Текст книги "Живущие дважды"

Автор книги: Анатолий Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Героем же этого тура стал человек с мягким, грудным голосом и курчавыми волосами, уроженец Тулузы Люсьен Аймер.

Он относится к числу гонщиков, которым пришлось в течение нескольких недель одного «Тур де Франс» пройти весь путь от почти неизвестного спортсмена до героя года. К началу тура ни пресса, ни специалисты не обращали на него никакого внимания. Аймер казался одной из букашек, которые копошатся в огромной тени славы, отбрасываемой великим Анкетилем. И хотя они выступали за одну команду, в подготовительный период к туру Анкетиль был настолько выше Люсьена, что их шансы на победу котировались не иначе как один к ста.

Анкетиль очень уважал спортивный талант Люсьена Аймера, но, как всякий триумфатор, говорил о возможностях другого, считая себя вне сравнения. Пресса наперебой трубила об Анкетиле, Пулидоре, Симпсоне, Хименесе и даже о бельгийце Хусмане. Люсьен оценивался не иначе как лишь «приличная лошадка в упряжке Анкетиля».

Судьба Люсьена сложилась не сразу. Ему уже исполнилось в тот год 25 лет. Возраст немалый. И это был его только второй сезон в качестве профессионального гонщика. Почему он не остался любителем? На этот вопрос Аймер отвечает сам.

– Я просто не мог больше терять время. Должен был или тянуть свой жребий, или терять всё! Я давно готовился к карьере профессионального гонщика. Но мне было страшно бросаться в ужасный водоворот профессионализма, пока не почувствовал, что имею шансы не быть затянутым на его самое дно. Труд гонщика требует огромной выдержки и терпения. И гонщик должен быть готов к постоянному анализу своих возможностей. Требуется иногда выждать, отойти назад. Поэтому не следует сжигать мостов прежде, чем совершенно точно не убедишься, что они тебе не понадобятся вновь…

Его характер проявился в одном весьма примечательном эпизоде. Три машины сопровождения попали в катастрофу. Много жертв. Среди пострадавших – три молодых гонщика, которые надеялись если не победить, то, во всяком случае, хотя бы добраться до финиша этапа. Но, увы, не суждено было исполниться даже этому скромному желанию! Что сделал Аймер, узнав о несчастье? Сразу же после ужина он, вместо того чтобы отдыхать, выскользнул из отеля и, прихватив сладостей, отправился к пострадавшим в госпиталь. Можно только представить себе радость новичков, когда к ним пришёл лидер тура, в котором им к тому же не придётся уже участвовать.

– После того как сошёл Анкетиль, я понял, что, если ничего непредвиденного не произойдёт, я смогу выиграть тур; Джимонди являлся вторым кандидатом команды на место лидера. В позапрошлом году на «Тур Авенир» я пришёл вторым, после него. В этом году я иду сильнее, – рассказывал о своих переживаниях Люсьен Аймер. – Но многие не верили в мою победу. Считали, что жребий, который мне выпал, для меня слишком тяжёл. Журналисты поговаривали, что у меня не хватит самолюбия. Они ошиблись. Да, я не считал, что могу занять место Анкетиля, который действительно супергонщик. Но моё самолюбие подсказывало, что вполне могу стать лидером молодого поколения гонщиков, идущих следом за Анкетилем. Почему бы мне, думал я, не быть этим лидером?!

Аймер начал очень серьёзно готовиться к туру ещё зимой. Он привык к самым тяжёлым гонкам – менажер Люсьена заранее нацелил его на такую трудную подготовку. Преимущество Люсьена в том, что на старте никто не следил за ним, никто из ведущих не спешил записать его номер в свой кондуит. Аймер мог довольно свободно маневрировать на этапах гонки. Однажды в отрыв ушли двадцать семь человек. Они «привезли» семь минут только потому, что никого из фаворитов не было вместе с ними.

