Текст книги "Живущие дважды"
Автор книги: Анатолий Голубев
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Фирменный галстук с эмблемой гонки сбился на сторону – он всегда был сбитым на сторону у этого аккуратного до пунктуальности человека. И мистер Арнот, словно ему было душно, поправил галстук привычным движением.
– Все уже знают о допинге? – сглотнув слюну, спросил Стив.
– Конечно. Ты же знаешь, в гонке трудно что-либо скрыть.
– Но это значит… – Стив поднял руку, в которой была зажата золотая медаль с пурпурной лентой, безжизненно висевшей вдоль ноги, – она – не моя?!
Мистер Арнот смотрел на парня, которого горе старило на глазах, на парня, который даже лёжа на массажном столе не расставался с заветным куском металла, доставшимся ему такой дорогой ценой. Медаль даже после того, как он завоевал её, продолжала испытывать гонщика на прочность.
Тёмные полукруги под глазами Стива, казалось, проступили только сейчас. Лихорадочный румянец нервного возбуждения потух, будто на лампу дунул сухой горный ветер. Мистер Арнот помедлил с ответом.
– До того, как придёт окончательный анализ, она ещё твоя, парень.
Когда дверь массажной захлопнулась за ним, Стив вдруг с ужасом подумал, что ему предстоит самое страшное – вот так же, как комиссар, выйти из массажной в общий зал. Устроители гонки в целях экономии средств разместили команды в огромном зале общежития духовного колледжа. Кровати стояли в зале так тесно одна к другой, как будто даже этим должны были воспитывать у будущих пасторов единство мнений и общую верность господу богу. Стив попятился к столу и взобрался на него с ногами.
«Нет… Нет… Я не могу выйти в этот зал! Ведь все сразу уставятся на меня! Уставятся, как на вора, укравшего у них победу и эту… – Он поднял к лицу ладонь с жёлтым кружком, ставшим сразу же холодным и бесполезным, – вот эту медаль…»
Дверь скрипнула так громко, как никогда не скрипела дверь даже в его старом родительском домике. Стив вздрогнул и сжал ладонь, отвёл руку за спину, словно пытаясь спасти её, спрятать от вошедшего.
Вошёл массажист. Не говоря ни слова, он жестом положил Стива на стол, будто готовясь к анатомическому вскрытию. Он вновь начал колдовать над телом Стива. Но теперь каждое прикосновение его рук оборачивалось движениями палача: пассы не только не приносили облегчения измученным мышцам – они, наоборот, усиливали боль. И она, выросшая до нестерпимого внутреннего жара, охватила всё тело. Стив глухо застонал. Массажист с удивлением посмотрел на него. И, чего никогда не случалось раньше, ослабил нажим. Это было унизительно, это было уже выше всяких сил. Но Стив стерпел. Как ни мучительны казались эти минуты, неизбежность выхода в большой зал была ещё страшнее. И он молил бога, чтобы массажная пытка продолжалась как можно дольше. И массажист, будто чувствуя состояние Стива, работал медленно и долго, пока в комнату дважды не заглянули – давно уже пришло время ложиться на стол следующему гонщику.
– Оставь, – Стив отстранил руки массажиста и сел на столе. – Спасибо, Мак. Мне это уже теперь ни к чему…
– Да брось, Стив, всё обойдётся… – без всякой уверенности в голосе сказал массажист. Он был честным парнем, этот массажист, как и честным было само его неблагодарное ремесло.
До двери оставалось четыре шага, Стиву хотелось их растянуть на целую вечность. Но когда-то, даже спустя вечность, всё равно их предстояло пройти! Эта мысль неожиданно придала Стиву силы, и он, открыв дверь, шагнул в зал. И нервы сразу же сдали. Единственное, что он мог себе позволить – закрыть на мгновение глаза, как перед погружением в мутную морскую воду.
Слухом, а не зрением ощутил он впечатление, которое произвёл его выход в общий зал. Приглушённый говор разом смолк, и только два визгливых голоса на незнакомом языке что-то продолжали кричать в абсолютной тишине.
Когда Стив открыл глаза, он увидел двух молодых бельгийцев, стоявших голыми на соседних кроватях и колотивших друг друга большими белыми подушками.
