного честного человека...

ЧУЖИЕ СЛЕДЫ

1.

Труп Гржимайло нашли на седьмой день после исчезновения. Кто-то предложил открыть бронзовый люк вакуум-камеры космотрона и посмотреть, что сделали Гржимайло и Терехин во время вечерней работы. Тяжелая крышка почему-то не отвинчивалась. Сразу все почувствовали неладное. Открыв соседний люк, следователь вместе с экспертами и представителями института влезли внутрь. Наконец из люка торопливо выполз следователь Василий Каримов, а затем... затем появилась голова мумии, ее тонкое сморщенное тело с болтающимися, как плети, высохшими руками и ногами...

– Вот вам и ваша масс-спектрометрия, – произнес Каримов, оглядывая испуганные и недоуменные лица сотрудников, которых ему прислало руководство для технической помощи. – Кто говорил, что в масс-спектрометр все время лезет органика?

Саша Самарский подумал: "Вот что может произойти с человеком в космосе". Кошмарная картина преступления стала проясняться: когда Гржимайло работал внутри тороида, кто-то захлопнул люк, после чего могучая насосная станция начала выбирать из камеры воздух...

– Хитро придумано, – сквозь зубы процедил Каримов. – Тонко, научно, бесшумно...

Он продолжил, лишь когда пришел доложить о первых результатах следствия полковнику Базанову:

– Это пока только самые предварительные наметки. Мне кажется, что преступник, убивший Гржимайло, в павильон космотрона и не заходил и оттуда не выходил...

– Что же он, до утра где-то прятался?

– Конечно, не прятался. Территорию института он покинул минут через десять после своего злодеяния.

Базанов внимательно посмотрел на следователя.

– Вы когда-нибудь были внутри "баранки"? Нет? – продолжал Каримов. – До сегодняшнего дня я тоже не бывал внутри таких машин. Я буквально ошалел, когда увидел, что там, внутри, можно не то что гулять, но даже ездить на велосипеде. Огромнейшее помещение. Простор. Равномерно искривленный металло-керамический пол...

– Да, а как пол?.. Там ведь, насколько я знаю, должна быть идеальная чистота...

– Конечно же, первое, что я увидел внутри камеры – следы на полу. Они идут к тому месту баранки, где она соединяется со вторым космотроном. Им придется долго драить и чистить внутренние стенки, пока не будет восстановлена вакуумная гигиена!