Люсьену в командной работе поручили роль контролирующего отрывы, и, начиная тур, он даже не думал, что сможет рассчитывать на большее. В один из счастливых для Люсьена дней он лез в гору довольно успешно, но прокололся, не добравшись пяти километров до вершины горы Галибье. Аймеру удалось быстро сменить колесо и снова уловить наиболее рациональный ритм подъёма, что обычно после проколов даётся с трудом. Испанцы и Янсен подхватили его и притащили в лидеры. И Аймер принял решение, которое должен был принять гонщик такого класса и без подсказки менажера. Он выиграл этап и надел жёлтую майку. И думал, засыпая в гостинице, как сделать, чтобы не снимать лидерскую майку хотя бы ещё один день.

Когда «поезд» пришёл на гору Колета, что всего в сорока километрах от Турина, Аймер принял участие в спурте. Обычно на вершине горы все стараются отдышаться, кто попить, кто поесть. Но если ты пришёл в хорошем состоянии, у тебя есть возможность отличиться. Аймер ушёл метров на двести. И оглянулся. Он увидел, что Пулидора не видно, а Янсен, основной претендент, болтается где-то в группе гонщиков. Аймер почувствовал, что наступил тот самый счастливый момент, и он заработал так, будто украл миллион и его вот-вот поймают с поличным.

В Турин он прибыл первым с разрывом почти в две минуты. И тут даже пессимистам стало ясно, что Аймер может выиграть тур. Но что думал об этом Анкетиль? Он, хотя и вышел из игры, продолжал оставаться капитаном. Его слово решало, осуществится мечта Люсьена или нет…

Потом гонка сложилась так, что к приходу в Шамони Аймер был уже почти уверен в победе. Только Пулидор внушал страх. Люсьен опасался, что он, человек неуравновешенный и вспыльчивый, выйдя из себя, начнёт безудержно атаковать. И в таком бедламе легко остаться без жёлтой майки лидера.

Надо отдать должное Пулидору – он не замедлил этого сделать. У подножия горы Форлаза он начал такой спурт, что Аймеру показалось, будто жёлтая майка уже сползает с его плеч.

И вот тогда догнавшие Аймера Анкетиль и Хименес сказали, что будут работать на него как на лидера. Они подтянули Аймера вперёд, и Люсьену удалось сохранить небольшой разрыв.

– Стал ли я лидером молодого поколения гонщиков? – спросил себя Аймер сразу же после финиша гонки. И ответил: – Конечно, нет. Лидером не становятся по воле случая. Для этого надо много и упорно работать. И я знаю одно – буду работать так, как потребуется. В прошлом туре я сошёл на девятом этапе, в этом взошёл на самую вершину…

Жак Анкетиль. Приветственные крики на стадионе перешли в проклятия и ругательства, обрушенные на голову лучшего гонщика Франции, когда диктор объявил, что Жак Анкетиль, не нарушая двухмиллионного контракта – это диктор подчеркнул особо, – всё же сошёл с трассы тура.

– Я бы не смог тогда проехать дальше и десяти метров, не смог бы заставить себя сделать и одного лишнего движения, – сказал вечером Жак журналистам, умолчав о том, что сошёл с трассы, когда отстал от лидеров больше чем на семь минут.

Можно себе представить ту степень усталости, которая охватывает спортсмена, если подобное признание делает человек, которого самые злые завистники называют супергонщиком.

С именем Анкетиля связаны две яркие и типичные страницы французского велосипедного спорта.

Прежде всего, он стал одним из первых гонщиков, который смело вторгся в велобизнес не только как гонщик, но и как предприниматель. На майках, которые носят он и его друзья по команде, внезапно появились слова «Форд – Анкетиль». То есть фирмы вступили в согласованное сотрудничество на равных началах.

И потом, Анкетиль – одна из сторон, участвующих в грандиозном, постоянно не затухающем скандале, который многие годы кормил прессу. Вернее, соперничестве, постоянно принимавшем форму скандала, соперничестве между Анкетилем и Пулидором.