Все смотрели на него. Кто открыто… Кто из-за спинки кровати… Кто полуотвернувшись…
«Господи, как хорошо, что я спрятал в кулак и ленту от медали!» – подумал Стив, словно сквозь строй проходя под этими взглядами. Он добрался до своей постели и лёг, сунув кулак с медалью под подушку, чтобы никто не увидел, что в нём зажато.
«А может, всё обойдётся?! – эта мысль заставила его замереть. Но только на мгновение. – Чудес не бывает! Не могли же они взять с потолка результаты первой проверки! Хотя, впрочем, случалось, что и перепутывали анализы…» Но Стив тут же отогнал от себя эту мысль, потому что такое случалось – и он знал это лучше, чем кто-либо, – на заре введения допингового контроля. Теперь, когда медицинская машина была чётко отлажена, ему не приходилось слышать об ошибках. Даже в пустой болтовне, сопровождающей каждую гонку.
Стив не мог сказать, сколько он пролежал, уткнувшись лицом в подушку, прислушиваясь к гулу огромного зала и по звукам пытаясь определить происходящее вокруг.
Он даже не шевельнулся, почувствовав, что кто-то сел рядом на его кровати. И лишь когда стало уже невозможно больше делать вид, что он не слышит подошедшего, Стив открыл глаза и повернулся. Или повернулся, а потом открыл глаза. На кровати сидел Гривс. Лицо его выглядело бесстрастным и серым, как обычно. Только зрачки лихорадочно светились.
– Стив, ты хочешь, чтобы я пошёл и потребовал сделать себе дополнительный допинговый анализ?
Гривс спросил тихо. Но Стиву показалось, что он прокричал на весь зал.
Стив покачал головой.
– Нет. Я верю тебе…
Гривс, словно это был пустяковый, ничего не значащий ни для кого из них разговор, встал и пошёл к своей кровати. Он шёл твёрдой походкой убеждённого в своей правоте человека, и Стив, проводивший его долгим взглядом, всё никак не мог понять, зачем Гривсу понадобилась эта комедия. Неужели он думал, что Стив может его подозревать?.. А почему бы нет? Ведь кто-то его обманул, кто-то предал? Если не Гривс, то тренер швейцарцев; если не он, то бирмингамский аптекарь! Кто-то ведь его предал!
Он вдруг с особой силой ощутил всю значимость этого слова – «предал». Предал, когда он вёл честную борьбу, когда спазмы раздирали мышцы на отдельные волокна, когда пустой желудок прилип к позвоночному столбу и не давал телу раскачиваться в такт движению ног…
Да, но ведь вся гонка думает, что предал он, Стив, человек, захотевший прокатиться в рай по лёгкой дорожке, в то время как остальные честно боролись за победу!
Он должен, наконец, понять, кто кого предал – они его или он всех. Он должен это понять, понять ради самого себя.
Стив встал, накинул на плечи тренировочную куртку и вышел из зала. Никто не окликнул, никто не обратил внимание на его уход, словно он вообще перестал существовать.
Стив заглянул в гаражи, расположенные за домом в длинном, мрачном бараке.
– Где ваш босс? – спросил Стив у маленького смеющегося швейцарца, который смеялся даже когда из-за судороги не мог продолжать гонку и, вывалившись из «поезда», кричал всем: «Доброго пути!».
Швейцарец ответил на плохом английском языке:
– В баре… Как всегда…
Стив вышел на улицу. Лёгкий ветер с моря дохнул такой свежестью, что воздух в зале показался ему концентратом всех миазмов выгребной ямы.
Стив перешёл дорогу и направился к ярко освещённому подъезду отеля «Бристоль», в котором разместился штаб гонки. Навстречу ему шли люди, шутили, говорили о погоде, о деньгах, о любви. Стив был благодарен, что никто из них не произнёс слова «допинг». И только когда он вошёл в фойе отеля, чей-то голос за спиной Стива произнёс его фамилию и слово «допинг» рядом.