В характере Анкетиля очень много от известного гонщика прошлого Джино Бартали. Внешне он не похож на тосканца со сломанным носом. Но по грубости, коварству, по этим качествам Анкетиль не уступит Бартали.

Однако слава, подобно слою тонкой массажной пудры, покрывает большинство тёмных пятен в поведении Анкетиля. В отелях многих городов, по которым проходят крупнейшие гонки, есть комнаты Анкетиля, стены Анкетиля, столы Анкетиля, любимые скамейки Анкетиля…

Чем дальше развивается блистательная карьера Жака, тем больше споров и полемических высказываний её сопровождает. Как ни велик Анкетиль, но и его не минует десница старости, которая заставляет ещё ниже пригибаться к рулю, чаще вставать на подъёмах. От зоркого глаза специалистов это не может укрыться, несмотря на все ухищрения Анкетиля.

Год 1966. Впервые о старости Анкетиля заговорили на склонах горы Орнон. Двенадцать километров опасной скользкой дороги. И Пулидор «бросил» своего постоянного соперника почти на минуту, «бросил» Анкетиля, которого называли «королём подъёмов». И сделал это Пулидор к тому же на мокрой дороге…

Хименес заявил тогда, и его слова подхватила вся пресса:

– Жаку уже 32 года. Он уже сыт гонками. И у него не такой, как у молодого Пулидора, аппетит. Уверен, что Анкетиль совершенно здоров. Но он приближается к концу фантастической карьеры. И он уже вольно или невольно не перестаёт думать об этом. Правда и то, что, став бизнесменом, Жак теперь больше любит спокойную жизнь, которой так мало, когда ты сидишь в седле. Даже жена сопровождает его в гонке под видом корреспондентки радио Люксембурга. В тот раз случилось так, что Анкетиль из-за своих проколов лишился малейшего шанса на победу. И Пулидор понял это. Он почувствовал запах удачи, о котором всё чаще и чаще стал забывать Анкетиль…

«Тур Ломбардии» – последний тур сезона. Его особенно страстно хочет выиграть каждый профессионал. И потому, что хочется поставить в завершение сезона жирную точку, уйти на зимний отдых с победой. И ещё потому, что каждую гонку профессионал никак не хочет считать своей последней. На финише «Тур Ломбардии» того года Анкетиль выглядел очень уставшим. Это было видно по его бледному лицу и красным воспалённым глазам. Победа в туре, как и всякая победа в последнее время, досталась ему с невероятным трудом.

И всё-таки многие по-прежнему продолжают бояться его броска на другую сторону дороги и выстрела вперёд от любой по силе группы. Приём почти непостижимый. И если бы Анкетиль уже сотни раз не демонстрировал в самые неожиданные моменты это удивительное мастерство – отрываться от своих коллег, тоже не лыком шитых, никто бы из знатоков не поверил в подобную способность Анкетиля.

Жак Анкетиль не только бизнесмен и гонщик. Он пытается быть и философом. Ему принадлежит такое сравнение: «человеческое тело подобно мотору морского судна – оно может работать на широком диапазоне силовых возможностей». И сам Анкетиль не раз доказывал правоту этих слов и не раз опровергал её.

Когда ему пришлось вслед за Рик ван Лоем и Томом Симпсоном покинуть гонку, перед ним встало немало проблем этического плана. Анкетиль простудился, он уже в начале этапа чувствовал себя не в своей тарелке – у него было очень тяжёлое дыхание.

Несмотря на такие типичные признаки заболевания, нашлось немало злопыхателей, которые обвинили Жака в том, что он симулирует. Увы, никто не хотел поверить, что Анкетиль просто был болен, как может заболеть любой смертный, даже не идущий семь часов кряду под проливным дождём навстречу ветру… И ему пришлось сделать то, что он сделал однажды ещё в 1958 году, – оставить гонку без боя.

Когда загорелся спор вокруг допинговых испытаний, Анкетиль смело вступил в борьбу с сильными велосипедного мира.