Стив втянул голову в плечи, как бы пытаясь уклониться от запущенного в него кома грязи. Наверное, именно в эту минуту его лицо вспыхнуло от стыда. В баре отражение Стива разбежалось в десятках настенных зеркал, и даже в полумраке бара было заметно, как он покраснел.
Оскар сидел в одиночестве, хотя перед ним стояли два бокала пива. Стив направился к нему и молча стал рядом со столом. Оскар продолжал сидеть.
– Я знал, что ты придёшь, Стив. Садись. Это твоё пиво.
Стив опустился в кресло и огляделся. Зал был полон теми, кто всегда сопровождает любую гонку подобно рыбкам-спутницам: механики, судьи на финише и старте, официальные представители, ответственные за размещение гонщиков, разметку трассы, водители машин обслуживания и просто ротозеи. Не было только главного врача гонки. И Стив прекрасно знал почему.
Оскар молча тянул пиво.
– Вы знаете, зачем я пришёл, Оскар, – грубо, гораздо грубее, чем он этого хотел, сказал Стив.
– Знаю, – очень спокойно ответил Оскар. – Ты пришёл спросить меня, что было в той ампуле, которую я тебе дал.
Оскар вопросительно посмотрел на Стива и усмехнулся. То ли усмешка Оскара, то ли предложенное Оскаром пиво, которое выпил одним залпом, окончательно вывели Стива из себя. Он громко стукнул бокалом по столу.
– Должен тебя огорчить, – сказал Оскар. – В ампуле было лишь то, что я тебе давал: добротный сердечный стимулятор.
– А чем докажете? – ещё грубее спросил Стив.
– Я ждал и этого вопроса. Мне нечем тебе это доказать, поскольку у меня была лишь одна ампула. И я отдал её тебе. Если бы их было две, доказать ничего не стоило… Ты принимал ещё что-нибудь?
– Лжёте, Оскар. – Стив стиснул зубы. Он никогда бы в жизни не подумал, что может сказать такие слова своему кумиру, чей портрет долгие годы заменял ему распятие…
Оскар вздохнул.
– Я знал, что ты скажешь это. Я знаю всё, что ты скажешь и потом. Просто я думал, что ты сильный парень и тебе надо помочь. А ты тряпка, обыкновенная честная тряпка, которая, столкнувшись с первой же трудностью, распустила нюни. Впрочем, мне плевать, что ты собираешься сделать. Ты можешь поднять шум. Но никто не поверит ни одному твоему слову. Это выглядит слишком неправдоподобным – Оскар Гартнер, двукратный чемпион миря, один из лучших и честнейших гонщиков планеты, дал ампулу конкуренту своих мальчиков! Мало кто поверит, что я вообще тебе дал ампулу. А тем более дал со злым умыслом. Но я понимаю тебя. Я знаю сам, что такое первая золотая медаль чемпиона мира…
– Вы лжёте, вы всё лжёте, – зло повторил Стив, словно в признании Оскара заключалось его спасение и признание Оскара что-либо могло теперь изменить…
– Перестань орать или катись к чёртовой матери, – тихо, с налитыми кровью глазами, свистящим шёпотом произнёс Оскар. Но потом взял себя в руки.
– Я видел больше тебя. И видел не такое. При мне вводили этот проклятый допинговый контроль. Ты ещё бегал пешком под стол, когда я, чемпион мира, выступал один против оголтелой своры дельцов от медицины, заставлявших нас, будто скотов, мочиться у всех на виду в тесной комнатёнке. Меня никто не поддержал. Газеты подняли вой, что Оскар Гартнер боится честной борьбы, и тогда я им ответил, что они могут проверять меня днём и ночью, даже на ходу, во время гонки. Когда весь «поезд» будет висеть, подобно баранам, в пяти минутах сзади, они ничего не найдут у Гартнера…
Оскар поднял к потолку два пальца, и через мгновение бармен поставил перед ними два свежих, пышущих пеной бокала со светлым пивом.