Это случилось после очередного этапа «Тур де Франс», когда трое – Анкетиль, Альтиг и Стаблински заявили, что, проведя семь часов в седле под дождём и борясь со свирепым ветром, они не в состоянии ни физически, ни морально подвергнуть себя обязательному медицинскому обследованию. Они дружно тогда посмеялись над правилом, которое гласило, что гонщики, не прошедшие обследования на допинг, автоматически считаются нефинишировавшими, то есть снимаются с гонки и отстраняются от дальнейших состязаний. Но не долго смеялись гонщики. ЮСИ вынесло новое частное решение – о двух месяцах дисквалификации пяти гонщиков: Альтига, Анкетиля, Мотта, Стаблински, Зилиоли. На месяц был наказан Пулидор…

Только Альтигу, например, подобное решение судей обошлось около 10000 фунтов стерлингов в виде выплаты неустоек, в виде гонораров, которые он потерял на контрактах, не выполненных за два месяца.

Все гонщики дружно заявили, что были не в состоянии дать мочу после такой трудной гонки. Пулидор начал оправдываться, сочинив басню, что он дисциплинированно пошёл туда, где, по его предположению, должен находиться медицинский контрольный пункт, но там никого не нашёл и со спокойной совестью вернулся в отель.

Подав кассацию, все шестеро отправились на очередную гонку – «Париж – Люксембург», но на второй день состязаний были сняты. И разгорелся жаркий бой…

Анкетиль выступил с громкими протестующими интервью, в которых заявлял право на профессиональное отношение к своей работе, право не подвергаться унизительному осмотру. Он сказал, что любой профессионал принимает стимуляторы и на тренировках, и в гонках, сказал, что принимал стимуляторы каждый раз. Признание Анкетиля произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Витаминные стимуляторы (а кто разберётся в их происхождении и тайнах фармацевтической, часто подпольной, промышленности!) прочно вошли в жизнь любого гонщика-профессионала. Если он хочет выжить в долгом сезоне, участвуя в столь трудной гонке, как «Тур де Франс», он должен пользоваться стимуляторами. Анкетиль призвал трезво взглянуть на профессию гонщика.

– Скажите, – обратился Анкетиль к журналистам, – если вам надо для вашей работы принять какие-то стимуляторы, кто-нибудь проверяет потом вашу мочу?! За каждую гонку спортсмен теряет почти два литра пота, и жидкость ведь как-то надо восполнять.

«Самые большие собаки велосипедного мира» Анкетиль и Пулидор – каждая из них ревниво следит друг за другом – уши назад, зубы оскалены, – они были едины в своём выступлении против допингового контроля.

Весьма любопытным кажется открытое письмо Жака Анкетиля директору «Тур де Франс»:

«Дорогой Жак Годде!

Весьма ценю ту позицию, которую вы занимаете сейчас. Конечно, вам необходимо думать о будущем „Тур де Франс“, обещая хорошую рекламу представителям стольких фирм, заинтересованных в проведении гонки. И вы совершенно правы, полагая, что каждая из фирм рассчитывает с помощью своей команды на успех в туре.

В нашем обществе есть немало трескучих фраз о правах человека. И одно из таких – право на забастовку. Но мне кажется, что фраза об этом праве звучит не столько трескуче, сколько парадоксально. Хотел бы я посмотреть, как часто пользовались этим правом рабочие на заводах и служащие в конторах, если бы у них была такая же жизнь, какая выпадает на долю гонщиков – участников „Тур де Франс“! Попробуйте убедить шахтёра, что он работает в безопасности рядом с курильщиком, или водителя тяжёлого грузовика, что безопасно пить и ехать, и вы увидите, как они начнут забастовку, требуя отмены права каждого делать то, что ему вздумается.

Велоспорт начинался тогда, когда ни о каких допингах не было и речи. Велоспорт рождался чистым спортом. Футбол, скажем, уже становится чище, поскольку участников чемпионата мира подвергают допинговым обследованиям.

Я уверен, что вы достаточно много знаете о мире спорта, и ваше слово будет весомым, когда вы выступите более решительно, убеждая мир в том, что такое соревнование, как „Тур де Франс“, должно быть чистым, свободным от всяких нечестностей.