Стив отодвинул свой бокал. И руки, не занятые делом, оказались такими лишними, такими чужими, что он поспешил упрятать их под стол. Стив сидел, навалившись грудью на жёсткое ребро стола, и смотрел на Оскара. Он не видел Оскара. Он только слышал его голос, будто звучавший издалека. А видел он маленькую грязную комнату, заставленную большими стеклянными банками, и себя, явившегося на контрольный допинговый пункт…
– Я не из тех околоспортивных жучков, которые любыми средствами хотят пробраться к большим деньгам. Я шёл к ним сквозь собственные кровь и пот. Я никогда не закладывал своё имя за пять франков, за один франк, лишь бы сорвать куш. Весь мир знает, какой ценой я заплатил за своё имя. Оскар Гартнер – это не продаётся. Понял, ты, щенок?! Если ты не понял сейчас и тебе удастся выпутаться из этой грязной истории и стать большим гонщиком, во что я теперь верю гораздо меньше, и у тебя будет хоть вполовину столь же славное имя, как Оскар Гартнер, ты меня поймёшь. Так вот, слушай – я даю тебе слово Оскара Гартнера, что это была добрая ампула. Всё. А теперь проваливай отсюда и ищи подонка где-нибудь в другом месте…
Стив поднялся. Не то чтобы он поверил Гартнеру – он слышал и не такие истории, когда дело касалось денег! А что дело касается больших денег, он ощутил это в первые полчаса после победного финиша.
Сейчас Стив просто понял, что не добьётся от Гартнера признания. По сути дела, оно ему не могло помочь. Стиву вдруг стало мучительно стыдно, словно его уличали не только в допинговом обмане, но ещё и в большей подлости – в подлости подозревать другого человека…
Стив уже сделал первый шаг от стола, когда за спиной вновь раздался спокойный голос Гартнера.
– Постой…
Стив обернулся и увидел за столом другого Гартнера. Он словно не пил. И словно не он говорил с ним минуту назад так зло и, в конечном счёте, справедливо. Гартнер кивнул головой на стул.
– Садись… Будем вместе ждать результата контрольной проверки…
Стив покорно сел.
– Это бессмысленно. Я принимал ещё две ампулы…
– Где ты их взял?
– Одну дал Гривс…
Лёгкая тень недовольства пробежала по лицу Гартнера.
– Исключено. Кто дал третью?
– Третью я купил несколько недель назад у одного бирмингамского аптекаря. Он клялся, что это первоклассное итальянское средство…
– Можешь отнести свою золотую медаль комиссару гонки. Она липовая, – чеканя каждое слово, металлическим голосом произнёс Гартнер.
Стив молча полез в задний карман тренировочного костюма и достал медаль со смятой лентой. Он постарался как можно аккуратнее положить её перед Оскаром, но она громко, слишком громко ударилась о твёрдое дерево. Стиву почудилось, что весь бар обернулся на этот стук. Но странное дело – мнение других людей его уже не волновало. На душе стало не только пусто, но и легко. Он посмотрел на Оскара извиняющимся взглядом и попытался улыбнуться. Оскар улыбнулся в ответ.
– Вот так-то лучше, Стив. Не унывай. Твоя настоящая медаль ещё впереди. А теперь слушай меня внимательно. Ты не принимал никаких допингов. Понял? Ты не знаешь, откуда взялись бензадроловые. Понял? Ты выступал честно. Конечно, отрицая всё, ты не вернёшь себе титул чемпиона мира и золотой кружок. Но тебя не дисквалифицируют пожизненно. Понял?
По мере того как говорил Оскар, Стив всё более решительно кивал головой.
– Ты не избежишь наказания. На первый случай это обойдётся тебе в три месяца тюрьмы или пятьсот фунтов стерлингов штрафа. В тюрьму ты не пойдёшь, поскольку поломаешь себе целый сезон. Ты заплатишь пятьсот фунтов… Да, я знаю, что их у тебя нет… Ты возьмёшь их у меня… Отдашь, когда получишь деньги по первому контракту или когда вообще захочешь отдать. Понял?
– Да, Оскар, – тихо сказал Стив. – И простите меня… И спасибо. Но прошу вас, отнесите сами мою медаль комиссару. Мне трудно это сделать. По крайней мере, сегодня…
– Хорошо, я отнесу. Но «поезд» ещё не ушёл. И до финиша есть время…
Оскар допил своё пиво и принялся за бокал Стива, который впервые открыто огляделся вокруг.
Комиссар сидел у стойки на высоком табурете и смотрел то на свои часы, то на бесконечный ряд цветных бутылок, выстроенных вдоль задней стенки бара. Стив взглянул на сидевших за соседним столиком. Незнакомый парень ободряюще подмигнул. Второй махнул рукой, – дескать, чёрт с ним, всё ещё исправится. Третий, старик, показал большой палец, и губы его прошептали – Стив будто слышал слова: «Отлично, парень!».
«Наверно, он ещё ничего не знает о допинге. Иначе бы показывал большой палец, перевёрнутый книзу. И поделом!»
Стив совсем успокоился, однако вздрогнул, когда в дверях бара, словно на ходулях, появилась высокая и худая фигура главного врача. Он подошёл к комиссару и, наклонившись, начал что-то говорить на ухо. Комиссар обернулся в сторону их стола и улыбнулся.
Прежде чем Стив смог понять смысл этой улыбки, он вновь услышал спокойный голос Оскара.
– Возьми свою кругляшку. Она чистая. Эти медицинские олухи опять что-то напутали. А жаль, мне так хотелось дать тебе в долг!..
Оскар поднял одни палец. И прежде чем к их столику пробрался комиссар, бармен поставил перед Гартнером новый бокал с пивом…
ЗВЁЗДЫ БЕСКРАЙНИХ ДОРОГ
(Очерк)
Сегодняшние профессиональные звёзды велосипедного мира хорошо известны на Западе не только любителям спорта, но и людям, которые не интересуются спортом, но вынуждены по воле судьбы читать газеты, слушать радио и смотреть телевизионные передачи.
В ФРГ нет более славного имени, чем Альтиг, в Бельгии – Меркс и Рик ван Лой, в Испании – Сантамарина и Хименес, во Франции – Аймер, Пулидор, Анкетиль и Стаблински, в Голландии – Янсен, в Италии – Зандегу, Мотта, Джимонди и Адорни, в Люксембурге – Шутц и Шлек, в Швейцарии – Руег и Хагманн.
Вспомним ещё два имени, как бы символизирующих собой всё величие империи колёс. Это незабываемые Фаусто Коппи и Эрколи Балдини, величайшие гонщики современности. В рассказах о них сегодня уже трудно отличить правду от вымысла, легенду от действительности.
Но за пределами этого короткого списка остались ещё десятки не менее достойных гонщиков…
Весьма вычурны характеры великих велосипедных звёзд. Неопределённы и порой капризны их судьбы. Ставший легендой ещё при жизни Фаусто Коппи, крупнейший велогонщик всех времён, из ничего поднялся по социальной лестнице почти до полубога. Вся история его жизни – сплошное карабкание со ступеньки на ступеньку. И история эта имела трагический конец. Добившись благополучия материального и обеспечив себе адским трудом безбедную старость, он умер странной смертью 2 января 1960 года от неизвестного вируса в Африке, куда он ездил охотиться. Он умер так внезапно и так нелепо, что его смерть буквально шокировала весь спортивный мир. В неё было трудно поверить. После многих лет смертельного риска, которому он подвергал себя на дорогах мира, испытав на своём веку столько горьких разочарований, – и вирус. Когда Коппи хоронили на винограднике в его родном местечке, за гробом шло более ста тысяч человек, как бы завершая этим маршем одну из величайших страниц спортивной истории…
Эрколи Балдини уже в тридцать три года стал директором компании по выпуску декоративной керамической посуды. Покидая велосипедный мир, он чистосердечно признавался:
– Это очень тяжело – даже держаться возле вершины спортивного Олимпа. О самом Олимпе я уже не говорю. Меня часто в моей карьере подводило здоровье. Оно вечно напоминало мне, что я не способен, не рождён для великого спортивного подвига. Но мне удалось кое-что сделать. Это теперь в прошлом… И всё же как ни мучительно прошлое, оно лучше будущего, которое больше никогда не будет связано с ужасным велосипедным спортом.