Итак, забастовка. Думаю, было бы лучше, если бы гонщики могли воспользоваться не своим правом на забастовку, а правом на участие в чистой гонке.

Желаю вам твёрдости в решении проблемы.

Ваш Анкетиль».

В этом письме весь Жак. Хитрый, себе на уме, опасный соперник. В трудную минуту он сумел повернуть собственную позицию на сто восемьдесят градусов, сделав вид, будто он всегда думал именно так, а не иначе.

Под словами «чистая гонка» Анкетиль подразумевал такую, в которой за гонщиком не будут шпионить и подвергать унизительному обычаю медицинского обследования. Так он объяснял друзьям.

Анкетиль есть Анкетиль.

Феличе Джимонди. Он, наверное, один из самых впечатлительных звёзд мирового класса. После смерти Тома Симпсона на склонах горы Венту он, за исключением товарищей Тома по команде и его близких друзей, был едва ли не самым потрясённым человеком. Вот что писал Джимонди тогда в своём дневнике, который вёл с постоянством человека, мечтающего когда-либо оставить полное собрание мемуаров:

«Я очень хорошо помню эту ночь в Карпентре, когда впервые окончательно осознал, что больше никогда не увижу живого Тома. Я лежал в спальне, и только одна мысль сверлила мозг: „Велосипед так же легко может убить и меня. Я должен бросить его как можно скорее…“ Под влиянием происшедшего у меня появилась потребность сразу же позвонить матери и жене, своим самым близким людям. Когда я начал говорить с ними, их дорогие голоса успокоили меня, и я почувствовал, что не имею права разрушать созданное работой в велосипедном седле. Я понял, что смерть Тома, конечно, страшная потеря, но всё-таки это не конец мира. В следующем году Том должен был ехать со мной в команде „Сальварани“. Я очень ценил его боевой дух. Понимаю, что теперь мне будет не хватать в команде главного – спокойствия».

Джимонди действительно преодолел эту депрессию так, как он написал. Он продолжал гоняться с не меньшей интенсивностью, чем это делал в былые годы. От сентиментальных записей в дневнике теперь он всё чаще переходит к деловым.

«Я буду участвовать в „Тур Испании“ только потому, что мои хозяева хотят использовать гоночную рекламу для расширения своего дела в этой стране. В „Тур Бельгии“ я серьёзно простудился и потому так проиграл „Париж – Рубэ“. Климат Бельгии для меня не подходит. Я южанин и, видно, останусь им, куда бы меня ни забросила жизнь».

И потом:

«Я очень хочу выиграть чемпионат мира в Имола, поскольку это родной город моего директора Лучиано Пеззи».

И потом:

«Да, часовой рекорд – магические слова для любого классного гонщика. И мне кажется, каждый из чемпионов должен обязательно хотя бы однажды попробовать побить этот рекорд».

Организаторы любого тура обычно против того, чтобы участники состязаний сами выступали в газетах с рассказом о событиях гонки. Поскольку, по их мнению, часть рекламной стоимости таким образом переходит на издания, которые эти материалы опубликовали. Так, организаторы «Тур Бельгии», собрав гонщиков, совершенно официально объявили, что запрещают выступать им со статьями за собственной подписью.

Но новая спортивная газета «Спорт-67» уже поместила сообщение, что Джимонди даст серию специальных статей. И объявление это прошло на первой полосе, напечатанное большими буквами.

Джимонди предупредили отдельно, что если он не подчинится решению оргкомитета, то будет дисквалифицирован. Рассуждали так: если разрешать Джимонди, то надо разрешать всем. Рик ван Лой в прошлом году попытался нарушить подобный запрет, но был наказан баснословным штрафом.

Неизвестно, станет ли Джимонди когда-нибудь столь же знаменитым журналистом, сколь прославленным гонщиком, однако в плутовстве он проявил недюжинные способности.

После серьёзного предупреждения со стороны организаторов Джимонди принялся каждый вечер после очередного этапа названивать своей любимой мамочке. И вовсе не потому, что уж так горячо её любил. Имелись причины более существенные.

История звонков началась с телеграммы, которая внезапно пришла в «Спорт-67»: «Организаторы тура запрещают моему сыну подписывать статьи для вас своим именем. Ставьте мою подпись – Анджела Джимонди». Вот почему, спасая контракт с изданием, Джимонди так регулярно звонил своей мамочке. Каждый вечер он подробно рассказывал ей полную историю дня соревнований, с тем чтобы она появилась под маминой подписью в следующем номере «Спорт-67». Итак, мамочка подписывает статьи, получает деньги, читатели счастливы, а организаторы тура не могут предъявить никаких претензий.

Джимонди знаменит ещё своей приверженностью к защитным бандажам. Он с юмором рассказывает о происхождении этой своей привычки.

«Как-то мне случайно попались два бандажа. Я с тех пор всегда надеваю их на колени, боясь повреждений. Я беру с собой большой запас, ибо бандажи со временем стираются и становятся неприлично грязными. Если у меня слетает хотя бы один бандаж, я чувствую себя голым. Вам это, может быть, и смешно, но для меня бандажи – символ благополучия, уверенности в себе, страховой полис. Больше всего я должен заботиться о своих ногах. Вообще, я человек суеверный, поэтому бандажи буду носить всю жизнь, даже после того, как, увы, закончу свою велосипедную карьеру».

Джимонди прекрасно имитирует голоса товарищей. Очень точно представляет Саблински, когда тот идёт в головке «поезда». «Поезд» начинает работать очень быстро. Саблински трудно, и он начинает на всех кричать: «Эй, вы, тише, пьяноу!».

Джимонди не особенно любит рассказывать о себе, о своей жизни, о том, как стал профессиональным гонщиком. Охотнее и очень интересно рассказывает он об отдельных случаях, подаренных ему судьбой на трудной жизненной дороге профессионального спортсмена.

«Я не помню его имени. Он был из самого хвоста „поезда“. Случай свёл нас вдвоём в разрыве между лидерами и „поездом“. И этот парень отдал мне всё, что у него было: два сэндвича и бидон с чаем. „Удачи тебе, Феличе“, – сказал он и провёл меня так, как только проводят в шестидневных гонках. С таким разгоном я быстро достал лидеров и ушёл вперёд. В полукилометре от начала подъёма я атаковал не глядя, что делается у меня за спиной. И тут меня поджидала самая неприятная штука – автомобиль итальянской прессы загородил всю узкую дорогу. Его колёса визжали на мокрых камнях, но он продолжал медленно сползать задом мне навстречу. Я оглянулся: „поезд“ настигал. Оставалось уповать бог весть на что. Я посмотрел на свои бандажи. Они были на месте. И я успокоился. Действительно, автомашина стала медленно, но всё же подниматься в гору. До заднего бампера оставалось метров двадцать, а скорость машины всё ещё была меньше моей. Останавливаться на горе – значит проигрывать с треском. За поворотом дороги наконец подъём пошёл положе, автомобиль набрал скорость и, обдав меня грязью, открыл дорогу в тот момент, когда я истошно закричал и уже мог дотронуться до него рукой!»

Передать же все перипетии гоночной судьбы мужественного Джимонди просто невозможно – на это не хватит никаких страниц даже специально посвящённой ему книги.

Рик ван Лой. Он упрямый. Упрямый не только на трассе, но и когда дело касается распределения доходов. Однажды он подписал свой очередной контракт с датской командой лишь после двенадцатичасового обсуждения. Сумма стоила такого долгого спора: он оговорил ежегодный доход в шесть тысяч фунтов стерлингов.