Если о женщине говорят, что ей столько лет, на сколько она выглядит, то о гонщике можно сказать – ему столько лет, на сколько он себя чувствует. Вчитываясь в газетные и журнальные отчёты, невольно наталкиваешься на противоречивые определения возрастных возможностей каждого знаменитого гонщика.
Некоторых слишком рано называют стариками. Как в двадцать пять лет говорили о Жаке Анкетиле. Тому Симпсону было двадцать девять, а ему прочили ещё долгую спортивную карьеру. Пулидору – тридцать, и он, считают, не знает усталости. Пит ван Кемпен, старый король шестидневных гонок, стал профессионалом в пятнадцать лет и гонялся до пятидесяти одного года. И даже сделал попытку вернуться на трек в возрасте пятидесяти семи лет. Конечно, желание вернуться шло не от сладкой жизни…
В мире профессионального велосипедного спорта царит самая жестокая конкуренция, бушуют самые низменные человеческие страсти.
Подобно гигантскому скорпиону, вгрызается в удачливого велогонщика сладкая жизнь, засасывает его, пережёвывает и выплёвывает ничтожным человечком, не способным не только вновь победить, но и вообще продолжать заниматься спортом. Такая судьба постигла талантливого итальянского гонщика Петруччи, который умудрился в течение года выиграть «Милан – Сан-Ремо» и «Париж – Брюссель».
Итак, перечислив лишь некоторые из подводных камней, воздействию которых подвержены звёзды бескрайних дорог, можно уже по достоинству оценить характеры и судьбы гладиаторов двадцатого века. О них будут ещё много писать, пытаясь постичь силу боевого духа и воздав должное самоотверженности людей, которые в условиях чудовищной эксплуатации умели находить в себе силы побеждать в поединках, которые составили замечательные страницы истории спорта…
Руди Альтиг. Когда он сошёл с велосипеда, финишировав первым на чемпионате мира в Нюрнбургринге, он был ещё обычным чемпионом мира. Через две минуты после того как финиш Руди Альтига по телевидению увидел тогдашний Федеральный канцлер доктор Любке, он лично позвонил в Нюрнбургринг и сообщил, что Руди Альтигу присуждена высшая для спортсмена ФРГ награда – Серебряный Лаурелов Лист. Ни один западногерманский спортсмен не удостаивался её после 1954 года, когда этой наградой отметили успех сборной команды ФРГ в чемпионате мира по футболу.
«Большому немцу», как ещё зовут Руди Альтига, был немедленно устроен пышный приём в том же «Ринг Спортс Отеле», где жили все участники турнира. И первые слова, которые он произнёс на этом приёме:
– Я никогда не думал, что смогу оказаться победителем в этой сильнейшей «конюшне». Мысль о победе пришла лишь в ста пятидесяти метрах от финиша.
Альтиг – велосипедный феномен. Он, кроме мастерства, которое естественно для подобного опытного гонщика, имеет ещё и свой, присущий только ему класс езды на веломашине. А этим не может похвастаться даже такой ас, как Жак Анкетиль. Руди – тяжёлый, грубо сколоченный молодой человек, обладающий феноменально развитыми спинными мышцами, которые и позволяют ему с такой интенсивностью работать на равнине. Он слишком тяжёл, чтобы одерживать явные победы на горных этапах и, скажем, выиграть такую гонку, как «Тур де Франс». Но все эти недостатки не помешали, однако, победить ему в «Тур Испания», который тоже не отличается равнинностью дорог.
Кто-то из журналистов назвал Альтига «немецким Анкетилем». Но в отличие от французского коллеги, очень озабоченного своей велосипедной судьбой, своим здоровьем и будущим, Альтига скорее можно отнести к несколько легкомысленному типу спортсмена. Он почти не соблюдает спортивного режима. Не хочет и слышать о диете. Пьёт и ест всё, что придётся и что ему хочется. Любит вечерами болтаться с друзьями по весёлым злачным местам. А тренируется только в случае крайней необходимости.
Он обладает довольно весёлым нравом и остроумен. Так, на своей свадьбе, которая совершалась по всем велосипедным законам – друзья стояли шеренгами, образовав над новобрачными шатёр из велосипедных колёс, – Альтиг, несмотря на всю торжественность момента, не упустил возможности пошутить.