Рик – один из самых квалифицированных гонщиков. Он продукт бельгийской школы, славящейся тем, что воспитывает гонщиков, мало думающих о специализации и готовых всегда и всюду выполнять в гонке любую, даже черновую, работу. Как и все бельгийцы, он мог долго и упорно сражаться в одиночку, демонстрируя удивительную скоростную выносливость. К тому же, в запасе у Рик ван Лоя всегда было полколеса. Так говорят о гонщиках, страшных в последнем финишном спринте, зачастую в долях секунды решающих исход многочасовой борьбы на этапе.

Рик ван Лой был одним из столпов, на котором держалась экономика знаменитого брюссельского велодрома «Спортпалас». Долгие годы талант Рика кормил и его владельцев, и рабочих, вывозивших каждую ночь десятки автомашин с пивными банками и пакетами из-под сандвичей и закусок.

Но даже Рик ван Лой не смог его спасти. Лучший велодром Европы умер. Умер по той же причине, по которой умирают и все другие велодромы. Его хозяевам не удалось свести концы с концами.

Пятьдесят три года на брюссельском велодроме крутили педали такие, как Рик ван Лой. И вот зал покинут навсегда. Опустели трибуны. Потухли огни. Зал будет снесён. Место выровняют. И снова в землю вгрызётся бульдозер, готовя котлованы под фундаменты будущих многоквартирных жилых домов. Строительный бизнес в жестокой, ничего общего не имеющей со спортом схватке победил бизнес спортивный. Налоги с соревнований и требования всё более высоких гонораров со стороны виднейших звёзд привели велодром к банкротству. За свою последнюю шестидневную гонку в «Спортпалас», которую, кстати, Рик ван Лой провёл блестяще, он потребовал и получил 1400 фунтов стерлингов. Не считая премиальных, заработанных на промежуточных финишах.

Рик ван Лой как бы соткан из противоречий. На первый взгляд он может показаться вяловатым гонщиком. Но Рик немедленно преображается, как только начинается истинная борьба. В критические моменты Рик ван Лой обладает феноменальной способностью взрываться. Он умеет сфокусировать все усилия – и физические, и психические, и моральные – в один самый нужный и важный момент и этим добивается перевеса над более сильными противниками.

И ещё одной особенностью обладал Рик ван Лой – у него было совершенно железное сердце. Конечно, «железное» – не очень точное слово как медицинский термин, но зато точное по существу. Его сердце напоминало не живое, трепетное сердце человека, а искусственное сооружение, созданное для того, чтобы помогать своему хозяину выигрывать гонки. В ходе десятков физиологических обследований крупнейшими медицинскими светилами спортивного мира отмечалась удивительная способность сердца Рик ван Лоя после любых нечеловеческих перегрузок в самый кратчайший срок возвращаться к нормальной работе.

Но не железное сердце и даже не длинные, особого склада мышцы делали его сильнейшим в гонках почти любого вида – таким его делало обострённое и прекрасно развитое с годами чувство гонки и совершенно феноменальное владение машиной.

Для спортивной биографии Рика характерен неброский, но весьма знаменательный факт. Рик очень редко прокалывался во время гонок. Многим подобный факт может показаться лишь игрой судьбы, каким-то необъяснимым везением. Но всё обстояло гораздо проще и имело под собой весьма материалистическую почву. Как никто, Рик ван Лой очень внимательно следил за тем, куда «ступало» его колесо. Даже в пылу самой страстной борьбы он старался объехать любое подозрительное место на дороге, которое было чревато угрозой прокола. Затем его «привычка дворника» – время от времени он прикасается рукой, закованной в перчатку, к трубке переднего колеса, чтобы очистить резину от налипшей грязи. Многие гонщики и не задумываются над подобными мелочами. Но Рик ван Лой на то и профессионал высшего класса, чтобы подходить к своей трудной, высокооплачиваемой работе совершенно профессионально. Он очень хорошо знает, что каждая упущенная, непредусмотренная мелочь грозит банкротством, Вот почему за двадцать два года, которые он колесит по дорогам Европы и других континентов, с ним случилось только две серьёзные катастрофы. И то произошедшие по чисто техническим причинам.