– Послушай, Ив, – обратился он к одному из стоявших в шеренге. – Это не то самое колёсико, которое я тебе дал неделю назад в Пиренеях?
У Руди Альтига немало спортивных боссов, но истинным его боссом является жена Криста: красивая, хрупкая с виду, но с железным характером баварской немки. Она являет собой тип едва ли не самого удачливого и хитрого велобизнесмена. Она все время держит руку на пульсе спортивной карьеры Руди и всегда хорошо знает, что происходит в коридорах маленького, но бурного велосипедного мира. И это избавляет Руди от многих случайных неудач и бед. Криста гораздо лучше, чем сам Альтиг, разбирается в контрактах. Твёрдой рукой отметает всё, что считает малодоходным, и, наоборот, готова перегрызть горло любому, кто стоит на пути к прибыльному контракту.
Криста работает в самом тесном контакте с менажером Руди, ловким и хитрым дельцом, директором велодрома в Колоне, неким Крамером. Вдвоём они непрерывно и успешно держат Альтига в фокусе общественного внимания, делают всё, чтобы журналисты регулярно и как можно больше получали материалов о Руди. Ибо паблисити – не только приятная популярность. Это чистая монета, выгодный товар, который приносит опять-таки чистую монету. Несмотря на всю вздорность характера Альтига, им удалось создать о нём такое благоприятное мнение, что никто никогда не мог прочитать в открытой прессе ни одной истории, бросающей тень на белокурого гиганта из ФРГ.
Надо отдать должное – Руди не только любит рекламу, он и работает на неё. Его личные качества и данные тому весьма способствуют. И в любой скучноватой шестидневной гонке не найдётся другого именитого спортсмена, который бы так украсил её бесконечным количеством трюков и выходок и превратил в весёлый и интересный спектакль.
Он пользуется широким набором самых разнообразных клоунских методов. Надевает такую смешную шапочку, что от хохота покатывается весь зал. Всегда готов перед фотокамерой принять любую позу, лишь бы снимок оторвали в редакции с руками.
В этом искусстве он преуспел, ещё когда начал выступать как любитель в 1959 году. Он может, стоя на голове, прочитать серьёзную лекцию о гимнастических упражнениях Йогов. Конечно, репортёр, падкий до сенсаций, с удовольствием снимает чемпиона мира стоящим на голове. И вот уже весь мир видит Альтига в таком положении.
Это нелегко постоянно, каждую минуту бороться за паблисити…
Руди Альтига нередко награждают кличкой Король. Возможно, что этим он обязан своему спортивному таланту. Но скорее кличка отражает человеческие качества Альтига, особенно его королевскую хватку в финансовых делах, когда от предполагаемого королевского благородства не остаётся и следа.
В 1961 году лучшие гонщики сражались за титул чемпиона мира на шоссе. Приблизительно в это же время проходили переговоры по основным контрактам предстоящих шестидневных гонок. И Руди выставил ультиматум, который никак не назовёшь порядочным по отношению к товарищам по профессии. На собрании немецких устроителей шестидневок он заявил:
– Вы возьмёте или Рик ван Лоя или Руди Альтига. Чтобы участвовали оба – слишком жирно!
И ультиматум был принят. Рик ван Лой, который для заработка обычно проходил в зимний период 10–12 гонок, вынужден был покинуть ФРГ, хотя шестидневки собирали огромные толпы зрителей и устроители платили гонщикам бешеные гонорары. Но такова весомость слова Руди Альтига у себя дома…
В 22 года Альтиг обладал многими высшими титулами велосипедного мира. Он был чемпионом мира среди спринтеров-любителей и дважды – среди профессионалов. Он стал идолом велоболельщиков, не уступающих по крикливости почитателям битлов и других модных певцов. И, по словам близких к нему людей, Альтиг завоёвывал эти титулы в ту пору, когда мало тренировался и бесшабашно гулял в ночных кабаках. Поэтому многие специалисты склонны признавать, что Альтиг – гонщик особого класса.