Во время Антверпенской шестидневки у Рик ван Лоя внезапно «сложилось» переднее колесо. Он перелетел через голову и сильно повредил правую руку. Врач советовал Рику сойти с трассы. Но ван Лой ответил:

– Никогда. Я не могу обмануть ожидания зрителей в своём родном городе.

Его забинтовали и вновь усадили в седло, и он довёл гонку до конца.

Серьёзность, с которой Рик ван Лой относится к своей профессии велогонщика, не случайна. Он родился в Гроббендонке в бедной семье. Рано оставил школу и начал зарабатывать деньги на жизнь. Сначала работал сигароделателем на одной из небольших фабрик, которых так много на родине Рика. Затем он поступил работать в веломагазин. Наверное, там были заложены основы его прекрасного знания машины. Но Рик не поладил с владельцем веломагазина и перешёл работать к мяснику. С утра до позднего вечера развозил он заказы на тяжёлом, неуклюжем велосипеде. Рик признавался позднее журналистам, что ему кажется, будто он тоже родился вместе с велосипедом, столь же маленьким, каким был сам в минуту появления на этом свете.

Он настолько «слился» с велосипедом, что рискнул принять как-то участие в нелицензной гонке. Это произошло совершенно случайно. Его старший брат, увлекавшийся велосипедом всерьёз и изъявивший желание участвовать в гонке, в последнюю минуту струсил. Рик вышел на старт вместо брата. И в пятнадцать лет показал такой финишный спурт, которого искушённым зрителям никогда не приходилось видеть среди начинающих гонщиков.

Рик ван Лой был фанатичен в своей преданности спорту. В начале карьеры ему как-то довелось участвовать в одной из швейцарских шестидневных гонок. Сразу же после финиша и массажа он отправился спать, хорошенько выспался и наутро поехал в Милан на своём велосипеде. В первый день проделал 250 километров. Столько же во второй. На следующий день он как ни в чём не бывало вышел на старт новой многодневной гонки.

И ещё один случай из биографии, который очень точно характеризует решительность и упрямство великого бельгийца. В 400 километрах от города, где Рик ван Лою предстояло по контракту выступать в критериуме, у него сломалась легковая автомашина. Он мог позвонить организаторам или послать телеграмму, объяснив случившееся. И никто бы не посмел ни в чём его упрекнуть. Но Рик взял такси и заплатил за него почти 230 фунтов стерлингов. Ему пришлось выиграть этот критериум и ещё четыре другие небольшие гонки, чтобы вернуть себе деньги, потраченные на злополучное такси.

Рик ван Лою в жизни крупно повезло. О нём почти не говорили, что вот он так же хорош, как тот-то, или отдавали предпочтение лишь в сравнении с кем-то. О Рике всегда говорили в превосходной форме. И требовались железные нервы, чтобы не потерять голову. Но кроме нервов, очевидно, Рик ван Лоя спасало ещё и другое.

Кто-кто, а его ближайшие друзья и, естественно, он сам знали, что без Эдгара Сорегелоса Рик ван Лой не выиграл бы и половины тех больших гонок, в которых победил. Для Рика – так казалось посторонним – Эдгар был просто товарищем по команде. На самом деле он делал больше, чем коллега. Он следил за его тренировками, меню, постоянно диктовал Рику наставления, как и что надо делать – учил уму-разуму в сложном мире деловых отношений. Эдгар укрывал Рика от ветра в первую минуту после финиша и ещё задолго до старта предостерегал от различных опасностей. А когда было трудно, делился и пищей, и питьём и верил в звезду Рика ван Лоя, в его талант…

Будучи хорошим психологом, Эдгар совершенно точно постиг суть Рика. Он знал, как говорить с ним, понимая, что лучший аргумент в деловом споре – деньги. И он показывал Рику, как и где тот может заработать. Он считал, что делает для Рика доброе дело. Но не думаю, что Рик разделял мнение Эдгара, когда, закончив гонку грязным и усталым, садился на траву прямо у линии финиша, даже не в силах снять с плеч запасную трубку.