При серьёзном отношении к спорту Альтиг, наверное, смог бы выиграть десятки классических гонок. Однако не выиграл. Шумные спринтерские гонки, выгодные встречи на треках, денежные критериумы отняли у него не только силы, но и, главное, время. Альтиг стал тяжелее и старше…
Вскоре к Альтигу пришла и первая беда. И совсем не с той стороны, с которой можно было предположить. Он упал на ступеньках своего дома и повредил два спинных позвонка. Несчастье вышибло Руди из велосипедного седла почти до августа 1963 года. Он вынужден был лечь на очень сложную и дорогую операцию, которая, кстати, имела всего пятьдесят процентов шансов на успех. После продолжительного отдыха на Канарских островах, в котором так нуждалось переутомлённое в гонках тело, и многих серий серьёзных систематических упражнений, укрепивших спинные мускулы, Альтиг начал тренироваться, готовясь к сезону 1964 года.
Первая гонка принесла первую сенсацию. В стиле Фаусто Коппи Руди ушёл от «поезда» во время «Тур Фландрии» и выиграл его с преимуществом в пять минут.
Но на следующий год, имея прекрасные возможности выиграть «Тур Испании», он упал и повредил бедро, а это считается едва ли не самой тяжёлой, самой худшей травмой для гонщика.
Альтига вновь оперировали. Спустя шесть недель он стоял на костылях и со слезами на глазах наблюдал, как стартовал очередной «Тур де Франс» из Колоньи, города, в котором он жил и который был избран для старта в его честь. А когда через три недели Феличе Джимонди пожинал плоды своей победы в «Парк де Пренс», Руди уже снова сидел в седле. Он делал серии долгих и мучительных упражнений. Потом снова пришлось делать операцию и всё начинать с нуля…
И тогда на помощь ему пришла жена, которая сделала очень многое, чтобы он не пал духом. Она выводила его из состояния апатии и уныния, не давая умереть в нём надежде на возвращение в спорт.
Купленный командой «Мольтени», он стартовал в «Тур Пьемонта» и выпал из гонки, как самый заурядный новичок, на первых километрах. Затем «Тур Бельгии». Злой, тяжёлый тур, проходивший под снегопадом, когда холод сковывает мышцы ног… И опять неудача. Потом, как обычно и бывает, победы вновь чередовались с неудачами. Но уже ничто не могло выбить Альтига из седла и оторвать от дележа того сладкого денежного пирога, который так манит гонщиков, заставляя вступать под знамёна профессионального велоспорта.
«Милан – Сан-Ремо» – гонка, считающаяся первокласснейшей. И многие отдали бы не одну свою победу в других гонках в обмен на право выиграть в туре «Милан – Сан-Ремо». Первым её немецким победителем стал Руди Альтиг. Он ушёл тогда в отрыв вместе с семью лучшими в мире гонщиками. Альтиг сумел удержаться в этой семёрке, прекрасно понимая, что в спринте на финише он сильнейший. И он победил.
Когда крупнейшие гонщики мира высказались против унизительной процедуры взятия мочи на анализ, Руди Альтиг цинично заявил:
– Я получаю 280 фунтов в день плюс премии и ещё контракты с фирмами. За такие деньги я могу мочиться и при полном стечении людей.
Цинизм – почти естественная черта характера, развиваемая тяжёлой, изнурительной работой в мире, где всё покупается и продаётся. Даже состав собственной мочи…
Люсьен Аймер. Иногда о профессионалах пишут как о людях, которые не знают, что такое сомнение и что такое чувство страха. Дескать, они способны угнаться за кем угодно и гоняться где угодно. Но, увы, это плод фантазии досужих журналистов, плохо знающих мир велоспорта. Вот пример. В «Тур де Франс» 1966 года Том Симпсон получил приз самого несчастливого гонщика. Попробуйте поставить себя на его место. Он шёл тур с повреждённой ногой и был на одиннадцатом месте из девяноста гонщиков, каждому из которых не клади пальца в рот. И вдруг Симпсон вылетел из тура. Не было ничего постыдного, что Том весь в слезах сидел в медицинской амбулаторной машине, пока сестра промывала ему рану на локте. Текли не слёзы боли, а слёзы огорчения: потратить столько сил, перенести такие муки – и прекратить борьбу!..